А.

Бабин: Шёл сегодня в девять вечера с работы по Пятилетке, центральной улице города. Встретил трёх человек. Ещё трое были на остановке. Минус 35, для Урала не бог весть что, но всё же мороз. А в Александровске местами минус 47. Вспомнилась старая история, которую я удалил со страницы (не помню, почему).
СВЕЖЕМОРОЖЕННАЯ ИСТОРИЯ
1.
Мимо по шоссе пронеслась машина, закрутив облако колючей снежной пыли, и всех, кого нелёгкая занесла в этот час на остановку, обдало ветром. Сотни зубов хрустнули, словно по команде. Все замёрзли вконец, а автобуса по-прежнему не было. Спрятав нос в воротнике куртки, я повернулся к заводу и взглянул на цифровое табло. Полдень, 17 минут первого, минус 36 градусов. Цифры не учитывали ласковый влажный ветерок, дующий вдоль дороги.
Собравшийся на остановке народ перетаптывался, матерился, курил, гудел. Но кое-кто и в эти минуты остался высокомерным снобом, стараясь подавить дрожь в коленях и придать лицу как можно более беззаботное выражение.
Вдруг все заволновались – из-за дальнего поворота выехал автобус. Никакая другая сила в этом странном мире не способна организовать россиянина так, как это удаётся АВТОБУСУ. Если ты едешь в нём, и впереди замаячила твоя остановка, внутренняя сила заставляет всем видом показывать, что ты сейчас сойдёшь. Сидящие этот момент проглатывают аршин, начинают без причины шелестеть пакетами, гладить сумку, теребить её лямки, ручки и карманы, поправлять перчатки на руках, водить плечами и глядеть вперёд, выпятив подбородок. Стоящие ведут себя проще – загодя расталкивают всех на своём пути, продираясь к двери сквозь людской холодец.
Вот и сейчас я вижу, как работает эта сверхъестественная сила. Увидев показавшуюся вдалеке морду автобуса, все похватали свои сумки, вышли к бровке, раздобрели и заулыбались. И мороз для них словно исчез. Но только для них - мне нужна «семёрка», а не «девятка».
Я снова посмотрел на табло - минус 38 градусов – и убрался вглубь остановки, подальше от дорожных ветров. Голуби ворковали, спрятав пернатые головы в плечах.
А «девятка», не сбавляя скорости, проехала мимо, обдав людей густым чёрным выхлопом. Бедняги заорали. Какой-то мужчина в бешенстве запустил свой портфель вслед стремительно уходящему автобусу, но тот беспрепятственно скрылся за поворотом, белея катарактами замороженных окон. Огорчившись до невозможности, мужчина упал, разбившись на тысячу кусков. К сожалению, белки, ежи и синицы не спешили к бедняге, чтобы склеить его древесным клеем. Их в Чусовом нет, зато голубей в избытке: пряча искалеченные лапы под брюшком, сидят они под крышами остановки, теснясь поближе к трубам. Холодно.
С трусливым удовлетворением человека, приговорённого к смерти, и узнавшего, что с ним за компанию казнят ещё десятерых, я понял, что товарищи снова готовы внимать морозу и танцевать на льду.
2.
Время шло, а пытка холодом тянулась, как неудачно высморканная сопля. Город укрылся серым небом и мёрз под ним, как бродяга под сетью. Дым заводских труб вертикально поднимается в космос, а космос падает на нас. Не потому ли так трудно дышать и немеет всё тело? Автобусов больше не было. Не было и машин. По изгибам пустой дороги позёмкой змеилась неизбывная русская тоска.
3.
В какой-то момент я обратил внимание, что людей становится всё меньше, и вскоре понял, в чём дело: остановка присобачена к продуктовому магазину среднего калибра и небольшой аптеке. Все устремились туда.
Правда, «В магазине не греться!» - рявкала надпись на продуктовом. Придумали тоже… Нашему брату записки не указ. План созрел быстро и был прост: войти в магазин, потолкаться какое-то время у витрин с задумчивым видом, покачать головой - «Как жаль, опять тараканьих титек не привезли!» - и выйти. А там, глядишь, и автобус скоро подойдёт.
Толкаю дверь и оказываюсь в блаженстве: как тепло, Господи! Как тепло! А к прилавку тянется очередь, что совсем уж замечательно. Пристраиваюсь в хвост.
- Скажите, а вам тараканьих титек не привозили? – спросил парень у прилавка. - Когда завоз?
«Так, - подумал я. – Нужен другой предлог»
- В четверг, - ответила тётя. Почему-то у неё в голосе гремело железо.
- Плохо, - сказал покупатель. – А сигареты у вас продаются?
- Какие сигареты? Тут школа рядом. Не продаём.
- Какие именно сигареты вы не продаёте? – тянул время покупатель, трусливо поглядывая в окно. Там какой-то бедолага совсем остервенел, растирая ладонями побелевший нос.
- Никаких не продаём! – сорвалась продавщица.
- Что за безобразие! – затянул покупатель. Ему ой как не хотелось выходить обратно в космос. – Это нарушение прав курильщиков! Дайте жалобную книгу!
- Сейчас полицию вызову, зяблик, там тебе дадут и ручку, и бумагу, и свисток.
- Я этого так не оставлю! – крикнул парень и вышел, хлопнув дверью. Помещение при этом ощутимо глотнуло холоду, и все мы с ненавистью посмотрели ему вслед.
- Следующий! – крикнула продавщица.
- Разменяйте тысячу, - попросил мужчина в легкомысленной шапочке и чёрном пальтишке, модно повязанным шарфом. Нашёл, во что вырядиться.
- Не чем, - ответила продавец, в упор глядя на него.
- Очень жаль, - мужчина вздохнул, собираясь с духом, и поплёлся к выходу.
Прежде, чем его место занял следующий, в магазин ворвался тот парень, что тиранил продавщицу вопросами о сигаретах.
- Дай жалобную книгу, сволочь! – заорал он с порога. Увидев белые пятна на его щеках и заросли инея, в которые превратились его брови с ресницами, я понял, что бедолага согласен на приезд полиции. – Дай, а не то я выломаю эту чёртову дверь!
И с этими словами он распахнул входную дверь во всю ширину.
Следующую минуту я помню смутно - глаза застелила красная пелена. Несколько рук и ног – мои в том числе - принялись отбивать у парня дверь, выталкивая его обратно на улицу. Тот отчаянно сопротивлялся, прописывая оплеухи направо и налево. Вдруг он обернулся - до сих пор вспоминаю эту безумную улыбку на ошпаренном морозом лице - и посмотрел на борт причалившей «семёрки». В следующий момент я оказался на полу, пряча лицо от ботинок и сапог, а толпа в состоянии аффекта ломилась к выходу - туда, где автобус призывно темнел распахнутыми створками дверей. В этой беспорядочной кутерьме несколько тел застряли в дверном проёме, и барахтались там, полностью закупорив выход. В соседней аптеке в это время происходило примерно то же самое. Там даже высадили стекло.
Когда я отполз в сторону и поднялся, посмотрев в окно, парень-террорист как раз исчез в автобусе. Больше никому из нашего магазина этого сделать не удалось. Вскоре створки дверей закрылись, автобус уехал, и всё вернулось на круги своя. Отряхиваясь и переругиваясь, люди вставали в очередь.
4.
У прилавка встал следующий покупатель – ухоженная женщина средних лет в светлом бараньем полушубке и высокой ондатровой шапке. Приятное лицо портил наливающийся цветом синяк возле носа.
- А почём у вас говяжья вырезка?
- Да вот же она, перед вами! – воскликнула продавщица.
- Простите, не вижу, - пробормотала ондатровая шапка, близоруко сощурившись.
- 340 рублей, - терпеливо сказала продавщица и обвела мутным взглядом толпу.
- А курочка у вас почём?
- «Чебаркульская» столько-то, - вздохнула продавщица. - «Набережные Челны» столько-то.
- «Столько-то» это сколько? - не унималась «шапка».
- Как будто вы купите, если я скажу, - усмехнулась продавщица. – Что я, вчера родилась, что ли? Вы все тут торчите, надеясь выиграть время до приезда автобуса. А если что и берёте, то всякую мелочь. Один так вообще купил пакет-майку и пытался обсуждать со мной достоинства советской авоськи. Так что либо покупай уже что-нибудь, либо выметайся, курица.
- Да как вы смеете?! – повысила голос ондатра. – Спички хорошие?!
- Горят нормально.
- Давайте! - она дрожащей рукой высыпала на блюдце россыпь мелочи. - На все!
Продавщица хмыкнула и скрылась в подсобке.
- Дура! – зашептал «скелет» в дублёнке, стоявший позади ондатры. – Тяни время! Спроси у неё, из чего делают «Уральские сосиски»!
- Э-э-э, - запротестовал стоявший передо мной мужчина в зелёном пуховике. – Я сам хотел спросить про «Уральские». Другое выдумывайте!
- Да тише ты, идиот! – зашипел скелет. – Услышит!
Тут вернулась продавщица и небрежно бросила на прилавок пять упаковок спичек.
- Не желаете ли к ним соли белой, поваренной? – нахально спросила она. – Очень хорошо идёт к спичкам, между прочим. Все берут.
Ондатра фыркнула, махнула хвостом на шапке и звонко зашагала к двери. Спички остались лежать на прилавке.
- Покупку забыла! – гаркнула продавщица.
- Ой, батюшки, совсем памяти нет… - пожаловалась ондатра, встав у двери. – Была же у меня книга про улучшение памяти этого… индийского йога… как его…
Она защёлкала пальцами, делая вид, что пытается вспомнить имя.
- Тука Ш-Апур? – подсказал я, включаясь в игру. Индийские имена не так легко выдумывать, это вам не Джоны с Мэрями, но я старался. – Рушта Му-Ккара? Торомутти Шмойнен?
- Ктушо Сур-Пагаиши, - сказала женщина. – Вроде…
- Пла-кун-Кьёши? – гадал я.
- Да не, про память писал Майт Лалашьян, - встрял скелет. – Если вы не имеете в виду его брата, Мелкайю, они работали параллельно…
- Мелкайя Лакдашурти? Вроде нет…
- ВОЗЬМИ СПИЧКИ И УБИРАЙСЯ!!! – заорала продавщица.
- Урлах Цугушерти! – «вспомнила» женщина и медленно, от бедра, пошла к прилавку.
Вдруг она поскользнулась на кафеле и упала в объятия скелета. Он подмигнул ей, и с натугой поставил на ноги… При этом его рука нырнула в карман её полушубка и одним ловким движением высыпала оттуда на пол старые билетики, пудру для лица, шнур от фена и пачку зубочисток. За окном завыли волки, а я расслабился. Видимо, скелет с ондатрой всерьёз взялись за дело.
- Ой, извините, - пробормотала ондатра, присаживаясь на пол. – Всё никак сумочку не могу купить…
Она начала кропотливо собирать с пола билеты, укладывая их аккуратной стопкой.
- Я сейчас… Сейчас… - шептала она. А скелет «случайно» придавил стаканчик с зубочистками своим ботинком - раз, и крышка отскочила. Зубочистки рассыпались веером.
Продавщица обмякла, упала на прилавок и спрятала лицо в руках.
- Люблю порядок, - сказала ондатра, принимаясь за зубочистки. – Вот в моём ателье всё на своих полках. Даже Люба, известная неряха, хранит прах своего дяди строго на отдельной полочке, под колпаком из плексигласа. А мы-то с девочками спорили, на каком блошином рынке купила она этот колпак. Явно не на Молодёжном, верно?
- Верно! – поддержали все мы. И начали наперебой: - Там молоко дешёвое в тарах никакого плексигласа в жизни не было сплошные очереди как при Союзе везде машины не пройти картошку гнилую вечно подсовывают а дерут так что и покойному дяде мир праху его не снилось.
- Вы просто сволочи, гнусные твари, - плакала продавщица. – Все до единого.
5.
Облокотившись на терминал сотовой связи, я глядел из окна на луну и курил. Зелёный пуховик спал, свернувшись на полу калачиком. Ещё двое не упомянутых мною страдальцев подливали водку продавщице, а она махала руками, заявляя, что её зовут Света, ей тридцать два и она тоже женщина.
Когда начало светать, ондатра – да хранит вас бог, Наталья Ивановна! – вышла из магазина в неизвестном направлении со скелетом в обнимку. Спички так и остались лежать на прилавке – вдруг автобуса всё ещё нет?
Что тут можно сказать… После этой пары зелёный пуховик со своими «Уральскими сосисками» смотрелся бы крайне блёкло – и пятнадцати минут не продержался бы. А я… К счастью, в этот момент в магазин вошёл возвращающийся с ночной смены Владимир Михайлович Терентьев, купил хлеба, краковской колбасы, и подбросил всех нас на «Скорой помощи» до конечной «девятки». Оттуда я пошёл пешком.