Гости с последствиями.

Внучка, приехавшая поздно и нежданно, мешала Анфисе Егоровне заснуть. Девушка то и дело вздыхала в темноте и отпивала из кружки. Она причмокивала, возилась и постукивала пяткой по железной ножке кровати.
- Маруся! Хватит пить, что ты пьёшь там, не напьёшься никак? Спать ложись. Или рассказывай уже что стряслось у вас? Чего ты ко мне на такси в ночь прикатила?
- Ничего, бабуль. Ты спи, спи.
- Заснёшь тут с вами полуночниками, - пробурчала Анфиса Егоровна, - поругалась со своим аль что?
Машка ещё глубже вздохнула и посмотрела в окно - до самого подоконника, чуть возвышаясь, стоял сугроб и на него падал редкий снег и белые снежинки хорошо выделялись среди ночной темноты.
- Ну ответь ты: поругались? да, нет?
- Да!
- Завтра сядем и расскажешь фсёёёоооо, - протяжно зевнула бабушка и пожевала беззубой челюстью, - а теперь спи, горемычная, не прикармливай мне тут нечистого своими страданиями. Лучше к печке метнись, дровишек подбрось маленько.
Маша лениво подобралась к печке и открыла заслонку. Подбросила туда несколько поленьев, которые бабушка собственноручно колола во дворе.
- Ба?
- Ну что ещё?
- А почему ты газ в дом не провела? У вас же деревня газифицирована. Мучаешься с этой печкой, как в древние времена.
- Ишь какая ты интересная! Где ж я тех денег возьму на проведение? У меня пенсия 10 тыщ, весь год на дрова и уголь коплю. Вот через год исполнится мне 80, пенсия повышенная станет, может тогда и насобираю за несколько лет. На помощь-то надеяться неоткуда...
Машку грызнула совесть. Резко. Хлёстко. Словно подкравшаяся сзади вредная мелкая собачонка куснула острыми зубками её ногу.
Было у Машиной бабушки трое детей и все погодки: два сына и дочь. Пять лет назад сыновья погибли в один день - рыбачили на зимней Волге и один из них ушёл под лёд, а второй бросился его спасать... Так оба и пропали. Обоим было чуть за пятьдесят. Осталась младшая дочь, но Анфиса Егоровна не общалась с ней много-много лет, потому что дочь вышла замуж за немца. Слово "немец" для Анфисы Егоровны - исключительно ругательное. По милости фашистов она в три года осталась сиротой: отец погиб на фронте, а мать, на глазах у Анфисы закололи штыком. Сама она в тот день тоже чудом осталась жива, и помнила, как замахнулся на неё один фриц, а другой ее защитил. "Гут генук! Гут генук!" - кричал тот немец, отталкивая другого. По прошествии лет она узнала что это значит: хватит, хватит, хватит!.. Вырастила Анфису Егоровну родная тётка. В строгости. В бедности. В скупой ласке и в такой же скупой любви. Но зато не детский дом.
Когда в деревню вели газ, сыновей у Анфисы Егоровны уже не было, а оставшимся в живых невесткам и внукам было не до неё. Маша давно не заезжала к бабушке. Детство её уже прошло, и девчонкой она часто здесь бывала, и не замечала всей тяжести деревенского быта, который тянула на себе Анфиса Егоровна. Всё это казалось сказкой: то, как топится печь, как бабушка на этой же печи готовит в холодное время года, чтобы сэкономить баллонный газ. Раз в несколько месяцев отец ездил на заправку и привозил матери заправленный баллон. А брат его дрова рубил, заготавливал для бабушки полный дровник. Или наоборот: отец дрова рубил, а дядя мотался на заправку. Жили они в городе, в Торжке, но не забывали мать. А что теперь? Маша об этом не задумывалась. Теперь, выходит, бабушка сама несколько лет рубит эти дрова, а заправить баллон, наверное, просит кого-то из местных.