Частные хроники апокалипсиса.

Ирина Сергеевна
Очередной апокалипсис застал Ирину Сергеевну в собственной комнате, в коммунальной квартире старого трехэтажного дома дореволюционной постройки. Дом этот стоял в так называемой исторической части города. И на две трети, то есть на два этажа, уже был выкуплен богатыми и предприимчивыми людьми. Жильцы первых двух этажей давно и благополучно были расселены по новостройкам, и по утрам пили чай в собственных чистеньких десятиметровых кухоньках с видом на фасад соседней многоэтажки и на парковку в тесном дворе. А обитатели третьего этажа этого старого особняка все еще жили в ожидании того, у кого найдутся деньги и желание стать обладателем двух больших пятикомнатных квартир, в одной из которых вот уже двадцать с лишним лет жила Ирина Сергеевна.
О том, что наступил апокалипсис, она узнала из вечерних новостей ровно в 21-00. Ответственные люди с серьёзными лицами строго объяснили: ситуация критичная. И пока не удастся взять её под контроль, на улицу выходить нельзя. Совсем. Никому. Ни за чем. Если только с собакой погулять. Или по специальному пропуску. Но в любом случае, каждый, кто вышел сразу окажется в зоне риска. И не факт, что вернется. Во всяком случае, прежним.
У Ирины Сергеевны не было собаки. И специального пропуска тоже не было. И в зону риска ей совсем не хотелось. Все это напоминало какую-то страшную сказку. Или кино про зомби-апокалипсис. И все, что ей оставалось – отсиживаться в своей не слишком просторной комнате, правда — с высокими потолками и большим окном в рассохшейся деревянной раме, с видом на старый сквер.
Нельзя сказать, что это было совсем неожиданно – народ потихоньку готовили заранее. А народ в стране был понятливый, опытом наученный; все понимал с полунамека и резво выстраивался в очереди с тележками, полными гречки, сахара и туалетной бумаги пытаясь подстелить себе соломки хотя бы на первое время конца света.
Ирина Сергеевна считала себя дамой здравомыслящей и интеллигентной, все эти гонки с тележками презирала, запасами «на черный день» пренебрегала. «На всю жизнь не напасешься!» – сухо говорила она соседкам, которые возвращались из магазинов, увешанные сумками и пакетами. Впрочем, запасаться Ирине Сергеевне все равно было особо не на что, и запасы хранить негде. Зарплата преподавателя биологии в местном ВУЗе была довольно скромной, а пятнадцатиметровая комната не подразумевала места для продовольственного склада, даже самого небольшого.
В 21-30 Ирина Сергеевна расстроено выключила телевизор и окинула взглядом свою территорию, оценивая собственные ресурсы выживания в условиях очередного катаклизма. Собственно говоря, опыт такого выживания у неё был уже достаточно большой.
Первый апокалипсис на её памяти произошел в самом начале девяностых, когда разом рухнул привычный мир. Была страна Советский Союз и вдруг её не стало. Юная Ира, бывшая тогда студенткой биофака, поначалу не уловила во всем происходящем никакой катастрофы. Не до того ей было; впереди маячила аспирантура, любовь, большая счастливая жизнь. Её персональный мир стал меняться и разваливаться, когда закрыли большой проектный институт, где работали её родители. Папа тогда как-то резко сдал. Ему до пенсии оставалось не больше пяти лет. И у него разом обнаружилась куча болезней, вылезли все болячки, на которые прежде он не обращал никакого внимания – не до того было. Папа взялся болеть и лечиться, штурмуя кабинеты в поликлиниках. А мама взялась за большие клетчатые сумки и поехала в Белоруссию на границу с Польшей; потом и в саму Польшу стала мотаться – надо было как-то выжить и удержать семью на плаву.
Второй серьезный «конец света» произошел в самом конце девяностых. Папы тогда уже не стало. Ирина Сергеевна защитила кандидатскую, её повысили на кафедре, и она впервые ощутила финансовую устойчивость, когда ей удалось собрать и отложить небольшую сумму в долларовом эквиваленте. Эта устойчивость и уверенность в завтрашнем благополучии подтолкнула её к очень смелому шагу: Ирина решила купить себе квартиру и съехать от мамы. Она очень рассчитывала, что собственное жилье поможет ей наладить личную жизнь, с которой пока как-то не складывалось. Конечно, отложенных хрустящих зеленых купюр на первый взнос в долевом строительстве ей пока не хватало. Но впереди маячила летняя сессия, курсовые и дипломы, и ленивые студенты с заветными конвертами в руках. И она решилась. В банк не пошла, пугала кредитная кабала. Просто обзвонила всех знакомых, коллег и за месяц под расписки собрала недотающие восемь тысяч долларов. И стала ждать…
И дождалась! В августе девяносто восьмого года Ирина узнала, что её долг вырос в три с лишним раза, а в сентябре – что строительство дома заморожено на неопределенный срок. Стройку потом так и не разморозили. Были суды да пересуды. Родительскую квартиру пришлось продать, что бы расплатиться с долгами. И они с мамой переехали вот в это пятнацатиметровую комнату с видом на старый сквер. Одну из пяти в нерасселенной коммунальной квартире в старом купеческом доме.
Планы на счастливую личную жизнь тоже тогда накрылись медным тазом. И дело не только в том, что рухнули все надежды на собственное жильё. Для того, что бы любить, плодиться и размножаться, необходим особый внутренний ресурс и готовность расходовать его на другого человека. Эта готовность транслируется во внешний мир сигналами, которые считывает и ловит тот, кто тоже к этому готов.
Да, в конце концов, птицы вьют гнезда даже на руинах. Но перед этим птицы должны петь. Ирине было не до песен. Все её ресурсы были направлены на то, что бы из-под этих руин выбраться.
А потом заболела мама…
Уже давно Ирина Сергеевна жила в этой комнате одна, мамы не стало больше десяти лет назад. И это был еще один персональный апокалипсис, который ей пришлось пережить. Самый горький и разрушительный из всех, что случились до этого. Кроме мамы по-настоящему близких людей у неё не было. Подруги-приятельницы не в счет. Ирину накрыло одиночеством. Она выплакивала это горе ночь за ночью. И очень не скоро пришла в себя. А когда пришла – почувствовала себя какой-то другой. Как будто душа стала меньше. Так, словно какая-то её часть выплеснулась со слезами. А на освободившемся месте образовался фиброз – рубец из тонких пленок соединительной ткани. Теперь все, что происходило вокруг, волновало и трогало её как-то не глубоко, как бы через эту мутную пленку равнодушия и легкого раздражения. Ирина Сергеевна поняла, что начала стареть…
Впрочем, у этого нового состояния был один бесспорный плюс – Ирина начисто утратила способность паниковать. Вот и сейчас, посмотрев новости и выключив телевизор, она всего лишь пару минут огорченно посидела без движения. А потом спокойно осмотрелась.
Что и говорить, она была не очень подготовлена к надвигающемуся концу света. Старый мягкий шерстяной плед в качестве дополнительной защитной оболочки был не слишком надежен. Но он все еще хранил память о прежних безмятежных временах, и поэтому под ним становилось тепло и спокойно. А это уже не мало. Стеллаж с книгами гарантировал, что если она и погибнет, то не от скуки и смертной тоски – все полки были заняты исключительно приятными собеседниками.
А одна из полок вообще была сплошь уставлена разнокалиберными бутылками с дорогим алкоголем – подношениями благодарных студентов. Сама Ирина Сергеевна была дама малопьющая, и из всего этого запаса початой оказалась только одна бутылка французского коньяка, которую она открыла для приятельниц, скромно и не шумно отмечая в прошлом месяце свой день рождения. Зато этот ресурс был залогом выгодного натурообмена с более запасливыми и гораздо более пьющими соседями.
Пересчитав этот стратегический арсенал, ровно в 22-00 Ирина Сергеевна закончила составление собственного антикризисного плана, захватила с полки книжку, выключила верхний свет, укуталась в плед и включила торшер. «Поживем – увидим, а увидим – решим», — подумала она, почти успокоившись, и раскрыла книгу на первой странице:
«…был чудесный день.
Чудесными тогда были все дни, ведь их всего-то прошло чуть больше семи, и сотворить дождь еще не успели. Однако на востоке от Эдема собирались тучи, что означало: первая гроза уже на подходе, и будет она нешуточной…»
© Анна Лиманская
#авторскиерассказы