28 июл 2020
Три года назад в нашей семье случилась беда: младшая дочка, переболев менингитом, потеряла слух.
В итоге слух ей восстановили благодаря кохлеарной имплантации, но на ушках у нее теперь специальные приборчики, без которых она не слышит. А с ними - слышит.
Как-то раз, спустя год после операции, мы с детьми пошли гулять на новую площадку. Катюха была совсем мала - годика два ей было - и мы с ней тусили в песочнице, а сыну было уже 8 лет, и он немедленно оброс новыми друзьями, с которыми они стали играть в догонялки.
Набегавшись, они (человек 6 их было) уселись на скамейке, а Катюша, увидев братика, бросилась к нему, распахнув ручки.
Сын приобнял сестру.
Его новые друзья заметили на ушках у Кати приборчики и спросили:
- О, а чо это у неё?
Я стояла рядом и вдруг увидела, что сын... покраснел, смутился, ответил, будто нехотя:
- Это ее уши, она через них слышит...
Ребята еще вопросы какие-то задавали (ну, все в основном спрашивают: "А как они держатся на голове?" или "А это на всю жизнь?"), сын понуро так отвечал, без энтузиазма, а я была поражена догадкой.
Спустя полчаса, когда мы шли домой, я спросила у Дани:
- Ты стесняешься сестру, Дась?
- С чего ты взяла? - покраснел он, но в глаза не смотрел.
- Ответь, пожалуйста. Я же не ругаюсь, мне важно понять, что ты чувствуешь.
- Мне как-то неловко, что кроме нее, у всех нормальные уши... И все замечают, и спрашивают постоянно... Она как бы не такая, как все. Это неправильно, что я так чувствую?
- Дась, не бывает неправильных чувств. Все они - правильные. Просто некоторые - как вот эти - колючие, царапучие, мучительные. А важно, чтобы внутри - особенно у ребенка - было светло и радостно... Тебе не радостно?
- Я не знаю. Наверно, радостно. Мне радостно, когда никто не болеет...
- Если бы было действительно радостно, ты бы не затруднился с ответом.
- Я не знаю, мам. Я не понимаю, как объяснить такое. Мне это сложно. Я не такой взрослый, как тебе кажется...
Я слушала, а внутри меня полыхал костер раскаяния. Я тогда поняла страшную вещь.
Мы с мужем были так поглощены проживанием этого испытания с дочерью, что я не заметила - вот прямо упустила момент - как инвалидность дочки срикошетила в сына.
Когда всё случилось, он как раз пошёл в первый класс. И нам всем резко стало не до него. Все ресурсы взрослых - силы, чувства, связи, время, деньги - ушли на спасение дочери.
А Дася как-то сразу повзрослел, прямо вот в том же сентябре. Будто за ту осень прожил несколько лет, а не месяцев.
Катина болезнь будто резко выдернула его из беззаботного детства и столкнула в холодный океан безжалостной реальности, и он... справился, поплыл. Молодец, мужик!
Он был вынужденным свидетелем моих частых слёз, неоднократно заставал меня рыдающей в полотенце в ванной или утром на балконе, он слушал наши с мужем ссоры, потому что мы с мужем оба, напуганные, измученные страхом, не знали, где брать ресурс на мудрость, и как оградить старшего, уже все понимающего, ребенка от наших взрослых тяжёлых эмоций, рожденных бессилием что-то изменить и злостью на этот несправедливый мир.
Сын прожил с нами весь путь трагедии от начала до конца со всеми остановками.
А потом, уже после операции, в декабре, мы шумно радовались, что все позади, учились жить новой жизнью с новым слухом, укрощали страхи, отчаянно ждали первых результатов: ну когда, когда Катюша впервые обернется на звук?...
Мы смотрели только на неё, нашу спасённую дочь, а сын смотрел, как мы смотрим только на неё.
Ну, я немного утрирую, конечно.
Мы все время находились с ним в тесной связи, я знала всех его друзей, знала, что он любит и что не любит, что ему нравится, а что - нет, как его дела в школе. Он часто приходил ко мне посидеть в обнимочку, и мы сидели, и я его баюкала, как крошку.
Но я всё равно общалась с ним уже как со взрослым, ведь он по факту таким и был, хотя ему только-только исполнилось семь.
Но он не выбирал этот статус - за него его выбрала ситуация.
В душе он всё равно ребёнок, маленький первоклассник, напуганный пережитым, резко попавший в пекло дефицита внимания.
Я, конечно, много разговаривала с Даней в те дни, рассказывала, как нам повезло, что Катя выжила, как теперь устроен Катин слух, он с нами ездил и на Катины настройки, и в реабилитационные центры.
Но эти разговоры опять были о дочери. Не о нем.
Быть старшим - отдельная важная роль и ответственность. Но быть старшим - не значит перестать быть ребенком.
А мы как-то сразу делегировали ему взрослость, к которой он оказался не так уж и готов, и сейчас это недогулянное детство догоняет его и ревностно дергает за рукав...
А еще моей хвалёной чуткости не хватило на то, чтобы поговорить с сыном о том, что инвалидность Кати никак не должна помешать ему, как брату, любить сестру.
Инвалидность любого члена семьи - касается всех членов семьи. Не бывает так, что не касается.
Помню, как озиралась я сама первое время в мире людей с особенностями.
Он всегда существовал рядом, но будто в другом измерении, и меня не касался.
А тут коснулся, и я его заметила и стала в нем осваиваться: теперь это мой мир.
Человек с особенностям , которого я вижу на улице, сегодня вызывает у меня не любопытсво, не страх, и не неловкость - как себя вести? - а мысль: "Могу ли я чем-то быть ему полезной прямо сейчас?"
Я из тех, кто поможет на коляске въехать на бордюр, или подхватит слабовидящего за локоть, чтобы помочь на переходе.
Но я взрослая и осознанная женщина.
Я это испытание проходила в 35 лет, когда многое об этой жизни уже поняла.
А мой сын - ребенок.
Он погрузился в это - в 7 лет.
И он совсем иначе воспринимает реальность, и мир вокруг для него гораздо сложнее, он полон загадок, в нем ещё нужно искать своё место под солнцем...
И я стала много говорить с сыном о нем, о его чувствах, о том, что жизнь - непростая штука.
О том, что особенными делают людей не диагнозы и не отличия физические, а совсем другие вещи.
Что малышка Катя не виновата, что заболела , но так случилось, и ей будет чуть сложнее в этом мире, и какое счастье, что она точно в нем не будет одна.
У нее есть брат - старший, сильный, мудрый, любящий.
Я, когда только узнала, что у меня будет мальчик, именно такого и хотела.
"И я в первый раз стала мамой с тобой, Дась, - говорила я, баюкая на коленях своего уже 8-ми или 9-ти летнего сына. - И опыта у меня нет, и я много ошибок совершаю, в частности, вот прямо сейчас я пытаюсь исправить одну из них - что я слишком рано записала тебя во взрослые дядьки, чем сильно напугала.
Прости меня, мой любимый, маленький, самый лучший сын".
И вот время идет. Время исправлять ошибки.
И теперь, когда сын почти всерьёз дерется с сестрой из-за игрушки, и я строго топаю ногой, готовая спросить: "Ну ты что, ребенок?", то вовремя осекаю себя, потому что знаю ответ: да, он ребенок. А кто же еще? Ему же 9 (или 10, или 11), а не 64.
И это нормально, что в нем так много ребенка.
"Я всегда буду рядом с тобой, сколько смогу, Дась. И всегда с радостью возьму тебя на ручки. А когда не смогу, у тебя будет Катюша. Она - у тебя, а ты - у нее.
Две родные души.
И ты помоги ей, пожалуйста, будь рядом, если вдруг я не смогу, защити, заслони обними...
А она точно не останется в долгу..."
Мы сидели, обнявшись, сын слушал и иногда плакал.
И вот прошло еще два года.
Мы сейчас на отдыхе, вчера, например, весь день торчали у бассейна.
У Катюши для ушек есть специальные аквабоксы.
Если их надеть, то можно слышать и в воде.
Но мне очень страшно потерять "ушки", поэтому в море и в бассейне мы в них не плаваем - только в ванной.
И вот Катюша с кругом , зазевалась что-то, стоит у лестницы. Она без ушек и не слышит, как девочка рядом кричит ей:
- Отойдииииии! Отойдииииии! Ты мешаешь мне!!! Ты что, глухаааааяяяяя?!
И сын увидел это, подплывает, выпрыгивает из бассейна, берет сестру за ручку отводит в сторону, к другой лестнице, а потом поворачивается к девочке и говорит строго:
- Моя сестра не слышит, но орать на нее в любом случае не надо!
А потом они дружно прыгают в воду, и играют там.
И мне показалось, что сын сказал это абсолютно спокойно, без толики смущения.
Сказал и сказал. Проинформировал.
Проинформировал весь мир: его любимую сестру есть кому защитить!
Может, пришло принятие.
Может, просто привык, как и мы все.
А может, и правда, взрослеет...
На фото - мои дети.
Лучшее, что случилось со мной в жизни.
© Ольга Савельева
Как-то раз, спустя год после операции, мы с детьми пошли гулять на новую площадку. Катюха была совсем мала - годика два ей было - и мы с ней тусили в песочнице, а сыну было уже 8 лет, и он немедленно оброс новыми друзьями, с которыми они стали играть в догонялки.
Набегавшись, они (человек 6 их было) уселись на скамейке, а Катюша, увидев братика, бросилась к нему, распахнув ручки.
Сын приобнял сестру.
Его новые друзья заметили на ушках у Кати приборчики и спросили:
- О, а чо это у неё?
Я стояла рядом и вдруг увидела, что сын... покраснел, смутился, ответил, будто нехотя:
- Это ее уши, она через них слышит...
Ребята еще вопросы какие-то задавали (ну, все в основном спрашивают: "А как они держатся на голове?" или "А это на всю жизнь?"), сын понуро так отвечал, без энтузиазма, а я была поражена догадкой.
Спустя полчаса, когда мы шли домой, я спросила у Дани:
- Ты стесняешься сестру, Дась?
- С чего ты взяла? - покраснел он, но в глаза не смотрел.
- Ответь, пожалуйста. Я же не ругаюсь, мне важно понять, что ты чувствуешь.
- Мне как-то неловко, что кроме нее, у всех нормальные уши... И все замечают, и спрашивают постоянно... Она как бы не такая, как все. Это неправильно, что я так чувствую?
- Дась, не бывает неправильных чувств. Все они - правильные. Просто некоторые - как вот эти - колючие, царапучие, мучительные. А важно, чтобы внутри - особенно у ребенка - было светло и радостно... Тебе не радостно?
- Я не знаю. Наверно, радостно. Мне радостно, когда никто не болеет...
- Если бы было действительно радостно, ты бы не затруднился с ответом.
- Я не знаю, мам. Я не понимаю, как объяснить такое. Мне это сложно. Я не такой взрослый, как тебе кажется...
Я слушала, а внутри меня полыхал костер раскаяния. Я тогда поняла страшную вещь.
Мы с мужем были так поглощены проживанием этого испытания с дочерью, что я не заметила - вот прямо упустила момент - как инвалидность дочки срикошетила в сына.
Когда всё случилось, он как раз пошёл в первый класс. И нам всем резко стало не до него. Все ресурсы взрослых - силы, чувства, связи, время, деньги - ушли на спасение дочери.
А Дася как-то сразу повзрослел, прямо вот в том же сентябре. Будто за ту осень прожил несколько лет, а не месяцев.
Катина болезнь будто резко выдернула его из беззаботного детства и столкнула в холодный океан безжалостной реальности, и он... справился, поплыл. Молодец, мужик!
Он был вынужденным свидетелем моих частых слёз, неоднократно заставал меня рыдающей в полотенце в ванной или утром на балконе, он слушал наши с мужем ссоры, потому что мы с мужем оба, напуганные, измученные страхом, не знали, где брать ресурс на мудрость, и как оградить старшего, уже все понимающего, ребенка от наших взрослых тяжёлых эмоций, рожденных бессилием что-то изменить и злостью на этот несправедливый мир.
Сын прожил с нами весь путь трагедии от начала до конца со всеми остановками.
А потом, уже после операции, в декабре, мы шумно радовались, что все позади, учились жить новой жизнью с новым слухом, укрощали страхи, отчаянно ждали первых результатов: ну когда, когда Катюша впервые обернется на звук?...
Мы смотрели только на неё, нашу спасённую дочь, а сын смотрел, как мы смотрим только на неё.
Ну, я немного утрирую, конечно.
Мы все время находились с ним в тесной связи, я знала всех его друзей, знала, что он любит и что не любит, что ему нравится, а что - нет, как его дела в школе. Он часто приходил ко мне посидеть в обнимочку, и мы сидели, и я его баюкала, как крошку.
Но я всё равно общалась с ним уже как со взрослым, ведь он по факту таким и был, хотя ему только-только исполнилось семь.
Но он не выбирал этот статус - за него его выбрала ситуация.
В душе он всё равно ребёнок, маленький первоклассник, напуганный пережитым, резко попавший в пекло дефицита внимания.
Я, конечно, много разговаривала с Даней в те дни, рассказывала, как нам повезло, что Катя выжила, как теперь устроен Катин слух, он с нами ездил и на Катины настройки, и в реабилитационные центры.
Но эти разговоры опять были о дочери. Не о нем.
Быть старшим - отдельная важная роль и ответственность. Но быть старшим - не значит перестать быть ребенком.
А мы как-то сразу делегировали ему взрослость, к которой он оказался не так уж и готов, и сейчас это недогулянное детство догоняет его и ревностно дергает за рукав...
А еще моей хвалёной чуткости не хватило на то, чтобы поговорить с сыном о том, что инвалидность Кати никак не должна помешать ему, как брату, любить сестру.
Инвалидность любого члена семьи - касается всех членов семьи. Не бывает так, что не касается.
Помню, как озиралась я сама первое время в мире людей с особенностями.
Он всегда существовал рядом, но будто в другом измерении, и меня не касался.
А тут коснулся, и я его заметила и стала в нем осваиваться: теперь это мой мир.
Человек с особенностям , которого я вижу на улице, сегодня вызывает у меня не любопытсво, не страх, и не неловкость - как себя вести? - а мысль: "Могу ли я чем-то быть ему полезной прямо сейчас?"
Я из тех, кто поможет на коляске въехать на бордюр, или подхватит слабовидящего за локоть, чтобы помочь на переходе.
Но я взрослая и осознанная женщина.
Я это испытание проходила в 35 лет, когда многое об этой жизни уже поняла.
А мой сын - ребенок.
Он погрузился в это - в 7 лет.
И он совсем иначе воспринимает реальность, и мир вокруг для него гораздо сложнее, он полон загадок, в нем ещё нужно искать своё место под солнцем...
И я стала много говорить с сыном о нем, о его чувствах, о том, что жизнь - непростая штука.
О том, что особенными делают людей не диагнозы и не отличия физические, а совсем другие вещи.
Что малышка Катя не виновата, что заболела , но так случилось, и ей будет чуть сложнее в этом мире, и какое счастье, что она точно в нем не будет одна.
У нее есть брат - старший, сильный, мудрый, любящий.
Я, когда только узнала, что у меня будет мальчик, именно такого и хотела.
"И я в первый раз стала мамой с тобой, Дась, - говорила я, баюкая на коленях своего уже 8-ми или 9-ти летнего сына. - И опыта у меня нет, и я много ошибок совершаю, в частности, вот прямо сейчас я пытаюсь исправить одну из них - что я слишком рано записала тебя во взрослые дядьки, чем сильно напугала.
Прости меня, мой любимый, маленький, самый лучший сын".
И вот время идет. Время исправлять ошибки.
И теперь, когда сын почти всерьёз дерется с сестрой из-за игрушки, и я строго топаю ногой, готовая спросить: "Ну ты что, ребенок?", то вовремя осекаю себя, потому что знаю ответ: да, он ребенок. А кто же еще? Ему же 9 (или 10, или 11), а не 64.
И это нормально, что в нем так много ребенка.
"Я всегда буду рядом с тобой, сколько смогу, Дась. И всегда с радостью возьму тебя на ручки. А когда не смогу, у тебя будет Катюша. Она - у тебя, а ты - у нее.
Две родные души.
И ты помоги ей, пожалуйста, будь рядом, если вдруг я не смогу, защити, заслони обними...
А она точно не останется в долгу..."
Мы сидели, обнявшись, сын слушал и иногда плакал.
И вот прошло еще два года.
Мы сейчас на отдыхе, вчера, например, весь день торчали у бассейна.
У Катюши для ушек есть специальные аквабоксы.
Если их надеть, то можно слышать и в воде.
Но мне очень страшно потерять "ушки", поэтому в море и в бассейне мы в них не плаваем - только в ванной.
И вот Катюша с кругом , зазевалась что-то, стоит у лестницы. Она без ушек и не слышит, как девочка рядом кричит ей:
- Отойдииииии! Отойдииииии! Ты мешаешь мне!!! Ты что, глухаааааяяяяя?!
И сын увидел это, подплывает, выпрыгивает из бассейна, берет сестру за ручку отводит в сторону, к другой лестнице, а потом поворачивается к девочке и говорит строго:
- Моя сестра не слышит, но орать на нее в любом случае не надо!
А потом они дружно прыгают в воду, и играют там.
И мне показалось, что сын сказал это абсолютно спокойно, без толики смущения.
Сказал и сказал. Проинформировал.
Проинформировал весь мир: его любимую сестру есть кому защитить!
Может, пришло принятие.
Может, просто привык, как и мы все.
А может, и правда, взрослеет...
На фото - мои дети.
Лучшее, что случилось со мной в жизни.
© Ольга Савельева
Но и с этим можно жить!