Книжный мiръ
12 ноя 2023

«Что ж так имя твое звенит, словно августовская прохлада?». История несостоявшейся любви Есенина.

В бурном течении жизни Сергея Есенина было много прекрасных и достойных женщин, правда, любви к ним с его стороны явно недоставало - чувства вспыхивали пожаром, быстро разгорались и столь же быстро угасали. Поэт понимал и никак не оправдывал собственное непостоянство, всегда называя своей единственной страстью искусство. Но все же каждое из его увлечений оказывало огромное влияние на творчество, любая из женщин, встречавшаяся на его пути, обязательно, хоть и краткое время, служила поэту музой и мощным источником вдохновения.

Вот строки, посвященные Зинаиде Райх, первой, почти сразу же оставленной, жене Есенина:
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Зинаида Райх
Или тревожные стихи для «великой американской босоножки» Айседоры Дункан:
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющейся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Айседора Дункан
Вот строки для верного друга Галины Бениславской, которая беззаветно и безответно любила поэта и застрелилась на его могиле:
Не криви улыбку, руки теребя, ‒
Я люблю другую, только не тебя.
Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо ‒
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.
Проходил я мимо, сердцу все равно
Просто захотелось заглянуть в окно.
Галина Бениславская


Одни из самых последних - скорбные строки, адресованные последней жене Есенина Софье Толстой:
Видно, так заведено навеки ‒
К тридцати годам перебесясь,
Всё сильней, прожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.
Софья Толстая

Актриса Августа Миклашевская. Невероятная, магнетическая красавица, покорившая десятки сердец и еще больше разбившая в прах. Правда то или нет, но в истории сохранился рассказ о том, как некий влюбленный в юную Августу студент покончил жизнь самоубийством, бросившись в реку из-за того, что гордая дворянская дочь назвала неудачливого воздыхателя дураком и выбросила принесенный им подарок.

С Есениным Миклашевская познакомилась совершенно случайно: в самом конце лета 1923 года их представила друг другу жена Анатолия Мариенгофа Анна Никритина, с которой они вместе служили в Московском Камерном театре. Несмотря на яркую внешность новой знакомой, поэт на нее почти не взглянул – торопился по приглашению в Кремль. Но, чему быть, того не миновать… Почти на том же самом месте, на Тверском бульваре, актриса и поэт встретились вновь через несколько дней – и опять случайно.
«...Долго бродили по Москве. Он был счастлив, что вернулся домой, в Россию. Радовался всему как ребенок. Трогал руками дома, деревья. Уверял, что все, даже небо и луна, у нас другие, чем там. Рассказывал, как ему трудно было за границей. И вот он "все-таки удрал"! "Он в Москве!". Целый месяц мы встречались ежедневно. Мы очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли. Это был август... ранняя золотая осень... Под ногами сухие желтые листья. Как по ковру бродили по дорожкам и лугам. "Я с вами как гимназист", – тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался», - писала в своих воспоминаниях уже совсем пожилая Августа Леонидовна.

И Есенин, наконец, влюбился всерьёз. Препятствием не стал и его катящийся под откос брак с Айседорой Дункан, продолжавшей всячески ограждать молодого мужа от влияния посторонних красавиц. «По смешному я сердцем влип», ‒ признавался в стихах поэт.
Дорогая, сядем рядом.
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Августа Миклашевская
Стала бы Миклашевская единственной вечной любовью Есенина? На этот вопрос сегодня вряд ли кто-нибудь ответит, да они и виделись-то всего несколько месяцев, но все же судьба попыталась сыграть с поэтом злую шутку. Сердце Августы оказалось занято совершенно недостойным ее чар персонажем: лысеющим профессиональным танцором Лащилиным, от которого она имела маленького сына. «Приходящий» муж удостаивал свою вторую семью редкими встречами, о сыне совсем не заботился. Но разве могут такие мелочи служить препятствием для самоотверженной любящей женщины?
Ответить на чувство Есенина Миклашеская не смогла, находясь к тому же на самом сложном и бесперспективном этапе своей жизни:
«У меня уже есть пятилетний ребёнок, его надо кормить, ухаживать за ним… У меня нет постоянного заработка… Мой Камерный театр бросил меня, оставил без работы… У меня уже есть один любимый человек, который, правда, не особо и любит меня… Так до поэта ли мне ещё сейчас – в моём невесёлом положении. Да, но это ‒ не просто какой-то литератор, ведь это – сам ЕСЕНИН…».
В дружеском общении с поэтом Миклашевская находила настоящее душевное отдохновение от проблем и будничной серости. Их часто видели вдвоем в кафе «Стойло Пегаса», где притихший Есенин мог часами смирно сидеть рядом с красавицей актрисой, а затем в ее квартире на Малой Никитской стали ежедневно появляться огромные букеты из роз, астр и хризантем, делая комнату похожей на рощу…

Вечный и самый близкий друг поэта Анатолий Мариенгоф говорил: «Их любовь была чистой, поэтической, с букетами роз, с романтикой… придуманной ради новой лирической темы. В этом парадокс Есенина: выдуманная любовь, выдуманная биография, выдуманная жизнь. Могут спросить: почему? Ответ один: чтобы его стихи не были выдуманными. Всё, всё – делалось ради стихов».

Выдуманная любовь… Неужели, это смелое утверждение на самом деле правда?

За месяц до своей трагической гибели Есенин вновь зашёл к Миклашевской, у которой в то время тяжело болел маленький сын. Есенин долго сидел рядом, молча глядя на любимую и такую далекую от него женщину, затем встал и шепотом произнёс: «Вот все, что мне нужно», - больше им не суждено было встретиться...

Августа Миклашевская пережила Есенина на полвека, но ни разу в жизни не откликнулась на назойливые просьбы устроителей концертов прочесть со сцены хотя бы одно из семи чудесных стихотворений, посвящённых ей великим русским поэтом.

«Любовь хулигана»

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь ‒ как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось петь и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

* * *
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.

По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.

Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.

Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?

Я не нищий, ни жалок, ни мал
И умею расслышать за пылом:
С детства нравиться я понимал
Кобелям да степным кобылам.

Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог —
Сумасшедшее сердце поэта.

Потому и грущу, осев,
Словно в листья в глаза косые...
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.

* * *
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.

О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.

Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.

И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.

Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.

Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.

Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.

* * *
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых —
Все явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень...
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.

Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,

Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.

Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

* * *
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.

* * *
Ты прохладой меня не мучай
И не спрашивай, сколько мне лет,
Одержимый тяжелой падучей,
Я душой стал, как желтый скелет.

Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески — в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.

Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.

И известность моя не хуже, —
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань.

И любовь, не забавное ль дело?
Ты целуешь, а губы как жесть.
Знаю, чувство мое перезрело,
А твое не сумеет расцвесть.

Мне пока горевать еще рано,
Ну, а если есть грусть — не беда!
Золотей твоих кос по курганам
Молодая шумит лебеда.

Я хотел бы опять в ту местность,
Чтоб под шум молодой лебеды
Утонуть навсегда в неизвестность
И мечтать по-мальчишески — в дым.

Но мечтать о другом, о новом,
Непонятном земле и траве,
Что не выразить сердцу словом
И не знает назвать человек.

* * *
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?

Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.

Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.

Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя.

Пусть я буду любить другую,
Но и с нею, с любимой, с другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Что когда-то я звал дорогой.

Расскажу, как текла былая
Наша жизнь, что былой не была...
Голова ль ты моя удалая,
До чего ж ты меня довела?
#сергейесенин #августамиклашевская #любовьхулигана #стихиолюбви
•

Комментарии