Борис Аксюзов
Военмор Яков Яковлевич Балдин
Как говорится, собрав остатки сил, решил к Новому году написать рассказ об этом человеке, ибо он, как никто другой заслуживает того, что бы его помнили все красногорцы, и те, кто знал его, и те, кто родился после его ухода.
Таких людей я называю «светлыми». Бывало, прижмет тебя жизнь своими невзгодами, жить не хочется, и тогда вдруг приходит на ум благая мысль: «А пойду-ка я к Як Якличу». И иду я к нему, как на свет маяка по пурге. Откроет он мне дверь своего чудесного дома, и ничуть не удивившись моему позднему приходу, да еще в такое ненастье, скажет: «Заходи, Валентиныч! Я сегодня еще подумал: «Что это он так долго не заходит, обиделся, что ли?».
Любил Як Яклич, однако, иногда порисоваться, ох, как любил. Но не ради собственного удовольствия или, скажем, тщеславия он это делал. Я думаю, что хотел этим сказать всем нам, неопытным птенцам: «Вот на меня ввек никто не обижался, потому что не чинил я людям зла, Так будьте и вы такими же, и никто не свете не затаит на вас обиды»…
После такой напутственной речи, поведёт он меня на кухню, так как в гостиной дети его за уроками сидят, жена его, Таисия Дмитриевна, чай нам сварганит, и сидим мы с ним допоздна, разговоры ведем: о международном положение, о предстоящем грибном сезоне да о пурге, во время которой в школе уроки отменяют. А вот о самих школьных делах – ни слова. Потому как школьные жизнь чревата сложными отношениями между отдельными членами коллектива, и заговори мы о них, то это будет похоже на сплетни. А мужикам сплетничать не к лицу, это как пить дать.
Ухожу я домой к полуночи. Живу я далеко, как раз напротив метеостанции, и Як Яклич провожает меня, но только до СРМовского моста. «Дальше светло, - говорит он. – Сам дойдёшь, не заблудишься».
Сейчас я никак не могу вспомнить, когда я с ним познакомился. Разложил всё по полочкам, и выходит так, что близко я узнал его весной 1963-го года. А вот почему я почти не замечал его в школе в течение всего учебного года, ума не приложу. Видимо, тогда он еще был военруком, а у них, как говорится своя епархия, в учительскую они почти не заходят, а на педсоветах молча отсиживаются в уголочке, так как с военным делом у нас всегда ОК.
А вот весной 1963-го года, перед открытием навигации, меня пригласили в контору порта, и какой-то большой начальник с множеством золотых галунов на рукавах, возможно, сам Рудов, попросил меня помочь им разобраться в документах на английском языке. Дело в том, что в этом самом 1963-ем году впервые (!) в наш порт должны были зайти японские суда за грузом леса. Я легкомысленно согласился, считая себя отличным знатоком альбионского языка, но взглянув на эти документы, понял, что дал маху. Почти половину слов в них и не знал. Тогда я спросил, нет ли у них англо-русского словаря морских терминов, и мне ответили: «Конечно, есть!»
Но, когда мне принесли этот словарь, я увидел, что пользоваться им невозможно: это была кипа измятых, замусоленных бумажек упрятанных в жалкое подобие обложки. Видимо, не одно поколение красногорских моряков пыталось познать морские термины на английском языке с помощью этого словаря и при этом ухитрялось унести в кармане странички с наиболее нужными словами.
И тогда я решил обратиться в нашу школьную библиотеку, а вдруг…
Библиотекарем тогда у нас была жена директора вечерней школы Смирнова, имя-отчество ее я уже не помню, удивительно добрая и отзывчивая женщина. Если кто-либо спрашивал книгу, которой в библиотеке не было, она говорила: «Зайдите завтра». И на следующий же день вручала читателю нужное ему издание, найденное ею или у себя дома, или в городской библиотеке.
На мой запрос она сразу ответила:
- Нет, такого словаря у нас нет. А вы в портовской библиотеке были?
- Был, но там от него одни лохмотья остались.
- Тогда я советую вам обратиться к военмору Балдину.
- А почему «к военмору»?
- А он служил в военно-морском флоте. Его все у нас так называют, и учителя, и ученики. Кстати, он сейчас в учительской журналы заполняет. Никак не привыкнет к школьным порядкам: на уроки журнал с собой брать забывает.
Я зашел в учительскую и, взглянув на мужчину, сидевшего за столом, на котором возвышалась стопка классных журналов, сразу понял, почему его называют «военмором»: на нем был офицерский мундир военного моряка, только без погон. Но темные полоски на плечах говорили о том, что в запас он ушёл совсем недавно.
И именно это побудило меня сказать, как того требует устав:
- Разрешите обратиться, товарищ капитан!
- Разрешаю, Борис Валентинович, разрешаю, - ответил он без удивления и улыбки, - Только вы забыли добавить «второго ранга».
Откуда он узнал, как меня зовут, я не знаю, ведь мы встречались с ним только мимоходом.
- Виноват, товарищ капитан второго ранга, - исправил я свою ошибку, и вот тут он рассмеялся:
- А я-то думал, что вы сугубо штатский человек. В «войнушку» решили поиграть?
- Нет, просто у меня к вам очень важный вопрос.
- Излагайте, только кратко и не по уставу.
- У вас есть англо-русский морской словарь?
- Конечно, есть. Я служил в таких местах, где все офицеры, начиная с мичманов, должны были знать азы английского языка и в случае нарушения государственной границы иностранным судном уметь вести с ним переговоры. А вам зачем такой словарь?
Я рассказал ему подробно о своих проблемах, и он задумался.
Затем он почему-то не одобрил заход японских лесовозов в наш порт, пожалев коллег – пограничников, и возразил против рубки и вывоза сахалинского леса вообще. И только после этого согласился дать мне словарь, сказав, однако, что он вряд ли меня устроит в связи с его военной спецификой.
- Но, по-моему, во всех морских словарях будут одни и те же термины, - возразил я ему. - Такие, как «грузоподъёмность», «трюм», «корма» и так далее.
- Убедил, - согласился Балдин со мною, - Сейчас я закончу эту писанину, и пойдем ко мне за словарем.
Жил он на улице, которая тогда называлась, если не ошибаюсь, Вокзальной, почти рядом с кинотеатром «Заря», второй или третий дом от него. Его огород выходил на озерцо, которое еще сохранилось и часто встречается на нынешних снимках. А дом у него был великолепный, покрашенный голубой краской, с резными наличниками на окнах, и, главное, с мезонином, моей заветной мечтой с самого детства. Я представлял себя сидящим за столом у маленького оконца, из которого видны все окрестности, и пишущим гусиным пером чудесные стихи, как Пушкин.
Но это было не всё, что поразило меня в бытовой обстановке семьи Балдиных. Главное я увидел, когда вошел в дом...
(Продолжение последует на днях)
P.S. Насторожила ваша фраза: " Собрав остатки сил". Борис Валентинович, желаю вам здоровья , творческих и физических сил!