- Ты что, зараза, масло сливошное на хлеб-то мажешь? – тётка Маруся нависла над Асей
с искажённым от злобы лицом. - Маргарин на что? Ишь, нахлебница, и куда в тебя лезет, прорва?
- Я немножко, тётя, совсем чуть-чуть, маргарин невкусный такой, - Ася зажмурилась и втянула голову в худенькие плечики. Тётка попрекала её каждым куском, невзирая на то, что Асина мама регулярно присылала деньги с лихвой, и на еду, и на одёжку с обувкой.
- А ну сгинь с глаз моих, - распалялась тётка, - хлев нечищеный, двор не метён, а она расселась, барыня, вон отсюда, приблуда.
Ася прошмыгнула мимо красной от злобы родственницы, выскочила во двор и разрыдалась. Ну за что? За что она так с ней? Десятилетний Генка, Асин ровесник и старший тёткин сын, единственный, кто не гнобил девочку в этом доме, ухватил её за руку и потащил в сторону сарая.
- Поешь, Ась, - Генка протянул сестричке кусок хлеба, стянутый у матери из-под носа. - В хлеву я почистил, а двор мы с тобой вместе быстро подметём, ешь, не плачь.
Семья Завьяловых была большущей. Родители Петра и Алёны сговорились поженить их, когда те ещё пешком под стол ходили. А как подросли, так и сами уверовали в то, что по судьбе друг другу. Была ли промеж них любовь? Да кто ж его знает, но плодились и размножались они регулярно, двенадцать деток на свет произвели. Жизнь в деревне трудная, кто деревенские, соврать не дадут, да такую ораву прокормить попробуй. Что с тех колхозных трудодней, слёзы одни, так что хозяйство держали большое, только успевай поворачиваться. Дети, конечно, помощники. Старшая из дочерей, Клавдия, третья по счёту, сызмальства за остальными детьми ходила, нянчила да по дому хозяйничала, пока мать с отцом в поле управлялись. Последышем Маруськой Алёна разродилась, когда за сорок ей было. Ну, зачем? Уж ни сил, не желания с лялькой маяться у родителей не было, а посему кормить не стала, Бог дал, он и возьмёт. Клавдия мать журила, да только как об стенку горох, поэтому забрала она ни в чём не повинную малышку в свою семью. Муж Андрей не возражал, тем более к тому времени схоронили они уже трёх своих сыночков, что рождались, да почти сразу помирали. Маруська подрастала, сестрицу старшую мамой звала, а с родной матерью и знаться не хотела. Умер Андрей внезапно, когда пять девчонке было. Убивалась Клавдия сильно, уж больно любила мужа, но Маруську на ноги ставить кроме неё некому было. Так что беду в памяти схоронить пришлось. Только через десять лет снова замуж пошла. В семнадцать и воспитанница её замуж подалась, тяжёлая уж. Так с разницей в пару месяцев и рожали, Клавдия - дочку Асеньку, а Маруся - сына Гену.
Мужа Клавиного, Степана, на должность в район перевели, так и разъехались сестра-мама с сестрой-дочкой. То ли за грехи родительские, то ли судьба такая Клавдии выпала, но и Степана она похоронила, когда Асеньке девять было. Родственники мужа заставили её похороны и поминки за свой счёт справлять, да так, чтоб честь по чести. Продала Клава всё, что хоть какую-то ценность представляло, да ещё и должна осталась. Вот тогда она на поклон к сестрице, которой в своё время помереть не дала, как родное дитя выпестовала, и поехала. В ноги упала, просила, чтобы Асенька у них пожила, пока она в богатом доме работать станет да долги отрабатывать. Губы Маруська поджала, но отказать не посмела, хоть своих ребятишек уже трое у неё было. Так Ася в ад к родственничкам и попала.
- Аська, а ну подь сюда, - тётка, с утра пребывавшая в дурном настроении, позвала девочку во двор, - давай, скидывай галоши, штаны, да полезай в корыто.
Ася оторопела. Зябко на улице, начало октября, корыто, полное глиной, даже чуть коркой ледяной взялось. И что тётке в голову взбрело в такую пору дом подмазывать?
- Тётя Маруся, может, хоть в баню перетащим, холодно, ноги застынут, - девочка, пытаясь вразумить тётку, таращилась на неё во все глаза.
- А ну, поворачивайся, лентяйка, - замахнулась на неё злющая баба. - Ещё баню угадить не хватало. Давай-давай, я воду горячую подливать стану, авось не околеешь.
Закусив губы и сдерживая слёзы, Ася разделась и забралась в корыто. Ноги застыли тут же, но тётка пообещала подгонять её палкой, ежели чего, и девочка стала топтать глину, утирая украдкой слёзы. Генка, уже тащивший во двор вёдра с водой, попытался влезть в корыто, подменить Асю, но мать отвесила ему такую звонкую оплеуху, что стало понятно, в этот раз помочь сестрёнке не получится. Вечером Ася слегла с температурой. Тётка, обозвав её дерьмушкой, зло сунула девочке какую-то таблетку и скрылась за дверью.
- Мамочка… - шептала Ася, кутаясь в ознобе в тоненькое одеяло, - родная, милая, забери меня, мамочка, не могу я тут больше. Я работать пойду, я помогать буду, мамочка…
То ли во сне, то ли наяву ей слышались весёлые голоса из кухни. Дядька Яков, тёткин муж, относившийся к Асе, как к мебели, приехал с работы. Младшие брат с сестрой, Катька с Толиком, визжали от восторга, видимо, одаренные отцом. Тётка, гремя тарелками, что-то монотонно бухтела. К Асе она больше не заглядывала. Когда все в доме уснули, девочка услышала, как приоткрылась дверь и в проём протиснулся Гена. Он приволок ей своё одеяло и ещё что-то прижимал к груди. «Что-то» оказалось пряником и конфетой.
- Папка привёз, - отдавая сестрёнке дары, он избегал её взгляда. - Мамка сказала тебе не даст, сказала, чтоб сами втихую ели, а я вот… - он помог Асе развернуть конфету.
Тётка влетела в комнату внезапно, словно караулила под дверью.
- Так и знала, гадёныш, я что тебе велела? – мать схватила Генку за ухо и с силой потащила к двери.
Захлопнув за сыном дверь, она вернулась и влепила Асе такую пощёчину, что из её глаз брызнули слёзы. Пряник выпал из её ладошки и покатился по полу. Тётка тут же стала топтать его ногой, размазывая в крошки по полу. А Асе казалось, что ведьма топчет не пряник, а её саму, злясь и изрыгая проклятия.
Утром Ася проснулась от ласковых маминых прикосновений и поцелуев. Она приехала! Услышала и приехала! Тётка топталась у двери, исподтишка поглядывая на след от пощёчины на лице племянницы. Пыталась что-то лопотать, но Клавдия её осадила:
- Да, Маруся, я к тебе с подарками и гостинцами для твоих ребятишек, а тут… такое. А может, права была тогда наша мамка, бросив тебя на лавку на погибель? Может, ещё тогда почуяла, какую гадину на свет белый произвела? Нет у тебя больше ни сестры, ни матери, и племянницы тоже нет. Бог тебе судья.
Асины вещички собрали быстро. Больше ни словом не обмолвились. И ушли восвояси из Маруськиной жизни, не оглядываясь. Генка стоял за воротами, глядя им вслед, пока они совсем не скрылись из виду.
- Асенька, это ты? – женщина услышала в телефонной трубке незнакомый старческий голос.
- Да. А Вы кто? – Асе почему-то вдруг стало не по себе.
- Так тётя я твоя, Маруся, - закашлялась на том конце звонившая, - помощи у тебя просить звоню. Одна я совсем осталась, болею. Генка с шестнадцати лет носа домой не кажет, даже не знаю, жив ли. Катька всё гуляла-гуляла, да сгинула совсем. А Толик в тюрьме, ни за что посадили. Яша помер, а я вот… приезжай, дочка, помоги, прошу.
- Номером Вы ошиблись, женщина, нет здесь Ваших родных, разменяли Вы их когда-то на грошики сиротские и пряник мятный. А у Гены всё хорошо, вовремя он из вашего осиного гнезда съехал. И не звоните сюда больше, Бог в помощь, - Ася повесила трубку и помотала головой, словно стряхивая грустные воспоминания из детства.
️!
ЧУВСТВ БЕЗБРЕЖНЫЙ ОКЕАН
НАХЛЕБНИЦА
- Ты что, зараза, масло сливошное на хлеб-то мажешь? – тётка Маруся нависла над Асей
с искажённым от злобы лицом. - Маргарин на что? Ишь, нахлебница, и куда в тебя лезет, прорва?
- Я немножко, тётя, совсем чуть-чуть, маргарин невкусный такой, - Ася зажмурилась и втянула голову в худенькие плечики. Тётка попрекала её каждым куском, невзирая на то, что Асина мама регулярно присылала деньги с лихвой, и на еду, и на одёжку с обувкой.- А ну сгинь с глаз моих, - распалялась тётка, - хлев нечищеный, двор не метён, а она расселась, барыня, вон отсюда, приблуда.
Ася прошмыгнула мимо красной от злобы родственницы, выскочила во двор и разрыдалась. Ну за что? За что она так с ней? Десятилетний Генка, Асин ровесник и старший тёткин сын, единственный, кто не гнобил девочку в этом доме, ухватил её за руку и потащил в сторону сарая.
- Поешь, Ась, - Генка протянул сестричке кусок хлеба, стянутый у матери из-под носа. - В хлеву я почистил, а двор мы с тобой вместе быстро подметём, ешь, не плачь.
Семья Завьяловых была большущей. Родители Петра и Алёны сговорились поженить их, когда те ещё пешком под стол ходили. А как подросли, так и сами уверовали в то, что по судьбе друг другу. Была ли промеж них любовь? Да кто ж его знает, но плодились и размножались они регулярно, двенадцать деток на свет произвели. Жизнь в деревне трудная, кто деревенские, соврать не дадут, да такую ораву прокормить попробуй. Что с тех колхозных трудодней, слёзы одни, так что хозяйство держали большое, только успевай поворачиваться. Дети, конечно, помощники. Старшая из дочерей, Клавдия, третья по счёту, сызмальства за остальными детьми ходила, нянчила да по дому хозяйничала, пока мать с отцом в поле управлялись. Последышем Маруськой Алёна разродилась, когда за сорок ей было. Ну, зачем? Уж ни сил, не желания с лялькой маяться у родителей не было, а посему кормить не стала, Бог дал, он и возьмёт. Клавдия мать журила, да только как об стенку горох, поэтому забрала она ни в чём не повинную малышку в свою семью. Муж Андрей не возражал, тем более к тому времени схоронили они уже трёх своих сыночков, что рождались, да почти сразу помирали. Маруська подрастала, сестрицу старшую мамой звала, а с родной матерью и знаться не хотела. Умер Андрей внезапно, когда пять девчонке было. Убивалась Клавдия сильно, уж больно любила мужа, но Маруську на ноги ставить кроме неё некому было. Так что беду в памяти схоронить пришлось. Только через десять лет снова замуж пошла. В семнадцать и воспитанница её замуж подалась, тяжёлая уж. Так с разницей в пару месяцев и рожали, Клавдия - дочку Асеньку, а Маруся - сына Гену.
Мужа Клавиного, Степана, на должность в район перевели, так и разъехались сестра-мама с сестрой-дочкой. То ли за грехи родительские, то ли судьба такая Клавдии выпала, но и Степана она похоронила, когда Асеньке девять было. Родственники мужа заставили её похороны и поминки за свой счёт справлять, да так, чтоб честь по чести. Продала Клава всё, что хоть какую-то ценность представляло, да ещё и должна осталась. Вот тогда она на поклон к сестрице, которой в своё время помереть не дала, как родное дитя выпестовала, и поехала. В ноги упала, просила, чтобы Асенька у них пожила, пока она в богатом доме работать станет да долги отрабатывать. Губы Маруська поджала, но отказать не посмела, хоть своих ребятишек уже трое у неё было. Так Ася в ад к родственничкам и попала.
- Аська, а ну подь сюда, - тётка, с утра пребывавшая в дурном настроении, позвала девочку во двор, - давай, скидывай галоши, штаны, да полезай в корыто.
Ася оторопела. Зябко на улице, начало октября, корыто, полное глиной, даже чуть коркой ледяной взялось. И что тётке в голову взбрело в такую пору дом подмазывать?
- Тётя Маруся, может, хоть в баню перетащим, холодно, ноги застынут, - девочка, пытаясь вразумить тётку, таращилась на неё во все глаза.
- А ну, поворачивайся, лентяйка, - замахнулась на неё злющая баба. - Ещё баню угадить не хватало. Давай-давай, я воду горячую подливать стану, авось не околеешь.
Закусив губы и сдерживая слёзы, Ася разделась и забралась в корыто. Ноги застыли тут же, но тётка пообещала подгонять её палкой, ежели чего, и девочка стала топтать глину, утирая украдкой слёзы. Генка, уже тащивший во двор вёдра с водой, попытался влезть в корыто, подменить Асю, но мать отвесила ему такую звонкую оплеуху, что стало понятно, в этот раз помочь сестрёнке не получится. Вечером Ася слегла с температурой. Тётка, обозвав её дерьмушкой, зло сунула девочке
какую-то таблетку и скрылась за дверью.
- Мамочка… - шептала Ася, кутаясь в ознобе в тоненькое одеяло, - родная, милая, забери меня, мамочка, не могу я тут больше. Я работать пойду, я помогать буду, мамочка…
То ли во сне, то ли наяву ей слышались весёлые голоса из кухни. Дядька Яков, тёткин муж, относившийся к Асе, как к мебели, приехал с работы. Младшие брат с сестрой, Катька с Толиком, визжали от восторга, видимо, одаренные отцом. Тётка, гремя тарелками, что-то монотонно бухтела. К Асе она больше не заглядывала. Когда все в доме уснули, девочка услышала, как приоткрылась дверь и в проём протиснулся Гена. Он приволок ей своё одеяло и ещё что-то прижимал к груди. «Что-то» оказалось пряником и конфетой.
- Папка привёз, - отдавая сестрёнке дары, он избегал её взгляда. - Мамка сказала тебе не даст, сказала, чтоб сами втихую ели, а я вот… - он помог Асе развернуть конфету.
Тётка влетела в комнату внезапно, словно караулила под дверью.
- Так и знала, гадёныш, я что тебе велела? – мать схватила Генку за ухо и с силой потащила к двери.
Захлопнув за сыном дверь, она вернулась и влепила Асе такую пощёчину, что из её глаз брызнули слёзы. Пряник выпал из её ладошки и покатился по полу. Тётка тут же стала топтать его ногой, размазывая в крошки по полу. А Асе казалось, что ведьма топчет не пряник, а её саму, злясь и изрыгая проклятия.
Утром Ася проснулась от ласковых маминых прикосновений и поцелуев. Она приехала! Услышала и приехала! Тётка топталась у двери, исподтишка поглядывая на след от пощёчины на лице племянницы. Пыталась что-то лопотать, но Клавдия её осадила:
- Да, Маруся, я к тебе с подарками и гостинцами для твоих ребятишек, а тут… такое. А может, права была тогда наша мамка, бросив тебя на лавку на погибель? Может, ещё тогда почуяла, какую гадину на свет белый произвела? Нет у тебя больше ни сестры, ни матери, и племянницы тоже нет. Бог тебе судья.
Асины вещички собрали быстро. Больше ни словом не обмолвились. И ушли восвояси из Маруськиной жизни, не оглядываясь. Генка стоял за воротами, глядя им вслед, пока они совсем не скрылись из виду.
- Асенька, это ты? – женщина услышала в телефонной трубке незнакомый старческий голос.
- Да. А Вы кто? – Асе почему-то вдруг стало не по себе.
- Так тётя я твоя, Маруся, - закашлялась на том конце звонившая, - помощи у тебя просить звоню. Одна я совсем осталась, болею. Генка с шестнадцати лет носа домой не кажет, даже не знаю, жив ли. Катька всё гуляла-гуляла, да сгинула совсем. А Толик в тюрьме, ни за что посадили. Яша помер, а я вот… приезжай, дочка, помоги, прошу.
- Номером Вы ошиблись, женщина, нет здесь Ваших родных, разменяли Вы их когда-то на грошики сиротские и пряник мятный. А у Гены всё хорошо, вовремя он из вашего осиного гнезда съехал. И не звоните сюда больше, Бог в помощь, - Ася повесила трубку и помотала головой, словно стряхивая грустные воспоминания из детства.