Бросьте в меня камень!

(Написан к прощеному воскресению)
Отражением в зеркале я осталась довольна. Голубые шортики с бахромой, сделанные из обрезанных джинсов, белая маечка с розовым цветочком в центре, большие серебряные кольца в ушах и позвякивающий сердечками, серебряный браслет (мамин). Волосы красиво уложены, реснички подкрашены, в общем – клёво! Единственное: хотела одеть мамины туфли на каблуках, но у неё нога на пол размера больше, да и ходить на них пока не умею. Пришлось надеть балетки (белые).
- Ну как, бабуль? – я развернулась к стоявшей в дверях бабушке и приняла позу манекенщицы.
- Отлично! Звездочка ты моя «симпатиШная» (так она меня часто называет)!
Бабушка – это пока главная любовь в моей жизни. Наверное, первое, что я начала понимать в жизни, мои первые эмоции радости, счастья, связаны с ней. Отца не знаю, мама всю жизнь куда-то спешит: строит карьеру, устраивает личную жизнь.… А вот бабуле всегда есть до меня дело. Всё, что я достигла к своим почти шестнадцати годам (через несколько месяцев исполнится) – благодаря ей. А достигла я многого: хорошо учусь, плюс музыкальная школа, плюс хореография, плюс еще очень много разных увлечений.
- У нас с тобой симпатия, - любит говорить бабушка, - я без тебя не могу, а ты – без меня! Как тебя с ухажерами делить буду?
Я всегда смеялась над этой её репликой, а сейчас и «ухажер» появился. Данилка из «Б» класса. Я, вроде, не на шутку влюбилась, причем, впервые (Вадьку и Валерку не считаю - это так, проба пера). И вот бабуля собирает меня на первое свидание!
- Ой, ножки мои бедные, совсем не носят, - обманчиво - расстроено говорит бабушка, - а то бы я с тобой пошла. Следила бы, что бы все приличия были соблюдены. Что смеешься?
Я смеюсь и обнимаю любимую бабулю,- Ладно, баб, я пошла!
...У подъезда, как всегда, на лавочках был полный «старушечий» аншлаг. Я поздоровалась и побежала на остановку. В след что-то зашушукали, но моего солнечного настроения такой мелочью не испортить.
…Данилка не пришел. Я несколько раз продефилировала по площади, где была назначена встреча, потом зашла за угол, посмотрела на часы мобильного, подождала там еще минут десять для верности, воровато выглядывая из укрытия, а когда поняла, что он не придет, отключила телефон и пошла домой.
Что я скажу бабушке? Это так стыдно – сознаться в том, что тебя оскорбили, унизили.
Я села на качельку около дома и принялась думать: соврать или не соврать бабушке? Скажу, пожалуй, что поругались, и поэтому так быстро вернулась. Кроме обиды и унижения не испытывала ничего.
- Да завтра же позвоню Вадьке и Валерке - прибегут как миленькие, и буду гулять с ними около Данилкиного дома – пусть обзавидуется!
- Нет, врать не буду! – передумала я, - бабушка этого не заслуживает, тем более, может и совет даст какой ценный. Прошла снова «сквозь строй» старушек, и, уже войдя в подъезд, услышала:
- Ишь, вырядилась как пр…ка, еще покороче, и совсем п…ка видна будет! Это сейчас, когда совсем сопливая, себе позволяет, а когда подрастет, что будет? У неё и мамка такая же ходила – ходила, да в подоле и принесла.
Тут уж я окончательно разревелась (слезы очень близко стояли), и, минуя лифт, пулей влетела на свой шестой этаж.
- Что случилось, внученька? – встревожилась бабуля, - не пришел, что ли? Так это, тьфу, ерунда! Ты у меня и красавица, и умница, и стройная как березка, у тебя ещё, знаешь, сколько их будет? За пятачок – большой пучок!
- Да я не из-за этого… бабуль, почему они такие злые?
- Кто? – не поняла бабуля.
- Да, эти, которые на лавочках сидят. Такие гадости говорят. Я понимаю, в ваши времена всё было совсем по-другому, но нельзя же так!
Бабушка молча выслушала мой рассказ о том, что я услышала и принялась одеваться. Я растерялась. Дело в том, что у бабули, и в правду, больные ноги, и из дома она почти не выходит, а «воздухом дышит» в лоджии.
- Ты куда, бабуль? Что ты задумала?
- Я им покажу, как мою внучку обижать! – тоном, не терпящим возражений, жестко сказала бабушка, - выведи меня на улицу, а когда позвоню – спустишься за мной.
Лифт, слава богу, работал (бабушка очень боится, что он сломается, и придется «ковылять» пешком). Мы благополучно спустились вниз, и бабушка махнула мне рукой, чтобы я шла домой. Я развернулась, было, обратно, а потом любопытство настолько обуяло меня, что, крадучись, я спряталась за открытой входной дверью.
Добрый вечер, дамы! – поздоровалась бабушка, - а не подвинетесь ли немного, давно в таком приятном обществе не находилась! Ноги, видите ли, болят.
Место тут же нашлось. Бабушка села.
- Да, да, Александра Петровна, мы не молодеем. Болезни косят одна за другой, - участливо произнесла тетя Маша, соседка из пятнадцатой квартиры, - но в душе мы – молодые!
- Молодая – то ты, такая оторва была, - вроде бы поддержала разговор бабушка, только тон её совсем не отвечал настрою собеседницы. Та насторожилась.
- Мать твоя, царство ей небесное, помню, гоняла тебя за то, что с гулянок пьянющая вечно приходила. То платье порвешь, то каблук сломаешь. А раньше-то нищета, какая была! Денег всё стоило огромных. Да и не купить было. Вот мать тебя и гоняла! А ещё, помню, как тебя с Валькой Тимофеевым в подъезде застукала: он с тебя платье по пояс содрал…, дальше рассказывать?
Воцарилась тишина. Тетя Маша сидела соляным столпом и не мигая, смотрела на бабулю. Все остальные злорадненько, и с распирающим любопытством глядели на неё. Они еще, видимо, не понимали, что это только начало.
- Софья Моисеевна, а помнишь, как ты бегала к Вовке – кудрявому, дворнику нашему? Весь двор знал, кроме твоего Фимы покойного. Святой был человек! А как штаны шил! Вот только в штанах у Вовки – кудрявого, видно, было побольше и помощнее.
- Слава богу, что Фимочка этого не слышит. Завтра к нему собираюсь – цветочки положить, - меланхолично отреагировала Софья Моисеевна, - а штанов таких теперь никто не шьет!
- Ой, что-то голова разболелась, домой надо идти, - встала было со скамейки баба Рая, - да и поздно уже…
- Сидеть! – пригвоздила её бабуля, - про тебя мне тоже есть что сказать! Ты тоже, в очередь с Софьей Моисеевной, бегала к Вовке – кудрявому. Хотя тебе простительно: у тебя мужа-то тогда не было!
- А я и смотрю, то шпильки у него в кровати найду, то сережку какую-то копеечную,- так же благожелательно и отвлеченно - спокойно произнесла Софья Марковна.
- Александра Петровна, что это ты тут за цирк устроила? Не стыдно? Грязное белье стирать! – строго спросила баба Лера, самая «невредная» старушка нашего двора.
- А вы зачем чистое белье в грязное превращаете? Девочка, внучка моя, только жизнь начинает, а вы её помоями облили. Я даже догадываюсь, кто у вас зачинщик: Верка, поди, Соломатина.
- Ну я, и что? Я правду сказала – шорты – короче не придумаешь! – желчно забрюзжала Верка.
- М-да, дворняжки громче всех лают…. Вера…, какая ты злобная женщина стала, а раньше веселая была, хоть и потаскушка знатная.
- Да, и не стыжусь! Это моё личное дело! А не ваше! - огрызнулась Верка, - муж – то у меня – алкаш, не знаете, что ли? Да мне памятник поставить надо, что с таким мучаюсь!
- Ишь, как передернула, - возмутилась бабуля, - ты, наверное, забыла, дорогая, каким Витюшка - то к тебе пришел? Чистенький такой, аккуратный, вежливый. Над тобой трясся! И чем ты ему отплатила? Как гуляла, так и продолжала гулять. А первый раз он напился после того, как под окнами вашей квартиры кто-то масляной краской написал: «Верка Соломатина заразила чужого мужа триппером, а сама укатила в Крым отдыхать». Он, бедный, еле смыл эту надпись, ну уж, а потом запил… Жалко мне его. В других руках человеком бы остался…
Тишина стояла уже такая, что её можно было резать ножом. От услышанного меня начало подташнивать.
- А помнишь, Лера, ты одна из первых «мини» одела? Я – за тобой. Помнишь, по лестнице идем, и боимся, что мальчишки наши трусы увидят? Ну и что? Мы же молодые были, задорные, нам даже нравилось, что этим привлекаем внимание. И на нашу порядочность это не повлияло. Никого я здесь обижать не собираюсь, сколько лет в одном подъезде живем, никогда ни про кого худого слова не сказала. Хочу только, чтобы вы поняли: мы все не без греха, ханжами быть в наши – то годы – последнее дело!
Бабушка, видимо, истратила весь потенциал агрессии, потому как принялась рыскать в карманах в поисках телефона. Я вспомнила вдруг, что телефон-то у меня отключен, и спешно начала набирать пин-код, чтобы его включить.
- Маш, ты меня прости уж, - извиняющимся голосом вдруг сказала бабушка, - ну, немного подурила в молодости, но жизнь- то прожила достойную, семья у тебя замечательная, сыновей воспитала прекрасных! Слушай, а пойдем ко мне чайку попьем?
- А пойдем, Саня! – поднялась со скамейки баба Маша, - не думай, я не обижаюсь, поделом нам всем – старым сплетницам!
- У меня кулебяка с капустой прекрасная получилась нынче. Я присоединюсь? - все также доброжелательно - меланхолично произнесла Софья Моисеевна, - и ты, Александра Петровна, не думай, что я обиделась: ты мне напомнила о самых приятных минутах в жизни!
Все засмеялись (кроме Соломатиной). Я поняла, что сейчас буду обнаружена и бегом кинулась домой.
…Старушки пили чай на кухне и бурно переговаривались (видно, молодость вспоминали), а я посмотрела в свой мобильник: там было десять пропущенных вызовов и СМС-ка. Данилка писал, что застрял в пробке и умолял подождать несколько минут…
- Вы почаще к бабуле заходите, - заглянув на кухню, сказала я, - ей очень не хватает общения с хорошими людьми!
- Ах, ты, моя дорогая! – обняла меня баба Маша (по запаху я почувствовала, что пили тетушки не только чай!),- красавица какая выросла! Не беспокойся, обязательно будем заходить!
…Утро было прекрасное: сквозь открытое окно доносился озорной гомон птиц и шум поливальной машины. С кухни исходил дурманящий запах кофе и какой-то вкуснятины, на которую бабушка была мастерица. Я сладко потянулась и вышла в лоджию. Под окном огромными буквами было написано:
- Олеся ! Я люблю тебя. Д.
~Ирина Сычева (Баронина)~