Ирина Горбачева

ЦВЕТОК ПО ИМЕНИ МОНСТР
повесть
ДЕНЬ 1,2,3,4,5
ДЕНЬ 1,2,3
Последнее время меня тревожил только один вопрос, когда, наконец, в моей жизни наступит хотя бы относительный покой. Мне казалось, что тот разбег, который я взяла после окончания школы, увеличился во времена студенчества и после него всё никак не закончится. Я бегу, бегу… Бегу и в прямом и переносном смысле этого слова. Мне иногда кажется, что мой ритм жизни изменил и мой характер, внешность.
Характер, потому, что вместо того, чтобы кого-то выслушать, поговорить с подругами, не о насущных делах, не о своей не очень удачной работе, а просто так ни о чём, на разные абстрактные темы, у меня не хватает времени. Разговоры с ними стали короче, пробелы между встречами длиннее, я стала замечать, что становлюсь невнимательной к своему окружению, невнимательней к себе, к своему внешнему виду, на поддержание которого времени катастрофически не хватает. И если я из дома выхожу, иногда выспавшись, с макияжем и свежим маникюром, в хорошо сидящем на мне платье, то к вечеру превращаюсь в уставшую «не пойми, что». Странно, но это именно так.
А я всё бегу, бегу… Постоянно боюсь опоздать. На учёбу, на работу, на автобус, которого придётся ждать часами, если не успеть подойти к остановке в определённое время. Я бегу и не могу остановиться. Некоторые друзья называют меня целеустремлённой. Но они ошибаются. Особых невероятно сложных целей у меня нет. Я не карьеристка, медали за учёбу в институте мне не светили. Мама считает, что я излишне ответственная. Перед кем? Выходит только перед собой. Это есть. Спать не смогу, если не сделаю то, что наметила сделать за день. И чтобы не забыть все свои дела, я записываю их в ежедневник и мучаюсь потом, если что-то не успею сделать.
Лучшая моя подруга, познакомила меня с товарищем своего мужа. Почему, то она решила, что замужество изменит ход моей жизни, и я не испорчусь до конца.
– Тебе надо кардинально поменять свои ориентиры, поменять всё: работу, причёску, одежду. Забыть за спешку. Куда ты несёшься постоянно?
Мама решила, что изменить причёску и вещи, которые я ношу выбросить на свалку своевременный совет, но для меня это полумеры.
– Тебе надо остановиться. Да и вообще, никогда не надо излишне торопиться. Делай всё постепенно с расстановкой, пытайся обдумать каждый свой шаг. Ты превратилась в робота. Поэтому даже не знаешь, для чего ты несёшься туда, куда непременно решила попасть. Зачем тебе это нужно?
– Для собственного удовлетворения.
– А зачем оно тебе нужно, такое твоё удовлетворение? Ты пробегаешь мимо важного в своей жизни. Суетишься, спешишь и не замечаешь многих важных для себя моментов.
Вот почему-то ты решила непременно в августе выйти замуж. Вы знакомы без году неделя. Ты совсем не знаешь этого человека. И я вижу, ты совсем не любишь его.
Но носишься по магазинам, выбирая себе платье, потому, что у тебя записано, в этой твоей дурацкой книжечке, что свадьба в августе. Лучше бы ты и правда начала с парикмахерской. С изменения своего имиджа. В конце концов, поменяй работу и до свадьбы отдохни. Остановись. Поезжай туда, где не была раньше.
Слова мамы меня задели. Она права, зачем жить, если эта жизнь, в которой я пребываю каждый день, мне не нравится?
Новую жизнь, я решила начать с пересмотра всех записанных дел в моём ежедневнике. Поразмыслив над вопросом «зачем», большую часть записей я вычеркнула. Уже не бегая, а просто шагая по оставшимся делам, а надо заметить, что все эти дела, в большей своей части касались моей работы, я решила продолжить изменения в своей жизни, и подала заявление на увольнение. Мастера из Салона красоты, сменив мне цвет волос, стрижку и макияж, сделали из меня то, что в кругу моих знакомых произвело если не фурор, то одобрение и приятные комплементы. Новый облик прибавил мне энтузиазма и, купив билеты на поезд в родной город мамы Владивосток, в котором, кстати, я и была зачата, я сообщила своему жениху об отъезде и о пересмотре даты нашего бракосочетания.
Сообщение его расстроило. Тем более что мой новый вид ему пришёлся по душе. Я была совершенно уверена, что до моего изменения он собирался жениться на мне так же, как и я, по совету товарища. Потому, что уже время пришло, надоело одному варить покупные пельмени. Но всё же сдерживал своё отречение от свободной холостяцкой жизни, поэтому и не делал мне ни пылких признаний в любви, ни внятного предложения руки и сердца. Теперь, моё преображение так повлияло на него, что он стал настаивать на прежнем сроке бракосочетания и даже преподнёс мне милое колечко.
Но идея перемен захватила меня полностью. Я не стала обижать пылкого влюблённого, но и своих планов не изменила. Оставив кольцо не тронутым дома, я на радость маме, собрала свой новый гардероб в чемодан и сумку, наполненную мамой непонятно чем, и уехала в аэропорт. В Москве мне предстояло уже поездом добираться в такой далёкий и неизвестный мне край.
Совет мамы лететь самолётом из Москвы во Владивосток, я отвергла сразу. Сама советовала не спешить. Я решила, что в спальном вагоне поезда, мне будет, о чём подумать, выспаться за долгий в несколько суток путь. Отдыхать, так отдыхать. Тем более что от просмотра прекрасных пейзажей мелькающих за окном вагона, меня никто не будет отвлекать.
На перроне Ярославского вокзала царила суета. Провожающие спешат, боясь опоздать на поезд. Кто-то старается первым занести поклажу в своё купе, расставить баулы, сумки, чемоданы. Кто-то оставшееся время перед отправлением, громко говорит через наглухо закрытые окна вагона провожающим на перроне, повторяя одно и то же: целуйте всех, звоните. Кто-то напоследок обнимается у самого входа в вагон и, помогая уезжающим войти на площадку тамбура, шлёт воздушные поцелуи. Наконец закончились прощальные обещания друг другу о скорой встрече, об обязательных «напишу», «позвоню». Тамбур вагона освободился, и я подгоняемая проводницей, попыталась в него войти. В тамбуре курил парень. С лёгкостью подхватив мой чемодан, он отнёс его к нужному мне купе.
– А я уж думал, что вы так и останетесь на перроне, – сказал он, с улыбкой глядя на меня.
– А почему, это должно было вас волновать? – по привычке, мне сразу хотелось прервать лишние разговоры, знакомства, но вовремя вспомнив о начале новой жизни, да и ехать нам в одном вагоне придётся не один день, я сменила «гнев на милость», – я ждала, когда будет вход свободный. Не хотелось мешать людям, – ответила я ему.
Мы поздоровались с сидевшей в купе пожилой женщиной, и парень помог расставить по местам мои вещи.
– Теперь давайте знакомиться, – он протянул мне руку, – меня зовут Трофим, кстати, мы с вами летели в одном самолёте.
– Интересно. Но ваше имя ещё интереснее. Удивительное имя, а меня зовут проще Наташа.
– Извините, а вас как зовут, – обратилась я к своей попутчице.
– Мария Ивановна, – тихо ответила она.
Состав дёрнулся несколько раз и, громко скрипя колёсами, медленно тронулся, постепенно набирая ход.
– Теперь почти на целую неделю я ваш сосед. Или вы раньше выходите? – мне показалось, что Трофима волновал этот вопрос.
– До конца, – улыбаясь, ответила я.
– Прекрасно, тогда мы ещё успеем ближе познакомиться. Не буду вам мешать. Но если понадобиться моя помощь, вы только в стенку постучите, я в соседнем с вами купе, сразу прибегу.
Закрыв за новым знакомым дверь купе, я с облегчением вздохнула и села ближе к окну. Состав ещё несколько раз дёрнулся и стал набирать свой ход. И вот вдалеке остались всё ещё стоящие на перроне провожающие, и сам перрон, и вокзал, и город, и часть жизни прожитой, в моём, уже далёком отсюда городе.
Вскоре я очнулась от своих мыслей и посмотрела на старушку, которая тихо убрав небольшую дорожную сумку, так же тихо, как мне показалось даже обессиленно села на своё место напротив меня.
Её седые волосы прикрывал лёгкий чёрный шарфик, какие носят в дни траура. Попутчица, так же как и я, неотрывно смотрела в окно и, наверное, так же, как и я была поглощена своими мыслями, нервно перебирая тонкими пальцами маленький носовой платочек.
– Наверное, едет с похорон или, наоборот, на похороны. В СВ, чтобы попутчики не донимали своими расспросами, – глядя на неё, подумала я, боясь потревожить попутчицу неуместным вопросом.
– Ваши билетики? – в купе шумно вошла проводница, – чай будете?
– Не хотите чаю? – тихо спросила я у попутчицы и дотронулась до неё рукой, этим выведя её из глубокой задумчивости.
– Что? – женщина подняла на меня полные слез глаза.
– Давайте, попьём чайку, – предложила я ей.
– Попейте, попейте, чай горячий, хотите кофе имеется растворимый, – продолжала щебетать проводница.
– Да нет, лучше чайку, – чуть слышно ответила женщина.
– У вас что-то случилось? Похороны? – осторожно поинтересовалась я, когда мы остались одни.
– Похороны? – старушка вопросительно посмотрела на меня, не поняв вопроса. Но тут, же взгляд её изменился, и она, словно убеждая себя, ответила.
– Да, милая, выходит так, похороны, – и она ещё ниже опустила голову.
Выложив на столик домашнее печенье, взятое в дорогу, я предложила ей выпить чай, пока он не остыл.
– Угощайтесь, попейте, пока горячий, вам легче станет, – пыталась я как-то подбодрить попутчицу.
– Легче? Легче мне, детка, уже никогда не станет.
– Терять близких людей очень тяжело, но возможно время затянет вашу рану, – мне неловко было продолжать беседу в таком же духе, но подсознательно я представляла, как сейчас болит её душа. В таких случаях надо бы ей выговориться, освободиться от этой невыносимой боли. Плохо бывает с теми людьми, у кого нет такой возможности вовремя просто высказаться. Сердце может не вынести пережитого.
– Вы пейте чай, вам надо что-то горячего, а то на вас лица нет, – сделала я ещё одну попытку разрядить горестную обстановку и хоть как-то отвлечь её от тяжёлых дум.
Мария Ивановна сделала несколько глотков из стакана. Было видно, что от спазм сдавивших горло, ей тяжело проглотить даже чай. Поставив стакан на стол, она так и осталась сидеть, чуть сутулясь, и смотреть в одну точку. Кисти её рук, лежащие на коленях, были сжаты в кулачки.
Действительно, атмосфера в купе не располагала к чаепитию с беседами. Поэтому я удобно пристроилась у окошка и решила больше не тревожить свою попутчицу. Вскоре мерное покачивание поезда и стук колёс, привёл меня в полусонное состояние. В вагоне началась небольшая суета. Люди готовились кто к ужину, кто ко сну и сновали по вагону, звеня пустыми стаканами.
– Пожалуй, я тоже лягу, – сказала Мария Ивановна.
Я предусмотрительно вышла из купе, дав ей возможность спокойно расположиться на ночь. Наблюдая за мелькающими огоньками, я не заметила, как около меня оказался Трофим.
– Не спится? – спросил он.
– Напротив, почему-то глаза слипаются. Соседке не хочу мешать.
– С Марией Ивановной, наверное, что-то нехорошее произошло, – скорее сказал, чем спросил он.
– Я тоже так подумала, но спрашивать неудобно, но надо бы.
– Почему вы так считаете? – спросил меня Трофим.
– У меня мама долго находилась в таком металлическом состоянии, когда папа умер. Я думала она уйдёт следом за ним.
– И как она вышла из такого состояния?
– На сорок дней приехала её сестра, как раз из Владивостока. Она не могла приехать на похороны. Вот она медленно, день за днём, её и разговорила.
– День за днём это сколько?
– Недели три точно. Потом мама разрыдалась. Наверное, тогда, как говорят, все слёзы и выплакала. После смерти папы, я больше не видела её слёз.
– Ваша тётя просто психолог.
– Нет, она домохозяйка. Перенесшие горе люди, знают какое надо лекарство в такой ситуации, лучше психологов.
– У неё тоже муж скончался?
– Нет. Она сына потеряла. Давно это было. Он был совсем маленьким. Попал под машину. Гулял с мужем и вот такая беда. С мужем они потом развелись, так тётушка и осталась одна.
Трофим вытащил из пачки сигарету, и я заметила, как задрожали его пальцы.
– Вы едите домой? – сменила я тему разговора.
– Нет, я из дома еду. Мы с вами из одного города. Во Владике я работаю. А вы, наверное, в гости к тётушке?
– Да. Вам, наверное, покурить надо? – я заметила, как нервно Трофим мял сигарету, то прикладывая её к губам, то вынимая, – идите, идите.
Мне тоже не очень хотелось продолжать беседу. Выглянувшая из купе Мария Ивановна спасла меня.
– Наташенька, вы спать хотели, а я своей суетой выгнала вас из купе.
Пожелав своему новому знакомому хороших снов я, устроившись на своём месте, вскоре уснула под стучащей колыбелью вагонных колёс.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Видно, предыдущая суета и укачивающий своим ритмом стук колёс сделали своё благостное дело, и мне удалось отлично выспаться. Заметив моё пробуждение, Мария Ивановна улыбнулась.
– Вы так сладко спали, я боялась вас потревожить.
Успокоив её, я заметила на столе тарелку с бутербродами, прикрытую салфеткой.
– Я уже позавтракала, а вы, Наташенька, хоть перекусите, обед уже скоро, – предложила она.
Я привела себя в порядок и достала сумку, в которой было то, что мама собрала мне в дорогу. Мои просьбы не делать такие огромные запасы, на неё не подействовали. Поэтому, достав, то, что она приготовила мне для завтраков, я выложила на стол.
– Мария Ивановна, вы должны мне помочь в поедании этих запасов, мама как всегда перестаралась.
Мария Ивановна с грустью посмотрела на меня и тихо сказала:
– Мамы всегда переживают за своих деток. Вы, наверное, одна у неё?
– Нет, у меня есть старший брат, но он давно живёт со своей семьёй.
В проёме открытой двери показался Трофим. Пожелав нам доброго утра, предложил принести горячего чая. Я в свою очередь, пригласила его на завтрак.
– Спасибо, но я уже позавтракал, но от чая не откажусь.
А у меня прорезался аппетит. С удовольствием поедая бутерброды, я заметила, как Мария Ивановна смотрит на меня. Её грустные глаза заблестели от появившихся слёз. Я смутилась и стала убирать остатки пиршества.
– Наташа, вы ешьте, просто вы так мне напомнили мою дочь. У неё были такие же светлые волосы, только волнистые.
Я улыбнулась, не зная, что ей на это ответить. Мы с Трофимом переглянулись. Значит, наши предположения были верны. Скорее всего, она потеряла дочь.
– Вы потеряли дочь? Мы сочувствуем вашему горю, – сказала я, не выдержав неизвестности.
Мария Ивановна опустила голову. Она смотрела на свои руки, и медленно вытирая платочком слёзы, катившиеся ручейками из её глаз, сказала.
– Да, можно и так сказать, потеряла. Давно потеряла.
Мы с Трофимом сидели, боясь пошевелиться. Мне показалось, что она хочет о чём-то нам рассказать. Поделиться. А может выдавить из себя боль, как нарывающий нарыв на сердце. Боль, которая, как раковая опухоль живёт в твоём теле и разрастается, пожирая всю тебя изнутри.
Мария Ивановна застыла на несколько минут, направив своё сознание в одну точку, потом медленно сдавленным спазмами голосом начала свой рассказ ни к кому, не обращаясь. Словно пересказывала сама себе историю своей прожитой жизни.
***
Сама я приморская. Родилась в этом крае. После войны нас с сестрой поместили в детский дом во Владивостоке. Так там и жили, работали после школы. Пока мы не встретились с Колей. Сам он из Краснодарского края, а у нас проходил срочную службу.
После окончания службы, Коля сделал мне предложение. Свадьбу скромную мы сыграли у нас, а потом он мне предложил поселиться на его родине. А я и не противилась переезду. Полюбила я своего Коленьку. За ним не только на юг, но и на север холодный подалась бы. Лишь бы рядом с ним быть.
А любить Николая было за что. Другие о таком муже только мечтают, а мне вот посчастливилось. Крепкий, работящий, интересный. Не избалованный жизнью, не мот, но и не скряга. С доброй душой и чистым сердцем. Он, когда делал мне предложение, так и сказал:
– Верь мне Маша, полюбил я тебя. Никогда тебя сам не обижу и никому в обиду не дам.
Верным его слово оказалось. Жили мы в любви, да уважении. Слова грубого он мне никогда не сказал. Да и ссориться нам было не за что. Мирно жили. Некоторым даже на зависть. Поселились мы у тётушки его. Коля родителей давно лишился, а вот тётку, которая его, можно сказать, воспитала, никогда не бросал. А она одинокая была. Мужа на войне потеряла. Приняла меня, как свою дочь. Добрая, хорошая женщина была. Жили мы с ней в её доме, горя не знали. Коля дом её обновил, да пристроил. Он такой рукастый был. Кто не пройдёт мимо нашего дома, обязательно в его сторону голову повернёт. Всё было у нас. И сад во дворе, и огород держали. Птица разная водилась. С соседями ладили.
Вот только Бог деток нам не давал. Уж как мы только не старались. И врачей всех обошли, и у знахарок побывали, и в церковь я стала постоянно ходить. Просила милости божьей. Теперь-то вот, грешным делом, думаю, знал ли Бог, что делает.
Решили мы мальчика усыновить из детского дома. Даже сходили, узнали, какие для этого бумаги, документы нужны. Собрались уже и в детский дом пойти, да вдруг почувствовала я, что всё-таки услышал Всевышний мои молитвы. Радости нашей не было предела. Только Коля сына хотел, а я доченьку. Коля всю мою беременность о мальчике мечтал, а я постоянно дочку представляла, даже не говоря мужу и тётке имя ей дала.
Носила я под сердцем ребеночка с любовью. Да и Коля оберегал меня от любой тяжести, все желания исполнял, а Нина, тётка Колина следила за режимом дня и моим питанием. Можно так сказать, что втроём выносили мы мою беременность. Годков к тому времени мне было уже почти сорок.
Время подошло, появилась на свет девочка. Не девочка, а цветочек Аленький. Такая хорошенькая, милая, что Николай и не вспомнил, что о сыне мечтал. Представляете, все сбежались смотреть на неё. Только родилась, а волосики белые прямо локонами лежат на плечиках. Пальчики длинные, глазки голубые, а реснички длинные, чёрные. И имя мной задуманное, как нельзя лучше к ней подошло. Светочка, Светланка.
Любили мы дочку, слов нельзя подобрать как. А она росла и ещё забавней становилась. Бывало я выйду с ней на улицу, а с противоположной стороны улицы, соседка увидит в окошко и выходит со двора на Свету полюбоваться. Ещё бы! Волосы по плечи локонами, бант капроновый на всю голову, глазки большие, а голубые, что небо в ясную погоду. Ресницы длиннющие, щёчки так и пышут румянцем. Да ещё Нина, платья такие ей красивые шила, не дитё, а кукла живая!
Как-то подошла ко мне эта соседка и говорит.
– Ох, Мария сбаламутила ты меня, уж думала и не рожу больше, хватит уж. Да нет, насмотрелась на твою Светку, и самой захотелось такую куколку родить.
– Не получится, – ответила я ей, – такая единственная была, да нам досталась.
Так и жили, радовались каждому дню. Конечно, баловали любимую дочь. Считали, как же, столько ждали, ради неё живём. Всё для неё, всё для кровинки единственной нашей. А Света не подводила нас. Спокойная, к учёбе способная девочка. Училась хорошо. Думали мы, что дело к старости идёт, так счастье, что Бог нам дочь такую подарил. Живи, да радуйся. Да как говорится, сильно радоваться грех беда непременно настигнет. Так и случилось.
Как-то, Света уже седьмой класс оканчивала, случилась беда. Не вернулась она домой из школы. Мы с Колей весь свой маленький городок подняли на ноги. Оббегали все больницы, даже в морг ходили. Милицию, участкового до белого коленья довели. Там в один голос объявили.
– Найдётся ваша красавица, Нагуляется, объявится.
Да разве можно такое говорить про нашу Свету? Николай чуть в драку не полез на участкового за такие слова. Что мы тогда пережили. Коля поседел, я от слёз вся опухла. А у нашего дома машина с врачами, можно сказать, постоянно стояла, так Ниночке плохо было. Чего мы только не передумали. А к концу недели, под утро вернулась Светлана. Я как увидела её, так и заголосила.
– Доченька, что с тобой сделали?
А от дочери перегаром несёт, как от грязной пивнушки. Еле на ногах стоит. Кудри, как пакля, свалялись в один ком, вещи на ней грязные.
– Мам, отстань, – говорит, отстранила меня, – я спать хочу.
– Где ты была, кто тебя так? – стала я её выспрашивать.
– Не твоё дело, – говорит.
Ушла в свою комнату, упала на пол, так на ковре и заснула, в чём была. Как собака, какая бездомная. Грязная, да лохматая. Мы так и решили, уволокли нашу девочку негодяи и испортили. Городок наш небольшой, слухи мгновенно разлетаются в разные его концы. Так до мужниной работы слух дошёл, что снасильничали с Колиной дочкой.
Прибежал он с ночной домой, сам не свой. Глянул на дочь и приказал нам с Ниночкой никогда не посметь, словом её нехорошим упрекнуть. Затопил баньку, как дочь проснулась, мы с Ниной её отпарили, отмыли, волосы в порядок привели. В школу больше до конца учебного года не отпустили. Месяц остался до каникул. Муж сам к директрисе сходил, она поняла наше горе.
Но с того дня и недели не прошло, опять дочь пропала. Мы опять в бега по городу. Дочь, как сквозь землю провалилась. Муж в милицию. А там его участковый отвёл в кабинет и говорит.
– Николай, в прошлый раз мы не стали тебя огорчать. Понимаем иметь такую дочь, не подарок, да и в городе тебя уважают. Но никто её в прошлый раз не насильничал. Сама она развлекалась в компании. Добровольно.
Коля, как услышал это, так и не посмотрел, что участковый, кинулся на него. Но его так, для успокоения продержали до вечера, да и отпустили. Только Николай домой не пошёл. Стал всех расспрашивать, откуда им известно, что, да где она. Докопался, где она может находиться, и у кого. Ничего мне не сказал, куда собрался, потом я поняла, что за ней поехал в соседний городишко. Вернулись дня через три. Оба молчали. Как я его только не пытала, так и не сказал мне, где был, и где Свету нашёл.
Так и поселилось горе в нашем доме. Убегать стала наша Светочка из дому. Приведём, отмоем, откормим её, а она поживёт неделю, другую и опять в бега. Так мы за ней по следам и ходили. Как тяжело нам было в ту пору не рассказать.
Как в маленьких городках, где все друг друга знают? Чуть не пальцами на нас показывают. Как мы этот кошмар вынесли?! Бегаем, ищем её, а Света в соседний город на электричке уедет и пропадает в каких-то компаниях. Раз даже лечить её принудительно отправили. Стыд-то, какой…
Инспектор по делам несовершеннолетних, уже и рукой на неё махнула. Говорит,
– Ничем вы теперь дочери не поможете. Есть сорт таких детей, что не могут они жить, как мы с вами. Не нужна им такая жизнь. Сколько я таких перевидала. Теперь только смотрите, чтобы не рожала, как кошка. А то, знаете… По рукам идут и каждый год по бедному ребёнку. Бросают их, а то и убивают.
– Как это, можно, что вы говорите такое, – возмутилась я.
А она мне, говорит:
– А вы не возмущайтесь. У вас ещё всё впереди. У меня глаз на таких особ намётан. Замуж вам надо её отдать.
– Какое замужество, ей и пятнадцати ещё нет!
– Годков нет, а желание есть. Только таким, как она на разных мужчин падких и замужество может не помочь.
После таких слов нам жить не хотелось. Мы никак не могли поверить, наша Светочка, и такое. Откуда? Как? Мы уж подумали, может у неё с мозгами что-то не так. Даже в Краснодар возили её на консультацию к какому-то психиатру. Он тоже стал нам твердить, что у неё всё с головой нормально, да и правда, учёба ей легко давалась.
– Гиперсексуальность… – говорит.
Придумали слова какие-то, а жить-то как с этой гиперсексуальностью? Жить-то нам как?
Никто помочь нам не смог. Ни врачи, ни милиция. Да и то правда, что милиция может сделать? Милиционера не приставишь к каждому. А Светка бумажки подписывает, нравоучения послушает, со всеми соглашается, пообещает, что больше убегать не будет, а как за порог выйдет, и всё, пропала девка.
Решили мы её от себя никуда не отпускать. Скоро учебный год. Восьмой класс надо закончить.
– Поменяйте обстановку, – говорит Коля, – поживите у моря, может и Светка одумается, в себя придёт.
И отправил нас с Ниночкой и Светланой на море. Море от нас хоть и недалеко, но каждый день не наездишься. Снял он для нас домик у хозяйки. Хорошая женщина, добрая. Неделю отдохнули, всё хорошо было, а потом сын хозяйский вернулся откуда-то. Мы с Ниночкой, вроде глаз со Светы не спускали. А тут подходит хозяйка и говорит.
– Я бабоньки, против вас ничего не имею, но съезжайте с моей хаты. У меня сын один, в институте учится, а девочка ваша несовершеннолетняя. Грех выйдет, ваша вывернется, а моему сыну всю жизнь испортит.
Мы хотели защитить Светлану, а она говорит, мол, видели люди, как она не только с её сыном общается. Вы ночью спите, а она через окошко ныр, и к ребятам. Так они, эти женщины и просили хозяйку поговорить с нами, чтобы мы уехали. Так быстрее от срама такого мы вернулись домой.
Я сначала хотела скрыть от мужа, почему пришлось вернуться. Хотела свалить всё на моё, и на Ниночкино здоровье. Но Нина сказала, если я промолчу, она сама всё Коле расскажет. А я тогда уже поняла, что-то не так с дочерью. Тогда я за Колю боялась. Сердце не выдержит, как я без него жить буду. Не смогу. А без меня и без Коли, совсем дочь по рукам пойдёт. А Ниночка из-за этих событий уж совсем плохая стала.
Приехали, Коля, как увидел нас, сам всё понял. Опять мы с ней и разговаривали и убеждали, что так жить нельзя. Она глаза в пол опустит, головой кивает. А ночь настала, она опять убежала. Опять ночи бессонные. Как подумаю о ней, так сердце кровью обливается. А как не переживать? Собак на улице и то жалко, а тут дочь родная, долгожданная. Сердце изболелось за неё.
Опять Коля в бега за дочерью. А потом, сообщил нам наш участковый, что нашли её. Рейд какой-то делали в Краснодаре, да в притоне и нашли.
Избил её Коля сильно. Первый раз в жизни руку на неё поднял. Сильно побил. Хотела я вызволить её, он и меня полоснул ремнём.
– Всё, – сказал, – никакой грязи больше в моём доме не потерплю. До совершеннолетия я за тебя в ответе. А после, если уйдёшь из дома, то только или к мужу или вон из города. А теперь жить на улице как, грязная собака, и случаться с кем попало, не позволю. Теперь из дома ни ногой. Поймёшь, твоё счастье, убежишь, забудь дорогу назад и нас, твоих родителей.
И так он сказал, что поклялась Света больше из дома не выходить. Восемь классов закончить. В медицинский техникум поступить в следующем году.
Прошло время, мы смотрим, ожила наша Светочка, стала с нами разговаривать. Директриса школьная сама к нам зашла, успокоила, говорит:
– Всё забывается и это забудется. Она у вас умная девочка, пусть доучится и поступает куда хотела.
***
Мария Ивановна приложила руки к лицу. Мне показалось, что ей стало плохо. Трофим сел рядом с ней, взял её руку и нащупал пульс. Он вышел из купе и вернулся через несколько минут. Измерив ей давление, достал какую-то таблетку.
– Мария Ивановна, выпейте, не бойтесь, я врач скорой помощи. Вам станет легче.
Я с удивлением смотрела на его действия, а Трофим продолжал говорить.
– Вы правильно сделали, что решили рассказать о своей беде. Вам нужно выговориться. Тогда сердцу станет намного легче. Давайте, завтра вы продолжите свой рассказ. А сейчас необходимо прилечь. Через час я дам вам ещё одну таблетку, она поддержит ваше сердце, и вы спокойно будете спать до утра.
Мария Ивановна была не против. Было видно, как воспоминания измучили её. Оставив бедную женщину, мы вышли из купе.
– Страшная история, у меня самой сердце заболело. А в её возрасте пережить такое, – сказала я.
– Мне кажется ей не столько лет, насколько она выглядит. Горе старит. Будем надеяться, что завтра её рассказ будет не таким ужасным.
– А нам повезло, что вы врач, – улыбнулась я, кстати, только заметив, что у Трофима очень мужественное лицо, – хотя меня удивило, что вы лечите людей.
– Я работаю на скорой помощи, поэтому, оказываю первую необходимую помощь.
– У вас фактура спасателя, я бы скорее предположила, что вы работник МЧС.
– Вообще, я хирург. Хирург кардиолог.
– А почему скорая?
– Так вышло, – тихо сказал Трофим, опустив глаза.
Мне стало понятно, что это тяжёлый разговор для него.
– Вам тяжело говорить об этом? Давайте, вы мне потом тоже расскажите свою историю?
– Думаю, что откровенность мало мне поможет. Но, мы только в начале долго пути. Всё может быть. Пойдёмте спать, Наташа.
В эту ночь я долго не могла уснуть. Меня не успокоил не равномерный стук колёс, ни безоблачное небо с мерцающими на нём яркими звёздами.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Сон всё-таки меня сморил, но рано утром разбудил Трофим, который пришёл измерять давление Марии Ивановне.
– Наташа, просыпайтесь. Скоро большая остановка и мы с вами выйдем на свежий воздух. Мария Ивановна, вам тоже надо пройтись. Вашим ногам надо устроить прогулку.
Пока Трофим читал лекцию своей новой пациентке, я успела привести себя в порядок и собраться на прогулку. Заставив нас с Марией Ивановной прогуляться вдоль вагонов, Трофим набрал у снующих продавцов горячей еды разной вкуснятины и объявил, что сегодня он угощает нас горячим обедом. Что было кстати.
Прогулка приободрила нас. А для меня привыкшей носится по городу и всё больше своими ногами, сидячий образ жизни в поезде немного притомил. Уложив вздремнуть разомлевшую от горячего супа и прогулки Марию Ивановну, мы с Трофимом решили пойти в вагон-ресторан и выпить горячего кофе.
К моему удивлению свободные места в ресторане были. Нам удалось выпить по чашечке пусть растворимого, но горячего напитка. Трофим купил несколько шоколадок, объяснив, что у Марии Ивановны низкое давление и ей шоколад сейчас необходим. А мне он необходим, по утрам, вместо растворимого кофе, который он советует вообще никогда не употреблять.
– Уж лучше выпить чашку какао или свежезаваренный зелёный чай. И никаких пакетиков с перетёртым мусором! А настоящим кофе, я вас угощу во Владивостоке. Я отлично варю кофе по-турецки и не только. У меня мастерски получается пока примерно двадцать рецептов заваривания чёрного кофе. И я вам их все продемонстрирую. Каждый день по одному рецепту. Вы согласны?
– Боюсь, что почти месяц я без своего города не выдержу. Я очень люблю свой город, дом и уже сейчас скучаю.
– Я тоже, – грустно произнёс Трофим.
– Тогда что заставило вас покинуть наш город и свой дом?
– Моя самоуверенность. Пойдёмте, расшевелим на откровенность Марию Ивановну. Мне кажется, ей надо рассказать свою историю до конца.
Я не стала настаивать на его откровении, хотя история Трофима меня волновала не меньше, чем продолжение истории жизни Марии Ивановны.
Когда мы вошли в купе, она уже сидела всё так же, как и раньше, правда смотрела уже не на свои руки, а в окно, в котором мелькали красивые пейзажи. Мы тихо сели напротив.
– Как красиво, – сказала Мария Ивановна, не отрывая взгляда от пролетающей мимо очередной станции, – везде люди живут, неужели у каждого в жизни что-то случается плохое, страшное? Неужели, как испокон веку говорят: в каждом дому, по кому? Почему так? Как так получается? Почему рожаешь ребёнка в любви, растишь его в заботе, в счастье, а вырастает не красивый цветок, а какой-то монстр с чёрной душой.
***
– Последний раз, начало весны это было, убежала Света и пропала надолго. Коля мой совсем белым стал, постарел, сник сразу. Я за себя молчу, и к зеркалу не хотелось подходить. А тут Ниночка умерла. Не выдержало её сердце нашей беды. Войну вынесла, Колю на своих плечах вырастила, а Света наша подкосила её, как смерть с косой, да по сердцу. Тяжело нам с Колей тогда было. И дома тяжело и на улицу выйти невмоготу. Соседи по улице хотя и хорошие люди, помогали, чем могли, но было невыносимо видеть постоянно их сочувствующие взгляды, отвечать на их вопросы. Прошли и сорок дней, как ушла Ниночка, Света так и не появилась. А через некоторое время, когда мы уж думали, что всё, ушла она навсегда, вернулась.
Пришла. Да не одна, а с солдатиком молоденьким. Оказывается, какими уж путями, но оказалась она в Ростове. Там на окраине стадион строили. А на строительные работы, солдат привозили. Она на задворках и пристроилась. Солдаты ей целое лежбище устроили. Молодые …. Да я их не виню. А этот солдатик мало того, что шум поднял, всех разогнал, да угораздило его влюбиться в нашу Свету.
Как уж он уговорил её домой вернуться, одному ему известно. Получил увольнительную и к нам приехал просить её замуж отдать.
– Вы, говорит, не думайте, я Свету очень полюбил. Не обижу её. И без работы никогда не буду. Я люблю работать. Ей со мной хорошо будет.
– Ей может хорошо и будет, – остановил его пыл Коля, – а вот какого тебе с ней будет? Да и малолетка она ещё. А тебе дослужить надо нормально.
Он, когда узнал, что ей шестнадцать только будет, так ему чуть плохо не стало.
– Ну, что, – говорит, – заявляйте на меня, я вроде к вам сам пришёл. Скрываться не буду.
Как же нам стало жалко парнишку.
– Какой там заявляй, – чуть не плача Коля ответил ему, – мы же не изверги какие.
А Светка в слёзы, на колени упала перед нами, стала просить, чтобы разрешили пожениться с ним. О любви вспомнила. Мы подумали, слова инспекторши вспомнили, может так и лучше.
Успокоили мы Илюшу, так солдатика звали, поверили опять дочери. Не знал он, да по Светлане не скажешь, что она ещё несовершеннолетняя. А она клятвы нам дала и Илье, что дождётся его. И что в школе экзамены сдаст. А Илюше недолго служить осталось.
Стал Илюша к нам на увольнительные приезжать. Так он мне Колю напоминал. Хороший парень. Всё у него в руках горело. Приедет к нам, дорога не близкая, часть его под Ростовом стояла, так нет, чтобы отдохнуть, он первым делом у Николая спросит, чем помочь, а вечером назад, чтобы в часть не опоздать. И Светка приструнилась. Сама подготовилась к экзаменам за восьмилетку. Мы и с директрисой, дай Бог ей здоровья, такая женщина хорошая, договорились, приняли у Светки экзамены, получила она «Свидетельство» и решили, что поступит в вечернюю школу, пообещала директриса посодействовать.
И стали мы бегать справки разные собирать, чтобы разрешение нам выдали на бракосочетание. Только сколько натерпелись в это время. К нам в дом, как на работу, стали ходить! И из детской комнаты милиции, и из комиссии по делам несовершеннолетних, да откуда только не приходили. Когда мы бегали, помощь просили, только руками разводили. Значит, когда со всеми подряд жила, да, по притонам бегала, то ничего, разбирайтесь сами родители. А когда дома, под присмотром родительским, да с хорошим парнем живёт, выходит плохо. Да, я не осуждаю, видать работа у них такая.
Но ничего, мы всё выдержали. А Илюша хорошим человеком оказался. А уж любил её как! Он сам детдомовский, так мы к нему, как к собственному сыну. Хотел он в свой город вернуться и Светку забрать после регистрации, да мы посоветовали не делать этого. Боялись, если честно не за неё, а за него. Но как бы там не было, время побежало.
Закончилась у Илюши служба. Устроился он водителем работать. Свадьбу играть не играли, а расписались молодые, всё честь по чести. Посидели по-домашнему с ближним кругом. И зажили мы. Все прежние муки забывать стали. Света вечернюю школу окончила, в медицинское училище поступила. Всё наладилось.
***
– Вам чайку принести? – в купе заглянула проводница.
Мы и не заметили, как за окном стало темно.
– А я смотрю, все отчаёвничали, а вас нет и нет, – щебетала словоохотливая проводница, наблюдая, как Трофим измеряет давление Марии Ивановне.
– Сегодня намного лучше, как вы себя чувствуете, Мария Ивановна, – спросил он её.
– А вы правы были, как-то немного отлегло, толи от моих откровений, то ли от ваших таблеток.
– И от того и от другого. Завтра лечение продолжим. А сейчас ужинаем, и спать, – тихо командовал Трофим, пока я с проводницей ходила за чаем.
– Пейте горячий чаёк, я вам покрепче заварила, хотите бараночки, булочки? – предложила она.
– Спасибо, садитесь, давайте и вам измерю давление, – улыбаясь, Трофим пригласил её присесть.
– Ой, доктор, спасибо вам, а мне неудобно было попросить вас. И вот знаете, у меня вот тут иногда, как зайдёт, аж искры из глаз сыплются.
– Искры, говорите, но давление у вас в норме, а ваши искры, давайте проверим у вас в купе.
– Хороший Трофим человек, очень хороший, – сказала Мария Ивановна, сжимая горячий стакан с чаем, – и вы, Наташенька ему нравитесь.
– Ну, что вы, мы совсем не знакомы. То есть, познакомились, только здесь, – ответила я, заметив, что меня смутил этот разговор и предательский румянец покрыл мои щёки.
– Не важно, сколько вы знакомы, важно, чтобы вы не потерялись по жизни. Вы оба хорошие люди и должны быть счастливы. Я вот иногда думаю, а если бы мы с Колей моим не встретились, как бы сложилась моя жизнь? Нам вдвоём было очень хорошо. Мы с полуслова понимали друг друга. И скучать нам не приходилось. Может быть, не давал нам Бог своих детей, значит, нужно было или жить, как жилось или взять из детского дома деток, как хотели? Может, спасли бы безвинную душу. Сделали бы мальчика счастливым, а может, ещё и девочку взяли бы и счастье им подарили бы. А они оценили бы наши старания добрым отношением. Не подумайте, я не о благодарности говорю, а об отношении к жизни, к семье. Вот Илюша детдомовский, он понимал нас, ценил, уважал, как самый родной сын к нам относился, а родная дочь… Я видела, да и Коля видел, что у неё в сердце какая-то ненависть к нам. Хотя она и вида не подавала. А ко мне, она как к пустому месту, как к служанке обращалась. А когда мы противились, так посмотрит, казалось, убить готова. И никакие слова, ни какая доброта её не трогала. Бывало, сидит она. А я подойду, обниму её голову, прижму к себе, поцелую, – а она меня слегка, но оттолкнёт, отстранится, как чужая, – Мария Ивановна, приложила носовой платок к глазам.
Я растерялась, не зная, как себя повести, чтобы все старания Трофима не оказались напрасными.
– Мария Ивановна, зря вы так расстраиваетесь. Всё изменится, всё у вас будет хорошо. Отключитесь, сейчас, не думайте о плохом.
– Что такое? Кто здесь режим нарушает? Мария Ивановна, откуда слёзы? – в купе вошёл Трофим и опять измерил ей давление.
– Да, вот думы покоя не дают, – тихо оправдывалась она.
Но доброму доктору, удалось её успокоить и без дополнительных лекарств. И мы, уже по обыкновению, вышли из купе, дав самой уснуть бедной женщине, пережившей, наверняка какую-то страшную трагедию.
– Хотя, что может быть страшнее того, что она рассказала нам? – спросила я Трофима.
– Всё можно пережить, кроме собственной смерти. Но смерть ребёнка… только смерть ребёнка может ускорить и твою собственную смерть. Или сделать твою жизнь такой невыносимой, что она станет хуже смерти.
– Трофим, может, поделишься?
– У нас впереди ещё будет возможность пооткровенничать наедине, – ответил он, стараясь улыбнуться, но было заметно, что эти откровения, если они и случатся, ему обойдутся очень дорого.
– Загадочно, но дорога длинная, ловлю на слове.
Пожелав ему меньше курить на ночь, а особенно ночью, а так же хороших снов, я закрылась в своём купе.