В конюшнях у Авгия полный... навоз! Лишь только мазута не было. Помойкой зарос цветистый завод До воскресенья вербного. Сорили века. Нам теперь убирать Засранства с великой поспешностью, Плюс вёдра за угол усердно таскать, Пыхтя на крутейшую лестницу. Скопился в приямке сплошной негатив С гнилыми, дырявыми трубами: И мы негатива того супротив Мышцу напрягаем грубую. Здесь дохлые кошки гниют в закутках, Где много паскуднейшей мерзости. Под лёд опускает седой водолаз Заглушки и прочие нежности. Его гонорара аварийно вопит О водопроводном трауре. Завод отмывает столетья обид И мрачных русалок балует. Ах, хвост-чешуя! Нас за жабры взяла Рыбалка да поиски выхода, Ведь, чтобы пришла на подъём чистота Мы трудимся, грязью покрытые. Страстная неделя ветрами грозит, За шиворот лезет: противная. А мы утверждаем налаженный быт Среди посиневшего инея. Собаки с цепями ревут про металл: Метаются в будках отчаянно. Сплошь айсберги мчатся по буйным волнам: О скалы дробятся с проклятьями.
Лишь только мазута не было.
Помойкой зарос цветистый завод
До воскресенья вербного.
Сорили века. Нам теперь убирать
Засранства с великой поспешностью,
Плюс вёдра за угол усердно таскать,
Пыхтя на крутейшую лестницу.
Скопился в приямке сплошной негатив
С гнилыми, дырявыми трубами:
И мы негатива того супротив
Мышцу напрягаем грубую.
Здесь дохлые кошки гниют в закутках,
Где много паскуднейшей мерзости.
Под лёд опускает седой водолаз
Заглушки и прочие нежности.
Его гонорара аварийно вопит
О водопроводном трауре.
Завод отмывает столетья обид
И мрачных русалок балует.
Ах, хвост-чешуя! Нас за жабры взяла
Рыбалка да поиски выхода,
Ведь, чтобы пришла на подъём чистота
Мы трудимся, грязью покрытые.
Страстная неделя ветрами грозит,
За шиворот лезет: противная.
А мы утверждаем налаженный быт
Среди посиневшего инея.
Собаки с цепями ревут про металл:
Метаются в будках отчаянно.
Сплошь айсберги мчатся по буйным волнам:
О скалы дробятся с проклятьями.