Война без прикрас

В преддверии Дня Победы особенно хочется вспомнить тех, кто делал всё для её приближения. Как–то случайно в соцсетях мне попался рассказ о разведчиках с интересным названием «Стой, малыш! Туда нельзя!». Он тронул меня до глубины души. Я выяснила, что автором этого биографического произведения является житель поселка Коренево, действительный член Международного Союза писателей «Новый Современник» Владимир Николаевич Фурчев. Свой рассказ он посвятил отцу Фурчеву Николаю Павловичу, артиллеристу – истребителю танков.

Владимир Фурчев родился в Узбекской ССР на ст. Ломакино Зааминского района Самаркандской области. О себе он рассказывает так: «Чтоб погулять по миру бесплатно, работал матросом в рыбной промышленности. Осваивал голодную степь электромонтажником. Переехал в Россию в 1994 г. Работал слесарем мехдойки, попутно электриком и на дробилке за трудодень». В Коренево Владимир Николаевич трудился на местном элеваторе электриком. В настоящее время находится на заслуженном отдыхе.

Владимир Фурчев - очень творческая и разносторонняя личность. Он пишет стихи, прозу о жизни и сказки для детей. А ещё сочиняет песни, которые исполняет его сын Николай, солист Суджанского Центрального Дома культуры.

Уважаемые читатели! Предлагаем вашему вниманию познакомиться с творчеством нашего земляка.

Стой, малыш! Туда нельзя!
Посвящается моему папе, Фурчеву Николаю Павловичу и воинам, павшим в боях за нашу Родину.

Погостив в Петрозаводске у родных моей супруги, решили поездом с пересадкой в Ленинграде вернуться домой, под Ташкент. В целях простой экономии решили брать билет в плацкартном вагоне. Книжку, взятую с собой, вынул из дорожного баула, но читать повременил. Смотрел в окно, любовался северной природой. В Узбекистане такого нет. Там редкие травы степей от зноя пожухли. Поезд наш замедлил ход, я увидел полустанок. Из дверного проёма будки стрелочника малыш лет трёх, в белой ночной рубашке до пят с любопытством провожал мимо проходящие вагоны. Наши взгляды встретились. Взор мой наполнился пеленой из слёз. Мужчины не плачут? А мы что? Без нервов? Жена, глянув на меня, сразу полезла в баульчик и вытащила оттуда носовой платок и на всякий случай пенал с валидолом. С благодарностью взял из её рук таблетку валидола и платок. Полустанок скрылся за окном, а чувство вины ввергло меня опять, уже который раз, в спор с собой на всю бессонную ночь. Война опять напомнила о себе!

Была поздняя осень. Облака висели низко, но лунный свет слегка просвечивал, и силуэт Серёги еле просматривался. По болотной жиже мы ползли очень медленно. Мои часы со светящимся циферблатом захлебнулись. А от Серёжкиных двух трофейных штампованных часов проку было мало. Сколько уже в этой ледяной жиже между кочек барахтаемся, неизвестно. Холод сковывал мышцы, выбивая зубную дробь. Похоже, от дыхания даже нет пара. Замирали, задержав воздух в лёгких, когда слышали щелчок запускаемой осветительной ракеты, от которой толку было мало. Ползли налегке. Бушлаты оставили на островке, который уже еле просматривался сзади. Как не хватает сейчас Лёшки- хвастуна, балабола. Нет его. А может на нас сверху смотрит и улыбается с дыркой в голове.

Мы тогда возвращались из очередной неудачной вылазки и не сразу поняли, что произошло. Только прошли стороной хуторок, Лёшка впереди, Серёга в центре, я замыкающий. Лёша падает, как подкошенный. Серёга и я, не поняв ещё, в чём дело, тоже упали ничком в траву. Ждём сигнала, а Лёша молчит. Серёга к нему тихо подползает, затем вскакивает и бежит влево к лесополосе. Глянув на Лёшу, понимаю, что стреляли оттуда, куда бежал змейкой Сергей, кинулся за ним, желая найти гада и уничтожить. То, что это мог быть снайпер, не думалось. Пробежав всю лесополосу, мы уткнулись на минное поле. Шальная пуля. Будь она неладна. Один из фрицев очень виртуозно играл на губной гармошке «Катюшу». Мы не знали, когда у них смена. Торопиться было нельзя. Лежали, вжавшись в пожухлый край болота, не чувствуя заправленных в обмотки ног в ботинках. Нам нужна тварь, чином не ниже майора. Вот такой приказ. Три раза возвращались ни с чем, всё ходили другими путями. На одном из них и потеряли Лёху. Нам очень обстоятельно намекнули, без добычи ниже майора не возвращаться. И вот с Серёгой пошли этим, запасным (крайним) путём. Скулы сводило от холода, напала зевота, то ли от нервов, то ли от озноба, трясущего нас. Начал падать снег. Осторожно сжимаю и разжимаю окоченевшие суставы рук, ещё бы ноги не подвели. Серёга тоже «разминался». Белокурый крепкий парень, девятнадцать только стукнуло. Я возле него казался щуплым. По грунту послышался топот. Наконец - то, устали ждать, и времени в запасе мало. Шли семеро, на плечах у всех висели карабины. Смена караула, проходя мимо воронки, приспособленной под НП, а это были именно они, не останавливаясь, обменялись шутками. Похохатывая, прошли мимо.

Это хорошо, о-ой как хорошо! Серый показал большой палец, значит, у нас есть в запасе целый час, а то и два. Там их было всего трое. Двое сидели к нам спиной у пулемёта МГ стволом, направленным вверх. Кстати, надёжную штуку фрицы придумали, как сказал Абрамыч: «Почти не требует доработки». Седой, на вид лет под семьдесят, еврей Абрамыч, шёл от самой Западной Беларуси и уже тут прибился к нашей части. Низенького росточка, суховатенький такой, с маленьким чемоданчиком и с футляром под мышкой, видимо, скрипки, в чёрной, замызганной мятой шляпе и в такого же вида пальто, которое местами было разорвано и подпалено. Да так выглядели все беженцы! Слёзно умолял нашего комиссара оставить у нас в части. Аргумент, на который «купился» наш комиссар, «умею чинить оружие» заставил комиссара остановиться. Комиссар решил отшить назойливого старикашку. Полез в карман, вытащил оттуда пистолет именной, день назад покорёженный гусеницей танка. Комиссар тогда в кустах облегчился быстрее, чем ожидал. Шутка ли, отложил в сторонку планшет с кобурой и углубился в размышления. Грохот, и только чудо его спасло. Танк прошёл, ломая ветки кустарника, в сантиметре от шеврона комиссара. Что было танкисту, не знаю! Только Абрамыч взял тот покорёженный пистолет и попросил время. На следующий день вернул его владельцу, на вид как новенький. Наградная табличка была восстановлена и блестела новизной. Комиссар опробовал в овражке и был очень доволен. Поставил на довольствие, и мы все в этом не прогадали. На все вопросы он всегда отвечал вопросом. Но кое-что мы от него узнали. У него была странная привычка. Как починит что-нибудь, всегда доставал из футляра скрипку, Примостит её нежно под подбородком, на струны опустит смычок... замрёт неподвижно, закрыв глаза, затем аккуратно сложит всё в футляр и на вид становился ещё старше. На вопрос: «А что не играете?» отвечал: «А та-ки, время не пришло». После этого скупо о себе рассказывал. Был ювелиром, и чемоданчик с набором для ювелира не раз ему спасал жизнь, а оружие чинить научился с детского возраста. Чинил всяким пришлым и бандитам того времени. Абрамыч и нам довёл до ума трофейные МП 40. Они имели недостаток, подклинивал затвор и прочее. Что-то там, как с перстнями повозился, подогнал «огранку», теперь они безотказны. Но с Серёгой ими пользуемся редко и всегда держим при себе. Лёгкое удобное оружие. Не по штату, но мы ж разведка, нам можно! Вот мой и Сергея автоматы ждут своего часа, но нам нужна тишина.

Один из фрицев, лицом к нам в пилотке, крылышками натянутой на уши, как у меня и у Серёги, пытался оживить костерок. Другие двое в касках, один из них играл на губной гармони «Ах, мой милый Августин», сидели к нам спиной. Шаги смены караула начали затихать. Разминая медленно пальцы, не дай бог хрустнет сустав, расчехлили финки. Аккуратно, не хлюпая водой в ботинках, приняли упор. Как не хватает Лёши. Этот приём мы отрабатывали от и до и в разных возможных вариантах. Но всё равно бил озноб, на этот раз точно, нервный. Фрицы, подмявшие под себя пол-Европы, были беспечны. Здесь не Франция, и мы не французы. Рывок, и моя первая цель ко мне лицом. Прыгая всем весом на плечи сидящего ко мне спиной фрица в каске, молниеносно выкидываю руку и пронзаю горло ошеломлённому фрицу в пилотке, что сидел напротив, одновременно сжимаю ноги на шее другого в каске, рывком же валю его на бок и на спину. Фриц оказался крупным. Левой рукой хватаю за козырёк каски и резко тяну на себя. Каска с лёгкостью срывается с головы. Паникую. Не пристёгнута. И уже окровавленным ножом бью в область виска. Серёга помогает ударом в сердце. В этот миг на меня сваливается уже мёртвый фриц в пилотке. Всегда, когда приходилось дома валить кабанчика, у меня тряслись руки. Вот и сейчас, когда всё закончено, у нас с Серёгой слегка трясло руки. Нет, не от холода, этот тряс другой, хоть и фриц, а человек. Осмотрелись, прислушались. Тихо! Не теряя ни секунды, стали стягивать с себя всю одежду, помогли друг другу скрутками выжать также обмотки. Слили жижу из обуви. Протёрли наскоро внутриносовыми платками, найденными при обыске у убитых. Переобулись. И всё это время, как суслики, в немецких касках нет - нет да высовывались для обзора обстановки. Вот теперь надо поторапливаться. Чтобы согреться, накинули на себя шинели убитых, подобрали свои автоматы. Сняли затворы с карабинов и закинули в болото. Под прикладом пулемета Серёжа вдавил в грунт лимонку, навалил на пулемет одного из фрицев. Убедился, что всё надёжно, не колышется и ничего не сползёт, аккуратно вынул чеку из гранаты. Петляя у тропы, между веток редкого лесочка, наткнулись на танк. Немецкий. Он стоял чёрной громадой у нас на пути. Откуда здесь танк? Стали обходить, удаляясь от тропы. Как некстати. Стали бдительнее выискивать «неожиданности». Чего – чего, а этого нам не надо. Замерли мы одновременно. Этот звук нам показался здесь неуместным. Невозможен! Но он почти тут же повторился. Женский громкий смех. Мы, не сговариваясь, пошли туда. Смех был еле уловим. В других условиях мы бы его не услышали. А сейчас женский смех был так редок, на вес золота, и где? Здесь?

Вышли к сосновому бору. Сразу увидели меж сосен свет. Пригнувшись, осторожно пошли на огонёк. Смех доносился оттуда. Подошли с угла бревенчатого дома, обнесённого плетёным забором с воротами, которые были распахнуты настежь. Похоже на дом местного егеря. Смутно просматривались хозяйственные постройки. Из окна боковой стены дома - луч от керосиновой лампы, стоявшей на подоконнике, освещал участок земли до забора. В это время из-за угла дома вышел часовой и стал смотреть в нашу сторону. Мы замерли. Видимо, от сильного волнения по спине потекли струйки пота. Сердце заколотило как отбойным молотком, и казалось, фриц слышит стук моего сердца. Сейчас начнётся! Часовой стоял и смотрел, затем поправил на плече винтовку, развернулся и неспешно пошёл в обратную сторону. Не увидел! Сергей, пригнувшись, пошёл в сторону ворот, я же пошел вдоль тыльной стороны дома без окон, с намерением выйти с другой стороны дома. Дальше тоже шла плетёная изгородь, прерывающаяся небольшой калиткой из жердей. Снял каску и сквозь просветы изгороди увидел часового. «Старый знакомый» стоял напротив другого охранника. Если первый часовой, увиденный нами, был в шинели, то второй стоял на крыльце, загораживая собой вход в дом, упёршись головой в каске прямо в потолок карниза без шинели во френче, с закатанными до локтей рукавами. Руки этого здоровяка, согнутые в локтях, лежали на автомате, ремень которого был проброшен через шею. Стоял, как истукан, неподвижно. Надо же, и не мёрзнет. Снимая осторожно шинель, думал, как к нему незаметно подобраться. Но в голову ничего не приходило. Мысли в голове роились и проводили отдалённую, невидимую черту, за которой у нас уже не было времени. И эта линия времени неумолимо приближалась к нам. Часовой, что в шинели, пошёл в мою сторону. В это время со стороны ворот послышался велосипедный звонок. Откуда Серёга раздобыл велосипед? А это был он. Бренча в звонок, Сергей лихо ехал навстречу развернувшемуся на звук часовому в шинели. Здоровенный фриц всем корпусом повернулся в сторону Сергея. Рывком перемахиваю плетень, несусь в сторону крыльца.

Как одолели мы этих часовых, не помню. Вот не помню и всё! Начиналось как в замедленной съёмке: вот перелетаю плетень, потом раз, и я с Серёгой уже пытаемся тихо стащить тяжеленного фрица с крыльца. Но на мгновение нас парализовала открывающаяся дверь. Вот страху было. В чёрном дверном проёме появился маленький силуэт в белой ночной рубашке. Это был мальчик, от силы трёх лет. Он смотрел на нас и был готов закричать от испуга. Одним прыжком подскакиваю к нему. Зажимаю рот, прижав его к себе, быстро уношу в пристройку. Там лежало пахучее сено. Ночная рубаха малыша была мокрая. Шепчу в ушко, чтоб успокоился, что мы свои. Убедившись, что он притих, ворохом сена укутал его. Сказал, приложив палец к его губам: «Стой, малыш! Туда нельзя!».

Надо сказать, что смех всё это время с недолгими перерывами продолжался и больше был похож уже на истерический хохот. Сергей уже был внутри дома и подглядывал в дверную щель. Показал на пальцах, что в комнате два фрица при чинах с женщиной. Поглядел в щель и я. Один без френча, пьяно согнувшись, сидел на лавке у стола к нам спиной. Френч со знаками чина майора (повезло) висел на спинке кровати. Поперёк кровати лежали женщина - хохотунья, наверное, хозяйка. На ней со спущенными портками худосочный фриц чем-то пытался впечатлить. Судя по форме, танкисты. Сергей показал, что берёт того без френча, а другого я должен успокоить. На столе лежал австрийский штык-нож времён Первой мировой. Взяв его со стола, со всей силой обеими руками, как мух на иголку, проткнул обоих. Смех резко прекратился. Второй раз уже не стал. Надо помогать Сергею. В подсознании мысленная черта времени уже наступала на пятки. Надо осторожно спешить! Накинули френч на оглушённого фрица, чтоб не дал дуба. Помог Сергею спеленатого офицеришку забросить на его плечи, вышли к соснам. Я впереди. При выходе из соснового бора сбоку треснула ветка, мы присели. Пропускаю Сергея вперёд, прислушиваюсь. Обошли стороной танк, фриц задёргался, замычал. Чтоб дыханье в зобу спёрло, врезал ему стволом автомата под ребро. Подошли к той точке, где пулемёт. Осмотрелись. Тишина. Вышли к болотистой тропе, ведущей на островок, где лежали наши бушлаты. И только, когда пришли на островок, я вспомнил про малыша. - Серёга, мы же мальчонку одного оставили! Надо вернуться! И в это время с вражеской стороны донёсся звук разорвавшейся гранаты, и сразу застрочили пулемёты с обоих флангов, взлетели ракеты. - Даже не думай! - прохрипел уставший Сергей, - надо убираться отсюда поскорей! Сергей помог взвалить мне на плечи нашу ценную добычу, и мы посеменили в сторону своих. За ценного языка нам с Сергеем объявили благодарность. Когда вышли из окружения, нас расформировали. Ранее сорока на хвосте принесла, будто бы Абрамыч при прорыве из окружения погиб вместе с комиссаром. Бомбой накрыло. На сборно-распределительном пункте выяснили, что я что-то понимаю в математике, отправили на обучение наводчиком артиллерии. С теми, с кем выходил из окружения, и с Сергеем больше не встречался. Хотя…? При форсировании реки Одер я уже был командиром орудия ЗИС-3 пятой армии четвёртой отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады Второго Белорусского фронта. На нас были надеты спереди броня, но это меня не уберегло. Мина, взорвавшаяся у меня за спиной, утопила мою пушку, а осколком перебило левую лопатку. И чудилось мне, что вытаскивает меня из полыньи мой кореш Серёга. В следующий раз я очнулся только в самолёте, летевшем в Москву. Там, в госпитале, Победу и встретил. А малыш? Как он? Выжил ли? Вопрос за вопросом я себе задаю, утешая себя, что всё с ним обошлось. Пытаюсь себя оправдать! И нет покоя!

Подготовила Роза Московка
Фото из семейного архива

газета "Голос района"

Война без прикрас

Комментарии