Моя печальная история о том, как я не мог говорить по-английски и ничего не понимал....

но есть над чем и поржать...
Тысячи курсов и частных преподавателей заняты подготовкой студентов. Это беспроигрышный бизнес – ведь никто не сможет по-настоящему оценить результаты подготовки. Люди, которые никогда не жили за границей и не сталкивались с реальным современным языком, берутся учить других людей. И при этом используют учебники, которые считаются классическими и именно поэтому давно устарели.
Перед отъездом я несколько месяцев занимался с репетитором. Два раза в неделю по два часа. Мне казалось, что это серьезная подготовка. Репетитор, рыжая дама неопределенного возраста, скучающе притопывала ногой, пока я читал, переводил и озвучивал прочитанное по-английски. Все эти месяцы говорильни помогли мне в аэропортах, музеях и метро, но оказались совершенно бесполезными при трудоустройстве, телефонных переговорах и за бутылкой пива.
Между языковыми курсами и настоящим английским лежит расстояние, примерно равное ширине Атлантического океана. Это я понял, как только приехал в Нью-Йорк и пообщался по телефону с работником службы социального страхования. Сначала я долго висел в режиме ожидания, и чем дольше ждал, тем больше нервничал. А когда мне ответила какая-то бойкая девушка, все вообще пошло наперекосяк – она спрашивала, я запинался, искал слова и заливался мучительной краской. По окончании разговора мои уши горели, как два утюга.
Мое трудоустройство было чудесным совпадением двух факторов: до меня на это место без особого успеха пробовались шесть человек, и будущий босс была поразительно лишена предрассудков. На интервью мне казалось, что я неплохо болтаю. Правду я узнал лишь на третьем году работы, на корпоративном празднике. Выпив пару бокалов шардоне и размякнув, финдиректор сказала мне, что так отчаянно искала работника, что готова была попробовать человека, «который практически не разговаривал по-английски».
Неоценимую услугу мне оказал тот факт, что я перебрался в область Калифорнии, где ближайших русских можно было найти лишь в часе езды. Никаких скидок и послаблений, английский с утра до ночи.
Бывшие тесть с тещей многие годы жили в Южном Бруклине, в легендарном районе Брайтон-Бич. Когда я впервые попал туда и побродил вокруг, то понял, что те нелепые и бредовые россказни об этом месте, над которыми я скептически смеялся – все оказалось правдой. Русские магазины, врачи, автоответчики социальных служб. «Хороший мальчик, русский», — говорила мне теща, — «В смысле, еврей». Даже евреи там русские. В галактике «Брайтон-Бич» шансы выучить английский равны нулю. Зато можно прекрасно познакомиться с русским пиджин-инглиш, над которым столько нахохочено юмористами, что повторяться стыдно.
Интересно, как национальный характер влияет на ассимиляцию. Я лично не припомню ни единого индуса или азиата, который бы переживал по поводу своего акцента. А акценты у них такие, что впору заказывать сурдоперевод. Ничего, ломятся через незнакомый язык, как через джунгли, без страха и сомнений. Русских же, заливающихся румянцем по поводу и без, встречаешь на каждом шагу. Как будто мы вечно проваливаем жизненно важный экзамен.
В Нью-Йорке, например, легче ассимилироваться, поскольку сам город является гигантской перевалочной базой для миллионов мигрантов. Там проще относятся к акцентам и спрос на людей выше. К вопросам найма иммигрантов подходят с другой меркой, нежели в Калифорнии, избалованной высококлассной рабочей силой.
Четыре года я потратил на то, чтобы научиться хотя бы встраиваться в разговор американцев и поддерживать его на приемлемой скорости несколько минут. Это единственный способ добиться того, чтобы тебя признали за собеседника – разговаривать на этом амфетаминном английском. В ходе дружеских посиделок американцы забывали обо мне немедленно после того, как понимали, что мне требуется время на то, чтобы сформулировать свою мысль, а затем облечь ее в английскую речь. Обычно они терпеливо слушали несколько минут, стандартно умилялись акценту (почему-то он всем здесь кажется немецким), а потом я мог продолжать жевать чипсы и морковь, чувствуя себя травоядным. Остальные возвращались к своей сверхзвуковой трескотне, выполнив долг вежливости.
В условиях недостатка опыта я, например, быстро стал физиогномистом. Первые пару лет, не понимая ни бельмеса из услышанного, я энергично улыбался, следя за реакцией собеседника. Если она была одобрительной, мы переходили к следующей теме, если же нет – я начинал смеяться. В случае явного недоумения на лице собеседника мне приходилось сдаваться и переспрашивать, о чем же все-таки шла речь с самого начала. Это искусство ходьбы по тонкому льду сохранило мне лицо во многих случаях, когда я хотел казаться более искушенным в английском, но оно же и стоило мне нескольких весьма болезненных уколов самолюбия. Говорить в американском темпе я тогда даже и не пытался, настолько это было нереально.
Мой приятель Мэттью перебрался в Швейцарию и столкнулся с теми же проблемами, что и я по прибытию в Штаты. «Если собеседников больше, чем двое, я за ними не успеваю, теряю нить и чувствую себя брошенным», — горевал он, — «Лучше всего мне беседуется с бабушкой жены. У нее был инсульт, и она повторяет все трижды, как испорченная пластинка». Что я мог сказать ему? Добро пожаловать в мой мир, Мэтт.
Если вы не планируете триумфально вступать в западные академические круги, а хотите приехать туристом, а может, и пожить в Америке и найти себе работу, то самое худшее, что вы можете сделать – это записаться на занятия, где убеленные сединами дяди и тети будут учить вас пятнадцати формам английских времен, определенным и неопределенным артиклям и разному страдательному залогу. В разговорной речи, да и в деловой переписке, американцы употребляют не более шести самых простых временнЫх форм. Вся их жизнь отлично укладывается в них. Такая же ситуация и с неправильными глаголами – выучите двадцать восемь из курса средней школы и успокойтесь, на первые три года вам этого хватит с лихвой! Гораздо важнее другое: избавление от ступора, в который большинство из нас попадает, пытаясь говорить на иностранном языке. Словарь съеживается, как шагреневая кожа, под мышками начинается предательское потоотделение, а язык примерзает к зубам. Мой совет: найдите уравновешенного человека, говорящего по-английски, который не станет кривиться, если вы употребите past perfect continuous вместо past perfect, и говорите с ним как можно больше. И читайте иностранные книги, держа словарь под рукой. Читайте, а слова застрянут в памяти сами собой. Пишут, что новые слова надо записывать в тетрадку. По-моему, на такое способны только законченные чикатилы. Я бы таких ставил на учет в милиции, на всякий случай.
А вообще, это похоже на долгую дорогу по коридорам, которая в конце концов приводит в комнату, полную сокровищ. Сперва приходится долго-долго идти наощупь в темноте, потом впереди начинает брезжить свет, и, наконец, вы на месте. И вам уже не верится в то, что в начале вы понимали одно слово из пяти.