Посмотрит в зеркало придирчиво-устало: Что ж, получилось нынче обмануть Себя саму на капельку, на малость. Стареет женщина… И лучики морщин Расскажут всем, что ей давно не тридцать, Но легкий крем и незаметный грим Помогут в зеркале моложе отразиться. Стареет женщина… И подтянув живот, Наденет джинсы с балахоном новым, И, обманувшись, думает народ – Ну, прямо Гурченко, а может, Пугачева? Морщинки что? - растрескалась душа, Что седина, когда на сердце иней? Стареет женщина – не старость ей страшна, Ей страшно, что любовь вокруг остынет. Прервет совсем обычный разговор, Затронувший случайно год рожденья – Ее ненужность – страшный приговор, Ее вторичность – хуже отраженья. Стареет женщина… Закрасит седину, Морщинки гримом уберет умело, Ей зеркала удастся обмануть – Лишь только б сердце ночью не болело.
Всякая Всяка
Стареет женщина… Закрасив седину,
Посмотрит в зеркало придирчиво-устало:
Что ж, получилось нынче обмануть
Себя саму на капельку, на малость.
Стареет женщина… И лучики морщин
Расскажут всем, что ей давно не тридцать,
Но легкий крем и незаметный грим
Помогут в зеркале моложе отразиться.
Стареет женщина… И подтянув живот,
Наденет джинсы с балахоном новым,
И, обманувшись, думает народ –
Ну, прямо Гурченко, а может, Пугачева?
Морщинки что? - растрескалась душа,
Что седина, когда на сердце иней?
Стареет женщина – не старость ей страшна,
Ей страшно, что любовь вокруг остынет.
Прервет совсем обычный разговор,
Затронувший случайно год рожденья –
Ее ненужность – страшный приговор,
Ее вторичность – хуже отраженья.
Стареет женщина… Закрасит седину,
Морщинки гримом уберет умело,
Ей зеркала удастся обмануть –
Лишь только б сердце ночью не болело.