Опусы и рассказы

:

Жамиля Унянина (Манеева)

1 мар 2020

Прачки.

Глава 25

Прачки. - 898423256209

День был теплый и солнечный, уже подсохла земля и, кое-где зеленела не вытоптанная солдатскими сапогами и ботинками трава. Во дворе на кострах и в самоварах грелась вода, в больших чанах кипятилось белье. Три солдата, опираясь на черенки лопат, отдыхали и курили самокрутки. С раннего утра они рыли ямы, куда потом закапывали солдатские гимнастерки, штаны и телогрейки. Некоторые вещи, особенно снятые с трупов, пропитались смертным духом, и его невозможно было ничем отстирать и вытравить. Этот своеобразный запах можно было устранить, только закопав одежду на три-четыре дня в землю. Казалось бы, странный способ, но, он действительно, помогал.
Каждый человек из прачечного отряда знал свою работу и привычно делал ее при любых обстоятельствах и погоде. Но когда вышли провожать Надежду Михайловну все прекратили работать, им хотелось обнять напоследок эту добрую женщину.
– Как найдешь сына, сразу напиши нам.
– Надежда Михайловна, ты уж не забывай нас.
– Тетя Надечка, как же мы теперь без тебя? Мы так тебя полюбили.
– Я и сама к вам всем привыкла и люблю вас, дорогие мои девчонки, – счастливые слезы текли по щекам Надежды Михайловны. – Хоть и тяжело было мне в этом возрасте работать наравне с вами, но я бы от вас никогда не ушла до конца войны. Поверить еще не могу своему счастью, хоть в глубине души я чувствовала, что Петенька жив.
Подошли Товаркина и замполит Бортинская, они тоже сказали ей напутственные слова и пожелания. Фаина Федоровна вручила Надежде Михайловне вещмешок и обняла ее со словами: – Это тебе пригодится в дороге и дома. Не поминай нас лихом, может, что и не так было, – смахнула она слезы с глаз.
– Все было так. На войне по-другому и быть не может, – произнесла женщина негромко. – Я вас никогда не забуду.
В конце мая уже не так торжественно провожали домой Свету Колмогорову. Живот уже никуда нельзя было спрятать и ей самой стало тяжело работать. Были люди, которые радовались за нее, были и те, кто осуждал, были и такие, кто завидовал. Хлебнувши горя, изнурительной работы, холода и голода они не скрывали своих чувств.
– Курва, нагуляла брюхо, теперь домой поедет, а мы тут ломайся.
– Ну и ты нагуляй, чего завидуешь что ли?
– А это не твое дело. Я, может, не такая.
– Да ладно вам, девчонки, радоваться надо. Вон сколько мужиков гибнет, а это новый человек народится.
Сама же Светлана была грустной, накануне они увиделись с Григорием, и ей было страшно расставаться с ним. Она была не рада своей беременности. «Не вовремя все это случилось, ой не во время. Если бы это произошло в конце войны, а пока что ей конца и края не видно», – с горечью думала она.
«Убьют, убьют ведь, – стучало в голове. – Вот ведь дура я какая, да разве ж можно накликивать такое. Дождусь, вернется ко мне Гриша, и будем жить с ним и с ребенком, – заставляла себя думать женщина, но назойливая подлая мысль неотступно следовала за ней повсюду:
«Убьют, убьют, убьют».
Фируза с Полиной дольше всех прощались с подругой.
– Ты, Света, ни о чем плохом не думай, тебе главное сейчас выносить ребенка и родить. Людской молвы не бойся, поговорят и отстанут, – напутствовала ее Полина. – Ну и пиши нам с Фирузой. Даст бог, свидимся еще когда-нибудь после войны.
– Спасибо вам, девчонки.
Война войной, а жизнь не прекращалась. Где-то шли бои, а за линией фронта шла своя жизнь, тем более, что лето вступило в свои права, а вместе с тем и дни стали длиннее. Все больше женщин успевали работать и заводить новые знакомства. К Полине стал подбивать клинья один солдат из части, которая была на переформировании. Но он настолько это делал грубо и назойливо, что Полина, которая редко ругалась матом, не могла себя сдерживать.
Она развешивала выстиранное белье на веревках и гневно смотрела в сторону разнузданного вояки.
– Что ты ломаешься, корчишь из себя недотрогу? Знаем мы тут ваших!
– Да пошел ты! Кобель шелудивый! Еще ко мне подвалишь, кипятком продезинфицирую твои трихомудья. Мразь!
Грязно ругаясь, солдат пошел по своим делам, а Полина долго еще не могла избавиться от гадливого чувства охватившего ее.
– Вот падла! И носит же земля таких гадов. Тьфу!
Продолжая развешивать белье, она услышала где-то метрах в трех от нее за простынями, два женских голоса.
– Ты пойми, девочка, я ведь люблю его. Мы с ним уже второй год живем вместе.
– Но он сам ко мне пристаеть, я не виновата.
– Ты с ним строже будь, посылай подальше. Он же для тебя старый, а ты такая молодая еще. Не нужно тебе это, береги себя.
– Да что мне с ним драться что ли?
– Не надо драться, избегай его и не разговаривай. Он ведь женат, и у него двое детей дома остались. Я всё знаю и понимаю, что кончится война, и он к семье своей уедет. Но сейчас я люблю его и он мой и только мой. Прошу тебя, не связывайся с ним, ладно, девочка моя?
– Хорошо, – всхлипнула девушка.
«Кого-то не поделили», – поняла Полина.
Вскоре стало тихо. Проходя мимо дров сваленных большой кучей у стены, она вдруг услышала, как кто-то всхлипывал и что-то бормотал негромко.
– Ты чего плачешь, Четвертак? – узнала она девушку.
– Ничего я не плачу.
Маленькая девушка с пышными кудрявыми волосами шмыгала носом. Потом посмотрела на Полину и решила, все-таки рассказать ей о своей беде.
– Этот Наташкин хахаль давно пристаеть ко мне. А она его любит. Они ведь вместе с прошлого года живуть. Она ему, может, надоела уже, почем я знаю. Так он мне проходу не даёть, а я отбиваюсь, как могу от него. Наташка уговаривала меня не связываться с ним.
– Но он-то тебе нужен?
– Да на кой он мне. Он уже и старый, и дома у него семья и дети есть. Да и страшно мне с кем-нибудь связываться, у меня тятя больно строгий, боюсь я его, на порог не пустит, прибьеть сразу.
– Ну и успокойся. Будет донимать, скажи мне. Мы вместе его на место живо поставим.
– Ладно.
– Чего тебя Аркашкой-то кличут?
– Так за маленький рост. И четвертаком тоже, – смеется девушка. – Я Дуся Кузьмичева на самом деле.
– А я думала фамилия у тебя такая, – тоже засмеялась Полина.
С тех пор Дуся стала иногда прибегать в свободное время к Полине, они очень быстро сдружились.
Фируза в первое время была недовольна этой дружбой между ее подругой и этой маленькой задорной девчонкой, которая так непривычно для слуха смягчала окончания некоторых слов, но потом и сама к ней привыкла.
– Слушай, Аркашка, переходи в нашу бригаду. Тоньку Кургузову в госпиталь отправили, добегалась, подхватила какую-то заразу. Оно и не мудрено, такая доступная, никому не отказывала. Тьфу!
– И, правда, Дуся. Я с Валей Космыгиной поговорю, а ты со своей бригадиршей. А они все устроят, – воодушевилась Полина.
Ей очень нравилась эта милая веселая девушка, она чем-то напоминала ей Риту Зорькину, а может, просто опекать хотелось кого-то и заботиться.
К великой радости подруг все получилось быстро и легко, и вскоре они работали вместе.
По вечерам, когда оставалось время на отдых, во дворе дома прачки устраивали танцы. Девчонки были веселые и заводные и, не смотря на усталость, молодость брала свое: хотелось и петь, и танцевать, и заводить знакомства. На огонек к ним приходили легко раненные бойцы, солдаты и младшие офицеры, части которых стояли в этом городе на переформировании.
Фируза, Полина и Дуся держались всегда вместе, танцевали с мужчинами, приглашавшими их, но никогда ни с кем не уединялись. Некоторые прачки злились на них, называя недотрогами, но в основном уважали.
Полина рассказала девушке свою историю и боль, которая не давала ей забываться ни на минуту.
– Сынок мой был таким ласковым и смышленым. Подрос уже, наверное, ведь два года уже прошло. Боюсь, что забывать начнет меня…, – Полина проглотила подступивший к горлу комок, вытерла увлажнившиеся глаза и обняла Дусю за плечи. – Ой, надо прекращать! А то сейчас плакать начну. Ты лучше расскажи, как тебе такой маленькой в прачки попасть угораздило? Тут работа такая, что крупнее и покрепче надо бы быть.
– А ты не смотри, что я такая мелкая. Я знаешь, какая сильная и выносливая, – дернула плечиками Дуся. – Давай я вам как-нибудь в другой раз расскажу про себя, когда ушей поменьше будеть.
– Хорошо, мое солнышко. Как подвернется случай и желание будет, так и расскажешь.
Дуся улыбнулась девчонкам и весело подмигнула.
– Вот, девчонки, война идеть, люди гибнуть, а комарам ничего не делается, – отмахиваясь от назойливых насекомых, приплясывала девушка.
– Идемте, мои дорогие, спать. Завтра праздник маленький, стирку никто не отменит, к сожалению. Ох, и болят же руки по ночам! Мне вчера приснилось, что война кончилась, все радуются, а я стираю и стираю, план боюсь не выполнить. Мыло в корыте из рук выскользнуло, я роюсь и ищу его, руками швыряю туда-сюда. Никак не нащупаю. Так и проснулась вся в тревоге какой-то, посмотрела по сторонам и корыто на месте и гора белья никуда не делась.
– Война кончится, мы еще долго такие сны видеть будем, такое разве забудешь, – грустно сказала Фируза. – Вот смотрю я на свои ногти и думаю: а вдруг такие же уродливые и стертые останутся на всю жизнь?!
– Все заживет и исправится, девчонки. Идемте все-таки спать, – зевая, сказала Полина.
Вечер был теплый и тихий, уже почти стемнело. Ночи в середине июня короткие, не успевало стемнеть, уж и рассвет на подходе, а вставать приходилось рано. Как бы ни хотелось еще хоть немного побыть со всеми, но усталость подкатила резко и неожиданно. Спать, скорей спать.


© Copyright: Жамиля Унянина, 2019
Свидетельство о публикации №219011501499

Глава 26

Эта глава полностью основана на реальных событиях. Вторая прачка справа - это Евдокия Александровна Кузичкина.



Солнечный и теплый июль пролетел как-то незаметно, хотя он был такой же, как и все другие: с тяжелыми и суетными днями, и с короткими ночами. Усталость копилась изо дня в день. Обычно, Полина как только ложилась на правый бок, тут же засыпала до самого до утра, ни разу не просыпаясь. Вот и вчера только легла и, словно, провалилась в глубокую яму. Проснулась она от каких-то неприятных ощущений в ноге. С трудом открыв глаза, Полина поняла, что она отлежала ее. Нога была тяжелая, словно, налитая свинцом. Рядом с одной стороны посапывала Дуся, с другой Фируза. Полина осторожно повернулась на спину, чтобы не разбудить подруг, по ноге побежали мурашки и колики, словно, ее пронзали тысячами иголочек. Она лежала долго, превозмогая неприятные ощущения, пока, наконец, не отступила боль. Хотелось еще поспать, но почему-то не получалось.
«Господи, не высыпаюсь ведь, устаю до чертиков, а уснуть не могу. Сколько сейчас времени? Светло – не поймешь».
Дуся что-то пробормотала во сне и, тесно прижавшись к Полине, обняла ее за талию.
«Бедная девочка, сколько пришлось ей с детства испытать. Столько смертей за один такой промежуток времени. Была большая семья и вдруг столько горя и потерь. Как это все страшно и странно одновременно… Жизнь и смерть. Смерть безвременная… Нет Максима, нет мамы, не стало свекрови. А мой Тёма, жив ли ты, сыночек?»
Полина с трудом заставила себя не думать о сыне и снова вспомнила о Дусе.
Девочка еще долго не могла решиться рассказывать ли ей свою историю новым подружкам, но вчера, наболевшее в душе, выплеснулось наружу.
–Я сама из калужской области. Мама говорила, что я родилась в августе, когда как раз рожь жали. Семья у нас большая, детей семь человек. Старших братьев Петра и Алексея уже в живых нет. Алеша умер перед самой войной. Пришел из Армии очень больной и прожил совсем не долго. Мамка очень убивалась о нём. А Петя пропал без вести в первые же дни войны. Скорее всего, погиб, сами, помните же, какая мясорубка была тогда под Москвой.
Тятя у меня наполовину цыган, а мама русская. Характер у него очень строгий и тяжелый. Мы его всегда очень боялись и слушались.
Дуся немного помолчала и, вздохнув, продолжила дальше свой рассказ.
– У него была небольшая артель по производству кирпича, поэтому дом у нас был кирпичный, добротный. За домом хороший яблоневый сад рос, и ульи с пчелами стояли. Родители держали скотину, но все равно мы жили не очень хорошо. И сытыми не были и одеты были плохо. Вот представьте, на такую ораву была только одна пара валенок, – вздохнула она. – Мама нас зимой на двор на руках по очереди выносила. Вот так и сидели всю зиму дома на печи, обуть-то нечего. Мама у меня красивая, – с теплотой в голосе произнесла девушка, – а нарядов особых никогда не имела. Однажды деревенские женщины над ней насмешничать начали, мол, что же тебе, Елизавета, муж шаль красивую не подарил, сам вон какими платками на рынке торгуеть, а ты в старом по деревне ходишь? Мама, конечно, ни сном, ни духом. Какие такие шали? Неужели и впрямь так, как бабы говорять?
Дуся перевела дыхание, чувствовалось, как ей обидно за свою мать.
– Мама побежала на рынок, смотрит, а там, действительно, тятя стоить и продаеть шали. Вокруг народ толпится, а он вот нахваливает свой товар. Мама постояла немного, собралась с духом, вышла вперед и говорит: «А теперь самый красивый платок будеть мой»! Тятя опешил, не ожидал, видимо, маму видеть на рынке, но шаль ей подарил. Потом на Пасху нас в этой шали к иконе подводили, – улыбнулась Дуся.
Но лицо ее быстро стало грустным. Очень хотелось рассказать, как потом настали тяжелые времена, как отца раскулачили, отняли пасеку, а сад без присмотра погиб, потому что родителям пришлось прятаться от властей, а дети остались со старшими сестрами; как они голодали, и как до сих пор страшно об этом вспоминать! От недоедания дети начали болеть. Чтобы как-то прокормиться, сестры посылали ее ночью с младшей сестренкой Марусей за оставшейся в поле промерзшей картошкой. До сих пор она помнит, как было страшно, что могут поймать и арестовать. Из этой наполовину сгнившей картошки сестры варили семье похлебку, больше еды никакой не было.
Подруги понимали, что на душе у Дуси творится что-то такое, о чем она хотела бы рассказать, но по какой-то причине не может этого сделать. Поэтому они молчали, давая возможность девушке открыть то, что она считает нужным.
– Я не знаю, как вы пережили голодные годы, но у меня до сих пор об этом тяжелые воспоминания остались. Мы почти все болели от недоедания. Помню, у Оли водянка началась, стоить на полу босая, отойдеть в сторону, а на том месте, где стояла мокрые следы остаются, – Дуся вытерла слезы и замолчала.
Подруги с состраданием смотрели на нее и тоже не могли удержать слез, у каждой из них было какое-то невероятное чувство вины перед этой девушкой, которой досталось такое детство.
– В семь лет меня отдали в школу, – продолжила Дуся. – Мне понравилось, интересно было вместе с детьми в школу бегать, и учиться тоже интересно. Но во второй класс отец уже не пустил, он решил, что мне пора работать, нечего хлеб задарма есть. Он сказал, что дальше мне всё это учение ни к чему, деньги считать научилась и хватит, а теперь пора их самой зарабатывать начинать. На этом мое образование кончилось, отдали меня помогать скот пасти. Потом старшая сестра родила сына Ваньку, и мне пришлось нянчить его. А через несколько лет отец отправил меня в Москву, каким-то образом подвернулась мне новая работа. Он выправил мне метрику и приписал мне три года.
– Как же так, такую маленькую и одну в Москву? – удивилась Фируза. – Не страшно было?
– А я уже к тому времени выглядела достаточно взрослой, самостоятельная стала, ничего не боялась. Попала я в Останкино в одну еврейскую семью, у них я нянчила двоих детей. Мне чаще приходилось общаться с хозяином, потому что жена его была певицей, и она редко бывала дома. Хозяин работал на каком-то заводе инженером. Он был человек очень добрый, воспитанный, относился ко мне очень хорошо. Я ему очень благодарна, он научил меня готовить, накрывать красиво на стол, учил меня простую деревенскую девчонку хорошим манерам. Понемногу я превращалась в городскую девушку. В общем, я считаю, что мне очень повезло.
– Сколько же тебе лет было все-таки?
– Десять. На вид-то я выглядела взросленькой, а на самом деле ребенок еще. Сейчас вам случай расскажу, посмеетесь над нянькой. Семья, в которой я работала, жила в коммунальной квартире. И вот к одной соседке приехала беременная родственница, чтобы родить в Москве. Один раз как-то все взрослые пошли погулять, а я осталась одна. Хозяйка блины затеяла и попросила меня последить за тестом: «Дуся, если тесто начнет быстро подходить, ты его помешай, чтобы оно опало». Ушли они, а ко мне подружка пришла, она тоже нянькой работала в какой-то семье. Мы играли с ней, поглядывая на тесто, потом нам это надоело и показалось, что оно медленно поднимается, подружка мне и говорить: «А давай туда кусочек мыла положим, оно и начнеть быстрее подходить». Смотрим, а тесто так хорошо пениться начало, сидим и наблюдаем за пузырьками. Интересно же, – засмеялась Дуся. – К приходу взрослых наше тесто бушевало вовсю. Хозяйка напекла блинов, сама радуется тому, какое у нее замечательное тесто получилось. Наелись все, а беременную так понесло! Вызвали скорую и увезли рожать. Мы с подружкой забрались под стол и плачем сидим, поняли, что это мы делов натворили. Успокоились, когда узнали, что все нормально и роды прошли благополучно.
Девушки смеялись до слез.
– А вы признались, что мыло в тесто положили? – поинтересовалась Фируза, отсмеявшись.
– Признались, куда было деваться. Вот такие няньки с детьми сидели.
– Ты так у них до войны и работала? – спросила Полина.
– Нет. Года примерно за полтора до войны, я ушла от них. Подружка у меня была одна, она работала в Репьево на фабрике ткачихой. Там холсты такие прочные ткали, из которых потом шили постельное белье. Подружка мне так увлекательно об этом рассказала, ну я и соблазнилась. Хозяин меня все уговаривал: «Дуся, не уходи. Ну, куда ты такая еще маленькая? Оставайся, я тебе потом комнату выхлопочу, и замуж выдадим, когда время придеть. В Москве будешь жить, в Останкино. Ведь жалеть потом будешь». Но мне хотелось уже быть самостоятельной, и я все-таки уехала.
– Там тоже на квартире жила? – поинтересовалась Фируза.
– Нет. Мне в общежитии койку выделили. Девчонки в комнате были дружные, веселые. Ну вот. При фабрике была школа, где девочек учили на ткачих, прядильщиц, а парней каким-то другим специальностям обучали. Занятия проходили по четыре часа. Интересно было, я вообще любила учиться, столько нового узнавала! Вечера очень хорошо проводили: что-то вязали, вышивали, самодеятельность была. Мальчишки столярничали. Через шесть месяцев нас выпустили, и мы стали самостоятельно работать на станках.
Дуся помолчала немного, словно, задумалась, что бы еще рассказать подругам и со светлой улыбкой продолжила.
– Как-то пошли на танцы, и я там познакомилась с парнем. Его Павлом звали. Хороший был он, мне очень нравился. Он жил со своей мамой, они были тоже приезжие, как и я. Мама его болела чем-то, я не знаю, правда, чем. Неудобно было спрашивать. Мы с ним не очень долго встречались, война началась. Его сразу призвали на фронт, и очень скоро пришла похоронка на него, видимо, и повоевать не успел толком. А я уволилась вскоре и уехала домой, – глаза Дуси наполнились слезами, но она быстро овладела собой и вдруг резко прекратила свой рассказ. – Все, девчонки, больше не могу. В другой раз расскажу, что дальше было.


© Copyright: Жамиля Унянина, 2019
Свидетельство о публикации №219011601802

#Жамиля
Прачки. - 898423535249

Комментарии

  • 1 мар 2020 10:47
  • 1 мар 2020 12:47
    Столько судеб перед нами проходит в написанном , жалко женщин .Такое вынести . Но вера в хорошее дает им сил.
  • Комментарий удалён.
  • 1 мар 2020 16:03
    Супер!
  • 1 мар 2020 16:26
    Замечательно написано! Читается на одном дыхании! Сколько же выпало на хрупкие женские плечи! Честь и слава им!
  • 1 мар 2020 17:44
    Не оторвёшься, всё думаешь, а что дальше...Интересно, хочется чтобы все остались живы и был счастливый конец!Спасибо, Жамиля! Будем ждать продолжения!
  • 2 мар 2020 18:36
    Какие же тяжелые судьбы ! И всё наши девушки, девочки и женщины вынесли.
  • Комментарий удалён.
  • 4 мар 2020 22:42
    У меня был небольшой перерыв в чтении. И вот сразу, не отрываясь, прочитала 15 глав. Не смотря на остроту сюжета читается на одном дыхании. А все потому, что в каждом слове правда жизни, без прикрас. Поэтому веришь каждому слову, сопереживаешь героям. Хочется помочь всем. И мысленно там, с ними, идешь по этим дорогам войны. Каждая трагедия отзывается болью в сердце. Вот что значит правдивое Слово!... У вас огромный талант, Жамиля. Спасибо.
  • 5 мар 2020 15:32
    Спасибо, Татьяна!