-- Тамара. Ты никак не поймешь. Ведь Офелия - никто, ничто, в нашей, современной жизни. Это эфемерное существо, полностью зависимое от воли отца и Лаэрта, своего старшего брата. Кстати, сошедшая с ума после убийства возлюбленным своего отца. А ты идеализируешь её, по-моему. Я понимаю, что она доверчивая и нежная. Но, дочь вельможи, приближенного к королю, она всё-таки не ровня Гамлету. А у тебя, что? Каждой фразой, сиюминутным настроением, ты даёшь зрителям надежду, на то, что любящие сердца соединятся, пусть во мраке безумия, расставшись с телами, там, в будущем, на том свете. Почему? Ты должна показать трагедию Шекспира, как трагедию народа, трагедию мира. -- Зачем? Мы и так видим, что все погибнут. Видим, что она, моя Офелия погибает от рук убийц. От тех людей, которые не хотели смерти Гамлету, но хотели ему сделать больно. Уничтожить морально. По сути, это им удалось. Кто-то говорит, что моя героиня покончила с собой. Упала в воду. Единственное верное решение в то время, во времена безоговорочного мракобесия и всеобщего религиозного верования. Она отдалась Гамлету, а он относился к ней, так, будто она была портовой девкой. Другие говорят — это был несчастный случай.... Вспомни, как говорит Гертруда: -- Мне невмоготу.... Она старалась по ветвям развесить свои венки; коварный сук сломался, и травы и она сама упали в рыдающий поток. Ее одежды, раскинувшись, несли ее, как нимфу; она меж тем обрывки песен пела, как если бы не чуяла беды или была созданием, рожденным в стихии вод; так длиться не могло, и одеянья, тяжело упившись, несчастную от звуков увлекли в трясину смерти. -- Это ли не говорит о том, что она просто не ожидала ничего. Я знаю. Про Офелию можно говорить всякое. Но, подумай, что это за текст.
Он больше не придет, Он больше не вернется. Он умер, — сердце не бьется… Он больше не придет! Украшен он сединой Был — снегов белей. В могиле он, под землей; Не надо плакать над ней: Боже, душу его упокой! -- Я понимаю, что она поет про отца, но почему такими словами. Что, она совсем не любит Гамлета. Ни страсти, ни любви, ни желания не слышно. Холодная русалка, морская наяда. А что? Попробуй пробудится хорошей девушкой, когда тебя, сначала впустили в опочивальню, потом соблазнили, лишили свободы, и желания сопротивляться, положили на кровать, забрали невинность..., а потом с холодом и презрением сказали: “Я не любил тебя!”. Ну, что ж. Это ли не причина лишиться рассудка. А вообще-то мы написали некоторые строки.... Послушай. Может пойдет. Мы же, всё-таки рок-оперу играем.... Играет громкая музыка. Она будто нам говорит о том, что Офелия сошла с ума. И сама девушка появляется из ворот замка и направляется к речке, опоясывающей дворец. Она поет песенки не совместимы с её настроением. В воздухе чувствуется запах розмарина и жимолости. Офелия слышит желанный голос Гамлета, своей любви: -- Офелия - ты странность в этом мире.... -- О, да, я здесь! Офелия.... И, что же.... Мне больно слышать голос твой и имя, Когда мой мир разрушен. Вам негоже...,
В миг даже звать меня. Какая жалость - Ведь я люблю! Я вас люблю безумно.... Но вы позволили, то ваша шалость, На бой призвать Лаэрта.... Беспробудно....
В чем провинился он? Скажи мне слово. Я буду верить, буду знать, хотя бы.... Иначе смерть разбудит нас сурово. Ну, что молчишь?.. ...В реке не видно ряби.... -- И что? Ты это хочешь петь? Томочка, ты гениальна! По фигу нам, что Шекспир писал о девятом веке нашей эры, о походе на викингов. -- А что? Ты посмотри в энциклопедии в каком веке появились шпаги. Там написано, они появились в Испании, заметь, не в Дании, в пятнадцатом веке. А пушки, что фигурируют у нас в рок-опере появились вообще в четырнадцатом веке. Наверное, тогда и изобрели порох.... -- Ох, и умная ты, Тома, девочка. Где сейчас таких делают? Порох изобрели Китайцы в медицинских целях в девятом веке. А в военных целях начали использовать в десятом, в девятьсот девятом году нашей эры, если мне не отшибло память. Уж это я знаю. -- Ну, конечно, это ты знаешь. Сам сколько оружия перетаскал? -- Ты это на что намекаешь? -- Не на что. Я вообще не намекаю, - потупив взгляд, тихо произнесла девочка. Потом, не много помолчав, улыбнулась и подошла к продюсеру и режиссеру ближе, и не обращая внимания на остальных членов труппы, заглядывая в глаза мужчине, тихо, в полголоса сказала. - Алекс! Я не знаю, что со мной? Я помню твои ласковые, волшебные руки. Тогда, когда меня везли к Ларисе Алексеевне. Ты думаешь, я ничего не помню. Больная была? Первое время я избегала тебя. Лишь ты приходил, я убегала, чтоб ты не видел, на улицу. Слава богу я еще не знала Москвы. Мне всё было вы новинку. И Арбат, и переулки, по которым можно ходить ни день, ни два. Как говорил Окуджава: “ Арбатского романса знакомое шитьё, К прогулкам в одиночестве пристрастье, Из чашки, запотевшей счастливое питьё, И женщины, рассеянное “здрасьте” ...”. Я тоже любила гулять переулочками Арбата. Любила, да. Но вот уже прошло четыре года. Я же не та девочка, что ты нашел на театральной площади. Короче.... Не надо говорить мне, что я гениальная или чересчур умна.... Я ведь могу обидеться. -- Ну, ладно, бог с тобой. Я не хотел тебя обидеть. Ты что? Иди на сцену. Работаем. Мне, кстати, нравятся твои новшества. Иди. Прогоним сцену после разговора Офелии с Гамлетом. Потом твою песню ещё послушаю. Если у ребят получится, то.... Но наш разговор не закончен. -- Согласна, - сказала девушка и бегом помчалась на подиум.
Осень пришла в Москву. Она прибыла вовсе не неожиданно. С яркими зонтами на улицах вечно спешивших куда-то москвичей. С яркими расцветками курток на кружащихся на каруселях и взлетающих на качелях в последние денечки перед школьными занятиями детишек. И с постоянным нудным, моросящим дождем. Шпили на высотных зданиях, и игла Останкинской телебашни тормозили черные и синие тучи, останавливали и протыкали податливые шкуры хмар, прошивали их насквозь и умывали дождем город. Люди, случайные прохожие, спешили в метро, укрыться от ливня или от этой моросящей суспензии. Эта сентябрьская взвесь захватила Москву в плен, словно корсиканец Наполеон Бонапарт, в одно прекрасное утро вошел со своей армией в сожжённую и оставленную жителями белокаменную. И еще один осенний признак города, построенного на холмах и среди озер, - улетающий на юг клин журавлей, откуда-то среди туч, подающих свой голос. Это журавлиное печальное курлыканье ещё долго отражалось от стен высотных зданий, будто бы говоря: “Осень пришла. Готовьтесь к зиме, люди”. Этим криком перелетных птиц жители города признавали, что закончилось еще одно лето. Детям хватит бегать по дворам, нужно занимать парты в школах. Людям богемы и шоу-бизнеса напоминалось, что закончились летние каникулы, начинаются напряженные дни. Вот и выпускники академии имени Гнесиных. Пять тяжелых лет было положено на алтарь учебы. Только вчера, по весне, девчата закончили учебное заведение. Летом получили дипломы и распределение по концертным залам Москвы и Подмосковья. А кто-то уехал вообще, домой, в далекие городишки огромной страны. Но все же, после окончания учебы, были те люди, которые не хотели прощаться со своей Альма матер, их как магнитом, притягивали статуи Баха и Прокофьева на входе в Академию. Осень.... Зарядил бесконечный дождь. На неровном асфальте подле двора концертного зала академии собрались обширные лужицы. Слишком аккуратные девушки обходили лужи почти до поворота, выходя на проезжую часть дороги. Кто-то ругался, проклиная дождь, кому-то было весело, и он, смеясь, форсировал лужицу, перепрыгивая с кочки на кочку, как будто перед ними бушующая горная река. А вот та девушка, словно не от мира сего, под гогот девчат и парней собравшихся у ворот, словно не замечавшая разливное море под ногами, шла напрямик, вброд. Белые туфельки на высоком каблуке несли, как сторожевые катера красивейшие ножки, чуть полноватые, но идеально сложенные, обтянутые модными колготками “Levante”. Короткая, я бы даже сказал суперкороткая белая юбочка - разлетайка, которая реагировала на любое дуновение осеннего ветерка, представляя отрез легкой материи большим дубовым листиком. С каждым порывом стараясь сорвать её с талии девушки. Девчушка шла вперед задумчиво, не обращая внимания на ветер и на лужу. Волосы у девушки не слишком длинные, но видно, отросшие за лето, свободно разлетались за спиной в такт шагам подрагивая и взлетая. Её карие, светящиеся какой-то тайной огромные глаза, были обращены к себе, внутрь. Лицо, нежное и одухотворенное, отражало работу мысли. Было видно, что девушка находилась далеко от действительности, может, прямо там, на подиуме концертного зала, неся себя в мир девятого века нашей эры, сошедшей с афиши, на рекламном щите, гласящем, что сегодня днем, в день открытия занятий в Гнесинке представляется спектакль, “рок-опера “Гамлет” по мотивам пьесы Вильяма Шекспира. Один портрет на плакате и был точной копией задумчивой девушки. Из группы приятных молодых людей отошла маленькая, хрупкая девушка и радостно приветствовала нашу героиню. -- Томочка! Тома, идем к нам. Девушка, словно очнулась от сна. Осмотрела себя, и покачав головой, глянув на промокшие туфельки, вернулась в наш грешный мир. Она улыбнулась уголками губ, легко и незаметно. -- Танечка! Здравствуй. Как дела? Как успехи? -- Да, Томочка. Всё нормально. Вот пришли на твою Офелию посмотреть. Рок-опера — это неожиданно. У тебя-то с Алексом, как дела? Лицо девушки прояснилось внутреннем светом. Она обняла подругу, совсем, так, как это было раньше, когда обе курсантки, только поступившие в академию, души не чаяли друг в друге. Они и дальше были вместе, даже когда Тамару выделил из других певиц продюсер, она замолвила словечко за подругу. Танечка вошла в сферу интересов Александра Жуковского, правда только, как эстрадная певица. Но и в эстраде Гречишная достигла не маленьких успехов, её имя прогремело по стране, её песни звучали наравне с композициями Тамары Арбузовой из каждого окна. Но Тома.... Тамара, кроме эстрадных композиций пробовала силы в рок-операх. Её волшебный голос звучал на лучших площадках страны. И вот сегодня она выходит на сцену сестер Гнесиных в облике Офелии. -- Томочка! Мы не виделись три месяца. Это так много, - девушка задохнулась от распирающих её новостей, которые прямо выплескивались из души. Она не могла сдержаться. - Я тебе должна рассказать. Я ведь вышла замуж. За Славку. Помнишь? Приходил на концерты к нам. Потом, после Шальных.... -- Помню, конечно. Постой, постой. Это который оказался композитором. Тебе песни делал. Ну, вот эту.... “В темноте вдаль несет облака ветер. Будет день для забот. Но пока вечер...”. -- Точно. Это его песня. Но это потом. Ты про себя расскажи. Я слышала, у вас романтические отношения с Александром. Правда? Расскажи, Томочка. Неужели тебе правда удалось.... -- Пойдем, Танюшка, в здание. Сейчас до спектакля осталось немного, а потом я тебе всё расскажу..., - и обняв подругу, как раньше Тамара потащила её в здание концертного зала.
Потом, после спектакля девушки вышли из концертного зала и быстро поймали такси. Тамара попросила, отвезти их до бара “Джон Булл” на Красной Пресне. На удивленный взгляд Танечки она только кивнула и мимолетом кинула: -- После.... -- А что ты, сбежала? Они же тебя искать будут. -- Да, ну, их. Хватит с них одного Гамлета. Ой, Танюша, знала бы ты, как мне это надоело. Актриса, подумаешь? Ну, какая я актриса? Певица, исполнительница джазовых композиций, да. Спасибо Саше..., Алексу за это. Попсу я ведь тоже пою. Выхожу иногда на сцену в ресторане и исполняю, - девушка на заднее сидение волги, поправила привычным движением невесомою юбку, расположив её на бедрах, как пятиконечный листок клена, и небрежно пригладила обольстительные бедра. - Сейчас приедем в “Джон булл”, а там я тебе все расскажу, - понизив голос до шепота, произнесла заговорщически Тамара. - Знаешь, за лето всего много прошло. И появление Анфисы, наше перемирие. И последующая за этим ссора. Но уже, наверное, навсегда. Она же не ожидала, что Иосиф будет эксплуатировать меня. А когда узнала о том, что он меня продал, она такой ему концерт устроила. Девушки приехали на такси до двухэтажного паба на Красной Пресне. Отпустив такси щедро расплатившись с ним, Тамара пригласила девушку внутрь питейного заведения. Проходя через холл, она кивнула швейцару, кинувшемуся открыть широкую стеклянную дверь, -- Что ты, Петрович? Я сама открою. Не надо прогибаться. Мы посидим наверху, в кабинете, пришли официанта туда. Если Алекс будет спрашивать, мы здесь. Проведя подругу по широкой лестнице наверх, она зашла в кабинет. Вскоре появился аккуратный молодой человек и молча, заискивающе склонился в поклоне. Тамара поморщилась, было видно, что она предпочитала другой вид официантов, её раздражали подобострастные взгляды половых, всем видом выпрашивающие чаевые. Но, видно, ничего не поделаешь, раз прибежал этот служитель зала, значит других не было. Тамара поманила к себе официанта и тихим голосом заказала бутылку игристого вина “Ромео и Джульетта” и много шоколада. Сев в свободную позу, тяжело вздохнула. Молча смотрела внимательно на Гречишную. Танечка тоже молчала. Она ожидала рассказа. Было видно, что девочка не привыкла к приему в ресторане, хотя и пела сколько лет именно на такой сцене. Когда принесли заказ, Тамара разлила шампанское в бокалы. Залпом осушила свой, налила другой. И только после этого с добром посмотрела на Гречишную.
-- Танечка, ты меня, наверное, будешь считать дурой. Недалекой барышней. Но погоди. Не суди раньше времени. Мне, правда было хорошо. Это знаешь, как в книжке запрещенной, но всё-таки, прочитанной. И не раз..., - поймав удивленный взгляд девочки, она поспешила объяснить. - Ты не подумай. Я ничего криминального не делаю. Это всё просто. Вот это всё, - она обвела рукой по периметру. — Это всё принадлежит Алексу. Ты ведь знаешь, что он не только продюсер, раскручивает таланты, любит джаз и молоденьких певиц. Вообще он горит от рока. Рок-оперы — это его слабость. Но, может ты не знаешь, что он бандит. Безжалостный и холодный бандит. У него своя группировка.... Но я не знала. Точнее знала, что он связан с криминалом, но не придавала этому значения. Я, как была маленькой девчонкой, так и оставалась такой же девочкой - припевочкой. Он сыграл на моих нерастраченных чувствах. Он был опытный в делах обольщения. Знал, чем купить таких слабых и неопытных девчонок, какой я была тогда. Но это всё так. Просто накипело. А вообще, я была счастлива. Я и сейчас счастливая. Он же всё сделал для этого, - Тамара запустила руки в гриву волос. Налила бокал игристого вина, не забыв про подругу. Потом, поиграв пустой бутылкой, будто удивившись, куда делось вино из емкости. Приподнявшись с лавки, девушка нажала на кнопку вызова официанта. Подобострастный половой появился, как призрак из-за плотной шторы, прикрывающей вход, так же, молча, он ухватил тару и исчез, испарился в лабиринте паба. -- Томочка, может, хватит уже? -- Брось, Танюша. Сухое вино. Хотя я бы коньячка выпила бы сейчас. Но нельзя. Алекс наотрез запрещает. Слишком свежа память о наших звездах, которые спились. -- Ой, Томочка. Извини, но я, смотря на тебя, думаю..., ты уже близка к этому. -- Перестань, Танюша. Я не злоупотребляю. Просто вспомнилось, так накатило. Думаешь, легко всё в душе держать, - она быстро избавилась от фольги с бутылки с игристым напитком, которую принес официант. Разлила искристый в свете ламп напиток. - Ты же знаешь, я никому не жалуюсь. Да, что я говорю? - Татьяна заметила, что язык у Томочки начал немного заплетаться. Так, бывало, девочка не то, что не злоупотребляла напитками, она почти вообще не пила, а это нужно для бравады, либо, как она сама призналась, чтобы снять тормоза. - Да, Таня. Мне трудно что-либо говорить. Я ведь никогда никому. Ну, ты знаешь.... Да, Алекс.... Девушка замолчала на некоторое время, Таня подумала, что всё, девушку развезло. Нет, Тома смотрела перед собой совершенно трезвыми и осмысленными глазами, потом перекинула взгляд на собеседницу и начала повествование тихим мелодичным голосом. -- Помнишь, мы начали репетировать Гамлета. Тогда я такая счастливая была. Ну, конечно, за столько времени, что-то стоящее. У меня душа была на седьмом месте. Тогда, после репетиции я долго бродила по Арбату. Я заметила, плохо мне, либо хорошо, появляется потребность гулять по Арбату, по тем местам, где ходили тогда с Жекой. Бродила и вспоминала. Ты прости меня, Танюша. Что я украла его у тебя. -- Перестань, Тома. Я ведь понимаю, он к тебе приходил. Всё равно ничего бы из этой любви не получилось. --Ладно, забудем. Ты, Томочка, права. С Жекой было бы хорошо дружить, но он далеко и, я думаю, не вернется. В общем я гуляла долго. Постояла у стены Цоя, вспоминала его песни, хотя при жизни Виктора его песнями особо не увлекалась. Несколько раз гордо прошлась мимо нашего клуба. “Шестнадцать тонн” процветает, правда Иосифа, там не видела. Потом потусовалась у художников на Арбате 16. Мне нравится, как они рисуют, от искренних чувств попозировала. В общем домой пришла поздно. Тетя Лариса встретила загадочно, прижав палец к губам кивнула в сторону комнаты....
️
Опусы и рассказы
:Михаил Сборщик
Зыбкие ступени счастья
Глава 6.1: “Красная королева”-- Зачем? Мы и так видим, что все погибнут. Видим, что она, моя Офелия погибает от рук убийц. От тех людей, которые не хотели смерти Гамлету, но хотели ему сделать больно. Уничтожить морально. По сути, это им удалось. Кто-то говорит, что моя героиня покончила с собой. Упала в воду. Единственное верное решение в то время, во времена безоговорочного мракобесия и всеобщего религиозного верования. Она отдалась Гамлету, а он относился к ней, так, будто она была портовой девкой. Другие говорят — это был несчастный случай.... Вспомни, как говорит Гертруда:
-- Мне невмоготу.... Она старалась по ветвям развесить свои венки; коварный сук сломался, и травы и она сама упали в рыдающий поток. Ее одежды, раскинувшись, несли ее, как нимфу; она меж тем обрывки песен пела, как если бы не чуяла беды или была созданием, рожденным в стихии вод; так длиться не могло, и одеянья, тяжело упившись, несчастную от звуков увлекли в трясину смерти.
-- Это ли не говорит о том, что она просто не ожидала ничего. Я знаю. Про Офелию можно говорить всякое. Но, подумай, что это за текст.
Он больше не вернется.
Он умер, — сердце не бьется…
Он больше не придет!
Украшен он сединой
Был — снегов белей.
В могиле он, под землей;
Не надо плакать над ней:
Боже, душу его упокой!
-- Я понимаю, что она поет про отца, но почему такими словами. Что, она совсем не любит Гамлета. Ни страсти, ни любви, ни желания не слышно. Холодная русалка, морская наяда. А что? Попробуй пробудится хорошей девушкой, когда тебя, сначала впустили в опочивальню, потом соблазнили, лишили свободы, и желания сопротивляться, положили на кровать, забрали невинность..., а потом с холодом и презрением сказали: “Я не любил тебя!”. Ну, что ж. Это ли не причина лишиться рассудка.
А вообще-то мы написали некоторые строки.... Послушай. Может пойдет. Мы же, всё-таки рок-оперу играем....
Играет громкая музыка. Она будто нам говорит о том, что Офелия сошла с ума. И сама девушка появляется из ворот замка и направляется к речке, опоясывающей дворец. Она поет песенки не совместимы с её настроением. В воздухе чувствуется запах розмарина и жимолости. Офелия слышит желанный голос Гамлета, своей любви:
-- Офелия - ты странность в этом мире....
-- О, да, я здесь! Офелия.... И, что же....
Мне больно слышать голос твой и имя,
Когда мой мир разрушен. Вам негоже...,
В миг даже звать меня. Какая жалость -
Ведь я люблю! Я вас люблю безумно....
Но вы позволили, то ваша шалость,
На бой призвать Лаэрта.... Беспробудно....
В чем провинился он? Скажи мне слово.
Я буду верить, буду знать, хотя бы....
Иначе смерть разбудит нас сурово.
Ну, что молчишь?..
...В реке не видно ряби....
-- И что? Ты это хочешь петь? Томочка, ты гениальна! По фигу нам, что Шекспир писал о девятом веке нашей эры, о походе на викингов.
-- А что? Ты посмотри в энциклопедии в каком веке появились шпаги. Там написано, они появились в Испании, заметь, не в Дании, в пятнадцатом веке. А пушки, что фигурируют у нас в рок-опере появились вообще в четырнадцатом веке. Наверное, тогда и изобрели порох....
-- Ох, и умная ты, Тома, девочка. Где сейчас таких делают? Порох изобрели Китайцы в медицинских целях в девятом веке. А в военных целях начали использовать в десятом, в девятьсот девятом году нашей эры, если мне не отшибло память. Уж это я знаю.
-- Ну, конечно, это ты знаешь. Сам сколько оружия перетаскал?
-- Ты это на что намекаешь?
-- Не на что. Я вообще не намекаю, - потупив взгляд, тихо произнесла девочка. Потом, не много помолчав, улыбнулась и подошла к продюсеру и режиссеру ближе, и не обращая внимания на остальных членов труппы, заглядывая в глаза мужчине, тихо, в полголоса сказала. - Алекс! Я не знаю, что со мной? Я помню твои ласковые, волшебные руки. Тогда, когда меня везли к Ларисе Алексеевне. Ты думаешь, я ничего не помню. Больная была? Первое время я избегала тебя. Лишь ты приходил, я убегала, чтоб ты не видел, на улицу. Слава богу я еще не знала Москвы. Мне всё было вы новинку. И Арбат, и переулки, по которым можно ходить ни день, ни два. Как говорил Окуджава: “ Арбатского романса знакомое шитьё,
К прогулкам в одиночестве пристрастье,
Из чашки, запотевшей счастливое питьё,
И женщины, рассеянное “здрасьте” ...”.
Я тоже любила гулять переулочками Арбата. Любила, да. Но вот уже прошло четыре года. Я же не та девочка, что ты нашел на театральной площади. Короче.... Не надо говорить мне, что я гениальная или чересчур умна.... Я ведь могу обидеться.
-- Ну, ладно, бог с тобой. Я не хотел тебя обидеть. Ты что? Иди на сцену. Работаем. Мне, кстати, нравятся твои новшества. Иди. Прогоним сцену после разговора Офелии с Гамлетом. Потом твою песню ещё послушаю. Если у ребят получится, то.... Но наш разговор не закончен.
-- Согласна, - сказала девушка и бегом помчалась на подиум.
Осень пришла в Москву. Она прибыла вовсе не неожиданно. С яркими зонтами на улицах вечно спешивших куда-то москвичей. С яркими расцветками курток на кружащихся на каруселях и взлетающих на качелях в последние денечки перед школьными занятиями детишек. И с постоянным нудным, моросящим дождем. Шпили на высотных зданиях, и игла Останкинской телебашни тормозили черные и синие тучи, останавливали и протыкали податливые шкуры хмар, прошивали их насквозь и умывали дождем город. Люди, случайные прохожие, спешили в метро, укрыться от ливня или от этой моросящей суспензии. Эта сентябрьская взвесь захватила Москву в плен, словно корсиканец Наполеон Бонапарт, в одно прекрасное утро вошел со своей армией в сожжённую и оставленную жителями белокаменную.
И еще один осенний признак города, построенного на холмах и среди озер, - улетающий на юг клин журавлей, откуда-то среди туч, подающих свой голос. Это журавлиное печальное курлыканье ещё долго отражалось от стен высотных зданий, будто бы говоря: “Осень пришла. Готовьтесь к зиме, люди”. Этим криком перелетных птиц жители города признавали, что закончилось еще одно лето. Детям хватит бегать по дворам, нужно занимать парты в школах. Людям богемы и шоу-бизнеса напоминалось, что закончились летние каникулы, начинаются напряженные дни.
Вот и выпускники академии имени Гнесиных. Пять тяжелых лет было положено на алтарь учебы. Только вчера, по весне, девчата закончили учебное заведение. Летом получили дипломы и распределение по концертным залам Москвы и Подмосковья. А кто-то уехал вообще, домой, в далекие городишки огромной страны. Но все же, после окончания учебы, были те люди, которые не хотели прощаться со своей Альма матер, их как магнитом, притягивали статуи Баха и Прокофьева на входе в Академию.
Осень.... Зарядил бесконечный дождь. На неровном асфальте подле двора концертного зала академии собрались обширные лужицы. Слишком аккуратные девушки обходили лужи почти до поворота, выходя на проезжую часть дороги. Кто-то ругался, проклиная дождь, кому-то было весело, и он, смеясь, форсировал лужицу, перепрыгивая с кочки на кочку, как будто перед ними бушующая горная река. А вот та девушка, словно не от мира сего, под гогот девчат и парней собравшихся у ворот, словно не замечавшая разливное море под ногами, шла напрямик, вброд. Белые туфельки на высоком каблуке несли, как сторожевые катера красивейшие ножки, чуть полноватые, но идеально сложенные, обтянутые модными колготками “Levante”. Короткая, я бы даже сказал суперкороткая белая юбочка - разлетайка, которая реагировала на любое дуновение осеннего ветерка, представляя отрез легкой материи большим дубовым листиком. С каждым порывом стараясь сорвать её с талии девушки. Девчушка шла вперед задумчиво, не обращая внимания на ветер и на лужу. Волосы у девушки не слишком длинные, но видно, отросшие за лето, свободно разлетались за спиной в такт шагам подрагивая и взлетая. Её карие, светящиеся какой-то тайной огромные глаза, были обращены к себе, внутрь. Лицо, нежное и одухотворенное, отражало работу мысли. Было видно, что девушка находилась далеко от действительности, может, прямо там, на подиуме концертного зала, неся себя в мир девятого века нашей эры, сошедшей с афиши, на рекламном щите, гласящем, что сегодня днем, в день открытия занятий в Гнесинке представляется спектакль, “рок-опера “Гамлет” по мотивам пьесы Вильяма Шекспира. Один портрет на плакате и был точной копией задумчивой девушки.
Из группы приятных молодых людей отошла маленькая, хрупкая девушка и радостно приветствовала нашу героиню.
-- Томочка! Тома, идем к нам.
Девушка, словно очнулась от сна. Осмотрела себя, и покачав головой, глянув на промокшие туфельки, вернулась в наш грешный мир. Она улыбнулась уголками губ, легко и незаметно.
-- Танечка! Здравствуй. Как дела? Как успехи?
-- Да, Томочка. Всё нормально. Вот пришли на твою Офелию посмотреть. Рок-опера — это неожиданно. У тебя-то с Алексом, как дела?
Лицо девушки прояснилось внутреннем светом. Она обняла подругу, совсем, так, как это было раньше, когда обе курсантки, только поступившие в академию, души не чаяли друг в друге. Они и дальше были вместе, даже когда Тамару выделил из других певиц продюсер, она замолвила словечко за подругу. Танечка вошла в сферу интересов Александра Жуковского, правда только, как эстрадная певица. Но и в эстраде Гречишная достигла не маленьких успехов, её имя прогремело по стране, её песни звучали наравне с композициями Тамары Арбузовой из каждого окна. Но Тома.... Тамара, кроме эстрадных композиций пробовала силы в рок-операх. Её волшебный голос звучал на лучших площадках страны. И вот сегодня она выходит на сцену сестер Гнесиных в облике Офелии.
-- Томочка! Мы не виделись три месяца. Это так много, - девушка задохнулась от распирающих её новостей, которые прямо выплескивались из души. Она не могла сдержаться. - Я тебе должна рассказать. Я ведь вышла замуж. За Славку. Помнишь? Приходил на концерты к нам. Потом, после Шальных....
-- Помню, конечно. Постой, постой. Это который оказался композитором. Тебе песни делал. Ну, вот эту.... “В темноте вдаль несет облака ветер. Будет день для забот. Но пока вечер...”.
-- Точно. Это его песня. Но это потом. Ты про себя расскажи. Я слышала, у вас романтические отношения с Александром. Правда? Расскажи, Томочка. Неужели тебе правда удалось....
-- Пойдем, Танюшка, в здание. Сейчас до спектакля осталось немного, а потом я тебе всё расскажу..., - и обняв подругу, как раньше Тамара потащила её в здание концертного зала.
-- После....
-- А что ты, сбежала? Они же тебя искать будут.
-- Да, ну, их. Хватит с них одного Гамлета. Ой, Танюша, знала бы ты, как мне это надоело. Актриса, подумаешь? Ну, какая я актриса? Певица, исполнительница джазовых композиций, да. Спасибо Саше..., Алексу за это. Попсу я ведь тоже пою. Выхожу иногда на сцену в ресторане и исполняю, - девушка на заднее сидение волги, поправила привычным движением невесомою юбку, расположив её на бедрах, как пятиконечный листок клена, и небрежно пригладила обольстительные бедра. - Сейчас приедем в “Джон булл”, а там я тебе все расскажу, - понизив голос до шепота, произнесла заговорщически Тамара. - Знаешь, за лето всего много прошло. И появление Анфисы, наше перемирие. И последующая за этим ссора. Но уже, наверное, навсегда. Она же не ожидала, что Иосиф будет эксплуатировать меня. А когда узнала о том, что он меня продал, она такой ему концерт устроила.
Девушки приехали на такси до двухэтажного паба на Красной Пресне. Отпустив такси щедро расплатившись с ним, Тамара пригласила девушку внутрь питейного заведения. Проходя через холл, она кивнула швейцару, кинувшемуся открыть широкую стеклянную дверь,
-- Что ты, Петрович? Я сама открою. Не надо прогибаться. Мы посидим наверху, в кабинете, пришли официанта туда. Если Алекс будет спрашивать, мы здесь.
Проведя подругу по широкой лестнице наверх, она зашла в кабинет. Вскоре появился аккуратный молодой человек и молча, заискивающе склонился в поклоне. Тамара поморщилась, было видно, что она предпочитала другой вид официантов, её раздражали подобострастные взгляды половых, всем видом выпрашивающие чаевые. Но, видно, ничего не поделаешь, раз прибежал этот служитель зала, значит других не было.
Тамара поманила к себе официанта и тихим голосом заказала бутылку игристого вина “Ромео и Джульетта” и много шоколада. Сев в свободную позу, тяжело вздохнула. Молча смотрела внимательно на Гречишную. Танечка тоже молчала. Она ожидала рассказа. Было видно, что девочка не привыкла к приему в ресторане, хотя и пела сколько лет именно на такой сцене.
Когда принесли заказ, Тамара разлила шампанское в бокалы. Залпом осушила свой, налила другой. И только после этого с добром посмотрела на Гречишную.
-- Томочка, может, хватит уже?
-- Брось, Танюша. Сухое вино. Хотя я бы коньячка выпила бы сейчас. Но нельзя. Алекс наотрез запрещает. Слишком свежа память о наших звездах, которые спились.
-- Ой, Томочка. Извини, но я, смотря на тебя, думаю..., ты уже близка к этому.
-- Перестань, Танюша. Я не злоупотребляю. Просто вспомнилось, так накатило. Думаешь, легко всё в душе держать, - она быстро избавилась от фольги с бутылки с игристым напитком, которую принес официант. Разлила искристый в свете ламп напиток. - Ты же знаешь, я никому не жалуюсь. Да, что я говорю? - Татьяна заметила, что язык у Томочки начал немного заплетаться. Так, бывало, девочка не то, что не злоупотребляла напитками, она почти вообще не пила, а это нужно для бравады, либо, как она сама призналась, чтобы снять тормоза. - Да, Таня. Мне трудно что-либо говорить. Я ведь никогда никому. Ну, ты знаешь.... Да, Алекс....
Девушка замолчала на некоторое время, Таня подумала, что всё, девушку развезло. Нет, Тома смотрела перед собой совершенно трезвыми и осмысленными глазами, потом перекинула взгляд на собеседницу и начала повествование тихим мелодичным голосом.
-- Помнишь, мы начали репетировать Гамлета. Тогда я такая счастливая была. Ну, конечно, за столько времени, что-то стоящее. У меня душа была на седьмом месте. Тогда, после репетиции я долго бродила по Арбату. Я заметила, плохо мне, либо хорошо, появляется потребность гулять по Арбату, по тем местам, где ходили тогда с Жекой. Бродила и вспоминала. Ты прости меня, Танюша. Что я украла его у тебя.
-- Перестань, Тома. Я ведь понимаю, он к тебе приходил. Всё равно ничего бы из этой любви не получилось.
--Ладно, забудем. Ты, Томочка, права. С Жекой было бы хорошо дружить, но он далеко и, я думаю, не вернется. В общем я гуляла долго. Постояла у стены Цоя, вспоминала его песни, хотя при жизни Виктора его песнями особо не увлекалась. Несколько раз гордо прошлась мимо нашего клуба. “Шестнадцать тонн” процветает, правда Иосифа, там не видела. Потом потусовалась у художников на Арбате 16. Мне нравится, как они рисуют, от искренних чувств попозировала. В общем домой пришла поздно. Тетя Лариса встретила загадочно, прижав палец к губам кивнула в сторону комнаты....
Продолжение - Главы 6 - следует...
#МихаилСборщик_опусыИрассказы