Ну чё там мать твоя?

Замуж вышла или всё болтается?
Анна Елизарова
Её корёжило от одного моего вида. Даже затылком я могла почувствовать взгляд Нины Лаврентьевны, моей классной руководительницы - она до того меня ненавидела, что взгляд её становился осязаемым и я спотыкалась на ровном месте. Попав к ней в класс после началки, я была обречена стать для неё самой нелюбимой ученицей, даже если бы получала одни пятёрки, была первой пионеркой школы и занимала призовые места на всех олимпиадах страны. Мои оценки по её предмету были вполне ожидаемыми - как бы я ни старалась, по русскому и литературе у меня стояли неизменные тройки, изредка разбавленные двойками и четвёрками, и ещё реже, когда Нине Лаврентьевне просто некуда было деваться, она ставила мне пять. Всё дело в том, что моя мама была для Нины Лаврентьевны давним врагом.
— Маслякова, разве не ты вчера была дежурной? - холодно обращалась она ко мне в начале первого урока и я видела, как её зрачки, спрятанные за очками в роговой оправе, сужаются от закипающей злости.
— Я...
У меня начинается лёгкая паника. Я понимаю, что сейчас меня будут ругать за неизвестную провинность. Я смотрю на учителя, я на первой парте, а она надо мной - монументальная, грозная женщина, невзлюбившая меня с первого дня. Очки у Нины Лаврентьевны огромные, на половину непропорционально мелкого лица, и будь она постройнее, то походила бы на стрекозу. Однако Нина Лаврентьевна обладала до то мощной кормой, что другого прозвища, нежели "Груша", было сложно для неё придумать. Так, собственно, её и звали за глаза старшеклассники, да и мы иногда... Только представьте: лицо маленькое, с тонкими чертами, обрамлённое кудряшками волос, далее узкие плечи, невыразительная грудь, отсутствие выпирающего живота, как у толстух... а потом зад. Задище. А точнее бёдра, выступающие по бокам резко, как два крыла самолёта.
— Цветы почему не полила? Земля сухая.
— Так сегодня же не пятница. Цветы по пятницам... - отвечаю я, съёживаясь и пытаясь незаметно отодрать от стула колготки, которые ниткой зацепились за треснутый край.
— А земля сухая, ты должна была проверить! Не соображаешь что ли, что раз на улице тепло, то цветы засыхают быстрее?
— Почему вы всегда только с меня спрашиваете? Вообще-то я не одна дежурила, а с Павле...
— Нина Лаврентьевна, это я не доглядел, простите нас! Я сейчас же полью! - подорвался от своего места Павленко.
— Сядь! - не глядя, рявкнула на него учительница. и начала глубже дышать в мою сторону: - А ты не смей перекладывать свою вину на других! Вся в мать свою хитросделанную! - отчеканила Нина Лаврентьевна и стала возвращаться к своему столу. Стоя ко мне уже спиной и беря в руки тетради, она спросила небрежно: - Чё там она, кстати? Когда папку тебе нового найдёт? Сама-то воспитывать ребёнка не умеет, может хоть мужик бы за тебя взялся.
Мой ответ ей не требовался - достаточно было того унижения, которое она мне причинила, и моих опущенных глаз, и моих щёк, пошедших красными пятнами. Довольная Нина Лаврентьевна начинала урок:
— Егорова! Раздай, пожалуйста, тетради, безобразно написали прошлый диктант, а ты, Павленко, собери те, что вы принесли.
Если я рассказывала наизусть стихотворение, а рассказывала я его всегда идеально, с выразительной расстановкой, Нина Лаврентьевна превращала свои губы в тонкую нить и рисовала небрежную пятёрку в журнале. Но она не могла отпустить меня с победой - спесь должна быть сбита с меня! Поэтому Нина Лаврентьевна, не стесняясь остальных учеников, говорила, презрительно щурясь:
— Позвездиться любишь, да, Маслякова? Доморощенная мамина актриса? Твоя мать фантазировала на тему актёрства, когда нам было лет по тринадцать. Наглой была, по головам любила ходить... Хорошо, что жизнь всё расставила по своим местам. Трудно ей, небось, растить тебя одной? Смотри, не пойди по её дорожкам, а то я уже вижу в тебе потенциал. И вы, дети, будьте осторожней с Масляковой - такие друзья опасны.
К досаде Нины Лаврентьевны, у меня были прекрасные отношения с одноклассниками. Я была председателем пионерского отряда нашего шестого "Б". Частенько на её выпады ребята фыркали во время перемен.
— И чего к тебе Груша так пристала? Каждый раз маму твою приплетает, надоела уже, - шептались девчонки, стоя в кругу.
— Это зависть, ребят! Вы Ольгину мать видели? Красотка! Натуральная блондинка! Стройная, как лань! Вот наша классная и завидует, саму-то вон как раздуло.
— Оль, а ты спроси у матери что у них за отношения были? Чего наша Груша так взъелась?
— Нет, девочки, я жаловаться не буду. Это низко. У меня язык не повернётся.
— Можно подумать, поведение Нины Лаврентьевны продиктовано высокими моральными принципами! Да ты просто так спроси дружили ли они в детстве, почему рассорились... Интересно ведь!
Маме было некогда замечать мои проблемы. Нет, она меня любила, только мы очень редко проводили время вдвоём - у неё была ответственная работа, начальник цеха водоснабжения. Ухаживала она за собой по последним пискам моды: всегда при укладке, маникюре, с густо накрашенными ресницами, которые стояли у неё веером и напоминали мне паучьи лапки. То, как мама наносила тушь на ресницы, всегда завораживало: поплевала на твёрдый брусок туши, потом раз-два, раз-два... разделила слипшиеся реснички иголкой... подождала, пока высохнет, и наносила второй слой, а, если надо, и третий. Когда я сама стала девушкой, то поняла, почему мама выглядела так ярко - она усиленно старалась найти мужчину. К сожалению, мужчины в нашей семье не задерживались и я помню лишь парочку ухажёров, продержавшихся настолько, что успели отложиться у меня в памяти. Просто у мамы была высокая планка и завышенные требования к избраннику, а с течением времени подходящих кандидатур становилось всё меньше и меньше, и иногда мама вздыхала, что была бы не прочь возобновить отношения с тем-то и тем-то, да их уже успели "прикарманить" более невзыскательные женщины.
Утром мы собирались по делам вместе. Я решилась задать маме вопрос прямо в ванной - мы чистили зубы вдвоём. Бигуди на маминой чёлке интенсивно подпрыгивали, она смотрела прямо на себя - критично и в то же время не без самолюбования.
— Мам... А вы с Ниной Лаврентьевной дружили в детстве? Просто вы как враги с ней при встречах и на родительских собраниях не здороваетесь...
Она сплюнула пену от пасты в раковину.
— С твоим классруком?
— Угу.
— Да, мы были подругами. Лучшими подругами.
— И что между вами случилось?
— Парня не поделили. А почему ты интересуешься? Она что - пристаёт к тебе? Говорит что-то?
— Нет! Кхе-кхе!
Я так быстро выдохнула "нет", что подавилась зубной пастой.
Мама прополоскала рот и я последовала её примеру.
— Да, пробежала между нами чёрная кошка... А Нинка всегда была такой завистливой... Но я же не виновата, что мальчики обращали внимание на меня, а не на неё? Разве я виновата, что она всегда была невзрачной и в этих уродливых очках?
— А что за парень? Ну, которого ты у неё отбила.
— Я никого не отбивала. Он сам меня добивался, а на Нину... хм, Лаврентьевну твою и смотреть боялся. А она от него кипятком пис... хм, ты маленькая ещё, чтобы слышать подобные вещи.
Мама похлопала себя по щекам, поводила перед зеркалом губами (и что она там всё рассматривала?) и с довольным видом ушла на кухню, чтобы грохнуть на плиту чайник.
— Так кто же был тот парень, мам?
Мама посмотрела на меня и грустно улыбнулась:
— Твой отец. Хм... Да, дочка, вот такие дела. Ты его, бедняжка, и не помнишь. Представляю, как злорадствовала эта Нина Лаврентьевна, когда он погиб!
В зале стояла папина фотография. Когда утром я завязывала себе перед трюмо банты, то всегда видела её боковым зрением, но не фокусировалась, не обращала внимания... так... подходила иногда, чтобы полюбоваться его красивым волевым лицом и прямым, открытым взглядом. Взгляд у папы был железным, мужественным, бесстрашным. Это был идеал мужчины - так мне хотелось думать. Вот если бы папка был жив, то ни одна сволочь не посмела бы меня обидеть - и это мне хотелось думать тоже. И мама была бы мягче, не тащила весь груз жизни на себе. Его не стало, когда мне исполнилось три года и всё, что мне от него осталось - это черты лица, память матери и отчество "Матвеевна". Ольга Матвеевна. Дочь Матвея. Продолжение своего отца.
Нина Лаврентьевна считала своим святым долгом перечеркнуть и обнулить все мои старания. Я знала, что у неё есть муж, двое детей, с виду обычная семья и невозможно понять почему она никак не могла успокоиться на мой счёт. Она считала меня несносной выскочкой, отродьем моей матери, моей "подлой, неизвестно что строящей из себя матери" (как она говорила), а выскочек необходимо ставить на место. Не стал исключением и итоговый классный час по окончании первого полугодия. На нём я, как председатель нашего пионерского отряда шестого "Б" класса, толкала воодушевлённую речь о том, что сделано и что планируется сделать в общественной жизни класса и по учёбе.
Когда я закончила говорить, то осталась стоять перед классом, тяжело дыша от волнения и вдохновения, а ребята смотрели на меня, и в их глазах я видела гордость за самих себя и за друг друга, и готовность стать ещё лучше, прыгнуть ещё выше... Ведь мы действительно были молодцы и мне приятно было осознавать, что это именно я подталкивала и шевелила их, направляла, давала стимул... Но тут раздался ленивый голос нашей классной дамы:
— Садись, Маслякова. Хороший доклад. В общественной жизни к тебе придраться не к чему... А скажи-ка, чё там мать твоя? Замуж вышла, наконец, или всё болтается?
Она знала, что я не пойду жаловаться, знала, что за меня некому заступиться. На классные часы и уроки русского я продолжала ходить, как на эшафот. День за днём, год за годом... И так, пока мне не исполнилось пятнадцать. К тому времени Нина Лаврентьевна попрекала меня не только матерью, но и моими изъянами.
— У тебя, Маслякова, ноги кривые, не позорь наш класс настолько короткой формой! Мать тебя по своему подобию что ли лепит? Вертихвосткам в моём классе не место! Ты зубрила, Маслякова, а кроме зубрёжки в твоей голове ничего нет! Ты! Ты! ТЫ!..
И тут я впервые огрызнулась:
— А ты что орёшь на меня? Ты кто такая здесь?!
— Что-о-о-о??? К учителю на "ты"?! Да как ты смеешь?! Совсем охамела? Вся в мать!
— А я здесь учителя не вижу, а вижу только злобное, недостойное звания педагога существо, которое привыкло обижать более слабых. Но я выросла и больше не позволю вам... то есть тебе меня оскорблять.
Нина Лаврентьевна взвизгнула, как от укуса пчелы. Её шаги до двери были до того интенсивными, что массивные бёдра заколыхались вверх-вниз, их бросало как лодки при шторме.
— В кабинет директора! Живо!
Она эмоционально рассказала директору о моём выпаде, но ни слова не проронила о том, что меня сподвигло на подобный проступок.
— Недостойна звания комсомолки! Требую исключить!..
— Сядьте, пожалуйста. А вы, любезная ученица... Как вас зовут?
— Маслякова, - бесстрашно ответила я.
— Я имел ввиду имя?
— Ольга.
— Так, так... Ну расскажите мне, Оленька, что случилось? Ваша версия?
И я рассказала директору всё, начиная с пятого класса. И сказала, что он может опросить остальных учеников - они подтвердят, что Нина Лаврентьевна цеплялась ко мне ни за что и обесценивала мои труды. И в журнал посоветовала заглянуть - там у меня одни пятёрки, кроме русского и литературы, и я даже готова к немедленному экзамену у другого учителя, чтобы доказать свои знания прямо здесь.
Директор не стал выносить сор из избы. Весь разговор остался у него в кабинете. Я осталась в своём классе, а Нина Лаврентьевна продолжила преподавать. С тех пор она ни разу не посмотрела мне в глаза и не сделала ни одного замечания. Оценки тоже чудесным образом исправились на "4" и "5". Я выпустилась, поступила в институт... Мне не забыть Нину Лаврентьевну - она на всю жизнь оставила в моей душе болезненную рану. Не хочу знать как она живёт, не могу ходить на встречи выпускников и видеть её. Память о ней - это рубец. Школьный, несправедливый рубец. А мама так ничего и не узнала.
Все рассказы автора здесь > #АннаЕлизарова_опусы
Канал автора на дзен: Пойдем со мной
©️Анна Елизарова https://dzen.ru/idizamnoy?share_to=link