Воспоминашки (часть 2)

С середины 70-х работал я вместе с одним фронтовиком. Спрашиваю – «Васильич, за что орден Славы»?
-«А-а-а-а, вси втикалы и я втикав». Недавно нашёл его наградной. Оказывается, в боях за венгерский город, он один пошёл на немецкий пулемёт, гранатами уничтожил его расчёт, чем и обеспечил продвижение своей роты вперёд. Прости, Василич, нас дураков. Мы думали, что вы вечны. Кажется, молодёжь сейчас повторяет наши ошибки.
Для них – мои ВОСПОМИНАШКИ.
P.S. не судите строго, если кто-то помнит не так или больше…
Край отстраивался и через 10 и через 20 лет. Потолки повыше, окна пошире, пол из досок. В 60-х появились первые кирпичные дома. Под их фундаменты копали камень в Каминном ярку, оттуда же брали камень и на строительство Промкомбината. ( на восточном склоне оврага до сих пор виден большой выход светло-серого камня). Крыли железом, шифером и тяжелой песчано-цементной черепицей. А вот бумажный просмоленный шифер местного производства использовали в основном на крышах сараев и хозяйственных построек. Примерно со второй половины 50-х гг. хлынула волна переселенцев из хутора Красные Дачи. Почти все они пускали корни на Сагуновском краю и Хвостовке. Отдельно поставили три дома – их сразу окрестили Камышевкой – по фамилии хозяев. Половину затрат на строительство компенсировало государство. Почти напротив моего дома , СельПО построило небольшой ларек-магазинчик. Торговали необходимым - в том числе и керосином. А в 1965 г. мать купила там банку консервированных персиков из Болгарии. Вот был праздник! Рядом построили начальную школу. Причём в одном помещении занимались 1 и 3 классы, а в другом – 2 и 4. А вела урок одна учительница сразу на два класса. В 1964 г. эту школу закрыли, и через несколько лет сломали совсем. В эти же годы построили большой магазин, а старый ларек ещё долго выполнял функции склада. В 1980г. было закончено строительство последнего нового дома в истории Сагуновского края за советский период. Прошло больше десятилетия, прежде чем ещё две семьи справили новоселье в новых домах. Один (деревянный, бывший колхозный) просто перевезли из района МТФ, а второй, каменный, двухэтажный поставили почти напротив Галкиной улочки. Всё!!! На этом строительство жилья и закончилось. С тех пор многие подворья переходят из рук в руки по два, а то и по три раза. Люди покупают старые хаты буквально за копейки, так же потом перепродают, уезжают, - зачастую, даже соседи не успевают запомнить их фамилии. Дома, на постройку которых было положено полжизни, никому не нужны даже по стоимости мобильного телефона.
Но, конечно, наша печка – это святое! Она и накормит, и обогреет, и спать уложит, и вылечит, и вынянчит. Рассказывал один дед с Набережной. Говорит: - «Ище до свиту выйду на Кошелёву гору и смотрю – самые первые дымы поднимаются на Сагуновском Краю – вот там значит и хозяева, не лодыри. Раньше соседи запросто бегали друг к другу «за угольком». Очень долго держался жар в таком очаге без поддувала. Неповторимый вкус у топлёного молока с коричневой коркой сверху глиняного горшка. Можно было немного подхулиганить – проколоть её соломинкой и пить вволю, а матери, зная такое дело, притворно удивлялись - « Куда же делось молоко»?
На любительском уровне я немного интересовался «печным» ремеслом. Бегло просмотрел несколько книг по теме. Только наша печь давала весь комплекс услуг. Рядом с большой печкой делали кухонную плиту, которая, в свою очередь, обогревала лежанку и отопительный щиток, и при этом оба дымохода выходили в общую трубу. Свод самого очага печи, выкладывался толщиной в полкирпича, а сверху его выравнивали – это плюс ещё четверть, да по бокам свода получались пазухи, которые засыпали песком. И всё это прогревалось и очень долго держало тепло. Сверху, на печи было излюбленное место в хате для старых, и малых, и хворых.
Пару послевоенных лет на месте стандартной чугунной плиты у моих родителей лежал танковый люк, размером 40/60 см. и толщиной 45 мм. Он и сейчас востребован и работает наковаленкой. Наши отопительные щитки делали тонкостенными, т.е. – в четверть кирпича, что довольно редко встречается севернее. На фасаде большой печки оставляли небольшую нишу - «печурку», там всегда под рукой, хранили спички, огрызки свечей и т.д. Очаг, как правило, находился на уровне пояса, так было удобно управляться с «чавунамы», кастрюлями и горшками. В закутке за печкой хранились несколько разного размера «рогачей» и обязательная кочерга. Сам очаг прикрывался железной «заслинкой». Перед ней находился «прыпичек», то есть место, хоть и свободное от жара и огня, но всё же необходимое и полезное. Пространство от прыпичка до доливки, естественно, называли «пидпрыпичком». Как правило здесь ставили одну или две хозяйственные полки. В одном доме довелось увидеть фундамент печи и пыдпрыпичек, сделанные из ровно обработанных брусков мела. Пока печь не эксплуатировалась, хорошая хозяйка прикрывала всё занавесочкой. Печь была всеядной, лишь бы растопить. Затем шли в ход подсолнечные будылья, хворост, солома, но, конечно, основным топливом был «гний» - брикеты из сушённого коровьего навоза. Они позволяли иметь необходимое количество жара в печи, без сильного открытого огня. Технология их приготовления была следующей – в специальные станки-рамки, размером примерно 20/30/8 см ногами утрамбовывали мокрый навоз, а затем выкладывали рядами, как песочные куличики из формочек. Как только брикеты подсыхали и начинали держать форму, их переворачивали, потом ставили цепочкой на ребро, через недельку складывали домиком по пять штук и, наконец, для окончательного проветривания собирали из них большие конуса. Конечно, к осени прятали под крышу. С появлением на Краю больших овцеводческих ферм, «гний» стали там резать лопатой, сушили, потом перевозили домой.
Подавляющее большинство коренных жителей Сагуновского Края имело «уличные» фамилии. Именно так, никак не путать с прозвищами. Они были для внутреннего пользования – за пределами улицы их могли уже и не знать. Было даже так, что первоклашки называли учителю свою «уличную» фамилию. Причём явление это имеет обширную географию. Вторые фамилии существуют и у казаков на Дону, и севернее – в сёлах Липецкой области. Поскольку улица наша «балакала» на суржике, русские фамилии переиначивали на местный лад. Самая распространённая фамилия на Краю – Палкановы. Это если по паспорту. А по жизни, Палкановы были – Тарасовыми, Фалымоновыми, Курочкиными, Епифановыми, Юрковыми и ещё раз Тарасовыми. Интересно, что единственная настоящая семья Юрковых, второй фамилии не имела. Были и просто Палкановы, но, чтобы не запутаться, их всё равно называли по отчеству главы семейства – Омельяновича. В центре улицы жили две семьи Еремеенко – обе Зиньковы. Две семьи Пащенко, никак не родственники, но обе – Шкурынко. Ну и дальше по беспорядку – Ендовицкие – Полатыны, Скрыпниковы – Кучмыны, Слюсаревы – Нагайныковы, Доротенко – Мамоновы. Кривоносовы были Саенко, а Кравченко – Сайкины, Савченко – Горбатко, Матвиенко – Зубковы, Потаповы – Руденко и Мусиенко, Ганзиковы – Гынварёвы, Сиволодские – Сыволаповы. Гребенниковы были по-уличному – Стефанковыми, Мыкытынымы и просто Гребенниковыми. Многие коренные жители – Туниковы, Сахно и Нестеренко, - уличных фамилий не имели, по крайней мере, на моей памяти. Не было таких фамилий и у людей пришлых, и , в разные годы тут жили и работали: Чеканов, Дубров, Скрынька, Сизов, Комаров, Вьюнов, Гуров, Васильев, Куриленко. Точно так же обстояло дело и с нашими «домашними» переселенцами из Красных Дач и других хуторов. Там были Ткачёвы, Камышовы, Очерётовы, Кошолаповы, Ганзиковы, Левченко, Некрасовы, Мостовые, Чумаченко. А вот пример зарождения уличной фамилии – на Хвостовке жила тётка Ольга Гребенникова с сыном Васей. Так вот, на улице все звали Василия – Ольгиным. Ольгиным он и уехал из села. А семью таджика Аскара Боронова всё Белогорье знало под фамилией Аскаровых.
Начало Сагуновского Края будет правильным считать от сарая той первой коровы, которая шла в «краинскую череду». Общественное стадо являлось не последним фактором , который действительно объединял общину. Как правило (за редким исключением), после зимовки коров выгоняли на выпас 1 мая (удобно). Молодых коров приучали к стаду сами хозяева, поэтому они в первые дни помогали «очередным» пастухам. По договору с колхозом (неофициальному), краинские выпасы находились аж в балке Романовой, которая, в свою очередь, делилось оврагом на короткий и длинный «гоны». В вершине длинного «гона», под вербой в овражке до сих пор сохранилась небольшая «копанка» с вкусной и всегда холодной водой. Пробовали там колхозным бульдозером выкопать «ставок», но берега не держали, и он быстро заилился.
К полудню стадо подходило к «перелазу», узкому проходу через хребет водораздела. А на той стороне, чуть ниже Романовского сада, «в глубине которого стоял тракторный отряд», был большой водопой. Первоначально там стоял сруб-колодец, вода в котором находилась на уровне земли. Сруб служил исключительно для ограждения. Скорее всего, так было устроено ещё монахами, бывшими хозяевами этой земли. Рядом стояло несколько деревянных корыт. И вот, за полчаса до «перелаза», один из троих пастухов уходил вперёд и наливал ведром воду в корыта. «Во все времена, пастухов выделяли из расчёта, - один – на тридцать коров. Вот в конце 60-х в Краинской череде и было до сотни коров». Потом уже вырыли добротный ставок, причём история его появления заслуживает отдельного описания.
Где-то году в 1968 работала в колхозе бригада по борьбе с водной эрозией почв. А попросту - они на бульдозерах С-100 делали земляные валы в вершинах проблемных оврагов. Квартировали как раз у меня дома. И вот отец с мужиками, уговорили бригадира выделить один трактор, для того, чтобы выкопать пруд. С каждого двора (где держали корову) собрали по три рубля. Получилась внушительная сумма. С-100 работал всю ночь, зато к утру дело было сделано. Наполнялся ставок за счёт весенних и дождевых вод, а вот летом подпитывался своим родником. Со временем там прижились караси, и получалась неплохая рыбалка. А коровы пили уже прямо из пруда. Потом часа два отдыхали на «тырле», тут же, на бугорке обедали и пастухи. Домой двигались неспеша, - «навпопаскы», чаще всего по короткому гону.
За прошедшие полвека пастбище окончательно залесилось. Особенно это заметно по длинному гону, там уже и человеку не пройти. Причём, сначала территорию захватывает грушняк, а потом медленно идёт процесс становления настоящего лиственного леса. Нет уже и знаменитого Романовского пруда, хотя, мог бы жить – колодцы – то сохранились. Но это тема несколько другая.
Пастбище у краин было шикарное, с запасом, а вот с заготовкой кормов на зиму были проблемы. Выкашивалась степь, овраги, сады, обочины дорог. Всё равно сена не хватало. Особенно это было заметно с развитием овцеводства. Справедливости ради, надо отметить, что к этому времени, и стадо становилось меньше и меньше. Со временем у каждого появился свой участок на неудобьях. За ним ухаживали, очищали, ровняли. Земляки знали, где чьё место и на чужое не претендовали. Хотя недоразумения всё же случались. Мой сенокосный участок лет 12 подряд находился километров за десять от дома в вершине Стинки (это по Андреевской дороге). До войны в этом месте находился колхозный свинарник, после которого остался только небольшой колодец-солончак, куда ночами приходило стадо диких кабанов из Андрушкино. Часто посещали водопой косули, а один раз я видел тут и настоящего благородного оленя. Пахучее степное сено ценилось гораздо выше лугового. А если попадался ягодник, то косить его было чистое мучение. После каждого прохода косы на свет белый вываливались краснобокие ягоды, и трудно было выбрать между работой и удовольствием их собирать. Из такого сена готовили чай для молодых телят. У старых солидных косарей в ходу была такая поговорка – «Если за один проход косы сена столько, что может взять в рот коза, то можно накосить и на зимовку корове». И ещё - «зима всё подберёт». Так оно и было. Сушили даже шляпки подсолнечника, нанизывая их на длинные палки. Вязали в снопы и сушили «былку» кукурузы на своих огородах. Если приходилось совсем туго – из колхоза привозили солому, иногда даже в середине зимы на больших тракторных санях, где полозьями служили дубовые брусья. Но, самый сложный год выдался где-то во второй половине 80-х. В то жаркое лето в степи делать было нечего. Только на пойменных лугах колхозу удалось взять некоторое количество сена, а в основном, они решали проблему за счёт привозной кубанской соломы. Именно в этот год оттуда и завезли зловредный сорняк – циклахену на наши фермы. Останавливали предприятия, людей отправляли на заготовку веточного корма, а уже осенью собирали опавшие листья. Толку от этого получилось немного, больше было шума. Также тяжело приходилось и частным хозяевам, но и тут мало кто опустил руки и сдался. В тот сезон я первый и последний раз косил болотные травы на Гнилом озере. Рогоз, осоку и хвощ – заходил прямо в грязь, а через неделю собирал сено уже по сухой земле. В степных солончаках резал и вязал снопы очерёта, зима и правда всё подобрала.
Сегодня на весь край осталось две коровы. Сена можно накосить на зиму сразу за забором каждого двора. Как-то очень быстро угасла целая эпоха, безвозвратно уничтожен старый уклад крестьянской жизни.
Недавно приезжали родственники из Москвы, специально водил их к привязанной на выгоне корове. Фотографировались на её фоне и так, и эдак. Наверняка, лет через 30 будут рассказывать своим детям, - «Знаешь, а я ведь видел живую корову»!!!....
P.S. Пока печатал - на Краю осталась всего одна корова…
Если взойти повыше на горку , и окинуть взглядом линию горизонта, то окажется ,что часто она совпадает с линией водораздела, которая проходит примерно по дороге на Карабут, через Лощину на Романову, далее на Скиркино, и с юга замкнута дорогой Белгород- Павловск. Не такая уж большая территория, почти вся на виду. Вот с этих видимых и невидимых глазу ярков, яров, балок и бугров, и собирается весенняя «полая» вода, которая транзитом через Краинские огороды, иногда разливаясь во всю их ширину, стремится к Дону. Зимы раньше были снежные, весенние паводки – многоводные. А поскольку Сагуновский Край являлся ещё и дорогой, оживлённой и значимой, прадеды наши и поставили два больших моста. Один мост на дубовых сваях стоял на выходе из Тяпкивки (район МТФ). Был он невысокий и приземистый. Мост как мост, но интересно то, что стоял он в самом устье оврага и уже с другой стороны его, из-под моста и дальше, вода шла по рукотворному каналу на огороды. Предки знали что делали, не будь этого продолжения весь сток разворачивался бы на 90 градусов и заливал улицу. Что, кстати, и подтвердилось где-то в самом начале 90-х годов. К этому времени зимы стали малоснежными, а тут ещё и валы защитные поставили в вершине оврага, да и продублировали их насыпью Карабутской дороги. За ненадобностью засыпали канал, и как-то сам по себе незаметно исчез мост. От большого ли ума или по необходимости, но овраг перегородили дамбой в нижней его части, и там стала скапливаться навозная жижа от коровника. Но, поскольку, грунт для запруды срезали с мелового «хрящевого» бугра, всё это сооружения только ждало, когда подойдёт талая вода. Рвануло ближе к полуночи, поэтому никто не видел, как волна вырвалась на свободу, повернула влево и метров 200 мчалась по улице, прежде, чем идти на огороды. Часть её сразу ушла прямо по старому руслу, краем своим задев напротив стоящее подворье, и по горловину залив там погреб со всеми припасами.
Второй мост стоял сразу за селом, тоже по Сагуновской дороге, до сих пор на этом месте сохранились предмостные насыпи с двух сторон широкой балки. Был он гораздо длиннее и повыше, чем первый, тоже на дубовых сваях, по которым были проложены лаги-прогоны и настил. Мост был однопутным, т.е. две телеги разминуться там не могли, да и востребован был лишь в пору большой воды, остальное время проще было проехать рядом. После войны им практически не пользовались, а окончательно сломали в 1959 г.
Рядом с мостом, чуть ли не в первой от него хате, жил колдун. Настоящий! Ещё в детстве я слышал историю о том, как кто-то из знакомых моих родителей зашёл к нему попить воды. «Ну-ка» - говорит – «Пей». Тот взял кружку, поднёс ко рту, а вода на глазах превратилась в клубок червей. А вообще-то, колдун лечил, всегда возле дома стояли телеги приехавших издалека. Точно известно, что привозили к нему и одержимых, иногда, скованных цепями.
Третий мост, самый маленький, пешеходный находился прямо напротив моего дома. Пользовались им школьники и жители Хвостовки. Вообще-то их было два. Первый – слишком низкий – часто заливало водой, а тут ещё по пьянке по нему решили проехать на тракторе КДП. Вскоре после этого случая рядом поставили мост повыше, с фартуками–сходнями. Но всё равно, по большому половодью к нему просто нельзя было подойти. Исчез он тоже тихо и незаметно, по тем же самым причинам, что и первые два – маловодье и малолюдье.