Онтология смысла – это дисциплина, являющаяся составной частью «онтологии субъективного» - философского учения о бытийном строении человеческого сознания.

. Эта дисциплина исследует смысл не с точки зрения его информационного, прагматического и прочего содержания, а исключительно с точки зрения формы его бытия, т.е. формы представленности смысла как бытийного феномена в человеческом сознании. Основной вопрос онтологии смысла: что мы, собственно, переживаем, когда обнаруживаем в себе явление смысла, какими свойствами этот присутствующий в нас смысл обладает и как он функционирует.
Онтологический анализ феномена смысла следует начать с констатации его внечувственного характера. Смысл не есть что-то чувственно переживае-мое, в частности, смысл не тождественен какой-либо совокупности чувствен-ных представлений. Это означает, что он лишен пространственных и времен-ных свойств, а также лишен качественности. Тем не менее, он явно присутствует в составе непосредственно переживаемого — хотя и в какой-то особой «сверхчувственной» форме.
Чаще всего смысл связывают с речью, знаками, письмом и говорят о смысле слов, предложений, текстов. (Исходя из такого чисто лингвистического понимания смысла строится, в частности, известная «логическая теория смысла» Г. Фреге ). Однако, ясно, что смысл присущ не только вербальным (или иным) знакам и их сочетаниям. Смысл имеет любая вещь — воспринимаемая или же воображаемая.
Наше чувственное восприятие непосредственно осмысленно. Я вижу не просто совокупность цветных пятен, но определенные, осмысленные предметы — стол я вижу как стол (он имеет для меня смысл стола), дерево — как дерево и т. д. В этом заключается свойство предметности нашего вос-приятия.
Вместе с тем, воспринимая предметы как чувственные объекты, обладающие определенными чувственным качествами, а также пространственной и временной локализацией, я, в то же время, не воспринимаю смысл как нечто, обладающее каким-либо чувственным содержанием или чувственными свойствами. Он, как уже говорилось, не обладает чувственными качествами, пространственностью и даже временной локализацией. Смысл красного не красен, смысл холодного — не холоден и т. д. Смысл слова не находится слева или справа от меня. Не «локализован» он и в самом звучании слова. Смысл любого предмета, очевидно, не совпадает с самим этим предметом, но как бы «присоединяется» к нему извне.
Смысл, безусловно, возникает тогда, когда осмысляемый предмет соотносится с некотором знанием об этом предмете. Чем больше я знаю о предмете, тем более богатым и определенным смыслом он обладает. Сложность, однако, в том, чтобы понять, как то или иное конкретное знание соотносится с предметом осмысления. Здесь мы обнаруживаем парадокс. С одной стороны, осмысление, несомненно, предполагает знание о предмете и соотнесение предмета с этим знанием. С другой стороны, самонаблюдение показывает нам, что никакого явного соотнесения знания и предмета в нашем сознании не осуществляется. Для того чтобы понять, например, что передо мной находится собака, мне не нужно в явной форме «про-сматривать» в своем сознании все то, что я знаю о собаках (или хотя бы «просматривать» некоторую часть этих знаний). Я схватываю смысл слова или предмета прямо и непосредственно, не прибегая к каким-либо образам, представлениям, словам и т.п. (На это обстоятельство обращал внимание еще А. Шопенгауэр).
Другой парадокс заключается в том, что привлечение любой конкретной единицы знания и соотнесение ее с осмысляемым предметом само по себе не способно породить смысл — даже если бы это соотнесение осуществлялось явным образом. Ведь эти единицы знания (в какой бы форме они не присутствовали в сознании) также должны обладать смыслом и, следовательно, также требуют соотнесения с другими единицами знания. Если, к примеру, я раскрываю понятие «собака» с помощью понятия «млекопитающее», то я должен пояснить, также, что такое млекопитающее, что, в свою очередь, влечет необходимость разъяснить термины «молоко», «животное», «детеныш» и т. д. Т.о. мы получаем регрессию в бесконечность: осмысляемый предмет необходимо соотнести с контекстом, который также требует соотнесения с контекстом и т. д. до бесконечности. Мы получаем бесконечный ряд встроенных друг в друга контекстов, и оборвать этот ряд, не уничтожая смысла, — не представляется возможным.
Все это означает, что осмысление может осуществляться лишь через по-средство соотнесения предмета с некой целостной системой знаний о мире (то, что можно назвать «интегральной картиной мира»), в которой каждый элемент находится в живой, активной связи со всеми другими элементами знания. Т. е. смысл не делится ни на какие «куски» или «фрагменты». Он может существовать лишь как целостное «смысловое поле», в котором каждый элемент определяется через соотнесение его со всеми другими элементами. (Отсюда становится понятен загадочный афоризм Прокла: «Каждый ум мыслит все сразу». Чтобы явно помыслить что-то одно, нужно неявно помыслить и все остальное – тот контекст, вне которого мыслимый предмет утрачивает всякую смысловую определенность).
Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу этот предмет с некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде единого «смыслового поля». Как же я это делаю, если самонаблюдение не фиксирует в акте осмысления даже соотнесения предмета с отдельными фрагментами этой «картины мира»?
Такое соотнесение должно быть, но оно в явной форме не имеет место. Единственное, что нам остается — это признать, что такое соотнесение осуществляется «неявно», в какой-то «скрытой» форме. Не следует думать, что «скрытый» здесь означает «находящийся за пределами моего Я», например, где-то «в подсознании», т. е. что «скрытость» означает «непереживаемость». Если бы соотнесение предмета с имеющимся у меня опытом происходило «вне Я», то это означало бы, что смысл феноменально мне не дан, не переживается мною. Мне, в таком случае, лишь кажется, что я что-то понимаю. На самом же деле понимание осуществляет некий «механизм», находящийся целиком за пределами «Я». Мое сознание, в таком случае, мыслится как поток чувственных переживаний, а смысл этих переживаний — находится целиком за пределами этого потока.
Это явно противоречит данным самонаблюдения. Оно ясно показывает, что именно я (а не какой-то «механизм в моем мозге») понимаю, что смысл каким-то особым «сверхчувственным» образом «живет» в моем сознании.
Если «скрытость» не означает некой «запредельности Я», то это может означать лишь особую форму представленности смысла в сознании, которую можно обозначить термином «потенциальность». Действительно, «потенциальное», как его понимал Аристотель, — это нечто как бы промежуточное между бытием и небытием (присутствием и отсутствием). Это и не полное небытие, но и не есть полноценное («действительное», актуальное) бытие. Такое же «неполноценное», «недействительное» бытие мы вынуждены приписать и смыслу.
Если определить чувственное бытие как бытие «актуальное», то та инте-гральная картина мира, которая присоединяется к чувственным данным и делает их осмысленными, — есть нечто «потенциальное» (поскольку в данный момент составляющие этой «картины» чувственно не переживается). Однако любые ее элементы могут быть пережиты — как чувственные представления или перцептивные образы, т. е. они могут быть «актуализированы» и, с этой точки зрения, — есть не что иное, как «потенциальные» представления и образы.
Итак, смысл — есть потенциальное содержание моего сознания (сравните у С. Франка : «Царство идей ..есть царство возможностей» ). Этим объясняется его бескачественность, внепространственность и вневременность. Смысл — есть нечто еще не определившееся, он еще не обрел качественность, временность и пространственность. Переживание смысла — есть, в таком случае, переживание («предчувствование») самой возможности соотнесения осмысляемого предмета с интегральной картиной мира. Эта «картина» отнюдь не «хранится» где-то «в тайниках памяти». Она всегда в наличности, всегда присутствует в сознании в полном объеме, но присутствует «в потенциальной форме». Это как бы некий «потенциальный фон» любых наших актуальных переживаний.
Ясно, что «в потенциальном плане» я могу осуществлять соотнесение объекта сразу с неограниченным множеством «информационных единиц», могу прослеживать на неограниченную длину любые семантические связи (таким образом, находит свое решение проблема «регрессии в бесконечность» в процессе осмысления). Ведь это соотнесение осуществляется не в пространстве и не во времени. Процесс осмысления не распадается на отдельные «акты» или отдельные операции. Есть единый и целостный процесс схватывания смысла, который хотя и занимает определенное время, но, тем не менее, не имеет никакой явной поэтапной временной динамики, никакого явного становления.
Иванов Евгений Михайлович