Комментарии
- 12 авг 2018 18:36Джанишев РамазанКонечно жаль подводников,мы тут на Урале,каждый год споминаем,помяняем,ведь мы служили КСФ!Для нас Североморцев был тогда шоком и не понимали такую утрату!
- 13 авг 2018 09:36Евгения Журова ( Сенькова)
- 20 авг 2018 16:10Андрей ЛохманкинУ таких ребят , могли быть только такие замечательные жены .....низкий , им поклон ...
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
ВМФ (Военно-Морской Флот) СССР и России
Вдова ракетчика «Курска» Бориса Гелетина: «Просыпалась от того, что задыхаюсь от собственных слез»
За месяц до катастрофы от страшной болезни погиб четырехлетний сын супругов
Анна ПОСЛЯНОВА
«МОЯ ПРИ ЛЮБЫХ РАСКЛАДАХ»
Татьяна приехала в Североморск вместе с родителями в 1988-ом: отца-полковника отправили туда по долгу службы. Оставалось отучиться четыре класса. Там и познакомились.
В Таню, душу компании, были влюблены сразу два одноклассника: Борис и его лучший друг, Женька.
– Борис был человеком настолько целеустремленным, что в свои шестнадцать знал, чего хочет, – вспоминает Татьяна. – Потом рассказывал: «Я сразу решил, ты будешь моя при любых раскладах!».
В 1992-ом ребята разъехались: Татьяна – в Могилев, Борис – в Калининград, в военное училище. До сих пор Гелетина хранит письма о любви. Причем некоторые – даже на французском: чтобы понять, о чем пишет друг, пришлось привлекать «переводчика».
ПЯТЬ МИНУТ
На втором курсе класс снова собрался в Североморске. Разговоры, танцы. Все вышли на перекур. Он и она остались наедине. Бориса трясло.
– Выходи за меня…
– Что, прямо сейчас?
– Нет. Через полтора года. Закончишь техникум, приедешь к родителям, напишешь свою часть заявления, я потом напишу свою, мама (работник загса. – Прим. ред.) его зарегистрирует. В августе у меня будет отпуск, и мы поженимся.
– Боря, дай подумать!
– Пять минут хватит?
– Сутки, не меньше!
Вечером девушка пришла домой со словами: «Мама, меня тут замуж позвали!». А в шесть утра отец Тани, уходя на службу, встретил на пороге Бориса. За ответом пришел. Наконец, когда сутки подходили к концу, Таня сдалась.
– Было страшно, но я понимала, на что иду: у меня дед был военным, дядьки оба военные, один в Афганистане служил, второй погиб при исполнении служебных обязанностей. А Борька стал моряком в третьем поколении. Вопрос связать свою жизнь с гражданским даже не стоял.
СЛУЖИЛИ ЗА ИДЕЮ
5 августа 1995-го сыграли свадьбу. Молодая семья поселилась в Калининграде, Борис оканчивал училище.
– В медовый месяц ездили покупать огурцы, которые потом солила, картошку, которую сушили на зиму, капусту квасила, – вспоминает Гелетина. – У родителей денег не просили: стыдно. Благодаря заготовкам только и выжили, стипендия у Бори была копеечная. Макароны-спиральки ненавижу по сей день. Борька хлеб приносил из училища, а я его режу – и плачу: крошится. Молдавские яблоки были умопомрачительным лакомством. Пока была беременная, все время хотела съесть хоть что-нибудь.
В Видяево Гелетины перебрались уже с маленьким Дениской. Хотя Борис выпустился надводником, но попросился на подлодку. И снова добился своего.
– Уходил рано, возвращался, в лучшем случае, в восемь вечера, – рассказывает Татьяна. – А могли оставить еще на сутки. Могли объявить «ветер-раз», и оставался весь экипаж, потому что лодку без присмотра могло сорвать и унести в море. Или неожиданные учения. Или приезд начальства. А бывало, что к девочкам стучали среди ночи и говорили: «Была нештатная ситуация. Иди с мужем прощайся…».
Было холодно. Под ковры стелили шерстяные военные одеяла. В минус 43 «минус» держался и в квартире. Для Дениски мама сшила из военных меховых варежек теплый домашний костюмчик и шапочку.
– Нашего оптимизма хватало только за счет молодости и любви, понимания того, что твой муж защищает Родину, – объясняет Татьяна. – Дело не в том, что было тяжело: дело в людях, а они вокруг были замечательными. Жены шахтеров и подводников – самые сложные профессии, даже у надводников и летчиков больше шансов. Мы – и мужья, и их жены – служили за идею.
ПОСЛЕДНИЙ КАДР
Однажды Татьяна вместе с Дениской уехала в Североморск к родителям: малыша нужно было показать врачу. Неожиданно ночью раздался стук в дверь. За нею стоял Борис, румяный от лютого мороза и долгого пути «на перекладных».
– Боря, ты чего?
– Соскучился, – улыбнулся он, расстегнул «канадку» и достал из-за пазухи красную розу, а через несколько часов уехал на службу.
Дениска рос копия отца. Даже говорили одними фразами: «Спасибо, мамочка, все было очень вкусно!». Весной 2000-го сынок внезапно заболел.
В день рождения Дениску сфотографировали в последний раз. Так получилось, что это же фото стало последним и для Бориса…
НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПЕРВОЙ
Ни на учения, ни в поход на «Курске» Гелетин идти не должен был: после смерти Дениски Лячин отправил его в отпуск. В то время Борис был ракетчиком в «стополсотом» экипаже, который служил на две лодки – «Курск» и «Воронеж».
Но Гелетин не мог оставаться дома. Стали готовиться к походу. Когда грузились, одна из ракет сорвалась и прошла от Бориса в нескольких сантиметрах. Татьяна узнала об этом случайно и через третьи руки: не хотел волновать.
– Долго смеялись, что Борьку чуть шкаф не задавил…, – выговаривает вдова.
В последний раз супруги виделись утром 10 августа.
– Утром разбудил, в пилотке, в отцовском кителе, – говорит Татьяна. – Ну, все, говорит, я пошел, пока. И все…
– Ты уже все знаешь?
– Что знаю?
– Лодка на грунт легла.
Не раз Борис говорил с женой о морском дне. Объяснял, что лечь на грунт лодка не может даже теоретически.
– Нас собирали в Доме офицеров флота. Мы писали какие-то бумажки, нам что-то говорили, приезжали какие-то военные. На Путина не ходила: остановилось сердце, меня увезли на «скорой», – вспоминает Татьяна. – Потом к ДОФу подойти было невозможно: придавливало. Хуже, чем в морге. Смесь страха, горя, боли и надежды, этой долбанной надежды. Достанут – не достанут, дышат – не дышат… Говорят, что надежа умирает последней. Ну ее к черту, пусть умирает первой! Потому что это самое страшное, когда ты надеешься, но понимаешь, что все…
– В заключении написано, что Борис сразу погиб от сотрясения головного мозга, – рассказывает Татьяна. – Его либо откинуло, либо ударило зипом (запасным индивидуальным пакетом. – Прим. ред.) в железном ящике. Говорили, что он был самый целый из всех.
Татьяну не брали никакие таблетки. К ней, как она потом заметила, приставили отдельного медика.
– Просыпалась от того, что задыхаюсь от собственных слез. Понимала, что у меня родители, сестра, бабушка. Что надо держать себя в руках. Что надо быть.
БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ
Мужа Татьяна похоронила на Севере, рядом с сыном, 5 декабря 2001-го. Накануне, 4 декабря, ей исполнилось 27. От того, чтобы наложить на себя руки и лечь рядом, спасли родные, друзья, с которыми вместе и по сей день, и любовь. Он, тоже подводник, появился в жизни вдовы через полгода после трагедии.
– Мы пятнадцать лет вместе, и все равно иногда ловлю себя на том, что начинаю звать его Борисом. Хотя он и внимания не обратит, я знаю. Он понимает…, – признается Татьяна. – Если бы не он…
У гражданских супругов – пятнадцатилетняя дочь Маша. Она знает о брате и о дяде Боре. Потому что «та семья осталась семьей».
До 2010-го чета жила в Видяево, потом перебралась в Петербург. В доме полно вещей из жизни «до». Татьяна носит старую рубашку Бориса дома, Маша надевает куртку: такие как раз снова вошли в моду. Распашонки Дениски дожидаются племянников. На стене – советский военно-морской флаг с коллекцией значков. На полке – кассеты с его любимой музыкой. «Жива» и та самая «канадка», за которой в мороз пряталась роза.
– Каждый год езжу к мальчишкам на Север, дочь периодически ездит со мной, – рассказывает Гелетина. – Борис единственный из экипажа, кто на Севере и остался.
– Я похоронила сына и мужа. Я имею право реагировать так, как считаю нужным. Не хочу плакать. Не хочу, чтобы кто-то видел мои слезы. Хочу вспоминать только хорошее. Хочу помнить, как мы были счастливыми и любили жизнь.
О ГИБЕЛИ «КУРСКА»:
– Почему ничего не получилось со спасательной операцией с норвежцами? Наша лодка – секретный объект. Их «колокол» – секретный объект. Ни мы, ни они не допустили к своей аппаратуре. На фото видно, что вмятина – не изнутри подлодки, а снаружи. Никто никогда не узнает, что там было на самом деле.