Сомов М.

А. (продолжение)
«Старая барская усадьба в Екатеринославской губ., Славяносербском у., в пяти верстах от города Луганска. В 40-х годах прошлого столетия принадлежала известному богачу Сомову. Постройку дворца и других зданий усадьбы производил какой-то безвестный итальянец-путешественник. Внутри стены очень искусно раскрашены под мрамор. Этим же итальянцем построена и церковь. Чудесный парк с темными аллеями, прудами, с глухими уединенными уголками. От Сомова имение перешло к княгине Орбелиани, по второму браку – принцессе Мюрат. В 80-х годах оно было приобретено В.Ф. Голубевым, от которого перешло по наследству к нынешнему владельцу, сыну В.Ф., женатому на дочери покойного адмирала Макарова».
Журнал "Столица и усадьба" №4 1914 года.
Из воспоминаний племянника М.А. Сомова: «Мы были гораздо беднее многих студентов, происходивших из помещичьих или купеческих семейств. Но у нас была многочисленная и богатая родня, составлявшая тогда харьковский "большой свет". Главный дом, о посещении которого нам грезилось еще в Екатеринославе, был дом нашей двоюродной бабушки Сомовой, вдовы того самого миллионера, в имении у которого, близ Луганска, мы с братом родились. Это был великолепный длинный двухэтажный дом, выходивший на две улицы. Подъезд был крытый, в виде будки; внутри, над ступенями крыльца, блестела лакированная дверь из резного дуба; на всех окнах верхнего этажа были навешаны маркизы; на угол между двумя улицами выступал фонарик.
Задолго еще до приезда Сомовых из деревни мы часто ходили мимо этого дома, как мимо замкнутых дверей рая. Когда наконец я впервые вошел туда и поднимался по богатому ковру парадной лестницы, то в громадном зеркале на площадке увидел себя таким изящным, каким никогда ранее себя не воображал. Перед нами раскрылась блестящая анфилада высоких комнат. Все было новое, роскошное, солидное и парадное. Налево от входа были расположены: темно-синяя библиотека с мягкими диванами и тяжелыми драпировками; светло-серая гостиная с золотыми зеркалами из Парижа, кабинет бабушки с персидскими коврами и зеленою бархатною мебелью, голубой будуар и т.д., а направо - длинная белая зала с белыми лепными украшениями, с семью окнами на улицу и с таким же рядом окон из зеркал на противоположной глухой стене. Люстра, угловые канделябры и стенные бра были из белого хрусталя. Здесь не было ничего, кроме бальной мебели вдоль стен и рояля в глубине. Новый паркет отсвечивал гладким блеском, как ледяной каток. Весело было убегать в это привольное белое царство из остальных комнат, в особенности когда были зажжены свечи только в одном углу, на канделябре возле рояля, да две свечи там же, по сторонам пюпитра. Далеко в глубине сверкали огоньки, а во всех концах зала расстилались радостные сумерки.
В нижнем этаже было множество вполне отделанных комнат без определенного назначения. В них большею частью располагались приезжие родственники.
В этом дворце проживала Сомова с своею единственною пятнадцатилетнею дочерью, которую звали Душей (так было переделано ее обыкновенное уменьшительное имя Дуня), и с целым двором компаньонок, гувернанток и прислуги. Мы были сразу встречены тепло и ласково, как родные.
Не по летам высокая и сформированная, Душа уже носила длинные платья и казалась невестой. Но, несмотря на свой рост и вообще на свою величину, она имела много женственности и вкрадчивой грации. Кожа у нее была ровной и нежной белизны, точно присыпанная пудрою; нос крупный, но правильный; волосы черные с синим отливом; глаза светло-голубые, насмешливые; когда она их щурила, они неожиданно получали страстное выражение; длинные и большие губы не портили ее, потому что звук речи был у нее ласкающий, певучий и мягкий, а по углам рта и на подбородке, при малейшем оживлении, выступали ямки; руки у нее были деликатные, породистые, с длинными тонкими пальцами.
Бабушка (родом из старинной княжеской фамилии) обладала приветливым барским обращением, говорила чистою русскою речью, была умна, сдержанна, имела своеобразный юмор и выказывала большую сердечность по отношению к разным своим дальним родственникам и многочисленным пригретым ею сиротам. Весь этот народ постоянно наезжал к ней в дом из своих захолустий. Все они являлись сюда, как к царскому двору, скромно гостили в отведенных им комнатах и всегда уезжали с какими-нибудь подарками, выбранными бабушкою с большим толком, -- как раз для того, чтобы заполнить самый наболевший недостаток.
Помнится мне, из самых ранних впечатлений, и муж Сомовой. Я называл его "дедушкою". Это был настоящий барин-крепостник, отставной гвардеец, с желчным лицом, с начерненными завитыми бакенбардами, высокий, статный, с неизбежною серебряною табакеркою и красным фуляровым платком в руках, с ядовитою шуткою на языке и слезливым смехом (от постоянного нюхания табаку). Не помню уже по какому случаю, я с ним однажды ехал в коляске из Бахмута в его имение Александровку, еще во время моей жизни в деревне, и когда мы подъезжали к Александровке, в которой я родился, он мне стал говорить о значении родины, а затем вдруг начал торжественно декламировать:
О, родина святая!
Чье сердце не дрожит,
Тебя благословляя?
Он заставил меня трижды с чувством повторить эти стихи, и я их навсегда запомнил.
Очень схожий портрет дедушки висел теперь в овальной золотой раме на стене бабушкиного кабинета. Я знал, что дедушка скончался в Харькове и здесь же был погребен. Бабушка рассказывала, что перед смертию он сам потребовал к себе священника, и когда тот вошел к нему с причастием, то умирающий, сделав над собою невероятное усилие, спустил ноги с кровати, выпрямился и "принял дары" стоя. А когда священник уговаривал его перед тем не тревожиться и оставаться в постели, то дедушка почти беззвучным голосом строго возразил ему: "Что ты, батюшка! Перед Богом да не встать!!" Дедушка умер всего три года тому назад после кратковременной болезни. Кончина его произвела громадное впечатление в южном крае, где он славился на несколько губерний как самый крупный помещик и даровитый хозяин. Для семьи смерть дедушки имела такое же значение, как перемена царствования. На престол вступила вдова; она начала с того, что купила в Харькове дом одного откупщика, отделала его заново и зажила, как подобает наследнице миллионов. Все знали, что дедушка не допустил бы таких роскошеств; все говорили, что "бабушка протрет глаза" золоту, скопленному дедушкой, но, сохраняя благодарную память к дедушкиным талантам, все, однако, радовались новому порядку вещей.»
Андреевский Сергей Аркадьевич Книга о смерти http://az.lib.ru/a/andreewskij_s_a/text_1922_book1.shtml Имение князей Гагариных Кучук-Ламбат в Алупке у отца это имение унаследовала княгиня Мария Андреевна Гагарина. в девичестве Бороздина. Она поручила имение своему мужу в полное
управление и распоряжение, предоставляя собираемые с того имения доходы
употреблять на устройство и улучшение оного".
В апреле 1839 г. (в погашение долгов генерала Бороздина) часть имения с виноградником, фруктовым садом, первым
барским домом (разрушен в 1927 г), хозяйскими и жилыми постройками всего 37 десятин 396 кв. саженей купил надворный советник Александр Николаевич Андреев. Это помещичье хозяйство было отделено от Гагаринского имения каменной стеной. Впоследствии Андреев вынужден был продать имение из-за тяжб с князьями Гагариными. У него купил имение в 1840 году Михаил Александрович Сомов, владелец огромного конного завода в
Воронежской губернии. От него имение унаследовала дочь, принцесса Евдокия Михайловна Мюрат.
Её муж, принц Луи Наполеон Мюрат (1851 + 1912) в числе прочих проиграл ? Кучук-Ламбат. Имение в 1904 г. перешло в Удельное ведомство.
Во время русско-японской войны 1905 г, и первой мировой 1914 г.
Мюратовской дом использовался как санаторий для представителей генералитета. Там неоднократно бывал император Николай II. Был проект создания летней резиденции Императорской Фамилии на базе Дома Мюрата.
А также были приобретены земли, на которых расположен посёлок Спат. Сколько земли купил Сомов, где было его имение – все это требует уточнения.