«ГЛАВНАЯ ПРИЧИНА НАШИХ НЕУСТРОЙСТВ В ТОМ,

ЧТО МУЖЧИНЫ НЕ МОЛЯТСЯ БОГУ»
Не так давно протоиерей Димитрий Смирнов весьма нелестно высказался о русских мужчинах. И хотя «общественность» была возмущена его словами и приводила примеры, опровергающие их, многие все же согласились: с русскими мужчинами явно происходит сегодня что-то не то. Как, впрочем, и с женщинами. Про семью уж и не стоит говорить: количество разводов и детей, брошенных своими отцами, зашкаливает.
О том, почему же происходит все это безобразие и есть ли выход из кризисной ситуации, – наша беседа с протоиереем Андреем Ткачевым.
Влюбиться заново – в того, с кем ты уже живешь
– Отец Андрей, мне недавно процитировали одно ваше высказывание, что муж каждые четыре года должен заново влюблять в себя свою жену. Вы и правда так считаете?
– Не в себя влюблять, а сам влюбляться должен. Как в себя можно влюбить кого-то? Это просто невозможно.
– Ну, пытаться сыграть какую-то положительную роль в семье…
– Нет, влюблять в себя – это бесполезное занятие. Любовь не подчиняется подобным закономерностям. Если ты хоть из шкуры вылезешь, но человек не будет тебя любить, то ты ничем любовь не вызовешь. Есть такая пословица: не по хорошему мил, а по милу хорош. То есть если сердце не лежит, то все бесполезно.
– Но возможна же и такая ситуация: семейная рутина, накапливаются взаимные обиды – и нужно совершить какой-то прорыв.
– Прорывы нужны, но они любви не рождают. Прорывы нужны для других целей. А влюбляться самому нужно в собственную жену, и жена тоже должна влюбляться в собственного мужа. Это личная задача человека: стараться влюбиться заново в того, с кем уже живешь.
Это мое мнение. Временная периодизация здесь не важна. Это может быть пять-десять лет – неважно сколько. Но в течение жизни человеку вполне возможно заново влюбиться еще раз – в того, с кем ты уже прожил какой-то кусок жизни вместе. А я уверен, что люди хотят влюбляться. Почему начинаются романы на стороне, разные прыжки в сторону? Людям хочется этой свежести чувств, обновления жизни. Только обновлять жизнь нужно внутри уже сложившегося брака.
– А как быть, когда уже есть какая-то усталость друг от друга, когда муж пьет, жена ворчит?
– Устать от жизни можно и без выпивки.
«Сегодняшний русский мужчина рождается в безбожии, живет в безбожии и умирает в безбожии»
– Тогда я подойду ближе к теме, о которой просил вас поговорить. Можно ли сказать, что в целом в нашем обществе что-то не так с мужчинами?
– Да со всеми всё не так! Выделить тут одних мужчин было бы претенциозно и ошибочно. Что, с женщинами всё в порядке? «Я человек ленивый, потому что моя правая рука не хочет работать»? Так не бывает, это обе руки не хотят работать.
– Есть такое мнение, что в обществе недостаток мужского воспитания потому, что в войну на фронте погибло очень много мужчин и мало мальчиков получило настоящее мужское воспитание.
– Может, война причина, может, не война… Мне кажется, главная причина наших неустройств в том, что мужчины не молятся Богу. Мужчины в подавляющем большинстве своем не богомольны. Они гораздо менее богомольны, чем женщины, которые, кстати, тоже не являются эталоном в данном случае. Тем не менее у них есть некое естественное, более сильное, как бы врожденное стремление к Богу. У мужчин оно очень ослаблено, и мужской ум пропадает даром. Богословские науки, передача и защита веры, окапывание этих деревьев в религиозном саду – это дело мужского ума. И это, мне кажется, главное упущение.
В любом обществе, как я это вижу, самые ответственные посты должны занимать мужчины. Но необходимо, чтобы мышление мужчины было религиозно ориентированным. Это касается и судебной деятельности, и науки, и воспитания, и государственного управления. Если мужчина не молится, он либо лодырь, либо вор. И в том, и в другом случае он развратник.
Мужчины не молятся, и это катастрофа. Что может быть хуже?! Мужчина не может научить сына Закону Божиему, молитве «Отче наш». Он не может объяснить догматы веры, Символ веры рожденным от него детям. Он не знает религиозного закона ни в отношении подчиненных, ни в отношении жены и детей. А всё остальное, мне кажется, это не такие уж важные вещи. Машины ремонтировать мужики умеют, водку пить умеют, воевать еще пока не разучились, что-то еще… – но молиться они не умеют, и это очень плохо.
Сегодня эта проблема достигла катастрофических размеров. Мужчина устранен от воспитания детей и от религиозного творчества, за немногими исключениями.
– Устранился сам, или его устранили?
– Сегодняшний мужчина никуда не устранялся. Он рождается в безбожии, живет в безбожии и умирает в безбожии. Если бы он родился в вере, жил в вере, а потом ушел в безбожие, тогда можно было бы ему бросить упрек, что он от чего-то устранился. На данный момент мы имеем несколько поколений мужчин, которые рождаются без Бога, живут без Бога и умирают без Бога. И это даже не упрек, это просто констатация.
– А как же некоторые соцопросы, согласно которым чуть ли не 80% населения нашей страны считают себя православными?
– Я сейчас не говорю о достаточно смутных мотивациях и плохо понимаемых, интуитивных чувствах человека, его самоидентификации через язык, культуру или что-то еще. Я говорю о сознательном служении и ясном понимании, о желании учиться, читать, узнавать, желании быть включенным в богословский дискурс и церковно-приходскую проблематику, историю Церкви в широком смысле. Наши мужчины этим заняты очень мало.
С другой стороны, я не хочу никого упрекать, показывать пальцем. Но я понимаю, что для добродетели нужна метафизическая основа. Добродетели сами собой не исполняются естественным образом, как плавают рыбы или поют птицы. Нельзя от себя тем же естественным образом научиться рассудительности, милосердию, состраданию, мужеству, терпению. Это требует труда, опыта, духовного руководства со стороны. Соответственно на всех государственных, судебных, образовательных, медицинских, военных и прочих постах от человека требуется религиозное мышление, которое предполагает жертвенность и уверенность в наличии высших ценностей.
Нельзя быть хорошим врачом только потому, что тебе за это хорошо платят. Нельзя быть хорошим чиновником только из-за хлебного места. Без метафизического основания, без веры в широком понимании нельзя быть добродетельным мужем – таким мужем, о котором размышляли и говорили древние. Это была главная цель воспитания в древности – и у римлян, и у конфуцианцев. Они все пытались воспитать добродетельного мужа. Не добродетельную женщину, а добродетельного мужа, предполагая, что он на своем месте или посту в семье, государстве и обществе воспитает всех остальных: и подчиненных, и детей с женой, и солдат, и всех остальных. А у нас сегодня даже цели такой не стоит.
– Сегодня, напротив, считают, что чем больше женщин на руководящих постах, тем лучше.
– Конечно, пустоты или вакуум будут заполняться этими современными идеями. В целом я не знаю, в чем фактическая причина того, что у нас не в порядке с мужчинами. Война или не война или мамы виноваты, которые пятерых детей абортируют, а потом только одного воспитывают. Или война, которая поубивала половину мужиков, или алкогольная политика. Или крах советской системы с ее ложными идеалами и массовое бегство на Запад. Наверно, всё вместе подействовало. Но всё это вторичные вещи, мне кажется. Изначально наша культура лишена ориентированности мужчины на молитву и учебу, на большое знание и большое служение.
– На учебу чему и знание чего?
– Духовных вещей. Чтобы было большое знание и большое служение.
«Образование хорошо на стезе служения, но очень опасно на стезе духовного иждивенчества»
– Со стороны людей нецерковных, светских ваши слова о необходимости молиться будут восприняты как осуждение, хотя вы сказали, что никого не осуждаете. Дескать, нас упрекают, что мы в церковь не ходим и не богомольны, а у нас своя, светская этика, нам ее хватает. Зачем еще вера в Бога и ваша церковность?
– Вы думаете, я пытаюсь кого-то в чем-то убедить? У меня нет надежды, что я что-то такое скажу и все бросятся изучать толкование Лопухина на Новый Завет.
– Но всё равно в ваших словах есть же элемент проповеди и обращения?
– Есть, наверно. Но я не верю в современного человека, особенно в человека с высшим образованием. В него я верю еще меньше. Это очень сложное и хитрое животное, которое прилагает массу усилий, чтобы отказаться от платежей по всем векселям, спрятаться в кусты и делать вид, что никому ничего не должен.
– По каким векселям?
– Перед Богом, обществом, небом, землей, водой, воздухом… Человек – вечный должник. Безусловно, в первую очередь перед Господом. А он хочет найти себе стройную систему оправданий и выступить в роли просителя, а не жертвователя. «Дайте мне, вы все мне должны!» – вот позиция современного человека.
– Почему, как вы сказали, вы особенно не верите в людей с высшим образованием? Неужели с людьми без особого образования вам проще общаться?
– Нет, конечно. Это было некоторое риторическое преувеличение. Мне гораздо приятней общаться с людьми, у которых что-то есть в голове и есть желание приобрести еще больше. Но образование – это обоюдоострый предмет. Оно удобная вещь, чтобы защищаться, увиливать от прямых метафизических и нравственных вопросов. Оно хорошо тогда, когда человек встал на стезю служения, но оно очень опасно, когда человек встал на стезю духовного иждивенчества.
– Образование и скепсис пробуждает.
– Оно вообще много чего пробуждает, а потом превращается в броню. Ложные знания – самая непробиваемая броня. Потом одно дело – это фундаментальное образование и глубокие знания. Но есть и образованщина, и хамское самодовольство полузнанием. Где-то как-то чего-то человек знает и превращает это полузнание в защитное оружие против вопросов к нему лично.
– Если вы не верите в современного человека, то, по логике, вы должны предполагать, что в дальнейшем будет еще хуже.
– Скорее всего, да. Хотя, конечно, бывает всякое. Может быть, и нет. В этом смысле я не пророчествую. Но позвольте: я хочу опереться на что-нибудь твердое, незыблемое – но кроме Литургии ничего не нахожу. И опять же вижу на Литургии в основном женские лица. Мужчин вижу гораздо меньше.
– В последние годы в храмы мужчин стало всё же больше ходить.
– Да, я это знаю, вижу, ценю и радуюсь. Но общая тенденция не переломлена.
– Вы считаете, что это достаточное основание для мнения, что в будущем всё будет еще хуже?
– У меня нет времени на скепсис и уныние. Если не делать ничего, всё будет только хуже. Если делать что-нибудь, лишь бы делать, всё также будет хуже. Для того, чтобы было лучше, нужно знать, что делать, а потом делать это умело. В этом, собственно, и есть проблема: либо мы не знаем, что делать, либо делаем что-нибудь, исходя из странного принципа: нужно что-то делать, даже неважно что. А давайте поросят разводить в наших приходах, чтобы было чем заняться. Так было после Февральской революции. Приходы, чтобы оживить свою деятельность, бросались в самые нелепые крайности. Некоторые буквально превращались в сельскохозяйственные артели.
Но я говорю о христианах. Это люди книги и Чаши. Христианин – это литургический человек и человек слова. Он может быть погружен в слово и привязан к Чаше. А это главным образом дело мужчин. Но нельзя, чтобы все мужчины были в алтаре, а храм наполнялся только женщинами. Слово и Чаша должны быть обращены к мужчинам. Потом, мне кажется, всё выстраивается само – и в области науки, и в области медицины, и в области государственного управления и всех остальных вещей, потому что у нас появляется некая благая цель. У нас появляется тот самый добродетельный, или добрый, муж, vir bonus на латыни, о котором мы говорим. У него оживает совесть, яснеет ум, укрепляется воля, и тогда мы получаем некоего ценного кадра на своем маленьком месте.
Я так всё это вижу. Если это делается, то слава Богу, у нас есть будущее, и очень славное. Если это не делается или делается что-нибудь, только не это, тогда мой скепсис имеет право на жизнь.
«Именно умные приходят в Церковь»
– Я вспомнил отклик одного уважаемого человека на критические слова в адрес сегодняшних российских мужчин: «А кто же тогда воюет в Сирии?»…
– Наши мужики, всё правильно.
– Значит, не всё так плохо?
– Конечно, я же говорю: наши мужики умеют воевать. Это я сам первый скажу. Они и в спорте добиваются больших успехов; в науке, может быть, до сих пор добиваются – я просто с научным миром мало знаком. В конце концов, Крымский мост тоже наши мужики построили, как и всё остальное. Но у меня тогда возникает вопрос: если у них хватает терпения, мужества, трудолюбия, храбрости, военных навыков и прочего, то почему их нет в Церкви? То есть если бы они были дураками, тогда вопрос снимается. Они тряпки, дураки и бездарности, в Церкви они тогда быть и не должны. Но мы приводим целый перечень прекрасных вещей там, где они есть: наука, спорт, строительство и т.д. Да, они храбрые умные смелые. Тогда вопрос превращается в крик: «Почему?!»
Я понимаю, что глупый человек в Церковь не придет: ему там делать нечего. А умный придет. Я это знаю по тысяче примеров: именно умные приходят в Церковь. Потому что, чтобы прийти в Церковь, нужно быть умным и не лукавым, не лживым. И они есть. Причем ум духовной нищете не противопоставляется: как раз умный человек знает, что он на самом деле нищий. Именно признание своей ограниченности – признак ума.
Я вижу, что у наших мужиков есть всё, чтобы быть в храме и там напитываться силой и правдой, чтобы дальше делать еще успешнее то, что они и так уже умеют делать. Вот у меня и вырастает такое страшное вопрошание: обладая целым набором действительно прекрасных качеств, почему они не делают этого «маленького» полшага?
– Чисто логически вам могут возразить: раз эти прекрасные качества и так есть, значит, необязательно и в храм приходить. Зачем тогда вообще Церковь? Воюют, спорт, наука. В чем проблема?
– Да я не спорю с ними. Пусть возражают.
– Но ответ, с логической точки зрения, всё же требуется. Зачем вообще умным мужикам в Церковь идти, если и так получается воевать и прочее?
– Вы меня всё тянете на апологетику.
– Я не тяну. Я задаю вполне логичный вопрос, как мне кажется.
– Хорошо. Вспомним советское время, которое вроде было богато добродетелями. Но это в огромной степени результат мощного нравственного импульса предыдущих веков. Само советское бытие было лишено метафизики, благих корней. Оно воевало с этими благими корнями, и воевало беспощадно. На инерции прошлого можно прожить какое-то время. Прожили 70 лет. А дальше уперлись в стену: «ни плыть, ни ехать». До какого-то времени ты будешь делать что-то, пользуясь силой прошлого. Но как долго это будет? Потом кончится бензин, и всё печально оборвется.
– То есть вы считаете, что сегодня это всё по инерции?
– Ну конечно. Можно взбодрить себя какими-то сказками про братьев славян или славянскую идентичность. Можно на маскулинных вещах пытаться выехать, на спорте. Дескать, трус не играет в хоккей. Но любой успешный труженик, чувствующий мистерию труда, понимает, что в его деле не всё от него зависит. И это как раз признак настоящего ума – постоянное ощущение, что не всё зависит от тебя.
Каким надо быть деревянным и самовлюбленным, чтобы не чувствовать, что успех составляется не только из твоих усилий. Умный должен чувствовать, что всё сложилось не только благодаря ему. Да, может быть, даже и вопреки ему, но сложилось. Совестливый человек всегда краснеет от стыда, когда его благодарят за хороший результат и хвалят за успех. Потому что он внутри себя чувствует: это не до конца его успех. Или вообще не его успех.
– Или вообще не успех.
– Да, или вообще не успех.