Слово «ленточка» в значении «граница России и Украины» зафиксировано в жаргоне бойцов донбасских республик не позднее 2019 года, а появилось, очевидно, ещё раньше. Ближайший аналог выражения «за ленточкой» — «за речкой». В восьмидесятые так говорили о советских солдатах в Афганистане. Под «речкой» подразумевалась Амударья, по которой проходила советско-афганская граница. Это был такой прозрачный эвфемизм. Излишне откровенные и вообще «лишние» разговоры об Афгане могли повлечь неприятности. Журналисты и военные блогеры популяризовали выражение «за ленточкой» в два приёма: весной 2022-го в первые месяцы большой войны, и осенью, после объявления мобилизации в России. Ныне «За лентой» или «За ленточкой» — это названия сборников Z-поэзии, художественных выставок, а также документального сериала и мультимедийного арт-проекта Владимира Соловьева. Важнейшая идея многих радикальных провоенных авторов сводится к тому, что российское общество ждёт обновление: рано или поздно «наши парни» вернутся «из-за ленточки» — и беспощадно предъявят счёт всем «тыловым крысам», которые мешали им воевать или просто недостаточно поддерживали. «ЗА ЛЕНТОЧКОЙ» Можно подумать, что «за ленточкой» формируется новый общественный класс, но это не так. Там создаётся боевое братство. Многие историки, социологи и военные психологи считают, что воюющих солдат мало интересует идеологическое обоснование войны. Те сражаются не за идеи, а друг за друга — за товарищей, с которыми делят опасности и трудности на передовой. В 2014 году группа британских исследователей изучила идентичность 179 ливийцев, которые участвовали в восстании против режима Муаммара Каддафи в 2011-м. Оказалось, что 45% бойцов, которые сражались на передовой, идентифицировали себя с боевыми товарищами более тесно, чем с собственными семьями. Среди небоевого персонала этот показатель составил 28%. При этом лишь 1% повстанцев ощущал сильную эмоциональную связь с теми согражданами, которые поддерживали революцию, но не участвовали в боевых действиях. Высокая цель, во имя которой якобы ведётся война, будь то национальное освобождение, национальная честь, какие-то политические идеалы, вера или спасение мира от зла, в конечном итоге оказывается лишь поводом для образования боевого братства. Его сплочённость, вне зависимости от повода, становится ценностью сама по себе — и нередки случаи, когда политики, добиваясь народного единства, стремились весь народ превратить в боевое братство. Но вне зоны боевых действий это никогда в полной мере не работало. На передовой, в ситуации крайнего эмоционального накала, когда ни у кого не может быть никаких собственных целей и собственных интересов, социальные связи предельно упрощаются и по необходимости делаются непосредственными: глаза в глаза, плечом к плечу. Никакое сколько-нибудь сложное общество, пусть даже переживающее патриотический подъём, не может функционировать вот так — через личные отношения каждого с каждым. Более того, враждебное боевое братство нередко оказывается более значимой референтной группой, чем свои же гражданские. Скажем, американские солдаты во Вьетнаме в основном презрительно относились к разглагольствованиям о свободе и борьбе с коммунизмом — и при этом уважительно отзывались о вьетконговцах, которые «во что-то верят» и «знают, за что сражаются». Это, конечно, не означает, что все члены боевого братства обязательно не верят в провозглашаемые идеалы. Во время Второй Мировой войны в немецкой армии было полно идейных нацистов, в советской — преданных коммунистов, в американской — искренних борцов за свободу и демократию. Но на поле боя всё это вторично, и никакое боевое братство на таких абстрактных идеалах не основано. Оно основано на совместном опыте — и тот, у кого такого опыта нет, не может быть принят в братство, будь он хоть сто раз единомышленником. Соответственно, сообщество, которое складывается «за ленточкой», — это всегда особая социальная группа, у которой формируются какие-то отношения со множеством других социальных групп. КАК БЫТЬ, КОГДА «ЛЕНТОЧКИ» БОЛЬШЕ НЕТ? Солдатам, вернувшимся с любой войны, приходится приспосабливаться к миру, который не может понять, через что им пришлось пройти. Мы неоднократно писали о медицинских и психологических последствиях военного опыта (в том числе о ПТСР). Рассмотрим теперь с социальной и политической точки зрения. Некоторые исследователи полагают, что риск развития ПТСР у ветеранов ниже, если общество считает справедливой войну, в которой они участвовали. Но однозначной зависимости тут нет. Скажем, в Великобритании после Второй Мировой — которая, разумеется, оценивается как исключительно справедливая — люди, которые не служили в армии, открыто выражали недовольство тем, что ветераны пользуются привилегиями, например, при устройстве на работу. В конце концов, говорили они, нас тоже бомбили, мы тоже пережили очень тяжёлое время. Кроме того, в послевоенной стране очень резко выросло количество разводов: ветераны не находили в семьях того понимания и принятия, которое находили в боевом братстве. Так что дело далеко не только в справедливости и популярности войны. Но если война непопулярна, это определённо усугубляет ситуацию. Ярчайший пример — советская война «за речкой», в Афганистане. Почти всё время, что она шла, о ней было крайне сложно говорить публично из-за цензуры. Когда она подходила к концу, государство зачастую не смогло обеспечить ветеранов даже лечением, не говоря уж о жилье и прочих льготах. При этом для сограждан Афганская война была не просто несправедливой, а бессмысленной — и в её участниках видели не столько героев, сколько «бедных солдатиков», которых физически и духовно покалечили непонятно ради чего. Большинство из них составляли призывники, которые с войны возвращались не в казармы и военные городки к понимающим товарищам, а «на гражданку», где их встречали в лучшем случае с жалостью, а чаще — равнодушно. «Афганцы» не получили ни заметных привилегий, ни хотя бы признания исключительности своего опыта. И это притом что в позднем СССР существовал настоящий культ ветеранов — в первую очередь, конечно, Великой Отечественной. «Афганцы» же оказались как будто ненастоящими ветеранами. В результате «афганское» боевое братство (которое лишь частично пересекается с общественной организацией под таким названием) на какое-то время превратилось в очень специфический институт. Его члены все чётче отделяли себя от остальных сограждан, помогали друг другу и материально, и морально. Ветеранские сети стали основой для многих бизнесов и криминальных группировок. Российские власти явно очень не хотят, чтобы нечто подобное повторилось. Владимир Путин провозглашает участников «СВО» настоящей элитой. Новый министр обороны Андрей Белоусов призывает решить проблемы с предоставлением им материальных льгот. Их — ну, некоторых — публично чествуют: мемориальные таблички, портреты на билбордах, встречи с общественностью и так далее. Пока ультрапатриоты надеются, что боевое братство, вернувшись «из-за ленточки» со своей «окопной правдой», наведёт в России новый порядок, государство изо всех сил старается сделать его частью старого порядка. Ключевая часть официальной стратегии — «что произошло „за ленточкой“, остаётся „за ленточкой“». Никаких новых ценностей, новых социальных групп и новых запросов оттуда не должно появиться. Система должна сохраниться. Все политические и даже психологические проблемы имеют для властей два решения: экономическое и пропагандистское.
РевольверЗ
"ЗА ЛЕНТОЧКОЙ"
Слово «ленточка» в значении «граница России и Украины» зафиксировано в жаргоне бойцов донбасских республик не позднее 2019 года, а появилось, очевидно, ещё раньше.
Ближайший аналог выражения «за ленточкой» — «за речкой». В восьмидесятые так говорили о советских солдатах в Афганистане. Под «речкой» подразумевалась Амударья, по которой проходила советско-афганская граница. Это был такой прозрачный эвфемизм. Излишне откровенные и вообще «лишние» разговоры об Афгане могли повлечь неприятности.
Журналисты и военные блогеры популяризовали выражение «за ленточкой» в два приёма: весной 2022-го в первые месяцы большой войны, и осенью, после объявления мобилизации в России.
Ныне «За лентой» или «За ленточкой» — это названия сборников Z-поэзии, художественных выставок, а также документального сериала и мультимедийного арт-проекта Владимира Соловьева.
Важнейшая идея многих радикальных провоенных авторов сводится к тому, что российское общество ждёт обновление: рано или поздно «наши парни» вернутся «из-за ленточки» — и беспощадно предъявят счёт всем «тыловым крысам», которые мешали им воевать или просто недостаточно поддерживали.
«ЗА ЛЕНТОЧКОЙ»
Можно подумать, что «за ленточкой» формируется новый общественный класс, но это не так. Там создаётся боевое братство.
Многие историки, социологи и военные психологи считают, что воюющих солдат мало интересует идеологическое обоснование войны. Те сражаются не за идеи, а друг за друга — за товарищей, с которыми делят опасности и трудности на передовой.
В 2014 году группа британских исследователей изучила идентичность 179 ливийцев, которые участвовали в восстании против режима Муаммара Каддафи в 2011-м. Оказалось, что 45% бойцов, которые сражались на передовой, идентифицировали себя с боевыми товарищами более тесно, чем с собственными семьями. Среди небоевого персонала этот показатель составил 28%. При этом лишь 1% повстанцев ощущал сильную эмоциональную связь с теми согражданами, которые поддерживали революцию, но не участвовали в боевых действиях.
Высокая цель, во имя которой якобы ведётся война, будь то национальное освобождение, национальная честь, какие-то политические идеалы, вера или спасение мира от зла, в конечном итоге оказывается лишь поводом для образования боевого братства. Его сплочённость, вне зависимости от повода, становится ценностью сама по себе — и нередки случаи, когда политики, добиваясь народного единства, стремились весь народ превратить в боевое братство.
Но вне зоны боевых действий это никогда в полной мере не работало. На передовой, в ситуации крайнего эмоционального накала, когда ни у кого не может быть никаких собственных целей и собственных интересов, социальные связи предельно упрощаются и по необходимости делаются непосредственными: глаза в глаза, плечом к плечу. Никакое сколько-нибудь сложное общество, пусть даже переживающее патриотический подъём, не может функционировать вот так — через личные отношения каждого с каждым.
Более того, враждебное боевое братство нередко оказывается более значимой референтной группой, чем свои же гражданские. Скажем, американские солдаты во Вьетнаме в основном презрительно относились к разглагольствованиям о свободе и борьбе с коммунизмом — и при этом уважительно отзывались о вьетконговцах, которые «во что-то верят» и «знают, за что сражаются».
Это, конечно, не означает, что все члены боевого братства обязательно не верят в провозглашаемые идеалы. Во время Второй Мировой войны в немецкой армии было полно идейных нацистов, в советской — преданных коммунистов, в американской — искренних борцов за свободу и демократию. Но на поле боя всё это вторично, и никакое боевое братство на таких абстрактных идеалах не основано.
Оно основано на совместном опыте — и тот, у кого такого опыта нет, не может быть принят в братство, будь он хоть сто раз единомышленником. Соответственно, сообщество, которое складывается «за ленточкой», — это всегда особая социальная группа, у которой формируются какие-то отношения со множеством других социальных групп.
КАК БЫТЬ, КОГДА «ЛЕНТОЧКИ» БОЛЬШЕ НЕТ?
Солдатам, вернувшимся с любой войны, приходится приспосабливаться к миру, который не может понять, через что им пришлось пройти.
Мы неоднократно писали о медицинских и психологических последствиях военного опыта (в том числе о ПТСР). Рассмотрим теперь с социальной и политической точки зрения.
Некоторые исследователи полагают, что риск развития ПТСР у ветеранов ниже, если общество считает справедливой войну, в которой они участвовали. Но однозначной зависимости тут нет. Скажем, в Великобритании после Второй Мировой — которая, разумеется, оценивается как исключительно справедливая — люди, которые не служили в армии, открыто выражали недовольство тем, что ветераны пользуются привилегиями, например, при устройстве на работу. В конце концов, говорили они, нас тоже бомбили, мы тоже пережили очень тяжёлое время.
Кроме того, в послевоенной стране очень резко выросло количество разводов: ветераны не находили в семьях того понимания и принятия, которое находили в боевом братстве. Так что дело далеко не только в справедливости и популярности войны.
Но если война непопулярна, это определённо усугубляет ситуацию. Ярчайший пример — советская война «за речкой», в Афганистане. Почти всё время, что она шла, о ней было крайне сложно говорить публично из-за цензуры. Когда она подходила к концу, государство зачастую не смогло обеспечить ветеранов даже лечением, не говоря уж о жилье и прочих льготах.
При этом для сограждан Афганская война была не просто несправедливой, а бессмысленной — и в её участниках видели не столько героев, сколько «бедных солдатиков», которых физически и духовно покалечили непонятно ради чего. Большинство из них составляли призывники, которые с войны возвращались не в казармы и военные городки к понимающим товарищам, а «на гражданку», где их встречали в лучшем случае с жалостью, а чаще — равнодушно.
«Афганцы» не получили ни заметных привилегий, ни хотя бы признания исключительности своего опыта. И это притом что в позднем СССР существовал настоящий культ ветеранов — в первую очередь, конечно, Великой Отечественной. «Афганцы» же оказались как будто ненастоящими ветеранами.
В результате «афганское» боевое братство (которое лишь частично пересекается с общественной организацией под таким названием) на какое-то время превратилось в очень специфический институт. Его члены все чётче отделяли себя от остальных сограждан, помогали друг другу и материально, и морально. Ветеранские сети стали основой для многих бизнесов и криминальных группировок.
Российские власти явно очень не хотят, чтобы нечто подобное повторилось. Владимир Путин провозглашает участников «СВО» настоящей элитой. Новый министр обороны Андрей Белоусов призывает решить проблемы с предоставлением им материальных льгот. Их — ну, некоторых — публично чествуют: мемориальные таблички, портреты на билбордах, встречи с общественностью и так далее.
Пока ультрапатриоты надеются, что боевое братство, вернувшись «из-за ленточки» со своей «окопной правдой», наведёт в России новый порядок, государство изо всех сил старается сделать его частью старого порядка.
Ключевая часть официальной стратегии — «что произошло „за ленточкой“, остаётся „за ленточкой“». Никаких новых ценностей, новых социальных групп и новых запросов оттуда не должно появиться. Система должна сохраниться. Все политические и даже психологические проблемы имеют для властей два решения: экономическое и пропагандистское.