Дѣтямъ дали лошадь — настоящую, живую лошадь, и они поѣхали кататься и веселиться.

Ѣхали, ѣхали, гнали подъ гору, на гору. Добрая лошадка обливалась потомъ, задыхалась, a везла, и все везла, слушалась; a дѣти кричали, храбрились, хвастались другъ передъ другомъ, кто лучше правитъ, и подгоняетъ, и скачетъ. И имъ казалось, какъ и всегда кажется, что когда скачетъ лошадка, что это они сами скакали, и они гордились своей скачкой.
Такъ долго веселились дѣти, не думая о лошади, забывъ о томъ, что она живетъ, трудится и страдаетъ, и если замѣчали, что она останавливается, то только сильнѣе взмахивали кнутомъ, стегали и кричали.
Но всему есть конецъ, пришелъ конецъ и силамъ доброй лошадки и она, несмотря на кнутъ, стала останавливаться. Тутъ только дѣти вспомнили, что лошадь живая и вспомнили, что лошадей кормятъ и поятъ, но дѣтямъ не хотѣлось останавливаться и они стали придумывать, какъ бы на ходу накормить лошадь. Одинъ изъ нихъ досталъ изъ подъ сидѣнія клокъ сѣна и, соскочивъ съ телѣги, бѣжалъ подлѣ лошади и давалъ ей сѣно. Но на ходу не ловко было кормить лошадь, онъ опять вскочилъ въ телѣгу и дѣти придумали другое средство. Они достали длинную палку и на конецъ ея привязали сѣно и, прямо съ козелъ, находу, подносили это сѣно лошади. Кромѣ того, двое изъ дѣтей, замѣтивъ, что лошадь шатается, стали поддерживать ее; и держали ея задъ руками, чтобы она не завалилась ни направо, ни налѣво. Дѣти придумывали многое, но только не то, что должно бы было имъ прежде всего прійти въ голову, — то, чтобы слѣзть съ лошади, перестать ѣхать на ней и, если они точно жалѣютъ ее, отпречь ее и дать ей свободу. (Л. Толстой). Такъ и съ Россіей... ( rusviv.com )