- Послезавтра первое число, я получу новые карточки, - сиплым, тихим от слабости голосом проговорила Люба. – Все будет хорошо, малышка, потерпи еще чуть-чуть, скоро у нас будет хлеб, мы будем жить, слышишь? Женщина лежала на кровати и, пытаясь хоть немного согреть собой, крепко обнимала свою шестилетнюю дочь Леночку. Она давно жалела, что вовремя не согласилась на эвакуацию. Как большинство ленинградцев, Люба тогда надеялась, что это ненадолго, что советские войска быстро прогонят поганых фрицев и освободят город, да и прожить на карточки работающего не роскошно, но можно было. Но блокада затянулась, а выехать из города со временем стало очень трудно. Женщина какое-то время еще пыталась добиться разрешения, потом на ходьбу по инстанциям у нее уже не было сил. В комнате стоял жуткий холод, не спасали даже несколько одеял, которыми укрывались Люба и девочка. Часть стекол в окнах были выбиты при бомбежке еще прошлой зимой, их, конечно, как могли заколотили, но ледяной ветер все же находил лазейки и свободно гулял по квартире. Декабрь сорок второго года выдался очень холодным, и это было только начало морозов. Отопление и электричество в Ленинграде отключили еще год назад, почти сразу после объявления блокады, а на то, чтоб купить буржуйку у Любы не было ни денег, ни ценных вещей. Раньше женщина с детьми ходила греться к соседям, пожилой паре, у которых печка была, но в начале осени они умерли и буржуйку забрали их родственники. У Любы был еще сын, старше Лены на два года, но он полгода назад, весной, умер от воспаления легких. Мальчик был истощен голодом и так сильно и тяжело болел, что, когда он умер, его мама вздохнула с мрачным облегчением, она понимала, что смерть была для него лишь избавлением от мук. Люба тогда еще не знала, какой кошмар ждет ее и Леночку. Пока она еще работала, жили они более-менее сносно, но потом женщина тоже сильно заболела и не смогла нормально работать, ее сократили и пришлось Любе и Леночке жить на паек неработающих, а он был намного меньше. Но самое страшное случилось двенадцать дней назад, тогда у Любы украли продуктовые карточки. Она понимала, что была не одна, у кого в то ужасное время в блокадном Ленинграде пропадали заветные бумажки, но легче ей от этого не было. Любе в тот злополучный зимний день пришлось стоять за хлебом больше четырех часов, на морозе, на жутком ветру. Но не холод волновал ее, хотя это могло еще больше подкосить ее и без того слабое здоровье, женщина переживала за то, что дома, в квартире на третьем этаже осталась Леночка, одна, без присмотра. Малышка обещала не выходить на улицу, но ей могло прийти в голову пойти встречать маму или просто пойти погулять, а это было очень опасно, и не только из-за обстрелов. Из соседнего дома накануне пропала девочка-подросток, пошла за продуктами и не вернулась. Из другого дома тоже исчезли двое детей, их мама заболела, они, вроде как пошли за хлебом, и больше их никто не видел. И таких случаев, говорят, уже много было. Раньше хоть соседка Кирилловна могла присмотреть за Леночкой, а теперь и ее не стало.
Люди толкались, одни пытались протиснуться за хлебом без очереди, другие, у кого еще были силы, прогоняли наглецов, с криками выталкивая их прочь. Люба не обращала внимания на эти стычки, даже если ее задевали во время потасовки она тихо стояла, кутаясь в старую шаль и думая о дочери. А когда настала ее очередь получать хлеб, женщина сунула руку в карман пальто и обмерла, там было пусто, пропали все карточки, что оставались до конца месяца. А это двенадцать дней, двенадцать ночей, целая вечность, которая убьет без пощады. Люба бегала по площади с глупой надеждой, что карточки выпали и их унесло ветром, спрашивала людей, кричала, плакала, но все, кто был рядом, только отводили от нее глаза, помочь ей никто не мог. Лишь сгорбленная старушка подошла к Любе и надрывно кашляя дрожащей рукой протянула ей одну карточку... За те полчаса, что Люба со слезами возвращалась домой, она окончательно поседела. С трудом поднявшись на свой четвертый этаж, женщина зашла в квартиру и молча легла на кровать, где под одеялами, в обнимку с медвежонком, подаренным папой перед самой войной, лежала Леночка. Люба тогда крепко обняла дочку, которая, словно почувствовав страшное, даже не спросила маму, принесла ли она хлеб, и вдруг запела колыбельную, запела тихо, крепко зажмурившись, чтобы не смотреть в глаза голодной дочери, которой, как и ее брату, скоро суждено было умереть. - Доченька, ты только держись, не умирай, послезавтра уже все будет хорошо, я получу карточки, схожу за хлебом и мы покушаем, - Люба хотела говорить ободряюще, но сил на это у нее не было, да и Леночка никак не отреагировала на слова мамы, она лежала и молча смотрела на заклеенное газетами окно, за которым их любимый город Ленинград, зажатый фашистами в тиски блокады, стонал, гремел взрывами снарядов и бомб, и тихо умирал, теряя каждый день тысячи своих граждан, от стариков до самых маленьких. Девочке уже давно совсем не хотелось кушать, даже живот перестал болеть, она лежала, прижавшись к теплому маминому боку и вспоминала, как когда-то выбегала на улицу и там со своими подружками прыгала через скакалку, смеялась и ждала, когда мама позовет на обед. А вечером возвращался с работы папа и даже если уставал, все равно обязательно играл со своими детьми, потому что он их очень сильно любил. А теперь папа где-то далеко на фронте, от него давно нет писем, то ли они не доходят, то ли папы уже нет в живых. Леночка почувствовала, как по щеке покатилась горячая слезинка, и провалилась в бездонный сон...
- Похоже и здесь уже нет живых, - словно сквозь туман расслышала Леночка чужие женские голоса. – Смотри, женщина с дочкой, так и умерли вместе. Как же я ненавижу этих фашистов! Разве можно вот так, без жалости и... Ой, смотри, девочка, вроде, пошевелилась, - женщина откинула тряпки и взяла Леночку на руки: - Боже мой! Она же ничего не весит! Но она живая! Я отнесу ее в санчасть, нужно малышку отправить в эвакуацию, сегодня как раз машины поедут. Почувствовав, как ее заворачивают в одеяло, девочка с трудом разлепила веки и последнее, что увидела в комнате, это была ее мама, лежавшая на кровати с открытыми глазами, которые уже никуда не смотрели. Одна из тех женщин принесла девочку в медпункт и стала умолять чтобы ее с первой же машиной отправили в эвакуацию. Сначала женщине пытались отказать, по причине того, что документов на малышку не было, найти их в квартире второпях не удалось, но женщина увидела знакомого доктора и все же смогла уговорить его внести Леночку в списки, записав все данные со слов девочки, которая едва смогла что-то прошептать. Машина отправлялась на следующее утро. Чтобы девочка не умерла раньше и живой добралась до эвакуации, ее пытались хоть немного покормить, но она лишь отворачивалась. Леночка так давно не ела, что уже не ощущала голода, наоборот, от вида еды ее начинало тошнить, что причиняло девочке сильную боль. Ей хотелось только спать, даже о маме Леночка почти не вспоминала, у нее и на это не было сил. Добирались до другого берега через замерзшее Ладожское озеро, казалось, бесконечно долго. В кузове грузовика, в который поместили самых тяжелых малышей с мамами и без сопровождения, сильно трясло и было очень холодно, дул пронизывающий морозный ветер, а укрыты дети были лишь тонкими одеялами.
Во время пути, примерно на половине, Леночка услышала, как вдруг послышался гул самолета и раздался взрыв. Дети закричали от страха, заплакали, взрослые начали их успокаивать, прикрывать собой, а Лена снова лишь безразлично прикрыла глаза, ей было уже все равно, доедет ли она куда-то или умрет, как мама и брат. Девочке все это казалось чем-то неважным, даже бесполезным, ей хотелось вернуться в свою промерзшую квартиру и лечь рядом с мамой, чтобы так же, как она уснуть навсегда. Ей было так плохо, что не было сил ни дышать, ни думать, она то проваливалась в беспамятство, то смотрела в унылое, затянутое серыми облаками небо, на котором даже не проблескивали лучики солнечного света и в ее головке беспорядочно всплывали картинки из тех счастливых дней, когда рядом с ней были мама, папа и брат, живые...
- Я не могу гарантировать, что малышка выкарабкается, - сурово нахмурив брови сказал молоденькой медсестре доктор, высокий, очень худой мужчина непонятного возраста, он был такой морщинистый, что казался старым, но, скорее всего, это был лишь отпечаток недосыпания и переживаний за своих пациентов. – Или ее организм уже не может принимать еду, или девочка не хочет жить, не знаю, я допускаю оба варианта. Но ей нужно кушать, чтобы хоть немного окрепнуть, тогда, возможно, кто-то возьмет ее в свою семью, а там она оттает, забудет о пережитых кошмарах. Вы, Нюрочка, попробуйте уговорить ее покушать, вдруг у Вас получится, а мне нужно возвращаться в больницу, раненые солдаты меня ждут, душа моя, - он дружески похлопал девушку по плечу и быстро вышел из палаты медчасти, куда определили Леночку, после того, как привезли в детский приют, находившийся в поселке на другой стороне Ладоги. Нюра присела на кровать рядом с девочкой, которая лежала, закрыв глаза и совершенно не реагируя на все обращения к ней. Казалось, она уже умерла, но черненькие густые реснички на ее веках подрагивали, а впалая грудь едва заметно подымалась, делая каждый раз возможно последний вдох. Медсестра подумала, что у нее могла быть дочка, похожая на Лену, такая же темненькая, с маленьким, немного вздернутым кверху носиком и немного оттопыренными ушками. Потому что именно таким был ее муж, на которого девушка получила похоронку всего через четыре месяца после его ухода на фронт, а ведь ему был всего двадцать один год. Нюра едва сдержала слезы, вспомнив о своем любимом Алешке, о том, как они познакомились в городском парке отдыха, влюбились друг в дружку в первого взгляда и поженились через два месяца после знакомства. Это было весной сорок первого. Мужа Нюры забрали одного из первых, девушка тогда только почувствовала, что беременна. Расставаясь, он умолял жену беречь себя и малыша, но ребенок не родился, выкидыш случился всего через две недели после того, как Алексей уехал, слишком сильно Нюра переживала за него. Девушка погладила Леночку по тоненькой ручке и тихонько позвала: - Малышка, ты меня слышишь? Попробуй проглотить кашу, она вкусная, гречневая, с молочком. Помнишь такую? Леночка медленно открыла глаза, посмотрела на Нюру таким безжизненным взглядом, что у медсестры даже мурашки по спине побежали, и тут же опять их закрыла. - Со-овсем не ку-ушает? – раздался рядом с ними тихий, сочувствующий голос. Нюра подняла голову и увидела Федора, их сторожа, двадцативосьмилетнего мужчину, которого война наградила страшными шрамами, но лишила кисти левой руки и нормальной речи. Он был танкистом, имел орден. За тот самый бой, в котором его контузило и покалечило. Солдата подлечили в госпитале и комиссовали, после чего он вернулся в свой поселок. Вот только там его уже никто не ждал, жена и сын Федора погибли незадолго до его возвращения, во время авианалета они спрятались в подвале, но фашистская бомба прямым попаданием упала на их дом, который стал и их могилой. Мужчина не знал, как и где ему жить дальше, родители его умерли от болезни много лет назад, остались дальние родственники, но они и жили далеко. Сосед, старенький дед Тереха, пожалел осиротевшего калеку, приютил его на время, потом кто-то подсказал, что можно спросить работу в этом детдоме. Федор поехал, особо не надеясь на удачу, но его приняли сторожем, а он в свою очередь очень ответственно отнесся к своим новым обязанностям. Даже больше того, он с радостью выполнял еще и работу дворника, даже за детьми присматривал, помогая воспитателям. Мужчине выделили небольшую каморку для проживания, так что он практически никогда с территории приюта и не уходил, все свое свободное время был рядом с ребятами. Дети его очень любили, некоторые, особенно те, что сиротами остались, даже за отца его считали, ребята постарше его батей называли, а малыши тятей. - Доченька, - наклонившись к Леночке, ласково сказал Федор, - ку-ушать очень надо, хоть чу-уточку. Вот победим фа-ашистов, будем плясать, пе-есни петь, а у тебя сил не бу-удет, потому что кашу не ела. Мужчина пытался говорить как можно веселее, но Леночка опять лишь на мгновение приоткрыла глаза, посмотрела на него и снова их закрыла. Девочке уже ничего не было нужно, она хотела только, чтобы ее оставили в покое. Федор беспомощно посмотрел на Нюру, которая чуть не плакала, девушка понимала, что, если Леночка ничего не съест, то до следующего утра она может не дожить. Мужчина хотел опять что-то сказать, но вдруг передумал, он подошел к столику, оторвал кусок ваты и торопливо куда-то ушел. Вернулся Федор через несколько минут с небольшой куколкой. Это была не настоящая кукла из магазина, но все равно очень красивая. Голова куколки была сделана из куска белой тряпочки, набита той самой ватой и сверху повязана ярким лоскутом, словно платочком. Туловище, руки и ноги Федор сделал из ситцевой ткани и перетянул для крепости суровой ниткой. На лице куклы простым карандашом были нарисованы глаза, нос и маленький ротик. - Смо-отри, - легонько дотронулся Федор до девочки, и она приоткрыла глаза, - это Манечка, пре-едставь, что она твоя дочка, она очень хо-очет кушать, но са-ама не может, помоги ей, поко-орми ее. Или Ма-анечка умрет. Но сна-ачала покушай са-ама, ты те-еперь ее мама, тебе силы ну-ужны. А то у-умрешь, а дочка бе-ез мамы останется. Леночка не отрываясь смотрела на куклу и в глазах ребенка, хмурых, взрослых не по-детски, показались слезинки. Девочка протянула руку, но сил у нее совсем не было, и тоненькая ручка бессильно упала на постель. Федор положил куклу на грудь Леночки и малышка с трудом, но обняла ее обеими руками. - Ты совсем ослабла, - ласково сказала ей Нюра, - но, если ты съешь хоть чуточку каши, у тебя появятся силы, и ты покормишь Манечку. Попробуем? – медсестра даже дыхание затаила, в ожидании ответа. Леночка медленно перевела на нее взгляд, несколько секунд она словно раздумывала и наконец приоткрыла ротик. Когда она через тошноту все же смогла проглотить три ложечки каши, стоявшие около нее взрослые едва не захлопали в ладоши от радости. Через минуту Леночка, так и не выпустившая из рук куклу, уснула, и это уже был целительный спокойный сон, тот самый, что обязательно поможет ей встать на ноги.
На следующий день Леночка покушала уже побольше и даже смогла сама взять в руки ложку и «покормить» Манечку. Когда пожилой доктор пришел осмотреть девочку, то был даже удивлен ее состоянием, он не ожидал, что Леночка так окрепнет всего за одни сутки. Он поинтересовался, как Нюра смогла уговорить Леночку покушать, и девушка рассказала про куклу Федора. Доктор уважительно покивал головой и крепко пожал руку солдату, который тоже пришел проведать малышку: - Считай, что ты теперь ее крестный папа, у нее же практически не было шансов выжить. Теперь, возможно, в нашей стране вырастет еще один врач или учитель, а они нам очень нужны, - доктор улыбнулся, заботливо поправил на девочке одеяло, напомнил Нюре, какие лекарства ей нужно давать и быстро ушел, в больнице его уже заждались сотни пациентов самого разного возраста. Леночка быстро шла на поправку.
Сначала она смогла сесть в кровати, потом понемногу начала ходить. И все это время она не выпускала из рук свою Манечку. Но больше всего девочка радовалась, когда к ней приходил Федор. А он забегал проведать свою «крестницу» каждую свободную минутку. Нюра, которая всегда была рядом с Леночкой не возражала против его посещений, наоборот, она иногда со смущением ловила себя на мысли, что тоже его ждет. - Тетя Нюра, а дядя Федя Ваш муж? – однажды неожиданно спросила у медсестры Леночка. - Нет, что ты! – испуганно ответила Нюра. – Мой муж погиб на фронте, еще в самом начале войны. Но почему ты так подумала? - Просто он смотрит на Вас так, как мой папа на маму смотрел, - тут девочка чуть не заплакала, - тогда, когда мы еще все вместе были, папа, мама, я и Вовка. А Вы не знаете, мой папка живой? - Не знаю. Но я попрошу нашего директора, чтобы запрос сделали. Думаю, он обязательно найдется. Ты же сможешь назвать его полное имя и адрес, где вы жили? - Нюра ободряюще улыбнулась девочке, но сама думала совсем о другом, о том, что сказала ей Леночка о Федоре, неужели он, и правда, на нее как-то по-особенному смотрит? Шли дни, девочка окрепла настолько, что играла с другими ребятами и даже ходила на занятия в первый класс, потому что уже умела читать и считать. Но куда бы она ни пошла, кукла всегда была с ней. Воспитатели сначала пытались уговорить девочку оставлять Манечку в спальне, но стоило кому-нибудь попытаться взять куклу из ее рук, у Лены начиналась истерика. И успокоить ее мог только Федор, которого она любила без памяти. Он же и уговорил всех, чтобы девочке разрешили не расставаться с ее любимой игрушкой, которую она считала своей настоящей дочкой.
Однажды один хулиганистый мальчишка решил из вредности забрать У Леночки куклу. Он схватил ее и начал вырвать из рук девочки. Лена тоже всеми силами вцепилась в свою Манечку. Дети тянули куклу в разные стороны, пока та не выдержала и порвалась. Мальчишка сразу убежал, тут же потеряв к игрушке всякий интерес, девочка же побледнела и упала без сознания. Когда она очнулась и приоткрыла глаза, то поняла, что лежит на кровати в санчасти, а около нее стоят Нюра и Федор. Взрослые не заметив, что Леночка пришла в себя, тихо разговаривали. - Ты видел то письмо? Ответ на запрос об отце Леночки. Я не знаю, нужно ли ей говорить правду, - дрогнувшим голосом сказала медсестра. – Как думаешь, Федя? - Я не зна-аю. Одного бо-ось, что ее теперь кто-нибудь мо-ожет удочерить, а я так ее по-олюбил, что даже думать об этом не мо-огу. – Федор опустил голову, но вдруг резко поднял ее и так посмотрел на Нюру, что девушка даже испугалась: - Что с тобой, Федя? - Да-авай поженимся, и Леночку удо-очерим. Я хорошим му-ужем буду, обещаю. - Но... разве можно жениться без любви? Даже ради малышки. Тут Федор покраснел, опустил голову, постоял так с минуту, а потом решился и проговорил, не поднимая глаз на Нюру: - А я и лю-ублю тебя, просто сказать бо-оялся. Вдруг откажешь ка-алеке. Нюра почувствовала, как слезы наполнили ее глаза, она быстро, чтобы Федор не заметил, вытерла их, взяла мужчину за руку и с улыбкой ответила: - Ты не калека, Федя, ты самый лучший и красивый мужчина на свете. Я с радостью выйду за тебя. И Леночку мы никому не отдадим, - тут она повернулась к девочке и ахнула, увидев, что та уже очнулась и очень серьезно слушает их разговор. Нюра бросилась к Леночке, а та протянула ручки и крепко ее обняла: - Вы будете моими мамой и папой? Я согласна. Я буду вас очень сильно любить. Так же, как Манечку, - девочка всхлипнула, вспомнив, что случилось с ее куклой, но тут же радостно взвизгнула, потому что Федор протянул девочке ее куклу, которую Нюра успела зашить: - Вылечили мы тво-ою Манечку, жить будет. Мы теперь все вместе жи-ить будем, я ва-ас никому в обиду не дам, - он широко улыбнулся и обнял своей здоровой правой рукой смущенную Нюру. Леночка, действительно, когда выросла, стала врачом. Как и ее младшая сестра Наташа, которая родилась почти в день Победы, 8 мая 1945 года. Федор и Нюра смогли создать счастливую, несмотря на трудное время, семью и стали замечательными родителями для своих девочек. Куклу Манечку, как настоящую семейную реликвию, несколько поколений, дети и внуки Елены, бережно хранили до глубокой ее старости. Ведь благодаря этой невзрачной, неумело сделанной покалеченным солдатом кукле жизнь маленькой девочки не оборвалась, как жизни сотен тысяч ребят, погибших от голода, болезней и жестокости фашистов. А когда Елены Федоровны* не стало, ее семья передала куклу в музей, где Манечке было отведено почетное место, как одному из самых интересных, ценных экспонатов.
* Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1943 года «Об усыновлении», усыновляемому по просьбе усыновителя могли быть присвоены фамилия и отчество по имени усыновителя.
ОТДЫХАЙТЕ ДУШОЙ!!!
:Оля Ефимова( Фафина)
Кукла Манечка
- Послезавтра первое число, я получу новые карточки, - сиплым, тихим от слабости голосом проговорила Люба. – Все будет хорошо, малышка, потерпи еще чуть-чуть, скоро у нас будет хлеб, мы будем жить, слышишь?
Женщина лежала на кровати и, пытаясь хоть немного согреть собой, крепко обнимала свою шестилетнюю дочь Леночку. Она давно жалела, что вовремя не согласилась на эвакуацию. Как большинство ленинградцев, Люба тогда надеялась, что это ненадолго, что советские войска быстро прогонят поганых фрицев и освободят город, да и прожить на карточки работающего не роскошно, но можно было. Но блокада затянулась, а выехать из города со временем стало очень трудно. Женщина какое-то время еще пыталась добиться разрешения, потом на ходьбу по инстанциям у нее уже не было сил.
В комнате стоял жуткий холод, не спасали даже несколько одеял, которыми укрывались Люба и девочка. Часть стекол в окнах были выбиты при бомбежке еще прошлой зимой, их, конечно, как могли заколотили, но ледяной ветер все же находил лазейки и свободно гулял по квартире. Декабрь сорок второго года выдался очень холодным, и это было только начало морозов. Отопление и электричество в Ленинграде отключили еще год назад, почти сразу после объявления блокады, а на то, чтоб купить буржуйку у Любы не было ни денег, ни ценных вещей. Раньше женщина с детьми ходила греться к соседям, пожилой паре, у которых печка была, но в начале осени они умерли и буржуйку забрали их родственники.
У Любы был еще сын, старше Лены на два года, но он полгода назад, весной, умер от воспаления легких. Мальчик был истощен голодом и так сильно и тяжело болел, что, когда он умер, его мама вздохнула с мрачным облегчением, она понимала, что смерть была для него лишь избавлением от мук. Люба тогда еще не знала, какой кошмар ждет ее и Леночку. Пока она еще работала, жили они более-менее сносно, но потом женщина тоже сильно заболела и не смогла нормально работать, ее сократили и пришлось Любе и Леночке жить на паек неработающих, а он был намного меньше. Но самое страшное случилось двенадцать дней назад, тогда у Любы украли продуктовые карточки. Она понимала, что была не одна, у кого в то ужасное время в блокадном Ленинграде пропадали заветные бумажки, но легче ей от этого не было. Любе в тот злополучный зимний день пришлось стоять за хлебом больше четырех часов, на морозе, на жутком ветру. Но не холод волновал ее, хотя это могло еще больше подкосить ее и без того слабое здоровье, женщина переживала за то, что дома, в квартире на третьем этаже осталась Леночка, одна, без присмотра. Малышка обещала не выходить на улицу, но ей могло прийти в голову пойти встречать маму или просто пойти погулять, а это было очень опасно, и не только из-за обстрелов. Из соседнего дома накануне пропала девочка-подросток, пошла за продуктами и не вернулась. Из другого дома тоже исчезли двое детей, их мама заболела, они, вроде как пошли за хлебом, и больше их никто не видел. И таких случаев, говорят, уже много было. Раньше хоть соседка Кирилловна могла присмотреть за Леночкой, а теперь и ее не стало.
За те полчаса, что Люба со слезами возвращалась домой, она окончательно поседела. С трудом поднявшись на свой четвертый этаж, женщина зашла в квартиру и молча легла на кровать, где под одеялами, в обнимку с медвежонком, подаренным папой перед самой войной, лежала Леночка. Люба тогда крепко обняла дочку, которая, словно почувствовав страшное, даже не спросила маму, принесла ли она хлеб, и вдруг запела колыбельную, запела тихо, крепко зажмурившись, чтобы не смотреть в глаза голодной дочери, которой, как и ее брату, скоро суждено было умереть.
- Доченька, ты только держись, не умирай, послезавтра уже все будет хорошо, я получу карточки, схожу за хлебом и мы покушаем, - Люба хотела говорить ободряюще, но сил на это у нее не было, да и Леночка никак не отреагировала на слова мамы, она лежала и молча смотрела на заклеенное газетами окно, за которым их любимый город Ленинград, зажатый фашистами в тиски блокады, стонал, гремел взрывами снарядов и бомб, и тихо умирал, теряя каждый день тысячи своих граждан, от стариков до самых маленьких. Девочке уже давно совсем не хотелось кушать, даже живот перестал болеть, она лежала, прижавшись к теплому маминому боку и вспоминала, как когда-то выбегала на улицу и там со своими подружками прыгала через скакалку, смеялась и ждала, когда мама позовет на обед. А вечером возвращался с работы папа и даже если уставал, все равно обязательно играл со своими детьми, потому что он их очень сильно любил. А теперь папа где-то далеко на фронте, от него давно нет писем, то ли они не доходят, то ли папы уже нет в живых. Леночка почувствовала, как по щеке покатилась горячая слезинка, и провалилась в бездонный сон...
- Похоже и здесь уже нет живых, - словно сквозь туман расслышала Леночка чужие женские голоса. – Смотри, женщина с дочкой, так и умерли вместе. Как же я ненавижу этих фашистов! Разве можно вот так, без жалости и... Ой, смотри, девочка, вроде, пошевелилась, - женщина откинула тряпки и взяла Леночку на руки: - Боже мой! Она же ничего не весит! Но она живая! Я отнесу ее в санчасть, нужно малышку отправить в эвакуацию, сегодня как раз машины поедут.
Почувствовав, как ее заворачивают в одеяло, девочка с трудом разлепила веки и последнее, что увидела в комнате, это была ее мама, лежавшая на кровати с открытыми глазами, которые уже никуда не смотрели.
Одна из тех женщин принесла девочку в медпункт и стала умолять чтобы ее с первой же машиной отправили в эвакуацию. Сначала женщине пытались отказать, по причине того, что документов на малышку не было, найти их в квартире второпях не удалось, но женщина увидела знакомого доктора и все же смогла уговорить его внести Леночку в списки, записав все данные со слов девочки, которая едва смогла что-то прошептать.
Машина отправлялась на следующее утро. Чтобы девочка не умерла раньше и живой добралась до эвакуации, ее пытались хоть немного покормить, но она лишь отворачивалась. Леночка так давно не ела, что уже не ощущала голода, наоборот, от вида еды ее начинало тошнить, что причиняло девочке сильную боль. Ей хотелось только спать, даже о маме Леночка почти не вспоминала, у нее и на это не было сил.
Добирались до другого берега через замерзшее Ладожское озеро, казалось, бесконечно долго. В кузове грузовика, в который поместили самых тяжелых малышей с мамами и без сопровождения, сильно трясло и было очень холодно, дул пронизывающий морозный ветер, а укрыты дети были лишь тонкими одеялами.
- Я не могу гарантировать, что малышка выкарабкается, - сурово нахмурив брови сказал молоденькой медсестре доктор, высокий, очень худой мужчина непонятного возраста, он был такой морщинистый, что казался старым, но, скорее всего, это был лишь отпечаток недосыпания и переживаний за своих пациентов. – Или ее организм уже не может принимать еду, или девочка не хочет жить, не знаю, я допускаю оба варианта. Но ей нужно кушать, чтобы хоть немного окрепнуть, тогда, возможно, кто-то возьмет ее в свою семью, а там она оттает, забудет о пережитых кошмарах. Вы, Нюрочка, попробуйте уговорить ее покушать, вдруг у Вас получится, а мне нужно возвращаться в больницу, раненые солдаты меня ждут, душа моя, - он дружески похлопал девушку по плечу и быстро вышел из палаты медчасти, куда определили Леночку, после того, как привезли в детский приют, находившийся в поселке на другой стороне Ладоги.
Нюра присела на кровать рядом с девочкой, которая лежала, закрыв глаза и совершенно не реагируя на все обращения к ней. Казалось, она уже умерла, но черненькие густые реснички на ее веках подрагивали, а впалая грудь едва заметно подымалась, делая каждый раз возможно последний вдох. Медсестра подумала, что у нее могла быть дочка, похожая на Лену, такая же темненькая, с маленьким, немного вздернутым кверху носиком и немного оттопыренными ушками. Потому что именно таким был ее муж, на которого девушка получила похоронку всего через четыре месяца после его ухода на фронт, а ведь ему был всего двадцать один год. Нюра едва сдержала слезы, вспомнив о своем любимом Алешке, о том, как они познакомились в городском парке отдыха, влюбились друг в дружку в первого взгляда и поженились через два месяца после знакомства. Это было весной сорок первого. Мужа Нюры забрали одного из первых, девушка тогда только почувствовала, что беременна. Расставаясь, он умолял жену беречь себя и малыша, но ребенок не родился, выкидыш случился всего через две недели после того, как Алексей уехал, слишком сильно Нюра переживала за него.
Девушка погладила Леночку по тоненькой ручке и тихонько позвала:
- Малышка, ты меня слышишь? Попробуй проглотить кашу, она вкусная, гречневая, с молочком. Помнишь такую?
Леночка медленно открыла глаза, посмотрела на Нюру таким безжизненным взглядом, что у медсестры даже мурашки по спине побежали, и тут же опять их закрыла.
- Со-овсем не ку-ушает? – раздался рядом с ними тихий, сочувствующий голос.
Нюра подняла голову и увидела Федора, их сторожа, двадцативосьмилетнего мужчину, которого война наградила страшными шрамами, но лишила кисти левой руки и нормальной речи. Он был танкистом, имел орден. За тот самый бой, в котором его контузило и покалечило. Солдата подлечили в госпитале и комиссовали, после чего он вернулся в свой поселок. Вот только там его уже никто не ждал, жена и сын Федора погибли незадолго до его возвращения, во время авианалета они спрятались в подвале, но фашистская бомба прямым попаданием упала на их дом, который стал и их могилой. Мужчина не знал, как и где ему жить дальше, родители его умерли от болезни много лет назад, остались дальние родственники, но они и жили далеко. Сосед, старенький дед Тереха, пожалел осиротевшего калеку, приютил его на время, потом кто-то подсказал, что можно спросить работу в этом детдоме. Федор поехал, особо не надеясь на удачу, но его приняли сторожем, а он в свою очередь очень ответственно отнесся к своим новым обязанностям. Даже больше того, он с радостью выполнял еще и работу дворника, даже за детьми присматривал, помогая воспитателям. Мужчине выделили небольшую каморку для проживания, так что он практически никогда с территории приюта и не уходил, все свое свободное время был рядом с ребятами. Дети его очень любили, некоторые, особенно те, что сиротами остались, даже за отца его считали, ребята постарше его батей называли, а малыши тятей.
- Доченька, - наклонившись к Леночке, ласково сказал Федор, - ку-ушать очень надо, хоть чу-уточку. Вот победим фа-ашистов, будем плясать, пе-есни петь, а у тебя сил не бу-удет, потому что кашу не ела.
Мужчина пытался говорить как можно веселее, но Леночка опять лишь на мгновение приоткрыла глаза, посмотрела на него и снова их закрыла. Девочке уже ничего не было нужно, она хотела только, чтобы ее оставили в покое. Федор беспомощно посмотрел на Нюру, которая чуть не плакала, девушка понимала, что, если Леночка ничего не съест, то до следующего утра она может не дожить. Мужчина хотел опять что-то сказать, но вдруг передумал, он подошел к столику, оторвал кусок ваты и торопливо куда-то ушел. Вернулся Федор через несколько минут с небольшой куколкой. Это была не настоящая кукла из магазина, но все равно очень красивая.
Голова куколки была сделана из куска белой тряпочки, набита той самой ватой и сверху повязана ярким лоскутом, словно платочком. Туловище, руки и ноги Федор сделал из ситцевой ткани и перетянул для крепости суровой ниткой. На лице куклы простым карандашом были нарисованы глаза, нос и маленький ротик.
- Смо-отри, - легонько дотронулся Федор до девочки, и она приоткрыла глаза, - это Манечка, пре-едставь, что она твоя дочка, она очень хо-очет кушать, но са-ама не может, помоги ей, поко-орми ее. Или Ма-анечка умрет. Но сна-ачала покушай са-ама, ты те-еперь ее мама, тебе силы ну-ужны. А то у-умрешь, а дочка бе-ез мамы останется.
Леночка не отрываясь смотрела на куклу и в глазах ребенка, хмурых, взрослых не по-детски, показались слезинки. Девочка протянула руку, но сил у нее совсем не было, и тоненькая ручка бессильно упала на постель. Федор положил куклу на грудь Леночки и малышка с трудом, но обняла ее обеими руками.
- Ты совсем ослабла, - ласково сказала ей Нюра, - но, если ты съешь хоть чуточку каши, у тебя появятся силы, и ты покормишь Манечку. Попробуем? – медсестра даже дыхание затаила, в ожидании ответа.
Леночка медленно перевела на нее взгляд, несколько секунд она словно раздумывала и наконец приоткрыла ротик. Когда она через тошноту все же смогла проглотить три ложечки каши, стоявшие около нее взрослые едва не захлопали в ладоши от радости. Через минуту Леночка, так и не выпустившая из рук куклу, уснула, и это уже был целительный спокойный сон, тот самый, что обязательно поможет ей встать на ноги.
На следующий день Леночка покушала уже побольше и даже смогла сама взять в руки ложку и «покормить» Манечку. Когда пожилой доктор пришел осмотреть девочку, то был даже удивлен ее состоянием, он не ожидал, что Леночка так окрепнет всего за одни сутки. Он поинтересовался, как Нюра смогла уговорить Леночку покушать, и девушка рассказала про куклу Федора. Доктор уважительно покивал головой и крепко пожал руку солдату, который тоже пришел проведать малышку:
- Считай, что ты теперь ее крестный папа, у нее же практически не было шансов выжить. Теперь, возможно, в нашей стране вырастет еще один врач или учитель, а они нам очень нужны, - доктор улыбнулся, заботливо поправил на девочке одеяло, напомнил Нюре, какие лекарства ей нужно давать и быстро ушел, в больнице его уже заждались сотни пациентов самого разного возраста.
Леночка быстро шла на поправку.
- Тетя Нюра, а дядя Федя Ваш муж? – однажды неожиданно спросила у медсестры Леночка.
- Нет, что ты! – испуганно ответила Нюра. – Мой муж погиб на фронте, еще в самом начале войны. Но почему ты так подумала?
- Просто он смотрит на Вас так, как мой папа на маму смотрел, - тут девочка чуть не заплакала, - тогда, когда мы еще все вместе были, папа, мама, я и Вовка. А Вы не знаете, мой папка живой?
- Не знаю. Но я попрошу нашего директора, чтобы запрос сделали. Думаю, он обязательно найдется. Ты же сможешь назвать его полное имя и адрес, где вы жили? - Нюра ободряюще улыбнулась девочке, но сама думала совсем о другом, о том, что сказала ей Леночка о Федоре, неужели он, и правда, на нее как-то по-особенному смотрит?
Шли дни, девочка окрепла настолько, что играла с другими ребятами и даже ходила на занятия в первый класс, потому что уже умела читать и считать. Но куда бы она ни пошла, кукла всегда была с ней. Воспитатели сначала пытались уговорить девочку оставлять Манечку в спальне, но стоило кому-нибудь попытаться взять куклу из ее рук, у Лены начиналась истерика. И успокоить ее мог только Федор, которого она любила без памяти. Он же и уговорил всех, чтобы девочке разрешили не расставаться с ее любимой игрушкой, которую она считала своей настоящей дочкой.
Однажды один хулиганистый мальчишка решил из вредности забрать У Леночки куклу. Он схватил ее и начал вырвать из рук девочки. Лена тоже всеми силами вцепилась в свою Манечку. Дети тянули куклу в разные стороны, пока та не выдержала и порвалась. Мальчишка сразу убежал, тут же потеряв к игрушке всякий интерес, девочка же побледнела и упала без сознания.
Когда она очнулась и приоткрыла глаза, то поняла, что лежит на кровати в санчасти, а около нее стоят Нюра и Федор. Взрослые не заметив, что Леночка пришла в себя, тихо разговаривали.
- Ты видел то письмо? Ответ на запрос об отце Леночки. Я не знаю, нужно ли ей говорить правду, - дрогнувшим голосом сказала медсестра. – Как думаешь, Федя?
- Я не зна-аю. Одного бо-ось, что ее теперь кто-нибудь мо-ожет удочерить, а я так ее по-олюбил, что даже думать об этом не мо-огу. – Федор опустил голову, но вдруг резко поднял ее и так посмотрел на Нюру, что девушка даже испугалась:
- Что с тобой, Федя?
- Да-авай поженимся, и Леночку удо-очерим. Я хорошим му-ужем буду, обещаю.
- Но... разве можно жениться без любви? Даже ради малышки.
Тут Федор покраснел, опустил голову, постоял так с минуту, а потом решился и проговорил, не поднимая глаз на Нюру:
- А я и лю-ублю тебя, просто сказать бо-оялся. Вдруг откажешь ка-алеке.
Нюра почувствовала, как слезы наполнили ее глаза, она быстро, чтобы Федор не заметил, вытерла их, взяла мужчину за руку и с улыбкой ответила:
- Ты не калека, Федя, ты самый лучший и красивый мужчина на свете. Я с радостью выйду за тебя. И Леночку мы никому не отдадим, - тут она повернулась к девочке и ахнула, увидев, что та уже очнулась и очень серьезно слушает их разговор.
Нюра бросилась к Леночке, а та протянула ручки и крепко ее обняла:
- Вы будете моими мамой и папой? Я согласна. Я буду вас очень сильно любить. Так же, как Манечку, - девочка всхлипнула, вспомнив, что случилось с ее куклой, но тут же радостно взвизгнула, потому что Федор протянул девочке ее куклу, которую Нюра успела зашить:
- Вылечили мы тво-ою Манечку, жить будет. Мы теперь все вместе жи-ить будем, я ва-ас никому в обиду не дам, - он широко улыбнулся и обнял своей здоровой правой рукой смущенную Нюру.
Леночка, действительно, когда выросла, стала врачом. Как и ее младшая сестра Наташа, которая родилась почти в день Победы, 8 мая 1945 года. Федор и Нюра смогли создать счастливую, несмотря на трудное время, семью и стали замечательными родителями для своих девочек. Куклу Манечку, как настоящую семейную реликвию, несколько поколений, дети и внуки Елены, бережно хранили до глубокой ее старости. Ведь благодаря этой невзрачной, неумело сделанной покалеченным солдатом кукле жизнь маленькой девочки не оборвалась, как жизни сотен тысяч ребят, погибших от голода, болезней и жестокости фашистов. А когда Елены Федоровны* не стало, ее семья передала куклу в музей, где Манечке было отведено почетное место, как одному из самых интересных, ценных экспонатов.
* Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1943 года «Об усыновлении», усыновляемому по просьбе усыновителя могли быть присвоены фамилия и отчество по имени усыновителя.
фото из открытого доступа
Мария Скиба