Батюшка, отражаются ли грехи родителей на детях?

Мы не рождаемся из воздуха и с чистого листа. Мы рождаемся от конкретного отца и конкретной матери. А наш отец имел конкретного отца и конкретную мать, наши дедушки и бабушки это конкретные люди, со своими конкретными характерами, с конкретными грехами, со всем вполне конкретным.
И за нашей спиной, туда, в глубокую тьму истории, расходящимися волнами уходят две большие полосы.
Представьте себе за спиной молодого мужчину и молодую женщину, это папа и мама. За спинами этих людей представьте еще одного мужчину и одну женщину, это дед с бабкой с одной стороны и с другой стороны тоже дедушка с бабушкой. Потом за спину каждого деда с бабушкой поставьте еще по два человека, их отца и мать.
И этот расширяющийся косяк людей уходит в жуткую тьму веков, туда, к Адаму и Еве, куда-то в глубину. И это – конкретные люди, у них были таланты, способности, раскрытые таланты, задушенные таланты, конкретные грехи, может быть, злодейства и преступления.
Это каким-то образом вошло в меня и во мне живет. И я не могу сказать, что я от них свободен, я от них никак не свободен, всё как-то связано с нами. Допустим, я могу реализовать самые скрытые таланты, заложенные еще где-то очень глубоко, или самые скрытые пороки, тоже там же заложенные.
Почему говорят “Когда на земле монах появился, в Аду грешники улыбнулись”?
Потому что я настолько связан с ними, с этими всеми, которых я не знаю, которых очень много, что если кто-нибудь из них в Аду (а мы же связаны), и если я вдруг приду к Богу по-настоящему и Дух Святой будет со мной, и я начну молиться за весь мир, то эта связь зажжется как лампочка в этих темных глубинах.
И эти люди, которые через восемь поколений являются моими пра-родственниками, они вдруг там возвеселятся. Кто-то там, на земле, из дальнего моего родства близок к Господу – и мне тут становится лучше, потому что моя душа тоже начинает очищаться.
Конечно, мы связаны, конечно, мы всё это наваливаем друг на друга, что называется, “умножаем пороки”. Почему люди и становятся все более чахлые и болезненные.
У нас во всей философии нет никого равного Платону или Аристотелю, хотя у нас масса философских институтов. Все философы современного мира и сто лет назад, и пятьсот лет назад разбираются в Платоне и Аристотеле, потому что нет ничего выше ни в первом веке, ни в пятнадцатом, ни в двадцать первом.
Мы не стали гениальнее. Здания, построенные семь веков до Рождества Христова, стоят до сих пор, а построенные тридцать лет назад уже рассыпалось. Мы и в архитектуре не стали гениальнее. Мы нигде не стали гениальнее, мы стали более чахлые и более дурные.
У нас появился телефон, вот, пожалуй, и все. Или выход в интернет. Но в этом интернете мы тоже делимся дуростью. То есть, мы деградируем.
Когда вам говорят о прогрессе, горько усмехнитесь и тайно сплюньте, потому что прогресса нет, есть глубокая деградация во всех областях жизни, в первую очередь, в нравственной. Нет прогресса, есть глубочайший регресс.
Так что, конечно, мы связаны. Родишься в семье безбожников – и ты уже наполовину запрограммирован быть безбожником, ты никогда не видел маму молящейся.
Представьте себе, было время, когда не было ни одного ребенка, на подкорке, на сетчатке которого не сохранился образ горящей в углу лампадки и мамы на коленях.
Дети ложились спать, мамка становилась на колени и молилась еще может быть полночи Господу, и они только слышали шепот: “Вразуми, сохрани, помилуй этого, помилуй этого”.
У миллионов детей с ранних лет отобразился образ молящейся матери. А где сегодня это? У детей есть сейчас такое? Нет. Мать, катающаяся на лыжах, мать, стоящая у плиты, мать, красящая ногти, какая хочешь мать, но только не молящаяся.
Молящейся матери в сознании детей нет. А что вы хотите, как вы будете верующим человеком в безбожной семье, если Имя Господне не овевало вас, когда вы были маленьким.
Конечно, всё передается. И болезни мы передаем, и таланты передаем, и святость передаем. Но святости мы как-то не очень много передаем, потому что ее мало.
Протоиерей Андрей Ткачев