5 фев 2024
МОТЫЛЁК (2)
Знакомство было странным. Лена открыла глаза и увидела над собой страшное одутловатое плоское лицо женщины. Оно прямо нависало над ней. Лена закуталась с головой. Но женщина начала стягивать одеяло с ее ног и странно гыкать.Лена уже догадалась, что это и есть Любонька, отпустила одеяло и села. Женщина была очень полна, она улыбалась, сощурив узкие совсем глазки. Она стояла возле дивана, смотрела на Лену и крепко прижимала к себе одеяло короткими полными ручками.
В дверь вошла тетя Лида.
– А, она все-таки до тебя добралась... Все утро сдерживала, а тут не досмотрела, прости. Ты не пугайся, Лен, она не обидит, – и она, обратившись к Любоньке, четко произнесла, – Люба, это Лена. Надо отдать одеяло!
Люба растерянно посмотрела на одеяло и протянула его Лене. Но сама с места не сошла, так и смотрела, как Лена одевается, показывала на неё пальцем, оборачиваясь к матери, и гыкала.
– Сейчас завтракать будем, – тетя Лена накрывала на стол, – А ты, Лена, привыкай – пока у нас, будешь любимой игрушкой Любочки. Она как ребенок, понимаешь. Болезнь у нее такая.
– И её нельзя вылечить?
– Не-ет, конечно, нет. Она такая родилася. А мне жалко. Уж сколько раз предлагали сдать, так разе я сдам? Она же все понимает, если говорить помедленнее, – и она обратилась к дочке, – Ты зефиру хочешь? Хочешь зефиру?
И Любонька закивала головой и загыкала, радостно схватила зефир и начала есть.
А Лена вспомнила мать. Как не хотела она забирать Наташу с пятидневки. Здоровую Наташу. Как раздражали они ее своим присутствием.
– А рисовать ты любишь? – после завтрака спросила Любоньку Лена, и та закивала, увидев карандаши.
Они рисовали до обеда. Любонька от неё не отходила.
– Я хотела вам помочь, теть Лида, – тетя Лида крутилась на кухне.
– Так ты и помогаешь. Вон как Любоньку заняла, прям не нагляжуся. А после обеда пойдем прогуляемся. Только вот одевать Любоньку – та ещё задача. Ох, и не любит она это. Капризничает.
Но оказалось все сегодня гораздо проще. Любонька одевалась с помощью матери с радостью, глядя на то, как одевается Лена.
Они гуляли по новогодним дворам Москвы, катались с горки. Любонька падала и лежала в снегу до тех пор, пока ей не помогали подняться. Несмотря на свой вес, она, и тут, в падениях, была, как ребенок. Падала легко, мягко и даже весело – она смешно таращила глаза и широко открывала рот, и так вот с открытым ртом и лежала в снегу. Лена и нагулялась и насмеялась от души.
Конечно, вечером Люба капризничала, хныкала, тетя Лида никак не могла её уговорить обмыться. Как тяжело тете Лиде, Лена осознала только сейчас. Да и по ночам Любонька спала плохо, тетя Лида ходила туда-сюда. Она жаловалась на ноги, ходила тяжко.
И теперь, когда дежурство тети Лиды выпадало под выходные, она брала Лену с собой, только было это всего несколько раз.
Любонька встречала её жутким, но радостным гыканьем и необычайным возбуждением. Только вот обратно на электричке и метро Лена возвращалась одна. А потом сидела в комнате отдыха общежития и ждала звонка от тети Лиды. Та контролировала, доехала ли девочка – звонила от соседей.
К весне из их класса отсеялись четверо. В основном, по здоровью. Только у Златы Серебряковой была другая причина – папу перевели работать в Испанию.
Девчонки завидовали.
– Ух ты! Златка, а пришли нам оттуда джинсы настоящие, а....
– Да вы чего! Откуда у меня деньги-то! У меня ж папка не дипломат какой-нибудь, а простой инженер- строитель. Они там строят чего-то.
– Подумаешь, Испания, – комментировала Анастасия Плетнева, – Мы были там. Дыра дырой. Мне больше Лондон нравится.
– А расскажи, расскажи,– простодушной Аньке интересно было всё.
– Ну, мы там на двухэтажных автобусах ездили и почетный караул у Букингемского дворца смотрели. Там королева живёт.
– А джинсы твои оттуда?
– Какие? У меня их десять штук...
А у Ленки была беда даже с обычными теплыми штанами. Они были одни, и она уже устала их штопать, расходились на середнике, расползались на швах. Что и делать?
И вот радость – ближе к концу зимы мать все-таки прислала двадцать пять рублей. Их получила на почте и отдала Лене бухгалтер, потому что взнос был уже оплачен. Ленка деньги очень берегла, прикупила только новые штаны и самое необходимое, когда вместе с тетей Верой, матерью Ани, съездили они в магазин.
Она научилась обходиться без денег, ведь летом они ей потребуются. Ленка очень хотела поехать домой. Она, как и все дети, скучала по дому и матери.
Мать писала редко. Письма её можно было назвать письмами-жалобами. Она жаловалась на начальников, потому что работала сейчас месяца по два-три и увольнялась. За год успела поработать и санитаркой в больнице, и нянечкой в садике. Она жаловалась на врачей, которые выписывают совсем не те лекарства, жаловалась на власти, которые не помогают ничем, на Костика, что не даёт ей видеться с Наташкой, на Светку, что совсем забыла мать ...
И на нее, на Лену, жаловалась тоже. Не жилось, мол, дома-то, захотела сладкой жизни в Москве, а кто теперь матери поможет?
Но в конце неизменно прибавляла: "Учись, может хоть у тебя жизнь сложится."
Со Светой они больше не писали писем, но созванивались. Светка звонила на телефон, на вахту общежития. Бывало, что вахтерши и отказывались звать девчонок, но иногда везло – звали. Тетя Лида тоже ворчала, что не может уже бегать по этажам, но звала всех неизменно.
– Летом-то приедешь? – интересовалась Светка. Она так и жила с бабушкой.
– Не знаю, нас ведь отпускают пока только со взрослыми. А мать же не поедет за мной, да?
– Нет, наверное. Ты ж знаешь её...
– Но я постараюсь, Свет. Чего я, маленькая что ли?
И Светка понимала – Ленка не маленькая, если смогла так вот очутиться в Москве. Она хвасталась подругам, гордилась – её сестра – москвичка.
Весна пролетела, как один миг. Они готовились к спектаклю, к экзаменам, к празднику.
После первомая Ленка ещё больше влюбилась в Москву. Они участвовали в демонстрации. Им всем выдали одинаковые курточки, плакаты и шары. Кругом звенела музыка, колыхали красные полотнища знамён. Все поздравляли друг друга с Первомаем.
И ничего, что впереди ещё экзамены. Ленка была уверена в себе. Сейчас она была одной из лучших. Зато потом – потом они едут в пионерский лагерь! И это было так радостно и ново для неё. Она ждала этой поездки с упоением.
И поездка эта себя оправдала. Девочек и разновозрастных мальчишек из их училища объединили в один отряд и направили в лагерь имени Лизы Чайкиной. Стоял он на берегу Волги, в лесу.
Они неизменно влюблялись в мальчишек из небалетного отряда, а их мальчишки в небалетных девчонок. Там с ними учили пионерские танцы и песни, проводили заводные мероприятия. Было здорово, и целый месяц пролетел, как один день.
Рядом была Анька, Ирка, Олька и все свои. Прощались с Анькой со слезами.
– Как? Как я целых два месяца тебя не увижу, – ревела Анька, когда вернулись они из лагеря и встречали её мама и дядя Веня у автобуса, – А вдруг ты уедешь и не вернёшься? А?
– Это почему же?
– Ну, вдруг....
Ленка вернулась в интернат. И сейчас нужно было как-то ехать домой. Деньги на билет она сохранила, но одну ее никто не отпустит. Она надеялась, что и в этот раз ей поможет тетя Лида.
И она помогла.
– Как это? Ребенок мать год не увидит! Нельзя ребенку без матери.
Подписала бумаги, что берет ответственность, напекла пирогов в дорогу, посадила на поезд до дома, прожужжала уши проводнице, чтоб приглядывала и даже сунула ей трешку.
Ленка ехала одна. Поезд стучал колесами, мельтешил сменой пейзажей за окном, источал аромат квашеной капусты и жареной курицы.
Ленка лежала на верхней полке и улыбалась.
Она ещё не знала, как трудно ей будет вернуться.
***
Ленка ехала одна. Поезд стучал колесами, мельтешил сменой пейзажей за окном, расточал ароматы квашеной капусты и жареной курицы. Лена лежала на верхней полке и улыбалась.
Компания пожилых тётушек с туго набитыми сумками сразу заприметила девчонку – соседку. А как услышали они, что учится на балерину, так и начали жалеть.
– Вон уж, светишься вся наскрозь! Ешь давай! А то мучают вас там, поди...
Лена так привыкла быть самостоятельной, что сейчас ее такая забота только умиляла. И она с удовольствием сдалась в руки этих добрых тётушек. Они кормили её всю дорогу.
Поезд катил на восток через оазисы деревень, пики городов, леса, холмы и равнины.
Из поезда в электричку она перемахнула очень удачно, почти не ждала.
И вот, наконец, она подъезжала к родному городку. Эх, городок...
Деревья расступились и появился ряд маленьких деревянных домов вдоль железной дороги. Именно так и пропал он из виду, когда уезжали они с матерью – вдруг дома оборвались и начался лес. Вот и сейчас – как джин из бутылки, вдруг выскользнул городок из-за очередного поворота.
Вот они заводы, вон в том работала раньше мама. А вот появились и двухэтажки, многоэтажки ... Родной вокзал.
Лена вышла в тамбур. Сумка ее не была тяжёлой, но все же.
Матери везла она похвальный лист и газовый шарф, который купила специально, Светке – московский календарь и маленькую фарфоровую балерину, которую подарили им на экзамене, Наташе – мягкого мишку. Этих мишек им тоже вручил какой-то приехавший в училище балетмейстер.
Казалось, родные места уже начинают обнимать, как теплое одеяло. Лена улыбалась. Что несёт ей встреча с родным городом, она ещё не знала.
Вышла на перрон, посмотрела и направилась в сторону своей улицы.
Она дома!
Запахи и те родные. А солнечные свет золотой пудрой освещал знакомые и милые места. Даже лица... лица и те знакомые.
Лена не шла – бежала домой. Так и вбежала на свой второй этаж, запыхавшись. Позвонила в дверь.
Мать знала, что она приедет. Только вот время электрички они не обговорили, обе не знали расписание. Но день мать знала определенно.
За дверью – тишина.
Елена растерялась, вышла на улицу и села на скамейку напротив подъезда, пристроив сумку рядом.
– Ох ты! Что ли Ленка? – мимо проходила знакомая соседка.
Ленке она никогда не нравилась, уж слишком въедливая была, совала нос в их семью.
Но сейчас она и ей обрадовалась.
– Здравствуйте! – улыбнулась.
– Здорово, дорогая! Выросла-то как! И исхудала чего-то. Мамку что ли ждёшь?
– Ее. А Вы не знаете, где она?
– Так ить...вчера, вроде, тут была. А сегодня с работы я – не видала.
– А..., – Ленка слегка погрустнела, – А то я приехала, а ее нет дома.
– А откуда приехала-то?
– Из Москвы.
– А где живёшь там? – соседка смотрела на нее заинтересованно, а Лена немного удивилась, что она не знает об училище. Эта соседка всегда все знала вперёд прочих.
– В интернате мы живём.
– Ага, значит в интернат тебя мать сдала, – она стукнула по колену, – А нам-то тут, нам-то мать твоя заливает, что ты на балерину учишься, что тебя прям в Москве все на руках носят, до чего ты талантливая.
– Так я и учусь на балерину, просто Вы спросили – "где живёшь?", вот я и сказала – в интернате. У нас свой там интернат, только москвичи живут дома, ну или из Подмосковья ездят.
– Ага, и на руках тебя все носят, да?
– Нет, – Лене уже не приятен был этот разговор, она отвернулась, – На руках меня не носят. Разве что будут, когда мальчики наши повзрослеют.
Соседка внимательней посмотрела на девочку.
– Ну, коли так, тогда нормально. А то мы уж тут все решили, что сдала тебя мать в интернат. А чего? Одну – к бабке, одну– к отцу, одну – в интернат. Живи да радуйся. Но ты не обижайся. Просто разговоры тут идут, что старшей сестры твоей бабушка добивается лишения прав матери твоей. Пособие ж все хотят. Мать-то им не помогает. Самой бы кто помог. Вот и ...
– Мама меня никуда не сдавала. Я сама поступила. И денег мне присылала, и посылки.
– Так и хорошо, коли так. И ладно..., – соседка уже поняла, что переборщила, девчонка насупилась, – А пошли к нам пока, там и дождешься мать-то. Вдруг долго не придет.
– Она придет. Она знает, что я сегодня приезжаю, просто не знает – во сколько. Я тут подожду.
– Ну, как знаешь? Но, коли чего, приходи. Квартиру чай помнишь.
Лена осталась одна. Настроение было испорчено. И двор уже не казался таким уж милым.
Мама появилась со стороны дома напротив. Она шла, тяжело неся в вытянутых руках авоськи. Шла очень одинокая в своей сосредоточенности. По сторонам не смотрела.
Лена тоже притихла – рада была видеть маму, и сейчас эта радость выплеснулась не в восторг, а в тихую грусть. Лена хлюпнула носом, смотрела на мать.
Она осунулась, поправилась очень и, казалось, постарела. А ещё обмякла что ли. Ее жесткость и даже злость делали ее этакой натянутой струной, а сейчас эта струна, казалось, лопнула.
Она прошла мимо. Ленка неслышно пристроилась за ней. И когда та на площадке поставила авоську, чтоб передохнуть, тихо обняла ее сзади.
Мать вздрогнула, но тут же обернулась.
– Ох, Ленка! Приехала, значит! – но в ответ не обняла.
– Как видишь.
Мать улыбалась.
– Дай, хошь разгляжу. А ладно, пошли, – она подхватила авоськи и, тяжело дыша, направилась вверх по лестнице, – А я ведь думала позже приедешь, вот в магазин пошла, думаю, кормить ведь надо, коль приедет.
То ли Лена выросла, то ли большие пространства танцевальных залов и комнат общего жилья повлияли на нее, но сейчас Лене казалось, что квартирка их стала меньше.
Разрисованные Наташей обои так и остались разрисованными, ободранные в одном углу котенком, которого как-то принесли они со Светой с улицы, они свисали со стены. А между ними и стеной уже накопилась пыль и штукатурка.
Почему-то не было штор, а вместо них на ручки окна была привязана простынь. И она уже запылилась.
Наверное, мать постаралась прибраться перед приездом Лены – на кухне был порядок, но вид кухни был удручающим.
Старенькие навесные шкафчики когда-то мама с Костиком оклеили глянцевой плёнкой. Ох, и понравилось им тогда, хоть и получалось не очень хорошо.
Сейчас эта пленка шла пузырями и рвалась. Шкафчики до оклейки и то выглядели лучше.
– А где телевизор, мам?
– Так ить продала, Лен. Зачем он мне? Все равно не включаю.
– Скучно, без телевизора-то.
– А чего скучать! Вот ты приехала, – мать раскладывала продукты на кухне, – Сварю картошки, будешь?
– Буду. Давай почищу.
– Ну, почисть.
Ленка взяла нож, встала перед раковиной. Кран задрожал при включении, потек из всех щелей. Квартира не требовала, а уже криком кричала о том, что нужен ремонт.
Лена хватилась.
– Ой! Ой, мам! Я ж подарки привезла, – она бросилась к сумке, – Вот, смотри, это – Светке. Красивая? – она показывала статуэтку, – А это тебе, мам.
Лёгкий розовый газовый шарф блестел под тусклой лампочкой освещения. Мать стояла в серой старой кофте, черной юбке, на фоне окна с облупленной рамой, и Ленка сама поняла, что подарок этот сейчас для матери не совсем уместен, слишком резкий контраст получился.
Когда выбирала она подарок, рядом была тетя Вера – мама Ани. Такая модная, на каблуках, молодая и красивая. С ней Лена и соотносила материнский подарок.
Но мать была рада, или сделала вид, что рада, примерила шарфик и обещала осенью носить.
– На какие шиши-то? – удивлялась мать.
Ленка отмахнулась.
– А это Наташке? – Лена достала медвежонка, – Хорошенький, да?
– Да, милый, – мать присела на стул и отвела глаза.
Лена догадалась – мать грустит по Наташе.
– Ты с ней видишься?
– Нет, Лен, не дают. Вернее, я и сама уж не прошу. Она ж Ту мамой называет. И считает. Меня уж, поди, и забыла. Чего меня помнить-то! Да и каково ребенку дёргаться. Ей же пятый только, запутается в мамках.
– Но ты же хочешь ее видеть?
– Да я видела весной. В больнице встретились. Мимо бегала – не признала. А Та как увидела, быстренько и увела. А я и рада, что хорошо все у нее. Я ж болею, Ленок, все так после операции и не оклемаюсь.
– Маам, а я пока ждала тебя соседку встретила, ну эту ... с третьего. Так она не верит, что я в балетном, представляешь.
– Ага! Тут никто не верит. Вот вырастешь, как увидят тебя по телевизору, охнут. Будет им – неверие.
Ленка не понимала. Почему не верят? Странные люди какие-то.
Она опять потянулась к сумке, достала похвальный лист и с важностью протянула его матери.
– Вот, повесь, прям, где-нить в прихожей, чтоб все поверили.
Мать внимательно изучила похвальный лист и убрала его в комнату.
– А как ты приехала-то? Денег-то кто дал? – спросила потом.
Ленка тогда немного схитрила. Присвоила себе те двадцать пять рублей, не сказала что кто-то неизвестный тот взнос оплатил. Очень деньги были нужны.
– А нам стипендию в конце года дали.
– Да ты что, – мать всплеснула руками, – И много ли?
– Десять рублей, – Ленка врала.
– Вот ведь и кормят, и учат, и деньги платят. Москва-а! Так значит на обратную-то дорогу уж нет у тебя, да?
Ленка обернулась, встревожилась. Да, денег на обратную дорогу, на билеты, у нее не было, и она очень надеялась на мать.
– Ну, ничего, ничего, – размышляла мать, – Мне тут скоро больничный оплатят, и работу предлагают. Уборщицей. Тяжеловато, конечно, там площади, но ... Я согласилась, в общем.
Ленка вздохнула.
– Так я помогу, мам!
– Правда? – мать подняла глаза.
– Конечно, а чего мне делать-то ещё? Знаешь, как мы там вкладываем. По нескольку часов у станка...Я привыкла...
Мать сидела озадаченная.
– Лен, ты чего? У какого станка? Чай ты не на заводе...
Ещё много предстояло маме рассказать, пояснить и поведать. Но и времени у них было достаточно – почти два летних месяца.
***
Лена уже не раз задумывалась над тем – а стоило ли приезжать? Можно было остаться в интернате, лежать себе кверху пузом, ездить к тете Лиде. Но ...
Чем больше она смотрела на мать, тем больше убеждалась – стоило. У матери был полный упадок сил. Ленка не знала, как правильно это называется, про депрессию или стресс тогда мало ещё говорили. И она считала, что мама расстраивается из-за своей болезни и того, что у нее никого нет. Света лишь навещала изредка, а Наташа так вообще ее не узнает.
Детское сердце – самое всепрощающее. Оно, наверное, отчасти ангельское, а ангелам несвойственно помнить плохое. Вот и сердце Лены впитало в себя вместе с генами эту любовь к родному человеку, оно не анализировало, а просто любило.
Ее не надо было уговаривать принимать маму такой, какова она есть, прощать ей ее неидеальность, ее ошибки и заблуждения. Она просто принимала свою ситуацию, как таковую.
Попросила однажды мать рассказать о бабушке и та расплакалась. Было жаль маму.
Но вот увидела, как какой-то мужик подошёл к матери, и она разговаривает с ним и косится на Лену. Лене мужик не понравился, был он весь какой-то мятый и серый, во рту не хватало зубов. В этот момент скользнуло недоверие к матери.
Но вскоре все забылось.
Летнее время всегда лучшее из того, что может быть в жизни. Ленка нашла два платья, вероятно ещё Светкиных, старые, но вполне подходящие босоножки. Она крутилась перед наклонно висящим на стене зеркалом и очень нравилась себе.
Даже сделала несколько балетных па.
Вместе с матерью ходила она на работу, махала тряпкой, бегала с веником. Даже там, на торговых складах оценили её трудолюбие.
Света приезжала. Матери дома не было. Поговорили, сидя на скамье напротив подъезда.
Светка узнала свое платье и сказала, что такое давно не носит. На самом деле выглядела она странно. На улице лето, а она в черном, с длинным рукавом. И ногти черные, и волосы, и брови, и проткнута губа.
Она сдавала вступительные в швейный техникум. Боялась, что не поступит. Только об этом и говорила, переживала, что бабка тогда вообще "озвереет".
Но и о жизни Ленки она спрашивала много – "что" да "как" они там учатся в Москве.
– Везёт тебе, Ленка! Москвичка! Я б тоже могла. Чё я хуже тебя танцую что ли? Но я вот с бабкой. А она знаешь какая! У! Копейку не выпросишь, до того жадная, я не могу! И папочка мой мало помогает. Тут недавно поругалась бабка с ним из-за этого. А зачем я ему? У него своих двое маленьких. Теперь бабка удумала – мать прав родительских лишать, потому что та денег на меня не даёт и пьет. И Костика тоже подговорила на Наташку. В общем, там уже все к концу, скоро ты у нее одна останешься.
Лена ещё не воспринимала эти слова серьезно. Для ее детского восприятия это было просто напросто странно.
Как одна? Но ведь ни Светка, ни Наташа для нее никуда не денутся, да и мать – вот она, рядом живёт. И не пьет, как говорит Светка. Наоборот, за здоровье переживает.
Для Лены все эти "лишения прав родительских" были пустым звуком.
– Свет, но ты ж моя сестра, да?
– Естественно. Ты только нас не забывай, когда знаменитой станешь. Тебе-то чего? Ты счастливая, ты – уже москвичка! А мне ... мне б хоть в швейку поступить.
Белая статуэтка балерины крутилась у Светы в пальцах с черными длинными ногтями, как на сцене сожаления о несостоявшемся в жизни везении. Ленка смотрела на руки сестры, и вдруг заметила рубцы на запястьях.
– Что это? – она схватила Свету за руку.
Та выдернула, натянула рукава.
– Ничего. Это прошлое. Мала ты ещё, чтобы знать.
Сейчас Лене стало так жалко Светку, что она вдруг бросилась той на шею и крепко прижалась.
– Чего ты? – Света не ожидала порыва, оцепенела, напряглась, – Что с тобой?
Лена отпустила сестру.
– Я просто, чтоб наобниматься на целый год. Я вот маму обняла при встрече, а она ... кажется испугалась. А ты с ней обнималась хоть раз?
– Я? Да вроде тоже нет. Она ж вечно на взводе была. Вспомни.
– Ага. Сейчас другая немного, но я как-то стесняюсь ее обнимать.
– Так а зачем? Не очень-то и надо. Жили без обниманий и дальше проживем, – Светка сказала это как-то горько, в сторону.
– У меня знакомая тётенька есть. Там, в Москве. Она часто меня обнимает. Говорит, ей не хватает этого. Дочка у нее больная и обниматься не любит прямо до истерик. Вот она и обнимает меня. Она всегда говорит, что человек без объятий сохнет. А ещё Анька....ну, я рассказывала тебе. Та вообще, как подружились, так и начала обниматься. Я сначала отталкивала ее, а теперь и сама..., – она посмотрела на Светку, – Вот и тебя захотелось обнять. Пусть что хотят делают, все равно ты – моя настоящая сестра. Ведь правда?
Они попрощались. Света жила в пригороде, ей нужно было спешить на автобус. Она все оглядывалась и махала рукой, и Ленке показалось, что Светка плакала. Хотя это на нее совсем и не похоже.
И в этот момент Ленка дала себе слово – никогда не забывать о Светке, что бы в жизни ни случилось.
Быстро пролетел июль и половина августа. Ленке было хорошо. Подружка-одноклассница, наконец, вернулась из лагеря, и они вечерами гуляли вдвоем. А дома ждала мама. Лене приятно было осознавать, что мама просто есть. И хоть состояние ее всегда было каким-то усталым и нездоровым, все равно было хорошо.
Они уже отложили деньги на билет в Москву и еще немного Лене с собой. Скоро уже и на учебу.
Ленка была юна и наивна. Она никому не верила, не замечала, что мать ведёт себя странно, что в последнее время больше злится и взваливает на нее и свою работу и домашние дела.
И в один из дней случилось то, что и должно было случиться – мать вернулась домой пьяная. Она била себя в грудь, пьяно клялась, что пьет из-за того, что ее все ненавидят, что хотят обмануть, отнять любимых ею детей и ее – Ленку, тоже отнять. Она плакала о Светлане и Наташе, утверждала, что скоро помрет.
Так и уснула, развалившись в кресле.
Ленка заперла дверь, села напротив матери и долго смотрела на нее. Как можно её отнять у матери? Ерунда какая. Пьяный бред и все.
Это потому мать пьет, что несчастна. Что нет с ней Светы и Наташи. Нельзя быть счастливой, когда у тебя отняли детей. Это факт.
Никакой обратно пропорциональной связи у Лены в голове не возникло.
И на утро мать отказалась идти на работу. Ленка, промаявшись день возле страдающей от похмелья матери, ближе к вечеру пошла прогуляться.
Сейчас уже очень хотелось оказаться в училище, рядом с Анькой, с заботами тети Лиды и новой их классной, которая становилась все родней – Софиюшки, как звали ее девчонки за глаза.
Такое состояние матери угнетало. Она направилась в парк. Танцы, видно, ещё не начались, но молодежь уже собиралась, парочки, группы прохаживались по аллеям.
Вот тут, на этом аттракционе, увидела она тогда Наташку. И та хотела подбежать к ней, но ей не позволили. И она плакала. Теперь всю жизнь, глядя на этих лошадок, Лена будет считать эту карусель – грустной. Прямо ритуал грусти какой-то, а не аттракцион.
И вдруг Ленкой овладело непонятное возбуждение. И она решилась – резко развернулась, сменила направление, направилась к папе Костику. Вернее, к сестренке. А чего? Имеет право.
До трёх лет Наташка ходила за ее подолом, а теперь что? Не имеет права что ли даже повидать?
Где они живут Лена знала и направилась туда.
Дом избранницы бывшего отчима был одноэтажный частный. Во дворе залаяла собака на цепи.
Наташа увидела Лену первая, обернулась из-за лая. Она играла в насыпанной во дворе куче песка. Подошла к деревянному забору, забавно наклонилась, выглядывая – кто пришел.
Лена присела на корточки по другую сторону забора. Наталка подросла.
– Привет, Наташа!
– Пливет... А я басенку стлою.
– Здорово! Смотри какой медвежонок, он к тебе приехал из Москвы, – Лена просунула маленького мишку в щель забора, – А ты помнишь меня?
Наташа замолчала, смотрела внимательно то на игрушку, то в щель забора. И тут случилось неожиданное– она вдруг сморщила личико, оттопырила губу и расплакалась.
Потом побежала к дому, но на полпути остановилась, оглянулась и побежала обратно, открыла калитку и со слезами бросилась к Лене.
Ленка бухнулась на колени, на какие-то мелкие острые насыпанные здесь камешки, было больно, но она не чувствовала. Все, что она хотела – так это обнимать сейчас Наташку.
На плач дочки из дома вышли оба – и Костик, и его жена. Они подошли ближе. На женщине был ситцевый застиранный халат, косынка, руки в муке.
И пахло от нее тем самым кислым дрожжевым тестом, каким пахло иногда у тети Лиды дома, когда бывала она там в гостях. Лена у тети Лиды собственноручно впервые делала начинку - шинковала капусту специальным ножом. Тушёная с луком, чуть подслащенная, она была даже вкуснее пирожков.
И когда она услышала этот запах, ей, почему-то, стала стыдно за то, что шла она сюда с худыми намерениями – воевать.
Наташка переметнулась реветь к матери. Вернее, к той, которую она считала своей матерью. Женщина тыльной стороной руки гладила ее по голове.
– Ну, ты что, ты что, Наташенька...
– Я пришла просто повидаться, простите.
Ленка уже поняла, что надо уходить. Наверное, они ее проклинают. Но она не могла предположить, что у Наташки будет такая вот реакция. Сейчас от Наташкиных слез у нее у самой встал ком в горле.
Она развернулась и пошла от калитки. Но Наташка зарыдала ещё громче и побежала за ней. Лена остановилась, обняла подбежавшую и прильнувшую к ней сестричку и растерянно смотрела на взрослых.
Что теперь делать?
Родители быстро переговорили, и Костик направился к ним.
– А давайте погуляем в парке. Пойдешь?
Ленка мотала головой. Говорить она не решилась – ком в горле ещё стоял. Наталку было повели переодеться, но она что-то бормотала и тянула за палец во двор и Лену. Лена присела там на скамью и пообещала Наташе, что будет ждать. Наташа даже доверила ей подержать мишку.
– А погуляете, приходите на пироги. Может как раз и поспеют, – предложила жена Кости.
Она осталась дома. А Лена, Костик и Наташа направились в сторону парка. Наташка совершенно успокоилась, уже лепетала свое, прыгала и улыбалась. Они с Леной развлекались. Ленка качала ее на качелях, катала с горки в детском городке, лазала повсюду и сама с удовольствием вместе с ней. Костя сидел на скамье, щурился на солнце, курил.
И когда Наташа заигралась с ровесницей, Лена подошла к нему и села рядом.
– Как поживаешь, Лен? – выпуская дым всторону, спросил Костик.
– Хорошо. Учусь.
– Москва там как?
– Стоит.
Лена никак не могла решить, как называть Костика. Когда-то звала она его папой.
– Я спросить хотела. А почему вы маме не позволяете встречаться с Наташей? Это она же ее родила, – она смотрела в парк, боялась смотреть Костику в глаза.
Он потушил и выбросил сигарету, опёрся локтями о колени, провел ладонями себе по голове.
И тоже, не глядя на Лену, ответил:
– Ну, ты ж видела реакцию Наташи. Ей это тяжело. Да и надо ли это матери?
– Надо. Конечно, надо. Знаешь, как она скучает по Наташке!
– Ну, скучала б, не пила бы. А так... В общем, Лен, не время сейчас. Сейчас уж точно не время для встреч.
– Вы ее родительских прав лишить хотите, да?
– Вот видишь, ты уже все понимаешь. Лиза ее удочерить очень хочет, а для этого нужно лишить настоящую мать. Но ведь и правда, она нас мамой и папой считает. Так уж вышло, Лен.
Ленка вспомнила вчерашнее состояние матери и представила, что Наталка живет с ней. Передернула плечами.
И опять побежала к Наташке, подсаживать ее на качель. Как-то расхотелось вести этот разговор.
Стемнело, и они направились домой. От пирогов Лена отказалась. Почему-то подумалось, что это уж совсем предательство мамы – пить чай в семье, которую она проклинает.
А наутро Лена обнаружила, что денег, отложенных для нее, на том месте осталось совсем мало. Мать махала рукой и обещала деньги к ее отъезду достать.
Теперь Лена поняла все. Именно поэтому мать и не присылала деньги, а только обещала их. Она могла долго копить, но в один миг их пропить. Это и причина всего, и смены работ, и бардака в квартире, и переглядок с неприятными личностями, и этого лишения прав на Свету и Наташу.
Ленка полдня пролежала на диване, сжавшись в клубок от обиды. Но она должна будет уехать. Должна!
И она решила. Деньги на билет она найдет. Можно попросить у Костика, или взять в долг у мамы одноклассницы, или у Светкиной бабушки. А ещё она уже познакомилась с начальницей матери на складе, где помогала мыть полы. Добрая женщина, тоже может помочь.
Август перевалил на вторую половину. Нужно было спешить.
Но, как известно, беда не приходит одна. На следующий день мать открыла дверь, и в квартиру вошли две женщины и мужчина.
Они по-хозяйски присели за стол в комнате. Мать как-то сжалась, отвечала на вопросы испуганно и сбивчиво. Отдала зачем-то им документы свои и Лены.
Это была комиссия органов опеки и попечительства. Мать подписывала какие-то бумаги, ей объявляли даты суда и какие-то решения.
Лена ничего не понимала, она понимала, что мать стыдят, ей было обидно, и она ждала, когда ж эти люди, наконец, уйдут.
– Собирайся, девочка. Ты поедешь с нами, – вдруг объявила ей полная тетка в синем кримпленовом платье.
– Куда?
– Пока в приют, а дальше увидим. Но ты не переживай, у нас лучший приют в области.
– Я не поеду, я с мамой останусь.
– Не положено, пойми, деточка. Давай я помогу тебе вещи собрать.
– Я не поеду, мне в училище скоро, я в Москве учусь. Скажи, мам.
– Да. Она в Москве учится на балерину.
Троица переглянулась. На лице женщины мелькнула гримаса недоверия. Она скосила глаза на начальницу, точно приглашая ту убедиться в том, с кем приходится иметь дело.
– А справка есть из училища?
Справки не было. Ленка вспоминала, что девчонки бегали за какими-то справками, но ей она тогда не требовалась.
Эх, если б вспомнила она тогда про похвальный лист! Но мать его так и не повесила, а Лена, по малолетству, ещё даже никак не соотнесла его с доказательством своей учебы.
– Собирайся. Потом во всем разберемся.
– Мам?!
Ленка искала защиты. Но мать уже сдалась. Она сидела, опустив голову, закрыв глаза рукой.
– Мам!
– Давай без истерик, ребенок, чтоб вон дяденьку не подключать. А? Тебе понравится в приюте, вот увидишь, там замечательно кормят, фрукты, там хорошие воспитатели, кино, театры...
Тётенька что-то бормотала, а Ленка не верила в происходящее. Она сидела и смотрела на мать.
– Болею я, Лен ...
Угнетенная сознанием своего бессилия, она все же вынуждена была отправиться в приют.
***
Маленькая, упрямая, с резким агрессивным характером девочка не понравилась Раисе Павловне.
"Совсем несчастный и уже испорченный матерью ребенок. Насочиняла себе чего-то ... С ней надо потом разобраться." – подумала она, когда привезла её комиссия к ним в приют после обследования в больнице.
На документы и бумаги глянула мельком, не до этого сейчас, потом всё.
В приюте ожидали проверку. Да и начало года учебного, оформить в школы новеньких, обеспечить необходимым, собрать на всех документы ... столько дел навалилось! Она поручила девочку Людмиле Борисовне, воспитателю, дала наказы, и забыла о ней.
– Катя! Где у нас телефоны ремонтников, найди мне! И это ... Вот сюда б запрос отправить надо, – она сунула секретарю листок с названием и адресом училища в Москве, – И ещё, найди Нину Васильевну. Где она? Срочно её ко мне...
И когда пришла завхоз Нина Васильевна, они опять углубились в вопросы сверки хозяйственного имущества и приведения в порядок приюта и территории перед ожидаемой проверкой.
– Ох, как невовремя они! Скажи Людмиле пусть в школу сама позвонит, займётся документами по детям. Совсем некогда ей в этом помогать.
А Ленка устала сопротивляться. Воевать ребенку со взрослыми тетями и дядями затруднительно.
Глухо стуча ногами по бетонной лестнице, она поднималась туда, куда ей велели.
Позади были переезды из одного учреждения в другое, томительное ожидание, тягостные объяснения, недоверчивые лица, неискренние обещания разобраться.
Полдня прошли в хлопотах. Сейчас сзади шла очередная сопровождающая тетенька, которая что-то преувеличенно радостно объясняла на ходу, показывала где и что у них находится.
Но Ленка смотрела в пол, себе под ноги. Ей это было неинтересно.
Приют находился далеко от их города, сюда они ехали около двух часов. Вернее, не сразу сюда, а сначала в больницу, потом ещё в какое-то учреждение, где Ленке долго пришлось ждать в машине, и только потом они приехали сюда.
Здание, в которое привезли Лену, располагалось недалеко от областного центра, на краю какого-то поселка. Асфальтированный двор с небольшой скульптурой пионера по центру, двухэтажный длинный дом, решетки на окнах.
Воспитатель привела Лену в комнату. На одной кровати, свесив ноги, сидела девочка лет семи с куклой в руках.
– Вот, тут и будешь жить. Комната хорошая, светлая. Вот эти две кровати свободны, выбирай любую. Сейчас у Нины Васильевны белье возьму. Знакомься, это Дашенька. Она плохо говорит, если что... Располагайся.
В комнате по периметру стояло шесть кроватей. Лена бросила сумку, села на кровать у окна, слегка присыпанную желтыми берёзовыми листьями. В форточку большого окна лился влажный свет, и почти касались стекол шевелящиеся берёзовые ветки.
Воспитатель ушла за бельем. Девочка отвернулась к стене, молча играла куклой.
Лене определенно не хотелось смотреть на эту комнату. Она отвернулась к окну с решеткой. "Хорош приют, как тюрьма – решетки на окнах."
Под окном ещё боярышник и осина обрызгались кровью. Лес был совсем чужим и тревожным.
Не может быть, чтоб она осталась тут! Ведь ее обязательно будут искать в училище.
Вот как только начнется учеба, так и будут искать. Ведь Анька не успокоится. И тетя Лида, и София Давидовна.
И запрос отсюда придет в училище. Ей обещали его отправить. Обязательно найдут её здесь, в этом заплутавшем в областных дорогах приюте.
Так что, привыкать жить здесь она не собиралась.
Но, несмотря на все эти размышления, которые по сути должны были успокоить, на душе нарастала тревога.
А если... А если её отчислят за это время? А если никто не будет заниматься поисками?
Как жить без родных стен училища, без, ставших такими родными, девчонок, и без танцев, без любимых занятий?
Настроение – бежать, которое вдруг возникло поначалу, сейчас угасло. Лена устала, да и свидетельство о рождении у неё забрали, и денег было – с гулькин нос. Лена понимала – это глупо.
Воспитатель долго не несла белье. Куда-то пропала. Ленка уже бы легла, но... в комнату шумно ввалилась девчонка постарше её.
– Ого! Здрасьте! Новенькая что ли?
– Вроде того...
– А звать тебя как, новенькая?
– Мотылёк, – почему-то представилась Ленка.
– Ха! Мотылёк! Улетать собралась? Ну, тогда я – Кузя. А это Дашка, но она не говорит.
– Я знаю, мне сказали уже, – Лена посмотрела на маленькую девочку, так и сидящую на своей постели.
– А чего ты тут? Мы там, в игровой, пошли... Хотя скоро ужин, вот я и пришла, – Кузя покопошилась в шкафу, стянула халат, отвернувшись надела шорты и майку, – А ты в какой класс пойдешь?
– В пятый.
– А я уж в седьмой. Но меня может заберут скоро, так что не знаю ещё – в какую школу.
– Я тоже уеду... Наверное,– тихо и неуверенно сказала Ленка.
В комнату вошла воспитатель с бельем. Она запыхалась.
– Вот! Задержалась. Ужинать пора, а Нина Васильевна все у директора, пока каптерку открыли... Тебе тетя Таня постелет потом, она сейчас там в столовой помогает. Пошли на ужин, – она обернулась к девочке, назвавшейся Кузей, – Дашу возьмёшь, Алла? Я за Витькой тогда.
– Ещё чего! Чё я вам нянька что ли?– и девчонка быстро вышла из комнаты, хлопнув дверью.
– Эх, упрямица! Ну ладно. Я Витю отнесу и за Дашей приду, – она пояснила Лене, показывая на девочку, – Она так и будет сидеть, не пойдет сама. А ты иди. Я ж показала тебе, где столовая, а я малышей приведу.
И она скрылась за дверью.
Ленка посмотрела на безучастно сидящую с куклой девочку, села рядом. Есть хотелось, но было так тоскливо начинать эту жизнь. Она посмотрела на Дашу, у той та же тоска в глазах.
– Не хочу никуда идти. Я к маме хочу, – вдруг сказала Ленка, как вырвалось из сердца.
Даша притихла, перестала крутить куклу.
– Ты тоже к маме хочешь, да?
Девочка молчала, смотрела на куклу.
– Это твоя дочка что ли?
И девочка кивнула слегка заметно.
– А ты ее мама. Понятно.... Пошли может, покормим твою дочку. Покажешь мне, где тут кормят, а то я не запомнила.
И Даше перевернулась, спустилась с кровати, направилась к двери, оглянулась на Лену.
– Ну, значит пошли, – решила Лена.
Всего в приюте было шестнадцать детей, эти цифры Лена услышит позже. Школьников среди них всего семеро. Но Лена подружилась с маленькой Дашей.
Утром малышка подходила к ней робко, трогала за ладонь, смотрела на Лену преданными глазами. Они вместе шли умываться и завтракать, вместе рисовали, играли в песок во дворе. Песок сбегал струйками из горсти Дашиных рук. И вот так – создавать эти струйки песка Даша могла часами.
Лена узнала её историю: два года назад погибли мама с папой. ДТП.
Даша тоже была в машине, но выжила. Долго её лечили, но она так и не заговорила. Забрала её к себе поначалу сестра отца. Но вот недавно отказалась, уезжала в другую местность или страну... Даша была лишней. И сейчас решался вопрос о переводе её в детдом.
Здесь у каждого была своя история. Но удивительней всего, что почти все дети здесь имели родителей. Их нахождение в приюте было плодом человеческой безответственности, величайшего легкомыслия или цинизма.
И все они ждали мам, пап, бабушек. Никто из подросших детей не верил, что окажется здесь или в детдоме навсегда. Все собирались в ближайшее время вернуться домой, только об этом и говорили.
– Я когда приеду домой, скажу отцу, чтоб не трогал больше бабку...не дрался.
– А у меня мама, когда приедет из командировки, сразу меня заберёт.
– В Новый год опять салюты пускать будем с Лёнькой, ну, когда домой вернусь.
Так и Лена. Она надеялась, что вернется. Вот только не домой, хотя и это было бы лучше, а в родные стены училища. К Аньке, к тете Лиде, к строгим преподавателям. Даже по их строгости и требовательности она скучала.
Здесь, в приюте, таких строгостей не было, стоял шум, гам, дети носились по игровой, немыслимо нарушая все, сорок раз проговоренные воспитателями, правила.
Няни и воспитатели менялись, но все были усталыми и перегоревшими, и, занимались, в основном, малышами, которые требовали большей заботы. А ещё занимались тем, что подбеливали, подкрашивали, меняли стенды, писали документы – ждали проверку. Было, вообще, не до детей.
И то, что Лена практически взяла на себя неподатливую Дашу, их очень радовало.
Лене пояснили – маму лишали родительских прав. У Наташи был отец, и он забрал ее, у Светы – родная бабушка, которая и затеяла эту историю с лишением. И только у Лены не было никого, поэтому и оказалась она здесь.
Лену одели практически полностью. Теперь у неё было и новое белье, и колготки, и обувь в избытке. Это ни могло не радовать. Детство – пазл, сложенный из маленьких радостей.
А ещё у неё появилась школьная форма с белым фартуком, новый портфель и школьные принадлежности. Вот это, казалось Лене, не нужно. Она будет учиться в другом месте. Ведь до сентября ещё есть несколько дней.
Но все же она немного привыкла. С лёгкой руки Алки-Кузи, ребятня так и звала её – Мотылёк. Вместе со всеми она рисовала, гуляла, смотрела мультфильмы по телевизору, слушала девичьи страшилки на ночь, и блатные, немного похабные, истории пацанов.
Ночами ей снилось училище, танцевальный зал. Ей снилось, как разучивает она новые элементы, как несётся с Анькой по коридору, опаздывая на занятие.
Или снилось, что бежит одна, и ей что-то всегда мешает... То она забыла купальник и приходится возвращаться, то она не может идти, потому что отнялись ноги, то на ее пути вырастает странная преграда в виде толпы приютских детей, или в виде матери, не пускающей её дальше. А потом мать превращалась в местных воспитателей и нянь...
Лена просыпалась с полным ощущением, что ее будит Анька, но ее будила маленькая Даша. И реальность наваливалась тяжёлым камнем.
Наступал сентябрь. Лена ждала, что вот-вот с её вопросом разберутся и отправят в училище, но время шло...
***
– Я не поеду в вашу школу!
– Да что ты, Лена, ну какая ж она моя. Это же тебе нужно, понимаешь. Чтоб не отстать. Как только закончатся дела по твоей маме, ты вернёшься, куда захочешь, а пока..., – Людмила Борисовна не ожидала такого упрямства.
– Я не поеду!
Лена упрямилась. Даша стояла с ней рядом, морщила лобик и была полностью на ее стороне. Автобус ждал внизу.
Людмила Борисовна поняла, что не справляется, повела ее в кабинет директора.
– Вот, Раиса Павловна! Мотылева отказывается ехать в школу. Даже расчесать не даёт!
Раиса взглянула на девочку. Халат, густые распущенные волосы.
– Поезжайте без нее, пусть пропустит сегодня. Скажи Клаве там. А мы поговорим.
Лену усадили в кабинете. Людмила ушла.
Раиса долго перекладывала папки, что-то прибирала в кабинете. Потом села, наконец, за стол, посмотрела на Лену, опять встала и подошла к зеркалу, поправила свою высокую прическу.
– Волосы у тебя хороши! Ну, рассказывай, почему отказываешься учиться?
– Я должна учиться в училище. Меня там ждут!
– В каком-таком училище? Тебе же всего ... Сколько тебе?
– Мне почти двенадцать.
– Школьный возраст. А! – Раиса припоминала, девочка уже говорила, что учится в Москве и даже давала адрес. Но вот отправила или нет Катя запрос, Раиса никак не могла вспомнить. Наверное, отправила, – А! Да! Вспомнила. Мы отправили запрос, но ответа не последовало. Понимаешь? Поэтому пока ты должна учиться здесь. Но это временно. Когда решаться все дела с документами, тебе определят другое место жительства. У нас все совсем недолго живут. Потерпи, девонька, чуток. Так вот жизнь сложилась... Но все у тебя будет замечательно, все ведь в твоих руках. И у тебя вся жизнь впереди. И для этой жизни надо учиться...– скрестив руки на груди, директриса вещала выразительно.
Раиса говорила эти фразы тысячу раз.
– А давайте позвоним в общежитие интерната. Я помню телефон, – девочка смотрела глазами, полными надежды.
– Ох, дорогая моя, это ж междугородка, а у нас тут ограничение стоит. Только по области звонить можно. Да и ничего это не даст, надо всё равно официальной бумаги ждать. По тебе ж дела уже в суде решаются. Не можем мы судебные дела решать по звонку. Ты учись пока, чтоб не отстать, а там и ответ придет. А я потороплю, ладно?
И Лена поверила. Так, значит так. Лишь бы не исключили... ведь она не виновата, что пропускает занятия...
Она вышла из кабинета. В коридоре, с куклой в руках, стояла Даша.
– Вот ты! Сама пришла? Дай, я тебя обниму, Дашуха.
Они отправились в комнату. А из игровой раздавались возгласы детворы.
Вышла из кабинета и Раиса Павловна, она искала Катю. Нашла ее во дворе – все убирали украшения двора – первое сентября, провожали школьников.
– Кать, а ты запрос в Москву отправляла тогда? Ну, адрес я тебе ещё писала.
Катя резко опустила руки с шарами.
– Ах! Я кажется забыла совсем, Раечка Павловна! С этой суетой вот все из головы! Но я отправлю ...
***
Только первого сентября забили тревогу и в Москве, в училище. Расписка Лидии Ивановны Королевой всплыла. Она сидела в кабинете Галины Петровны и плакала.
София Давидовна тоже была здесь.
– Ну, как же так, Лидия Ивановна...посадили на поезд маленькую девочку, одну..., – обвиняла тетю Лиду Галина Петровна.
– Так ведь к матери ... И созвонились они. Как без матери-то девчонке? Да и проводница там хорошая, и женщина - соседка..., – тетя Лида утирала кончиком платка заплаканные глаза.
– Вы ж понимаете, что неприятности у Вас теперь могут быть.
Тетя Лида махала рукой.
– Да наплевать на меня-то! Вы, главное, Лену найдите. Я ведь уж неделю не сплю, сердце разболелось, почуяло, видать, беду, – она сильно мяла свою грудь.
– Ну, ладно-ладно, – успокаивала строгая Галина Петровна, – Не волнуйтесь уж так. Возможно, девочка просто задержалась. Найдем.
За пару дней они сделали все возможное. Вызвали мать на переговоры телеграммой, но мать не явилась. Тогда созвонились с отделением милиции, попросили сотрудника сходить по адресу.
На следующий день позвонили опять, сотрудник этот рассказал, что мать девочки пьяна, и говорит, что девочку у неё отобрали и увезли в Москву учиться на балерину.
В общем, то ли он понял все не так, то ли мать напутала. В общем, пьяный бред. Сотрудник обещал сходить еще.
Но через день позвонил участковый и пояснил, что ребенок в приюте, а вот в каком, он не знал. Обещал – выяснить.
А потом потянулись непонятки. Участковый куда-то уехал, сотрудники либо не брали трубку телефона, либо толком ничего пояснить не могли. Звонили в отдел образования, написали запрос. Но у нас дела так быстро не решаются. Все просили – дать время. Начало учебного года...
София Давидовна ругалась, угрожала жалобами, и собралась уже писать жалобу на сотрудников провинциального отделения тут, в управлении, в Москве. Она начала наводить справки, как вдруг Аня обнаружила телефон Светы, сестры, в тумбочке у Лены.
Опять вызов, опять потерянное зря время. Света на переговоры не пришла. Они не знали причину, а причина была проста – Света поступила и сейчас уже училась в швейном техникуме соседнего города, она не получила телеграмму о переговорах.
Анька занималась сквозь силу. Ей так не хватало Ленки, что она физически ощущала ее отсутствие.
Все было не так без подруги! Комната пуста. Уж не раз Анька валилась на Ленкину кровать и рыдала в подушку. Каждое утро она открывала глаза и с надеждой смотрела на пустую постель, как будто за ночь могло случиться чудо.
Её раздражали занятия слишком бегущие вперёд ( а как же Ленка это выучит?). Развлечения не имели без Ленки никакого смысла.
– Пап, папа, – звонила она отцу в первые сентябрьские дни, – У нас Лена пропала, понимаешь!
– Как это пропала?
И Анька сбивчиво рассказала отцу подробности.
– Да что ж ты за подругу такую нашла, одни у неё проблемы!
– Пап, она так хорошо училась. Она у нас лучшая! Она ни за что бы сама не бросила! Пап, у неё что-то произошло. Пап...., – Анька плакала.
В голосе дочки звучала такая боль и мольба.
– Ладно, приеду завтра, поговорю с вашей классной, покумекаем. Не реви только. Обещай – не реветь. Хорошо? – Андрей вообще не мог переносить детские слёзы.
Обещание он сдержал. На следующий день уже знал все обстоятельства от Софии Давидовны, которая тоже была не на шутку встревожена. Андрей понял – дочка не преувеличивает. Ситуация – из ряда вон.
Он начал действовать в этот же день.
– Коростылев! Сколько лет, сколько зим! Рад звонку.
– Алексеич, привет, – Андрей позвонил прямо из редакции, – Дело есть, помощь нужна.
– Я твой должник, говори.
– Да ладно тебе. Скажи лучше, а у тебя есть хорошие знакомые журналисты в Л.?
– Найдем! Ты ж знаешь, у нас везде свои люди.
– Ну так вот. Находить там придется не только своих людей. Я расскажу, а уж ты сам решай, интересно вам это или нет. Там ребенок пропал, её найти надо....
И Андрей подробно рассказал в чем дело.
***
– Ты почему в школу не поехала, Мотылева? – Кузя была явно не в духе.
Она бросила портфель на постель через всю комнату. Потом выложила на тумбочку апельсины и колбасу. К ней приезжали. В комнате были ещё трое девчат.
– Завтра поеду...
– Завтра! Ха! Завтра - воскресенье. Думаешь, ты особенная, да?
Кузя наступала на неё, сидящую на своей кровати.
– Вся такая осо-обенная, все её любят, с малышей она возиться, из Москвы она...как же! Так мы и поверили! Мамка твоя – пьяница, и ты в детдоме будешь!
– Я в Москве буду, в училище хореографическом!
– Ха! В Москве! Да не будешь ты ни в какой Москве, дура! Я лично слышала, как Катька директрисе говорила, что запрос на тебя отправлять никто и не думал. Поняла!
Маленькая Дашенька так распереживалась, что начала сзади тянуть за подол платья Аллу-Кузю.
– Да отвали ты, Малек!
Кузя со всей силы толкнула Дашу, та отлетела в угол, больно ударившись о ножку кровати. И тут вскочила Ленка. Она вцепилась Алле в волосы, завязалась драка. Они повалились а кровать, потом на пол, не уступая друг другу.
Девчонки рванули за воспитателями, прибежали взрослые. Девчонок разняли.
У Лены расцарапана щека в кровь и фингал под глазом, у Аллы тоже царапины и что-то с рукой, на которую упала. Она раскачивалась, держа руку перед собой и горько рыдала:
– А меня не забирает бабка, не забирает! – она ревела, – Ей не отдают меня. Все из-за этих ментов. Суки все!
– А это правда, что запрос на меня не отправили? – перебивала Алку разгоряченная Лена, спрашивала у Людмилы, – Это правда?
– Лена, я уточню...
– Да ничего они не отправили. Все суки! – рыдала Алла.
– Идёмте сейчас! Уточним! Идёмте, – Ленка кричала и дергала Людмилу за руку.
Людмила растерялась. А Ленка уже сама помчалась стрелой по коридору, ворвалась в кабинет директрисы. Растрёпанная, расцарапанная, в порванной одежде.
– Вы отправили запрос в училище? Вы отправили, – кричала так, как не кричала ни разу в жизни, почти рычала,– Вы обещали! Обещали!
Раиса что-то говорила, но Ленка не слышала.
– Вы обманули! Вы обманули меня! – она хотела схватить что-то со стола, чтоб бросить, разбить, растоптать.
– Мотылёк! – услышала нежный голосок Лена из-за спины и резко оглянулась.
В коридоре стояла испуганная, ошеломленная случившимся Даша. Она заговорила. И возбуждение Лены ушло, сменилось на что-то более важное сейчас.
Она подбежала, упала перед Дашей на колени, плакала, улыбалась и просила ещё что-нибудь сказать.
Сотрудники приюта как могли разруливали сегодняшнюю ситуацию. От детей сегодня не отходили.
Нашли знаменитый мультфильм "Щелкунчик". Вечером усадили всех смотреть его в игровой. Да и сами с интересом приготовились смотреть.
Алла все ещё то успокаивалась, то плакала опять. Ленка взяла себя в руки. Она держала на руках Дашу. Весь вечер Лена не отпускала её от себя. Во -первых, с ней было легче перенести то, что она узнала, а во-вторых, она все боялась, что Даша опять перестанет говорить.
Даже к приехавшему доктору пошла вместе с ней, и ее не прогнали, разрешили. Слава Богу, Даша потихоньку заговорила.
Они смотрели мультфильм. Кто-то смотрел внимательно, принимая сюжет близко к сердцу, кто-то ходил, кто-то болтал. Обычный просмотр мультфильма в приюте.
И тут зазвучала знакомая для Лены музыка. Чайковский. Одна, вторая ...
Ленке сейчас было очень плохо. И эта музыка, и воспоминания ...
Как во сне, она усадила Дашу на свой стул, сбросила тапки и вышла на середину зала, встала перед экраном, лицом ко всем и вскинула руки. По расцарапанным щекам больно побежали соленые слёзы.
Звучал "Танец феи Драже". И Ленка перенеслась в другое измерение.
Она танцевала и не видела никого вокруг. Зелёные шорты, узкая футболка и нога, летающая до уха. Нежные тонкие ручки её вздрагивали и порхали, она парила, повинуясь только музыке и своему состоянию сейчас.
А состояние её с течением танца от панически-трагического перенеслось в романтическое и одухотворенное. Она кружила, импровизируя на ходу. Она уже улыбалась.
Улыбнулась и Алка.
Взрослые и дети притихли, забыли про мультфильм, освободили пространство для страстно и прекрасно танцующей девочки. Такого здесь никогда не видели. Это было виртуозно.
– А Клава точно запрос отправила? – шепнула няня Таня Людмиле Борисовне, – Она ж на все сто – балерина. До чего ж...до чего хороша! И верно – Мотылёк....
***
Марина Дружинина слыла скандальным журналистом. Но дело свое знала. В области её и уважали, и недолюбливали. Уж слишком въедливая была и безмерно наглая в делах. Её огненно рыжая голова, стриженная ежиком, снилась в кошмарах уже многим областным чиновникам. Если мелькнула эта рыжая на их мероприятиях, жди разоблачений и газетных сплетен.
Срочность и тайна на неё всегда действовали возбуждающе. Она писала намного хуже, когда писала размеренно. И когда позвонил ей редактор изданий, в которых она подрабатывала, продиктовал данные, озвучил идею, она, не начав дело, уже сочиняла название будущей статьи. И фамилия у героини подходящая.
– Здрасьте! – она обзванивала приюты, – Это из отдела образования вас беспокоят. Зав.отделом социального обеспечения Марина Дружинина. Это в ваш приют поступила учащаяся Елена Мотылева?
Окончание далее...
Автор
Канал Рассеянный хореограф. Дзен
– А, она все-таки до тебя добралась... Все утро сдерживала, а тут не досмотрела, прости. Ты не пугайся, Лен, она не обидит, – и она, обратившись к Любоньке, четко произнесла, – Люба, это Лена. Надо отдать одеяло!
Люба растерянно посмотрела на одеяло и протянула его Лене. Но сама с места не сошла, так и смотрела, как Лена одевается, показывала на неё пальцем, оборачиваясь к матери, и гыкала.
– Сейчас завтракать будем, – тетя Лена накрывала на стол, – А ты, Лена, привыкай – пока у нас, будешь любимой игрушкой Любочки. Она как ребенок, понимаешь. Болезнь у нее такая.
– И её нельзя вылечить?
– Не-ет, конечно, нет. Она такая родилася. А мне жалко. Уж сколько раз предлагали сдать, так разе я сдам? Она же все понимает, если говорить помедленнее, – и она обратилась к дочке, – Ты зефиру хочешь? Хочешь зефиру?
И Любонька закивала головой и загыкала, радостно схватила зефир и начала есть.
А Лена вспомнила мать. Как не хотела она забирать Наташу с пятидневки. Здоровую Наташу. Как раздражали они ее своим присутствием.
– А рисовать ты любишь? – после завтрака спросила Любоньку Лена, и та закивала, увидев карандаши.
Они рисовали до обеда. Любонька от неё не отходила.
– Я хотела вам помочь, теть Лида, – тетя Лида крутилась на кухне.
– Так ты и помогаешь. Вон как Любоньку заняла, прям не нагляжуся. А после обеда пойдем прогуляемся. Только вот одевать Любоньку – та ещё задача. Ох, и не любит она это. Капризничает.
Но оказалось все сегодня гораздо проще. Любонька одевалась с помощью матери с радостью, глядя на то, как одевается Лена.
Они гуляли по новогодним дворам Москвы, катались с горки. Любонька падала и лежала в снегу до тех пор, пока ей не помогали подняться. Несмотря на свой вес, она, и тут, в падениях, была, как ребенок. Падала легко, мягко и даже весело – она смешно таращила глаза и широко открывала рот, и так вот с открытым ртом и лежала в снегу. Лена и нагулялась и насмеялась от души.
Конечно, вечером Люба капризничала, хныкала, тетя Лида никак не могла её уговорить обмыться. Как тяжело тете Лиде, Лена осознала только сейчас. Да и по ночам Любонька спала плохо, тетя Лида ходила туда-сюда. Она жаловалась на ноги, ходила тяжко.
И теперь, когда дежурство тети Лиды выпадало под выходные, она брала Лену с собой, только было это всего несколько раз.
Любонька встречала её жутким, но радостным гыканьем и необычайным возбуждением. Только вот обратно на электричке и метро Лена возвращалась одна. А потом сидела в комнате отдыха общежития и ждала звонка от тети Лиды. Та контролировала, доехала ли девочка – звонила от соседей.
К весне из их класса отсеялись четверо. В основном, по здоровью. Только у Златы Серебряковой была другая причина – папу перевели работать в Испанию.
Девчонки завидовали.
– Ух ты! Златка, а пришли нам оттуда джинсы настоящие, а....
– Да вы чего! Откуда у меня деньги-то! У меня ж папка не дипломат какой-нибудь, а простой инженер- строитель. Они там строят чего-то.
– Подумаешь, Испания, – комментировала Анастасия Плетнева, – Мы были там. Дыра дырой. Мне больше Лондон нравится.
– А расскажи, расскажи,– простодушной Аньке интересно было всё.
– Ну, мы там на двухэтажных автобусах ездили и почетный караул у Букингемского дворца смотрели. Там королева живёт.
– А джинсы твои оттуда?
– Какие? У меня их десять штук...
А у Ленки была беда даже с обычными теплыми штанами. Они были одни, и она уже устала их штопать, расходились на середнике, расползались на швах. Что и делать?
И вот радость – ближе к концу зимы мать все-таки прислала двадцать пять рублей. Их получила на почте и отдала Лене бухгалтер, потому что взнос был уже оплачен. Ленка деньги очень берегла, прикупила только новые штаны и самое необходимое, когда вместе с тетей Верой, матерью Ани, съездили они в магазин.
Она научилась обходиться без денег, ведь летом они ей потребуются. Ленка очень хотела поехать домой. Она, как и все дети, скучала по дому и матери.
Мать писала редко. Письма её можно было назвать письмами-жалобами. Она жаловалась на начальников, потому что работала сейчас месяца по два-три и увольнялась. За год успела поработать и санитаркой в больнице, и нянечкой в садике. Она жаловалась на врачей, которые выписывают совсем не те лекарства, жаловалась на власти, которые не помогают ничем, на Костика, что не даёт ей видеться с Наташкой, на Светку, что совсем забыла мать ...
И на нее, на Лену, жаловалась тоже. Не жилось, мол, дома-то, захотела сладкой жизни в Москве, а кто теперь матери поможет?
Но в конце неизменно прибавляла: "Учись, может хоть у тебя жизнь сложится."
Со Светой они больше не писали писем, но созванивались. Светка звонила на телефон, на вахту общежития. Бывало, что вахтерши и отказывались звать девчонок, но иногда везло – звали. Тетя Лида тоже ворчала, что не может уже бегать по этажам, но звала всех неизменно.
– Летом-то приедешь? – интересовалась Светка. Она так и жила с бабушкой.
– Не знаю, нас ведь отпускают пока только со взрослыми. А мать же не поедет за мной, да?
– Нет, наверное. Ты ж знаешь её...
– Но я постараюсь, Свет. Чего я, маленькая что ли?
И Светка понимала – Ленка не маленькая, если смогла так вот очутиться в Москве. Она хвасталась подругам, гордилась – её сестра – москвичка.
Весна пролетела, как один миг. Они готовились к спектаклю, к экзаменам, к празднику.
После первомая Ленка ещё больше влюбилась в Москву. Они участвовали в демонстрации. Им всем выдали одинаковые курточки, плакаты и шары. Кругом звенела музыка, колыхали красные полотнища знамён. Все поздравляли друг друга с Первомаем.
И ничего, что впереди ещё экзамены. Ленка была уверена в себе. Сейчас она была одной из лучших. Зато потом – потом они едут в пионерский лагерь! И это было так радостно и ново для неё. Она ждала этой поездки с упоением.
И поездка эта себя оправдала. Девочек и разновозрастных мальчишек из их училища объединили в один отряд и направили в лагерь имени Лизы Чайкиной. Стоял он на берегу Волги, в лесу.
Они неизменно влюблялись в мальчишек из небалетного отряда, а их мальчишки в небалетных девчонок. Там с ними учили пионерские танцы и песни, проводили заводные мероприятия. Было здорово, и целый месяц пролетел, как один день.
Рядом была Анька, Ирка, Олька и все свои. Прощались с Анькой со слезами.
– Как? Как я целых два месяца тебя не увижу, – ревела Анька, когда вернулись они из лагеря и встречали её мама и дядя Веня у автобуса, – А вдруг ты уедешь и не вернёшься? А?
– Это почему же?
– Ну, вдруг....
Ленка вернулась в интернат. И сейчас нужно было как-то ехать домой. Деньги на билет она сохранила, но одну ее никто не отпустит. Она надеялась, что и в этот раз ей поможет тетя Лида.
И она помогла.
– Как это? Ребенок мать год не увидит! Нельзя ребенку без матери.
Подписала бумаги, что берет ответственность, напекла пирогов в дорогу, посадила на поезд до дома, прожужжала уши проводнице, чтоб приглядывала и даже сунула ей трешку.
Ленка ехала одна. Поезд стучал колесами, мельтешил сменой пейзажей за окном, источал аромат квашеной капусты и жареной курицы.
Ленка лежала на верхней полке и улыбалась.
Она ещё не знала, как трудно ей будет вернуться.
***
Ленка ехала одна. Поезд стучал колесами, мельтешил сменой пейзажей за окном, расточал ароматы квашеной капусты и жареной курицы. Лена лежала на верхней полке и улыбалась.
Компания пожилых тётушек с туго набитыми сумками сразу заприметила девчонку – соседку. А как услышали они, что учится на балерину, так и начали жалеть.
– Вон уж, светишься вся наскрозь! Ешь давай! А то мучают вас там, поди...
Лена так привыкла быть самостоятельной, что сейчас ее такая забота только умиляла. И она с удовольствием сдалась в руки этих добрых тётушек. Они кормили её всю дорогу.
Поезд катил на восток через оазисы деревень, пики городов, леса, холмы и равнины.
Из поезда в электричку она перемахнула очень удачно, почти не ждала.
И вот, наконец, она подъезжала к родному городку. Эх, городок...
Деревья расступились и появился ряд маленьких деревянных домов вдоль железной дороги. Именно так и пропал он из виду, когда уезжали они с матерью – вдруг дома оборвались и начался лес. Вот и сейчас – как джин из бутылки, вдруг выскользнул городок из-за очередного поворота.
Вот они заводы, вон в том работала раньше мама. А вот появились и двухэтажки, многоэтажки ... Родной вокзал.
Лена вышла в тамбур. Сумка ее не была тяжёлой, но все же.
Матери везла она похвальный лист и газовый шарф, который купила специально, Светке – московский календарь и маленькую фарфоровую балерину, которую подарили им на экзамене, Наташе – мягкого мишку. Этих мишек им тоже вручил какой-то приехавший в училище балетмейстер.
Казалось, родные места уже начинают обнимать, как теплое одеяло. Лена улыбалась. Что несёт ей встреча с родным городом, она ещё не знала.
Вышла на перрон, посмотрела и направилась в сторону своей улицы.
Она дома!
Запахи и те родные. А солнечные свет золотой пудрой освещал знакомые и милые места. Даже лица... лица и те знакомые.
Лена не шла – бежала домой. Так и вбежала на свой второй этаж, запыхавшись. Позвонила в дверь.
Мать знала, что она приедет. Только вот время электрички они не обговорили, обе не знали расписание. Но день мать знала определенно.
За дверью – тишина.
Елена растерялась, вышла на улицу и села на скамейку напротив подъезда, пристроив сумку рядом.
– Ох ты! Что ли Ленка? – мимо проходила знакомая соседка.
Ленке она никогда не нравилась, уж слишком въедливая была, совала нос в их семью.
Но сейчас она и ей обрадовалась.
– Здравствуйте! – улыбнулась.
– Здорово, дорогая! Выросла-то как! И исхудала чего-то. Мамку что ли ждёшь?
– Ее. А Вы не знаете, где она?
– Так ить...вчера, вроде, тут была. А сегодня с работы я – не видала.
– А..., – Ленка слегка погрустнела, – А то я приехала, а ее нет дома.
– А откуда приехала-то?
– Из Москвы.
– А где живёшь там? – соседка смотрела на нее заинтересованно, а Лена немного удивилась, что она не знает об училище. Эта соседка всегда все знала вперёд прочих.
– В интернате мы живём.
– Ага, значит в интернат тебя мать сдала, – она стукнула по колену, – А нам-то тут, нам-то мать твоя заливает, что ты на балерину учишься, что тебя прям в Москве все на руках носят, до чего ты талантливая.
– Так я и учусь на балерину, просто Вы спросили – "где живёшь?", вот я и сказала – в интернате. У нас свой там интернат, только москвичи живут дома, ну или из Подмосковья ездят.
– Ага, и на руках тебя все носят, да?
– Нет, – Лене уже не приятен был этот разговор, она отвернулась, – На руках меня не носят. Разве что будут, когда мальчики наши повзрослеют.
Соседка внимательней посмотрела на девочку.
– Ну, коли так, тогда нормально. А то мы уж тут все решили, что сдала тебя мать в интернат. А чего? Одну – к бабке, одну– к отцу, одну – в интернат. Живи да радуйся. Но ты не обижайся. Просто разговоры тут идут, что старшей сестры твоей бабушка добивается лишения прав матери твоей. Пособие ж все хотят. Мать-то им не помогает. Самой бы кто помог. Вот и ...
– Мама меня никуда не сдавала. Я сама поступила. И денег мне присылала, и посылки.
– Так и хорошо, коли так. И ладно..., – соседка уже поняла, что переборщила, девчонка насупилась, – А пошли к нам пока, там и дождешься мать-то. Вдруг долго не придет.
– Она придет. Она знает, что я сегодня приезжаю, просто не знает – во сколько. Я тут подожду.
– Ну, как знаешь? Но, коли чего, приходи. Квартиру чай помнишь.
Лена осталась одна. Настроение было испорчено. И двор уже не казался таким уж милым.
Мама появилась со стороны дома напротив. Она шла, тяжело неся в вытянутых руках авоськи. Шла очень одинокая в своей сосредоточенности. По сторонам не смотрела.
Лена тоже притихла – рада была видеть маму, и сейчас эта радость выплеснулась не в восторг, а в тихую грусть. Лена хлюпнула носом, смотрела на мать.
Она осунулась, поправилась очень и, казалось, постарела. А ещё обмякла что ли. Ее жесткость и даже злость делали ее этакой натянутой струной, а сейчас эта струна, казалось, лопнула.
Она прошла мимо. Ленка неслышно пристроилась за ней. И когда та на площадке поставила авоську, чтоб передохнуть, тихо обняла ее сзади.
Мать вздрогнула, но тут же обернулась.
– Ох, Ленка! Приехала, значит! – но в ответ не обняла.
– Как видишь.
Мать улыбалась.
– Дай, хошь разгляжу. А ладно, пошли, – она подхватила авоськи и, тяжело дыша, направилась вверх по лестнице, – А я ведь думала позже приедешь, вот в магазин пошла, думаю, кормить ведь надо, коль приедет.
То ли Лена выросла, то ли большие пространства танцевальных залов и комнат общего жилья повлияли на нее, но сейчас Лене казалось, что квартирка их стала меньше.
Разрисованные Наташей обои так и остались разрисованными, ободранные в одном углу котенком, которого как-то принесли они со Светой с улицы, они свисали со стены. А между ними и стеной уже накопилась пыль и штукатурка.
Почему-то не было штор, а вместо них на ручки окна была привязана простынь. И она уже запылилась.
Наверное, мать постаралась прибраться перед приездом Лены – на кухне был порядок, но вид кухни был удручающим.
Старенькие навесные шкафчики когда-то мама с Костиком оклеили глянцевой плёнкой. Ох, и понравилось им тогда, хоть и получалось не очень хорошо.
Сейчас эта пленка шла пузырями и рвалась. Шкафчики до оклейки и то выглядели лучше.
– А где телевизор, мам?
– Так ить продала, Лен. Зачем он мне? Все равно не включаю.
– Скучно, без телевизора-то.
– А чего скучать! Вот ты приехала, – мать раскладывала продукты на кухне, – Сварю картошки, будешь?
– Буду. Давай почищу.
– Ну, почисть.
Ленка взяла нож, встала перед раковиной. Кран задрожал при включении, потек из всех щелей. Квартира не требовала, а уже криком кричала о том, что нужен ремонт.
Лена хватилась.
– Ой! Ой, мам! Я ж подарки привезла, – она бросилась к сумке, – Вот, смотри, это – Светке. Красивая? – она показывала статуэтку, – А это тебе, мам.
Лёгкий розовый газовый шарф блестел под тусклой лампочкой освещения. Мать стояла в серой старой кофте, черной юбке, на фоне окна с облупленной рамой, и Ленка сама поняла, что подарок этот сейчас для матери не совсем уместен, слишком резкий контраст получился.
Когда выбирала она подарок, рядом была тетя Вера – мама Ани. Такая модная, на каблуках, молодая и красивая. С ней Лена и соотносила материнский подарок.
Но мать была рада, или сделала вид, что рада, примерила шарфик и обещала осенью носить.
– На какие шиши-то? – удивлялась мать.
Ленка отмахнулась.
– А это Наташке? – Лена достала медвежонка, – Хорошенький, да?
– Да, милый, – мать присела на стул и отвела глаза.
Лена догадалась – мать грустит по Наташе.
– Ты с ней видишься?
– Нет, Лен, не дают. Вернее, я и сама уж не прошу. Она ж Ту мамой называет. И считает. Меня уж, поди, и забыла. Чего меня помнить-то! Да и каково ребенку дёргаться. Ей же пятый только, запутается в мамках.
– Но ты же хочешь ее видеть?
– Да я видела весной. В больнице встретились. Мимо бегала – не признала. А Та как увидела, быстренько и увела. А я и рада, что хорошо все у нее. Я ж болею, Ленок, все так после операции и не оклемаюсь.
– Маам, а я пока ждала тебя соседку встретила, ну эту ... с третьего. Так она не верит, что я в балетном, представляешь.
– Ага! Тут никто не верит. Вот вырастешь, как увидят тебя по телевизору, охнут. Будет им – неверие.
Ленка не понимала. Почему не верят? Странные люди какие-то.
Она опять потянулась к сумке, достала похвальный лист и с важностью протянула его матери.
– Вот, повесь, прям, где-нить в прихожей, чтоб все поверили.
Мать внимательно изучила похвальный лист и убрала его в комнату.
– А как ты приехала-то? Денег-то кто дал? – спросила потом.
Ленка тогда немного схитрила. Присвоила себе те двадцать пять рублей, не сказала что кто-то неизвестный тот взнос оплатил. Очень деньги были нужны.
– А нам стипендию в конце года дали.
– Да ты что, – мать всплеснула руками, – И много ли?
– Десять рублей, – Ленка врала.
– Вот ведь и кормят, и учат, и деньги платят. Москва-а! Так значит на обратную-то дорогу уж нет у тебя, да?
Ленка обернулась, встревожилась. Да, денег на обратную дорогу, на билеты, у нее не было, и она очень надеялась на мать.
– Ну, ничего, ничего, – размышляла мать, – Мне тут скоро больничный оплатят, и работу предлагают. Уборщицей. Тяжеловато, конечно, там площади, но ... Я согласилась, в общем.
Ленка вздохнула.
– Так я помогу, мам!
– Правда? – мать подняла глаза.
– Конечно, а чего мне делать-то ещё? Знаешь, как мы там вкладываем. По нескольку часов у станка...Я привыкла...
Мать сидела озадаченная.
– Лен, ты чего? У какого станка? Чай ты не на заводе...
Ещё много предстояло маме рассказать, пояснить и поведать. Но и времени у них было достаточно – почти два летних месяца.
***
Лена уже не раз задумывалась над тем – а стоило ли приезжать? Можно было остаться в интернате, лежать себе кверху пузом, ездить к тете Лиде. Но ...
Чем больше она смотрела на мать, тем больше убеждалась – стоило. У матери был полный упадок сил. Ленка не знала, как правильно это называется, про депрессию или стресс тогда мало ещё говорили. И она считала, что мама расстраивается из-за своей болезни и того, что у нее никого нет. Света лишь навещала изредка, а Наташа так вообще ее не узнает.
Детское сердце – самое всепрощающее. Оно, наверное, отчасти ангельское, а ангелам несвойственно помнить плохое. Вот и сердце Лены впитало в себя вместе с генами эту любовь к родному человеку, оно не анализировало, а просто любило.
Ее не надо было уговаривать принимать маму такой, какова она есть, прощать ей ее неидеальность, ее ошибки и заблуждения. Она просто принимала свою ситуацию, как таковую.
Попросила однажды мать рассказать о бабушке и та расплакалась. Было жаль маму.
Но вот увидела, как какой-то мужик подошёл к матери, и она разговаривает с ним и косится на Лену. Лене мужик не понравился, был он весь какой-то мятый и серый, во рту не хватало зубов. В этот момент скользнуло недоверие к матери.
Но вскоре все забылось.
Летнее время всегда лучшее из того, что может быть в жизни. Ленка нашла два платья, вероятно ещё Светкиных, старые, но вполне подходящие босоножки. Она крутилась перед наклонно висящим на стене зеркалом и очень нравилась себе.
Даже сделала несколько балетных па.
Вместе с матерью ходила она на работу, махала тряпкой, бегала с веником. Даже там, на торговых складах оценили её трудолюбие.
Света приезжала. Матери дома не было. Поговорили, сидя на скамье напротив подъезда.
Светка узнала свое платье и сказала, что такое давно не носит. На самом деле выглядела она странно. На улице лето, а она в черном, с длинным рукавом. И ногти черные, и волосы, и брови, и проткнута губа.
Она сдавала вступительные в швейный техникум. Боялась, что не поступит. Только об этом и говорила, переживала, что бабка тогда вообще "озвереет".
Но и о жизни Ленки она спрашивала много – "что" да "как" они там учатся в Москве.
– Везёт тебе, Ленка! Москвичка! Я б тоже могла. Чё я хуже тебя танцую что ли? Но я вот с бабкой. А она знаешь какая! У! Копейку не выпросишь, до того жадная, я не могу! И папочка мой мало помогает. Тут недавно поругалась бабка с ним из-за этого. А зачем я ему? У него своих двое маленьких. Теперь бабка удумала – мать прав родительских лишать, потому что та денег на меня не даёт и пьет. И Костика тоже подговорила на Наташку. В общем, там уже все к концу, скоро ты у нее одна останешься.
Лена ещё не воспринимала эти слова серьезно. Для ее детского восприятия это было просто напросто странно.
Как одна? Но ведь ни Светка, ни Наташа для нее никуда не денутся, да и мать – вот она, рядом живёт. И не пьет, как говорит Светка. Наоборот, за здоровье переживает.
Для Лены все эти "лишения прав родительских" были пустым звуком.
– Свет, но ты ж моя сестра, да?
– Естественно. Ты только нас не забывай, когда знаменитой станешь. Тебе-то чего? Ты счастливая, ты – уже москвичка! А мне ... мне б хоть в швейку поступить.
Белая статуэтка балерины крутилась у Светы в пальцах с черными длинными ногтями, как на сцене сожаления о несостоявшемся в жизни везении. Ленка смотрела на руки сестры, и вдруг заметила рубцы на запястьях.
– Что это? – она схватила Свету за руку.
Та выдернула, натянула рукава.
– Ничего. Это прошлое. Мала ты ещё, чтобы знать.
Сейчас Лене стало так жалко Светку, что она вдруг бросилась той на шею и крепко прижалась.
– Чего ты? – Света не ожидала порыва, оцепенела, напряглась, – Что с тобой?
Лена отпустила сестру.
– Я просто, чтоб наобниматься на целый год. Я вот маму обняла при встрече, а она ... кажется испугалась. А ты с ней обнималась хоть раз?
– Я? Да вроде тоже нет. Она ж вечно на взводе была. Вспомни.
– Ага. Сейчас другая немного, но я как-то стесняюсь ее обнимать.
– Так а зачем? Не очень-то и надо. Жили без обниманий и дальше проживем, – Светка сказала это как-то горько, в сторону.
– У меня знакомая тётенька есть. Там, в Москве. Она часто меня обнимает. Говорит, ей не хватает этого. Дочка у нее больная и обниматься не любит прямо до истерик. Вот она и обнимает меня. Она всегда говорит, что человек без объятий сохнет. А ещё Анька....ну, я рассказывала тебе. Та вообще, как подружились, так и начала обниматься. Я сначала отталкивала ее, а теперь и сама..., – она посмотрела на Светку, – Вот и тебя захотелось обнять. Пусть что хотят делают, все равно ты – моя настоящая сестра. Ведь правда?
Они попрощались. Света жила в пригороде, ей нужно было спешить на автобус. Она все оглядывалась и махала рукой, и Ленке показалось, что Светка плакала. Хотя это на нее совсем и не похоже.
И в этот момент Ленка дала себе слово – никогда не забывать о Светке, что бы в жизни ни случилось.
Быстро пролетел июль и половина августа. Ленке было хорошо. Подружка-одноклассница, наконец, вернулась из лагеря, и они вечерами гуляли вдвоем. А дома ждала мама. Лене приятно было осознавать, что мама просто есть. И хоть состояние ее всегда было каким-то усталым и нездоровым, все равно было хорошо.
Они уже отложили деньги на билет в Москву и еще немного Лене с собой. Скоро уже и на учебу.
Ленка была юна и наивна. Она никому не верила, не замечала, что мать ведёт себя странно, что в последнее время больше злится и взваливает на нее и свою работу и домашние дела.
И в один из дней случилось то, что и должно было случиться – мать вернулась домой пьяная. Она била себя в грудь, пьяно клялась, что пьет из-за того, что ее все ненавидят, что хотят обмануть, отнять любимых ею детей и ее – Ленку, тоже отнять. Она плакала о Светлане и Наташе, утверждала, что скоро помрет.
Так и уснула, развалившись в кресле.
Ленка заперла дверь, села напротив матери и долго смотрела на нее. Как можно её отнять у матери? Ерунда какая. Пьяный бред и все.
Это потому мать пьет, что несчастна. Что нет с ней Светы и Наташи. Нельзя быть счастливой, когда у тебя отняли детей. Это факт.
Никакой обратно пропорциональной связи у Лены в голове не возникло.
И на утро мать отказалась идти на работу. Ленка, промаявшись день возле страдающей от похмелья матери, ближе к вечеру пошла прогуляться.
Сейчас уже очень хотелось оказаться в училище, рядом с Анькой, с заботами тети Лиды и новой их классной, которая становилась все родней – Софиюшки, как звали ее девчонки за глаза.
Такое состояние матери угнетало. Она направилась в парк. Танцы, видно, ещё не начались, но молодежь уже собиралась, парочки, группы прохаживались по аллеям.
Вот тут, на этом аттракционе, увидела она тогда Наташку. И та хотела подбежать к ней, но ей не позволили. И она плакала. Теперь всю жизнь, глядя на этих лошадок, Лена будет считать эту карусель – грустной. Прямо ритуал грусти какой-то, а не аттракцион.
И вдруг Ленкой овладело непонятное возбуждение. И она решилась – резко развернулась, сменила направление, направилась к папе Костику. Вернее, к сестренке. А чего? Имеет право.
До трёх лет Наташка ходила за ее подолом, а теперь что? Не имеет права что ли даже повидать?
Где они живут Лена знала и направилась туда.
Дом избранницы бывшего отчима был одноэтажный частный. Во дворе залаяла собака на цепи.
Наташа увидела Лену первая, обернулась из-за лая. Она играла в насыпанной во дворе куче песка. Подошла к деревянному забору, забавно наклонилась, выглядывая – кто пришел.
Лена присела на корточки по другую сторону забора. Наталка подросла.
– Привет, Наташа!
– Пливет... А я басенку стлою.
– Здорово! Смотри какой медвежонок, он к тебе приехал из Москвы, – Лена просунула маленького мишку в щель забора, – А ты помнишь меня?
Наташа замолчала, смотрела внимательно то на игрушку, то в щель забора. И тут случилось неожиданное– она вдруг сморщила личико, оттопырила губу и расплакалась.
Потом побежала к дому, но на полпути остановилась, оглянулась и побежала обратно, открыла калитку и со слезами бросилась к Лене.
Ленка бухнулась на колени, на какие-то мелкие острые насыпанные здесь камешки, было больно, но она не чувствовала. Все, что она хотела – так это обнимать сейчас Наташку.
На плач дочки из дома вышли оба – и Костик, и его жена. Они подошли ближе. На женщине был ситцевый застиранный халат, косынка, руки в муке.
И пахло от нее тем самым кислым дрожжевым тестом, каким пахло иногда у тети Лиды дома, когда бывала она там в гостях. Лена у тети Лиды собственноручно впервые делала начинку - шинковала капусту специальным ножом. Тушёная с луком, чуть подслащенная, она была даже вкуснее пирожков.
И когда она услышала этот запах, ей, почему-то, стала стыдно за то, что шла она сюда с худыми намерениями – воевать.
Наташка переметнулась реветь к матери. Вернее, к той, которую она считала своей матерью. Женщина тыльной стороной руки гладила ее по голове.
– Ну, ты что, ты что, Наташенька...
– Я пришла просто повидаться, простите.
Ленка уже поняла, что надо уходить. Наверное, они ее проклинают. Но она не могла предположить, что у Наташки будет такая вот реакция. Сейчас от Наташкиных слез у нее у самой встал ком в горле.
Она развернулась и пошла от калитки. Но Наташка зарыдала ещё громче и побежала за ней. Лена остановилась, обняла подбежавшую и прильнувшую к ней сестричку и растерянно смотрела на взрослых.
Что теперь делать?
Родители быстро переговорили, и Костик направился к ним.
– А давайте погуляем в парке. Пойдешь?
Ленка мотала головой. Говорить она не решилась – ком в горле ещё стоял. Наталку было повели переодеться, но она что-то бормотала и тянула за палец во двор и Лену. Лена присела там на скамью и пообещала Наташе, что будет ждать. Наташа даже доверила ей подержать мишку.
– А погуляете, приходите на пироги. Может как раз и поспеют, – предложила жена Кости.
Она осталась дома. А Лена, Костик и Наташа направились в сторону парка. Наташка совершенно успокоилась, уже лепетала свое, прыгала и улыбалась. Они с Леной развлекались. Ленка качала ее на качелях, катала с горки в детском городке, лазала повсюду и сама с удовольствием вместе с ней. Костя сидел на скамье, щурился на солнце, курил.
И когда Наташа заигралась с ровесницей, Лена подошла к нему и села рядом.
– Как поживаешь, Лен? – выпуская дым всторону, спросил Костик.
– Хорошо. Учусь.
– Москва там как?
– Стоит.
Лена никак не могла решить, как называть Костика. Когда-то звала она его папой.
– Я спросить хотела. А почему вы маме не позволяете встречаться с Наташей? Это она же ее родила, – она смотрела в парк, боялась смотреть Костику в глаза.
Он потушил и выбросил сигарету, опёрся локтями о колени, провел ладонями себе по голове.
И тоже, не глядя на Лену, ответил:
– Ну, ты ж видела реакцию Наташи. Ей это тяжело. Да и надо ли это матери?
– Надо. Конечно, надо. Знаешь, как она скучает по Наташке!
– Ну, скучала б, не пила бы. А так... В общем, Лен, не время сейчас. Сейчас уж точно не время для встреч.
– Вы ее родительских прав лишить хотите, да?
– Вот видишь, ты уже все понимаешь. Лиза ее удочерить очень хочет, а для этого нужно лишить настоящую мать. Но ведь и правда, она нас мамой и папой считает. Так уж вышло, Лен.
Ленка вспомнила вчерашнее состояние матери и представила, что Наталка живет с ней. Передернула плечами.
И опять побежала к Наташке, подсаживать ее на качель. Как-то расхотелось вести этот разговор.
Стемнело, и они направились домой. От пирогов Лена отказалась. Почему-то подумалось, что это уж совсем предательство мамы – пить чай в семье, которую она проклинает.
А наутро Лена обнаружила, что денег, отложенных для нее, на том месте осталось совсем мало. Мать махала рукой и обещала деньги к ее отъезду достать.
Теперь Лена поняла все. Именно поэтому мать и не присылала деньги, а только обещала их. Она могла долго копить, но в один миг их пропить. Это и причина всего, и смены работ, и бардака в квартире, и переглядок с неприятными личностями, и этого лишения прав на Свету и Наташу.
Ленка полдня пролежала на диване, сжавшись в клубок от обиды. Но она должна будет уехать. Должна!
И она решила. Деньги на билет она найдет. Можно попросить у Костика, или взять в долг у мамы одноклассницы, или у Светкиной бабушки. А ещё она уже познакомилась с начальницей матери на складе, где помогала мыть полы. Добрая женщина, тоже может помочь.
Август перевалил на вторую половину. Нужно было спешить.
Но, как известно, беда не приходит одна. На следующий день мать открыла дверь, и в квартиру вошли две женщины и мужчина.
Они по-хозяйски присели за стол в комнате. Мать как-то сжалась, отвечала на вопросы испуганно и сбивчиво. Отдала зачем-то им документы свои и Лены.
Это была комиссия органов опеки и попечительства. Мать подписывала какие-то бумаги, ей объявляли даты суда и какие-то решения.
Лена ничего не понимала, она понимала, что мать стыдят, ей было обидно, и она ждала, когда ж эти люди, наконец, уйдут.
– Собирайся, девочка. Ты поедешь с нами, – вдруг объявила ей полная тетка в синем кримпленовом платье.
– Куда?
– Пока в приют, а дальше увидим. Но ты не переживай, у нас лучший приют в области.
– Я не поеду, я с мамой останусь.
– Не положено, пойми, деточка. Давай я помогу тебе вещи собрать.
– Я не поеду, мне в училище скоро, я в Москве учусь. Скажи, мам.
– Да. Она в Москве учится на балерину.
Троица переглянулась. На лице женщины мелькнула гримаса недоверия. Она скосила глаза на начальницу, точно приглашая ту убедиться в том, с кем приходится иметь дело.
– А справка есть из училища?
Справки не было. Ленка вспоминала, что девчонки бегали за какими-то справками, но ей она тогда не требовалась.
Эх, если б вспомнила она тогда про похвальный лист! Но мать его так и не повесила, а Лена, по малолетству, ещё даже никак не соотнесла его с доказательством своей учебы.
– Собирайся. Потом во всем разберемся.
– Мам?!
Ленка искала защиты. Но мать уже сдалась. Она сидела, опустив голову, закрыв глаза рукой.
– Мам!
– Давай без истерик, ребенок, чтоб вон дяденьку не подключать. А? Тебе понравится в приюте, вот увидишь, там замечательно кормят, фрукты, там хорошие воспитатели, кино, театры...
Тётенька что-то бормотала, а Ленка не верила в происходящее. Она сидела и смотрела на мать.
– Болею я, Лен ...
Угнетенная сознанием своего бессилия, она все же вынуждена была отправиться в приют.
***
Маленькая, упрямая, с резким агрессивным характером девочка не понравилась Раисе Павловне.
"Совсем несчастный и уже испорченный матерью ребенок. Насочиняла себе чего-то ... С ней надо потом разобраться." – подумала она, когда привезла её комиссия к ним в приют после обследования в больнице.
На документы и бумаги глянула мельком, не до этого сейчас, потом всё.
В приюте ожидали проверку. Да и начало года учебного, оформить в школы новеньких, обеспечить необходимым, собрать на всех документы ... столько дел навалилось! Она поручила девочку Людмиле Борисовне, воспитателю, дала наказы, и забыла о ней.
– Катя! Где у нас телефоны ремонтников, найди мне! И это ... Вот сюда б запрос отправить надо, – она сунула секретарю листок с названием и адресом училища в Москве, – И ещё, найди Нину Васильевну. Где она? Срочно её ко мне...
И когда пришла завхоз Нина Васильевна, они опять углубились в вопросы сверки хозяйственного имущества и приведения в порядок приюта и территории перед ожидаемой проверкой.
– Ох, как невовремя они! Скажи Людмиле пусть в школу сама позвонит, займётся документами по детям. Совсем некогда ей в этом помогать.
А Ленка устала сопротивляться. Воевать ребенку со взрослыми тетями и дядями затруднительно.
Глухо стуча ногами по бетонной лестнице, она поднималась туда, куда ей велели.
Позади были переезды из одного учреждения в другое, томительное ожидание, тягостные объяснения, недоверчивые лица, неискренние обещания разобраться.
Полдня прошли в хлопотах. Сейчас сзади шла очередная сопровождающая тетенька, которая что-то преувеличенно радостно объясняла на ходу, показывала где и что у них находится.
Но Ленка смотрела в пол, себе под ноги. Ей это было неинтересно.
Приют находился далеко от их города, сюда они ехали около двух часов. Вернее, не сразу сюда, а сначала в больницу, потом ещё в какое-то учреждение, где Ленке долго пришлось ждать в машине, и только потом они приехали сюда.
Здание, в которое привезли Лену, располагалось недалеко от областного центра, на краю какого-то поселка. Асфальтированный двор с небольшой скульптурой пионера по центру, двухэтажный длинный дом, решетки на окнах.
Воспитатель привела Лену в комнату. На одной кровати, свесив ноги, сидела девочка лет семи с куклой в руках.
– Вот, тут и будешь жить. Комната хорошая, светлая. Вот эти две кровати свободны, выбирай любую. Сейчас у Нины Васильевны белье возьму. Знакомься, это Дашенька. Она плохо говорит, если что... Располагайся.
В комнате по периметру стояло шесть кроватей. Лена бросила сумку, села на кровать у окна, слегка присыпанную желтыми берёзовыми листьями. В форточку большого окна лился влажный свет, и почти касались стекол шевелящиеся берёзовые ветки.
Воспитатель ушла за бельем. Девочка отвернулась к стене, молча играла куклой.
Лене определенно не хотелось смотреть на эту комнату. Она отвернулась к окну с решеткой. "Хорош приют, как тюрьма – решетки на окнах."
Под окном ещё боярышник и осина обрызгались кровью. Лес был совсем чужим и тревожным.
Не может быть, чтоб она осталась тут! Ведь ее обязательно будут искать в училище.
Вот как только начнется учеба, так и будут искать. Ведь Анька не успокоится. И тетя Лида, и София Давидовна.
И запрос отсюда придет в училище. Ей обещали его отправить. Обязательно найдут её здесь, в этом заплутавшем в областных дорогах приюте.
Так что, привыкать жить здесь она не собиралась.
Но, несмотря на все эти размышления, которые по сути должны были успокоить, на душе нарастала тревога.
А если... А если её отчислят за это время? А если никто не будет заниматься поисками?
Как жить без родных стен училища, без, ставших такими родными, девчонок, и без танцев, без любимых занятий?
Настроение – бежать, которое вдруг возникло поначалу, сейчас угасло. Лена устала, да и свидетельство о рождении у неё забрали, и денег было – с гулькин нос. Лена понимала – это глупо.
Воспитатель долго не несла белье. Куда-то пропала. Ленка уже бы легла, но... в комнату шумно ввалилась девчонка постарше её.
– Ого! Здрасьте! Новенькая что ли?
– Вроде того...
– А звать тебя как, новенькая?
– Мотылёк, – почему-то представилась Ленка.
– Ха! Мотылёк! Улетать собралась? Ну, тогда я – Кузя. А это Дашка, но она не говорит.
– Я знаю, мне сказали уже, – Лена посмотрела на маленькую девочку, так и сидящую на своей постели.
– А чего ты тут? Мы там, в игровой, пошли... Хотя скоро ужин, вот я и пришла, – Кузя покопошилась в шкафу, стянула халат, отвернувшись надела шорты и майку, – А ты в какой класс пойдешь?
– В пятый.
– А я уж в седьмой. Но меня может заберут скоро, так что не знаю ещё – в какую школу.
– Я тоже уеду... Наверное,– тихо и неуверенно сказала Ленка.
В комнату вошла воспитатель с бельем. Она запыхалась.
– Вот! Задержалась. Ужинать пора, а Нина Васильевна все у директора, пока каптерку открыли... Тебе тетя Таня постелет потом, она сейчас там в столовой помогает. Пошли на ужин, – она обернулась к девочке, назвавшейся Кузей, – Дашу возьмёшь, Алла? Я за Витькой тогда.
– Ещё чего! Чё я вам нянька что ли?– и девчонка быстро вышла из комнаты, хлопнув дверью.
– Эх, упрямица! Ну ладно. Я Витю отнесу и за Дашей приду, – она пояснила Лене, показывая на девочку, – Она так и будет сидеть, не пойдет сама. А ты иди. Я ж показала тебе, где столовая, а я малышей приведу.
И она скрылась за дверью.
Ленка посмотрела на безучастно сидящую с куклой девочку, села рядом. Есть хотелось, но было так тоскливо начинать эту жизнь. Она посмотрела на Дашу, у той та же тоска в глазах.
– Не хочу никуда идти. Я к маме хочу, – вдруг сказала Ленка, как вырвалось из сердца.
Даша притихла, перестала крутить куклу.
– Ты тоже к маме хочешь, да?
Девочка молчала, смотрела на куклу.
– Это твоя дочка что ли?
И девочка кивнула слегка заметно.
– А ты ее мама. Понятно.... Пошли может, покормим твою дочку. Покажешь мне, где тут кормят, а то я не запомнила.
И Даше перевернулась, спустилась с кровати, направилась к двери, оглянулась на Лену.
– Ну, значит пошли, – решила Лена.
Всего в приюте было шестнадцать детей, эти цифры Лена услышит позже. Школьников среди них всего семеро. Но Лена подружилась с маленькой Дашей.
Утром малышка подходила к ней робко, трогала за ладонь, смотрела на Лену преданными глазами. Они вместе шли умываться и завтракать, вместе рисовали, играли в песок во дворе. Песок сбегал струйками из горсти Дашиных рук. И вот так – создавать эти струйки песка Даша могла часами.
Лена узнала её историю: два года назад погибли мама с папой. ДТП.
Даша тоже была в машине, но выжила. Долго её лечили, но она так и не заговорила. Забрала её к себе поначалу сестра отца. Но вот недавно отказалась, уезжала в другую местность или страну... Даша была лишней. И сейчас решался вопрос о переводе её в детдом.
Здесь у каждого была своя история. Но удивительней всего, что почти все дети здесь имели родителей. Их нахождение в приюте было плодом человеческой безответственности, величайшего легкомыслия или цинизма.
И все они ждали мам, пап, бабушек. Никто из подросших детей не верил, что окажется здесь или в детдоме навсегда. Все собирались в ближайшее время вернуться домой, только об этом и говорили.
– Я когда приеду домой, скажу отцу, чтоб не трогал больше бабку...не дрался.
– А у меня мама, когда приедет из командировки, сразу меня заберёт.
– В Новый год опять салюты пускать будем с Лёнькой, ну, когда домой вернусь.
Так и Лена. Она надеялась, что вернется. Вот только не домой, хотя и это было бы лучше, а в родные стены училища. К Аньке, к тете Лиде, к строгим преподавателям. Даже по их строгости и требовательности она скучала.
Здесь, в приюте, таких строгостей не было, стоял шум, гам, дети носились по игровой, немыслимо нарушая все, сорок раз проговоренные воспитателями, правила.
Няни и воспитатели менялись, но все были усталыми и перегоревшими, и, занимались, в основном, малышами, которые требовали большей заботы. А ещё занимались тем, что подбеливали, подкрашивали, меняли стенды, писали документы – ждали проверку. Было, вообще, не до детей.
И то, что Лена практически взяла на себя неподатливую Дашу, их очень радовало.
Лене пояснили – маму лишали родительских прав. У Наташи был отец, и он забрал ее, у Светы – родная бабушка, которая и затеяла эту историю с лишением. И только у Лены не было никого, поэтому и оказалась она здесь.
Лену одели практически полностью. Теперь у неё было и новое белье, и колготки, и обувь в избытке. Это ни могло не радовать. Детство – пазл, сложенный из маленьких радостей.
А ещё у неё появилась школьная форма с белым фартуком, новый портфель и школьные принадлежности. Вот это, казалось Лене, не нужно. Она будет учиться в другом месте. Ведь до сентября ещё есть несколько дней.
Но все же она немного привыкла. С лёгкой руки Алки-Кузи, ребятня так и звала её – Мотылёк. Вместе со всеми она рисовала, гуляла, смотрела мультфильмы по телевизору, слушала девичьи страшилки на ночь, и блатные, немного похабные, истории пацанов.
Ночами ей снилось училище, танцевальный зал. Ей снилось, как разучивает она новые элементы, как несётся с Анькой по коридору, опаздывая на занятие.
Или снилось, что бежит одна, и ей что-то всегда мешает... То она забыла купальник и приходится возвращаться, то она не может идти, потому что отнялись ноги, то на ее пути вырастает странная преграда в виде толпы приютских детей, или в виде матери, не пускающей её дальше. А потом мать превращалась в местных воспитателей и нянь...
Лена просыпалась с полным ощущением, что ее будит Анька, но ее будила маленькая Даша. И реальность наваливалась тяжёлым камнем.
Наступал сентябрь. Лена ждала, что вот-вот с её вопросом разберутся и отправят в училище, но время шло...
***
– Я не поеду в вашу школу!
– Да что ты, Лена, ну какая ж она моя. Это же тебе нужно, понимаешь. Чтоб не отстать. Как только закончатся дела по твоей маме, ты вернёшься, куда захочешь, а пока..., – Людмила Борисовна не ожидала такого упрямства.
– Я не поеду!
Лена упрямилась. Даша стояла с ней рядом, морщила лобик и была полностью на ее стороне. Автобус ждал внизу.
Людмила Борисовна поняла, что не справляется, повела ее в кабинет директора.
– Вот, Раиса Павловна! Мотылева отказывается ехать в школу. Даже расчесать не даёт!
Раиса взглянула на девочку. Халат, густые распущенные волосы.
– Поезжайте без нее, пусть пропустит сегодня. Скажи Клаве там. А мы поговорим.
Лену усадили в кабинете. Людмила ушла.
Раиса долго перекладывала папки, что-то прибирала в кабинете. Потом села, наконец, за стол, посмотрела на Лену, опять встала и подошла к зеркалу, поправила свою высокую прическу.
– Волосы у тебя хороши! Ну, рассказывай, почему отказываешься учиться?
– Я должна учиться в училище. Меня там ждут!
– В каком-таком училище? Тебе же всего ... Сколько тебе?
– Мне почти двенадцать.
– Школьный возраст. А! – Раиса припоминала, девочка уже говорила, что учится в Москве и даже давала адрес. Но вот отправила или нет Катя запрос, Раиса никак не могла вспомнить. Наверное, отправила, – А! Да! Вспомнила. Мы отправили запрос, но ответа не последовало. Понимаешь? Поэтому пока ты должна учиться здесь. Но это временно. Когда решаться все дела с документами, тебе определят другое место жительства. У нас все совсем недолго живут. Потерпи, девонька, чуток. Так вот жизнь сложилась... Но все у тебя будет замечательно, все ведь в твоих руках. И у тебя вся жизнь впереди. И для этой жизни надо учиться...– скрестив руки на груди, директриса вещала выразительно.
Раиса говорила эти фразы тысячу раз.
– А давайте позвоним в общежитие интерната. Я помню телефон, – девочка смотрела глазами, полными надежды.
– Ох, дорогая моя, это ж междугородка, а у нас тут ограничение стоит. Только по области звонить можно. Да и ничего это не даст, надо всё равно официальной бумаги ждать. По тебе ж дела уже в суде решаются. Не можем мы судебные дела решать по звонку. Ты учись пока, чтоб не отстать, а там и ответ придет. А я потороплю, ладно?
И Лена поверила. Так, значит так. Лишь бы не исключили... ведь она не виновата, что пропускает занятия...
Она вышла из кабинета. В коридоре, с куклой в руках, стояла Даша.
– Вот ты! Сама пришла? Дай, я тебя обниму, Дашуха.
Они отправились в комнату. А из игровой раздавались возгласы детворы.
Вышла из кабинета и Раиса Павловна, она искала Катю. Нашла ее во дворе – все убирали украшения двора – первое сентября, провожали школьников.
– Кать, а ты запрос в Москву отправляла тогда? Ну, адрес я тебе ещё писала.
Катя резко опустила руки с шарами.
– Ах! Я кажется забыла совсем, Раечка Павловна! С этой суетой вот все из головы! Но я отправлю ...
***
Только первого сентября забили тревогу и в Москве, в училище. Расписка Лидии Ивановны Королевой всплыла. Она сидела в кабинете Галины Петровны и плакала.
София Давидовна тоже была здесь.
– Ну, как же так, Лидия Ивановна...посадили на поезд маленькую девочку, одну..., – обвиняла тетю Лиду Галина Петровна.
– Так ведь к матери ... И созвонились они. Как без матери-то девчонке? Да и проводница там хорошая, и женщина - соседка..., – тетя Лида утирала кончиком платка заплаканные глаза.
– Вы ж понимаете, что неприятности у Вас теперь могут быть.
Тетя Лида махала рукой.
– Да наплевать на меня-то! Вы, главное, Лену найдите. Я ведь уж неделю не сплю, сердце разболелось, почуяло, видать, беду, – она сильно мяла свою грудь.
– Ну, ладно-ладно, – успокаивала строгая Галина Петровна, – Не волнуйтесь уж так. Возможно, девочка просто задержалась. Найдем.
За пару дней они сделали все возможное. Вызвали мать на переговоры телеграммой, но мать не явилась. Тогда созвонились с отделением милиции, попросили сотрудника сходить по адресу.
На следующий день позвонили опять, сотрудник этот рассказал, что мать девочки пьяна, и говорит, что девочку у неё отобрали и увезли в Москву учиться на балерину.
В общем, то ли он понял все не так, то ли мать напутала. В общем, пьяный бред. Сотрудник обещал сходить еще.
Но через день позвонил участковый и пояснил, что ребенок в приюте, а вот в каком, он не знал. Обещал – выяснить.
А потом потянулись непонятки. Участковый куда-то уехал, сотрудники либо не брали трубку телефона, либо толком ничего пояснить не могли. Звонили в отдел образования, написали запрос. Но у нас дела так быстро не решаются. Все просили – дать время. Начало учебного года...
София Давидовна ругалась, угрожала жалобами, и собралась уже писать жалобу на сотрудников провинциального отделения тут, в управлении, в Москве. Она начала наводить справки, как вдруг Аня обнаружила телефон Светы, сестры, в тумбочке у Лены.
Опять вызов, опять потерянное зря время. Света на переговоры не пришла. Они не знали причину, а причина была проста – Света поступила и сейчас уже училась в швейном техникуме соседнего города, она не получила телеграмму о переговорах.
Анька занималась сквозь силу. Ей так не хватало Ленки, что она физически ощущала ее отсутствие.
Все было не так без подруги! Комната пуста. Уж не раз Анька валилась на Ленкину кровать и рыдала в подушку. Каждое утро она открывала глаза и с надеждой смотрела на пустую постель, как будто за ночь могло случиться чудо.
Её раздражали занятия слишком бегущие вперёд ( а как же Ленка это выучит?). Развлечения не имели без Ленки никакого смысла.
– Пап, папа, – звонила она отцу в первые сентябрьские дни, – У нас Лена пропала, понимаешь!
– Как это пропала?
И Анька сбивчиво рассказала отцу подробности.
– Да что ж ты за подругу такую нашла, одни у неё проблемы!
– Пап, она так хорошо училась. Она у нас лучшая! Она ни за что бы сама не бросила! Пап, у неё что-то произошло. Пап...., – Анька плакала.
В голосе дочки звучала такая боль и мольба.
– Ладно, приеду завтра, поговорю с вашей классной, покумекаем. Не реви только. Обещай – не реветь. Хорошо? – Андрей вообще не мог переносить детские слёзы.
Обещание он сдержал. На следующий день уже знал все обстоятельства от Софии Давидовны, которая тоже была не на шутку встревожена. Андрей понял – дочка не преувеличивает. Ситуация – из ряда вон.
Он начал действовать в этот же день.
– Коростылев! Сколько лет, сколько зим! Рад звонку.
– Алексеич, привет, – Андрей позвонил прямо из редакции, – Дело есть, помощь нужна.
– Я твой должник, говори.
– Да ладно тебе. Скажи лучше, а у тебя есть хорошие знакомые журналисты в Л.?
– Найдем! Ты ж знаешь, у нас везде свои люди.
– Ну так вот. Находить там придется не только своих людей. Я расскажу, а уж ты сам решай, интересно вам это или нет. Там ребенок пропал, её найти надо....
И Андрей подробно рассказал в чем дело.
***
– Ты почему в школу не поехала, Мотылева? – Кузя была явно не в духе.
Она бросила портфель на постель через всю комнату. Потом выложила на тумбочку апельсины и колбасу. К ней приезжали. В комнате были ещё трое девчат.
– Завтра поеду...
– Завтра! Ха! Завтра - воскресенье. Думаешь, ты особенная, да?
Кузя наступала на неё, сидящую на своей кровати.
– Вся такая осо-обенная, все её любят, с малышей она возиться, из Москвы она...как же! Так мы и поверили! Мамка твоя – пьяница, и ты в детдоме будешь!
– Я в Москве буду, в училище хореографическом!
– Ха! В Москве! Да не будешь ты ни в какой Москве, дура! Я лично слышала, как Катька директрисе говорила, что запрос на тебя отправлять никто и не думал. Поняла!
Маленькая Дашенька так распереживалась, что начала сзади тянуть за подол платья Аллу-Кузю.
– Да отвали ты, Малек!
Кузя со всей силы толкнула Дашу, та отлетела в угол, больно ударившись о ножку кровати. И тут вскочила Ленка. Она вцепилась Алле в волосы, завязалась драка. Они повалились а кровать, потом на пол, не уступая друг другу.
Девчонки рванули за воспитателями, прибежали взрослые. Девчонок разняли.
У Лены расцарапана щека в кровь и фингал под глазом, у Аллы тоже царапины и что-то с рукой, на которую упала. Она раскачивалась, держа руку перед собой и горько рыдала:
– А меня не забирает бабка, не забирает! – она ревела, – Ей не отдают меня. Все из-за этих ментов. Суки все!
– А это правда, что запрос на меня не отправили? – перебивала Алку разгоряченная Лена, спрашивала у Людмилы, – Это правда?
– Лена, я уточню...
– Да ничего они не отправили. Все суки! – рыдала Алла.
– Идёмте сейчас! Уточним! Идёмте, – Ленка кричала и дергала Людмилу за руку.
Людмила растерялась. А Ленка уже сама помчалась стрелой по коридору, ворвалась в кабинет директрисы. Растрёпанная, расцарапанная, в порванной одежде.
– Вы отправили запрос в училище? Вы отправили, – кричала так, как не кричала ни разу в жизни, почти рычала,– Вы обещали! Обещали!
Раиса что-то говорила, но Ленка не слышала.
– Вы обманули! Вы обманули меня! – она хотела схватить что-то со стола, чтоб бросить, разбить, растоптать.
– Мотылёк! – услышала нежный голосок Лена из-за спины и резко оглянулась.
В коридоре стояла испуганная, ошеломленная случившимся Даша. Она заговорила. И возбуждение Лены ушло, сменилось на что-то более важное сейчас.
Она подбежала, упала перед Дашей на колени, плакала, улыбалась и просила ещё что-нибудь сказать.
Сотрудники приюта как могли разруливали сегодняшнюю ситуацию. От детей сегодня не отходили.
Нашли знаменитый мультфильм "Щелкунчик". Вечером усадили всех смотреть его в игровой. Да и сами с интересом приготовились смотреть.
Алла все ещё то успокаивалась, то плакала опять. Ленка взяла себя в руки. Она держала на руках Дашу. Весь вечер Лена не отпускала её от себя. Во -первых, с ней было легче перенести то, что она узнала, а во-вторых, она все боялась, что Даша опять перестанет говорить.
Даже к приехавшему доктору пошла вместе с ней, и ее не прогнали, разрешили. Слава Богу, Даша потихоньку заговорила.
Они смотрели мультфильм. Кто-то смотрел внимательно, принимая сюжет близко к сердцу, кто-то ходил, кто-то болтал. Обычный просмотр мультфильма в приюте.
И тут зазвучала знакомая для Лены музыка. Чайковский. Одна, вторая ...
Ленке сейчас было очень плохо. И эта музыка, и воспоминания ...
Как во сне, она усадила Дашу на свой стул, сбросила тапки и вышла на середину зала, встала перед экраном, лицом ко всем и вскинула руки. По расцарапанным щекам больно побежали соленые слёзы.
Звучал "Танец феи Драже". И Ленка перенеслась в другое измерение.
Она танцевала и не видела никого вокруг. Зелёные шорты, узкая футболка и нога, летающая до уха. Нежные тонкие ручки её вздрагивали и порхали, она парила, повинуясь только музыке и своему состоянию сейчас.
А состояние её с течением танца от панически-трагического перенеслось в романтическое и одухотворенное. Она кружила, импровизируя на ходу. Она уже улыбалась.
Улыбнулась и Алка.
Взрослые и дети притихли, забыли про мультфильм, освободили пространство для страстно и прекрасно танцующей девочки. Такого здесь никогда не видели. Это было виртуозно.
– А Клава точно запрос отправила? – шепнула няня Таня Людмиле Борисовне, – Она ж на все сто – балерина. До чего ж...до чего хороша! И верно – Мотылёк....
***
Марина Дружинина слыла скандальным журналистом. Но дело свое знала. В области её и уважали, и недолюбливали. Уж слишком въедливая была и безмерно наглая в делах. Её огненно рыжая голова, стриженная ежиком, снилась в кошмарах уже многим областным чиновникам. Если мелькнула эта рыжая на их мероприятиях, жди разоблачений и газетных сплетен.
Срочность и тайна на неё всегда действовали возбуждающе. Она писала намного хуже, когда писала размеренно. И когда позвонил ей редактор изданий, в которых она подрабатывала, продиктовал данные, озвучил идею, она, не начав дело, уже сочиняла название будущей статьи. И фамилия у героини подходящая.
– Здрасьте! – она обзванивала приюты, – Это из отдела образования вас беспокоят. Зав.отделом социального обеспечения Марина Дружинина. Это в ваш приют поступила учащаяся Елена Мотылева?
Окончание далее...
Автор
Канал Рассеянный хореограф. Дзен
ЧАСТЬ 1 https://ok.ru/group/51919180005515/topic/157050423462795
ОКОНЧАНИЕ ЗДЕСЬ
https://ok.ru/group/51919180005515/topic/157050719292299