СЕРП И МОЛОТ, ПОХОЖИЕ НА СВАСТИКУ

– О, какой классный флаг! – воскликнул оперативник, разворачивая доставшийся ему трофей – партийный штандарт, кумач с белым кругом, в котором скрестились до степени смешения с нацистской символикой чёрные серп и молот.
Мы сидели в отделе по борьбе с бандитизмом. Нас допрашивали скопом, по трое-четверо, потому что народу задержали много – человек тридцать, не меньше. На всех задержанных «бандитов» надо было составить протоколы и оформить должным образом, а задерживаться на работе в погожий майский день не хотелось даже операм. Как бы ни хотели они посадить экстремистов, всех и вся, такие солнечные дни заглядывают в холодный, ветреный и каменный Питер нечасто.
Для задержаний и протоколов была причина – впервые в Питер на 299-летие города приехал Джордж Буш, ненавистный нами американский президент. Мы не хотели, чтобы он приезжал, мы не были гостеприимны как местная городская администрация и администрация президента. Мы хотели, чтобы Буш вывел войска из Ирака, убрал НАТО от наших границ, а из наших городов –Макдональдсы. Чтобы он покаялся за бомбардировки Югославии, а потом уже умер лютой смертью. Мы хотели, чтобы он немедленно покинул Санкт-Петербург, не портил русский воздух своим гнусным американским дыханием. «Янки, гоу хом!» – хотели мы.
Все наши пожелания и ультиматумы отпечатались накануне в виде граффити на стенах домов по пути предполагаемого следования кортежа. Лично я менял лицо исторического центра – растянул баллончиком чёрные буквы «USA GO AWAY!» на стене здания, расположенного недалеко от Дворцовой площади. «Что ж ты делаешь, вандал!» – проходящая мимо меня старушка, застала меня, когда я выводил на стене кинжал восклицательного знака. «Рисую!!» – нервно и зло бросил я ей, заканчивая послание американскому президенту. Не люблю, когда говорят под руку. Старуха отшатнулась и возмущённая пошла дальше. Дома её, наверно, ждал пузырёк корвалола. А мы, завершив варварское дело, с другом быстро ушли во дворы-колодцы от греха подальше. У нас на сегодня ещё была недопитая бутылка коньяка. Винтиться по пустякам перед акцией не хотелось.
Не хотелось винтиться и утром – болела с бодуна голова. Да и утро было солнечное, чудесное, прекрасное! Ну как в такой прекрасный день попадать в милицию! Вздыхала теплотой занавеска на кухне, щебетали за окном в ветвях птицы, дворовые собаки во дворе нежились в солнечных островах на асфальте. Хорошо на улице! Но – Родина, Партия, Честь зовут. А также звали вперёд грядущая Революция и свежее пиво с утра. Наскоро опохмелившись, мы с другом выдвинулись к Невскому проспекту.
Всем на собрании нашептали быть у Аничкова моста к 11:00. Там должен был проехать автомобиль с важным американским телом. Информация была проверенная, от коммунистов Ленинграда. И там, на Невском, что-то должно было произойти. И это что-то должен был сделать Джон, наш гауляйтер, наш руководитель. Что конкретно – мы не знали. Мы были пешками, пехотой, безымянными единицами Партии. Мы были готовы ко всему. Может, перегородить дорогу кортежу растяжкой, а может быть, и бомбу швырнуть – такое уже случалось в русской классике. Во всяком случае, растяжка у нас имелась – мне вручили свёрнутый рулон красной ткани.
На Невском гулял любопытствующий люд. Дорога была перегорожена ограждениями и ментами. Никого с тротуара не пускали. В толпе мелькал весь спектр фрик-политики: коммунисты-ленинцы, сталинская клиника, сумасшедшие бабки из СССР, деды-шизоиды, патриоты-жидоеды. Короче, ба, знакомые все лица. Среди них в толпе светлые и молодые лица наших товарищей. Или опухшие рожи – смотря кто чем скрашивал вчерашний вечер. Мы ходили туда-сюда, по одиночке или по двое, встречаясь только многообещающими взглядами.
Вот появился и наш гауляйтер Джон. Короткие волосы как у Сида Вишеса топорщатся в разные стороны. Он, видимо, помылся, подготовился сесть в тюрьму. Сесть на время, не определённое несостоявшимся еще судом. Слонялись мы долго, ожидая президентских автомобилей, пока не выяснилось, что нас обманули. Кортеж из аэропорта поехал другой дорогой. Как мы ни старались, Буш уже встретился с Путиным. Встреча американского президента с неамериканским состоялась.
Неудача – не повод отчаиваться для революционера. Ведь революция – это не победный штурм Зимнего толпой. Революция – это когда ты стоишь в мёрзлой жиже у Гостинки с плакатом и партийную газету продаёшь. Ты стоишь посреди потока равнодушных и идущих мимо людей. Стоишь и мёрзнешь на ветру, безо всякой надежды на успех. Или когда ты на акцию идёшь, как сегодня. Когда ссышь, но идёшь. Или когда листовки клеишь, или лозунги орёшь. Орёшь, а все смотрят на тебя как на ебанутого. Вот это и есть – Революция.
Решили переместится к зданиям СПбГУ. Там должна была состояться встреча президентов со студентами. Уж там-то точно мы Буша поймаем. До университетских корпусов, стоящих у набережной, добирались пешком, малыми группами. Шли по Невскому через Дворцовую, по мосту к стрелке Васильевского острова. На петербургских улицах праздник. Лето уже почти наступило, вот-вот наступит. Почки на деревьях уже давно взорвались листьями. Нева трепещет складками под тёплым, мягким ветерком. Сегодня гораздо теплее, чем вчера, температура с каждым днём нарастает. Повсюду туристы ходят и праздношатающийся народ. Полно разоблачённых девушек в топиках и шортах. Продаётся мороженое, лимонад, сахарная вата для детей. Все гуляют и всем хорошо. А тебе ссыкатно – так всегда бывает перед попаданием в милицию.
Университетская набережная оцеплена, все подходы перекрыты. В разрежённой толпе мы стали опять хаотично бродить молекулами туда-сюда. Нас пасут несколько ангажированных журналистов. Они нас знают, они приготовились и ждут, когда мы что-нибудь вытворим. Ждут чего-то и менты, ментов слишком много. Один меня остановил.
– Что у тебя там в руках?
– Растяжка, – ответил я, врать было глупо. Не тканями же я пришёл сюда на набережную торговать.
Он потребовал развернуть. Я подчинился. Мент так долго читал лозунг «Fuck off, USA!», что я было подумал, сейчас переводить это лаконичное высказывание я уеду в отделение. Однако полицай ограничился лишь отеческим наставлением:
– Шли бы вы отсюда. Ничего у вас не получится.
Ну, это мы ещё посмотрим. Я свернул растяжку обратно в рулон.
Мы чего-то ждали и это ожидание изматывало. Начинал бить мандраж. Хотелось уже, чтобы всё, чему предначертано сегодня свершиться, наконец-то свершилось. Неволя, суд да дело – пусть будет так. Расстрел, ссылка, тюрьма – в рот всё ебись! Только скорей бы всё это началось.
Но что делать было непонятно – кортеж мы упустили и здесь. От президентов нас отделял милицейский кордон. Президенты уже находились в учебных корпусах и, наверное, мило шутили под вспышками фотокамер, дружески похлопывая друг друга по плечу. Встречались они с такими же как мы, молодыми людьми, только в сто крат благонадёжными. Отобранные, добропорядочные студенты задавали им отобранные и добропорядочные вопросы. У этих опрятных и приятных молодых людей, в отличие от нас, есть будущее. Они, наверное, выучатся и уедут жить в Америку или, там, в Европу. Мы же готовы жертвовать всем ради Революции и России. И у нас к президентам был особый спрос.
Наконец, подошёл Голландец – интеллигентного вида партиец в тонких очках. Он из немногих товарищей был студентом, которого ещё не выгнали, а Голландцем его звали, потому что у него папа был из Амстердама. Сам же Голландец был русским, безусловно русским. Он обречённо сообщил: «Сказали группироваться на той стороне дороги». Мы с товарищем пошли за ним.
Всё произошло, как я и хотел, очень быстро. Когда все наши собрались, Джон крикнул: «Идём за мной!» Мы пошли, а он вдруг рванул через шеренгу оцепления и побежал к подъезду университета. По пути он разворачивал партийный флаг. Ряды ментов за ним сомкнулись. Мы остановились и стали скандировать «Янки гоу хом!» Но скандировали недолго, буквально через несколько секунд на нас набросились люди в штатском. Внезапно кто-то – я даже не успел увидеть кто – ударил меня сзади по голове и навалился, согнув пополам. Так и не развернутый рулон с растяжкой выпал из рук. Меня быстро заломали и куда-то поволокли. Чьи-то сильные орангутаньи руки сгибали меня и цепко держали. Они давили мою голову к низу так, что я видел только мелькавший перед глазами асфальт.
Меня подвели к тонированному микроавтобусу. Его дверь гостеприимно отъехала и меня втолкнули вовнутрь. Там невозмутимыми быками сидели собровцы в камуфляже. Нас запихивали прямо к ним на колени. И сразу от них на нас посыпались тумаки.
– Вниз, вниз, сука, смотри!!
Голландцу уебали так, что очки слетели с его головы. Чтобы собровцев не провоцировать, мы воткнули взгляды в пол и замерли в самых неудобных позах. Прям как на фреске «Битва кентавров» Микеланджело. В таком скрюченном ожидании мы находились около десяти минут, пока в автобус не запихнули запыхавшегося и раскрасневшегося Джона. Я украдкой взглянул на него. Джон улыбался. Он успел добежать до парапета подъезда и приковался к нему наручниками, и пока менты искали, чем их перекусить, пять минут орал антиамериканские лозунги.
Автобус тронулся, но в нём мы ехали недолго. В одном из дворов нас перегрузили в автозаки. В темноте автозака можно было расслабиться. Тебя никто не бил, вокруг были все свои. Правда, все свои были заперты в замкнутом пространстве.
За квадратами решётки, отделявшей нас от свободного мира, мелькал в солнечных лучах город. Дома, дворцы, реки, каналы, мосты. Группы молодёжи оккупировали газоны и проводили пикники на траве. Девушки лежали на животах у своих бойфрендов, и те ласкали их, поглаживая выпуклые и вогнутые части девчачьих тел. Все улыбались, обнимались, целовались, пили пиво. Все радовались солнцу и жизни. И этот праздник за решёткой уезжал мимо нас. Мы ехали, не зная куда, и ехали долго, кружа по городу. Это не была туристическая экскурсия – по-видимому, мы просто объезжали перекрытые на праздник участки. Проехав по узким улочкам, мы опять выкатились на какую-то набережную. Тут в окно мелькнули мрачные тюремные башни Крестов на том берегу. Я неосознанно напрягся.
Наконец автозак остановился. Нас вывели у здания классической архитектуры. Опять заставили всех ссутулиться и очередью завели в центральный подъезд. Внутри Джона от нас отделили и повели наверх по широкой лестнице с балюстрадой. Нас же стали расставлять стоймя по боковым стенам.
– Стоять! Руки на стену! Ноги широко!
Того, кто мешкал, собровцы награждали затрещинами и тычками. Потом каждого из нас стали обыскивать. Чьи-то уверенные пальцы бесцеремонно ворвались и обшарили правый карман моей куртки. Потом они переместились в левый, похлопали по карманам джинс. Достали ключи и деньги, вернули их обратно.
У одного партийца обнаружили партийную повязку. Красный прямоугольник, белый круг, чёрный серп и молот. Он моментом получил удар по рёбрам.
– Вы что, блядь, фашисты?
Все молчали. Никто не стал спорить, спорить было бесполезно.
«Нам говорят, что мы фашисты? Да, мы фашисты! Раздевайтесь и отправляйтесь в газовые камеры! Нам говорят, что мы коммунисты? Да, мы коммунисты! Берите валенки и валите в ГУЛАГ!» – вспомнил я слова Джона на одном из собраний.
Да, мы фашисты. Да, мы коммунисты. Ради России мы все грехи возьмём на себя. Мы ненавидим правительство, чиновников, буржуев, бизнесменов, иностранцев, грабящих и эксплуатирующий русский народ. Мы презираем мещанство и обывателей. Мы ненавидим всех, кто причиняет вред нашей Родине. Мы готовы пожертвовать своими и чужими жизнями ради неё. Россия – всё, остальное – ничто!
Однако, в тот момент, признаться, я так бодро не размышлял. Вроде, кажется, ничего такого – стоять в позе морской звезды у стены, но через полчаса у меня стали затекать руки. Сильно шевелиться было опасно – можно схлопотать пару ударов по почкам, а почки мне ещё в жизни понадобятся.
Ещё я боялся, как бы при досмотре мне не подкинули наркотики, например, кулёк с неизвестным белым порошком нерастительного происхождения, который после экспертизы превратился бы в героин.
Мои руки постепенно становились ватными и тяжёлыми. Правая рука почти отнялась. Тот, кто придумал держать людей в такой эстетичной позе, был, наверное, умным человеком. Через час такого стояния человек становится совершенно беспомощным. Я стал скрести пальцами стену, чтобы хоть как-то разработать руки. Правая рука уже еле поддавалась. Блядь! Сколько тут ещё нас будут держать?
– Повернись! Документы! Фамилия! Имя! Отчество! – стали раздаваться окрики. Окрики нарастали и, в конце концов, наступила моя очередь. Чья-то крепкая рука опустилась на моё плечо.
Я повернулся и уставился в равнодушный, механический глаз видеокамеры. Ага, жандармы фиксировали нас для своей видео картотеки. Нас, чрезвычайно опасных преступников. Пусть мы не первые враги государства, но десятые уж точно, после чеченских террористов, например. Мои добропорядочные родители могли бы мной гордиться. «Подлец! Ты во что ты опять вляпался?» – огорчился бы мой инженер-отец. Мать бы зарыдала на кухне.
Так как моя правая рука уже не функционировала и болталась вялой плетью, я левой наискось потянулся в противоположный карман. Достал паспорт. Раскрыл его, чуть не обронив, и поднял на уровне своего лица, как того потребовали. Назвал себя. Хотел бы я посмотреть на своё испуганное хлебало этот момент! Этой же рукой я убрал паспорт в задний карман. И опять повернулся к стене, заняв неудобную, но живописную позицию.
Через некоторое время, после того, как лица всех всосала в себя видеокамера, чтобы навсегда нас сохранить в архивах полицейского государства, опять раздался грубый окрик:
– Разворачивайтесь! Морды в пол! Руки на плечи впереди идущего!
Нас поочередно отлепили от стены и сформировали живую цепь. Руки на плечах соседа впереди, взгляд вниз – колыхающейся змеёй мы стали подниматься по мраморной лестнице. Так выходит на ринг бразильский клан Грейси по джиу-джитсу – я такое по телеку видал на боях без правил. Со стороны мы выглядели, наверное, очень красиво.
На верхнем этаже наша гусеница-многоножка распалась. В коридоре перед кабинетами, заваленным мебелью, стульями и прочим инвентарём в очереди на допрос стояли и сидели наши подельники по партии. Был Джон, Павлин, Карл и ещё несколько наших. Все уже были расслаблены и непринуждённо болтали. Всем было понятно, что нас сегодня не расстреляют в подвалах. Хотя, конечно, некоторые неприятности в виде суда и административки нам обеспечены.
– И мальчиков наших ведут в кабинет, – с ехидной улыбкой произнёс Павлин, когда стали вызывать. Он слыл язвой-балагуром и шутил при любых обстоятельствах. Когда очередь дошла до меня, он уже находился в кабинете.
Опер со снисходительной улыбкой рассматривал наш флаг, изъятый у Джона. Флаг нашей Партии. Он был действительно классный и действительно, как уверяли различные СМИ, был похож на фашистский. Сочетание красного, белого и чёрного – Ван Гог бы ошеломился такой палитре. Белый круг на красном фоне, в круге – чёрный серп и молот. Вместо серпа и молота грезилась свастика. Да, он мог очаровывать любого, даже мента. Он пугал и манил кострами будущего.
– Можно я у себя в кабинете повешу? – как бы попросил нас оперативник. Он обращался ко всем присутствующим и в то же время ни к кому.
– Берите! – ухмыльнулся Павлин со стула, – Скоро у всех в кабинетах такие флаги будут висеть!
С лица опера сползла жирная улыбка.
Дмитрий Иванов
#акция #нацболы #Fuckoff,USA