У нас есть традиция — на детский день рождения, когда все садятся пить чай с пирогом, я рассказываю историю.

Этого требуют даже старшие дети — 17-летний сын, крошка, выше меня на голову, и строгая 14-летняя дочь. Это история-сказка о самом имениннике. Я рассказываю о его жизни и как только говорю: «Ему исполнился год», — мы зажигаем на пироге свечку. Я говорю что-то о его первых шагах, первых словах, о том, что произошло на его втором году и — «ему исполнилось два года» — зажигаем вторую свечку, потом про третий год и так далее. «И вот он вырос такой умный-красивый-весёлый-мы-так-его-любим-и вот-ему-уже исполнилось семь лет, и мы празднуем его день рождения!» Все орут имя счастливого именинника, сам он смущённо улыбается, преисполненный важности, — вон сколько о нём всего нарассказали, а он и не знал, какой он прекрасный… Свечки горят, всем счастье.
С первым ребёнком всё было просто. «Жили-были муж и жена, и очень ждали, когда же у них родится ребёночек. И вот наконец-то у них появился сынок! Все так обрадовались, носили его на руках, пели колыбельные песни и бла-бла-бла».
Интереснее становится со следующими детьми. Тогда в деньрожденной истории появляются старшие и младшие братья и сестры, особым шиком считается не упоминать их имена, а просто рассказывать о каком-то случае из жизни, тогда прочие угадывают, о ком идёт речь. Старшие — счастливы, о них не забыли. Но тут, по ходу рассказа, возникает вопрос о том, как они реагировали на появление младших.
Все «просвещённые» родители слышали о том, что такое детская ревность, и заранее страдают от чувства вины, представляя, на какие муки обрекают бедного ребёнка, планируя родить ему сестричку или братика. Часто и мои дети отнюдь не рады своим ближним, могут и подраться, дразнятся, хотят побыть одни.
Но когда я, начитавшись «чайлдфри», спросила старшего, хотел бы он оказаться без младших, один в семье, он ответил: «нет». Тогда я сказала, что, когда ребёнок один, ему достается всё внимание родителей, у него есть своя комната (аргумент был сильный — в то время мы жили тесно, в детской обитало пятеро), свой компьютер (а сын — врожденный электронщик, разбирается в компьютерах, сетях и прочем и обожает «машинки и приборчики»).
— Свой компьютер?.. М-м-м. Ну да, это хорошо бы… — протянул он. — Но младенец пусть будет. Нельзя, чтобы не было маленького.
И дети продолжают просить меня о сестричке. Причём не только младшие, но и старшие, которые уже могли бы осознать, какие неудобства им приносит появление нового ребёнка. Но нет — просят… Видно, не читали «чайлдфри».
И как они его ждут — это отдельная история.
— Мама, а что такое кесарево сечение?
— А отчего ребёнок может родиться мёртвым?
— Осторожно, не толкай меня в живот, у меня в животе малыш, — говорю трёхлетнему сыну, скачущему у меня на коленях.
— Да? А зачем ты его съела?
— Нет, я не ела, он там появился и растёт, пока не сможет жить снаружи, а тогда родится…
Сын скептически смотрит на меня:
— М-м-м. А в попе у тебя тоже малыш?
Такие вопросы задаются громко, обычно в набитом автобусе. Старший (ему было тогда семь с половиной) так интересовался беременностью и родами, когда я ждала третьего, что мне пришлось выдать ему книгу с картинками, большой справочник для молодых родителей — всё о беременности, родах и уходе за младенцами. После этого разговоры наши изменились.
Раз я споткнулась.
— Это потому, — сказал мне сын поучающе, — что у тебя сместился центр тяжести. Вырос живот. Если ты наденешь на спину рюкзак, тогда снова будет равновесие. Но если немного нагнешься, то рюкзак будет давить вниз, и тогда ты ещё скорее упадешь…
И вот моему младшему ребёнку четыре года. Он пошёл в сад, я учусь, мечтаю съездить в Америку, муж тоже хочет путешествовать, у нас большие планы. Но все пятеро крошек указывают на знакомые семьи, где есть младенец.
— Почему только у них есть маленький!
— Мама, роди нам сестричку!
— Нет, двух! И ещё, пожалуйста, двух щенков!
Лена Шапиро