ЛЕСНАЯ РАПСОДИЯ

До леса оставалось всего несколько десятков метров.
Но ведь их нужно было ещё как-то преодолеть. А ноги совсем вышли из подчинения. Они стали ватными.
Опять загремели выстрелы. Танкисты прицельно расстреливали бегущих красноармейцев.
Господи пронеси!
В то же мгновение Николай увидел бегущую Галину Сморкалову, ротного санинструктора.
Вот и спасительная опушка!
Он добежал до высоких сосен и плашмя бросился на землю. Через секунду рядом с ним, запнувшись о корягу, стремглав свалилась девушка.
Потом они вдвоём в течение нескольких часов наблюдали, как мимо проходит танковая колонна, поливая остатки полка свинцовым огнем.
А затем до вечера молчаливо брели по сосновому бору.
В их головах никак не могла уложиться та одновременно страшная и сумасшедшая информация, которую они получили всего лишь за один день войны.
Это было нечто ужасное.
Вечером молодые люди остановились возле старого поваленного дерева.
Оба, не сговариваясь, присели на сушину, чтобы перевести дух.
– Как вас звать? – наконец, спросила девушка.
– Я – Николай Тюляндин, красноармеец из роты Механошина, мой командир Хропакин Алексей Михайлович. Ребята зовут его «Хамом», но он нисколько на хама не похож.
– Да знаю я его. Мы вместе учились на филфаке, то есть на философском факультете Свердловского государственного университета. Только специализации у нас разные, он – философ, я – психолог.
– Ничего себе, – удивился Тюляндин, – даже и такие специальности имеются…
– Николай, не кажется ли вам, что надо вернуться и посмотреть, кто из наших остался в живых. Может, кому необходима первая помощь. Уже довольно темно и никто нас не заметит. А?…. У меня же – полная санитарная сумка медикаментов. Грех их не использовать.
– Давай, – Тюляндин изобразил на лице согласие, хотя на самом деле возвращаться в пекло ему не хотелось.
Они довольно быстро вышли на знакомую опушку ещё до наступления полной темноты.
Однако к разбитому эшелону подошли вражеские автомашины, и от железнодорожного полотна доносилась немецкая речь.
Тюляндин сомнительно покачал головой:
– Вряд ли немцы кого-то здесь оставили в живых… Интересно, о чем они треплются?
– Хотят железнодорожные пути расчистить.
– Ты откуда знаешь?
– Перед войной я увлеклась переводом немецкой поэзии и изучала немецкий язык.
– Ты стихи писала? Так сказать творчеством занималась.
– Да, – потупилась Галя, – но пора отсюда уносить ноги. Судьбу подстреленных здесь людей придется оставить на совесть Всевышнего.
Они снова молча быстрым шагом пошли вглубь густого соснового бора. Под ногами шуршали мхи, перемежающиеся со светло-зелёными островками черники.
– Видела, с какой техникой фашист двинулся на Советский Союз?
– Остановить их, конечно, будет тяжело. Зря нас партия настраивала на победу. Уж лучше бы говорили правду.
– А ты сама не сознаёшь? Вся Европа работает на Гитлера.… Техника у них не чета нашей. Это было ясно даже дураку. Я думаю, что у Сталина просто другого выхода не было, как тянуть резину. Лебезить Гитлеру, но любыми путями отодвинуть начало войны. Я сперва тоже не понимал. Но теперь для меня его план стал ясным, как дважды два.
– Чего тебе, прозорливцу, стало ясно?
– Чего, чего? Каждая лишняя минута, выигранная Сталиным, оборачивалась лишним орудием или, может быть, даже танком…
– Я так переволновалась и забыла спросить, что с тобой произошло? Мне Хропакин приказал осмотреть тебя.
– Галя, пустое дело. Просто закружилась голова, – тут же соврал Тюляндин.
– Ну, это объяснимо. Некоторые люди плохо переносят длинные перевозки. Тряска, перемена пищи, недосып… Погоди, я тебе аспирин достану…
– Галка, на черта нужен твой аспирин. Мне ещё мать говорила, что таблетки никогда не помогут. Надо травы пить, в смысле настойки. Наши старики никакими лекарствами сродни не пользовались, а жили по сто лет.
– Ты, наверное, прав.
– А какое отношение к тебе имеет Хропакин? Он – твой парень?
Галина громко рассмеялась:
– Зря стараешься приписать его ко мне в женихи. Во-первых, я мордой лица не вышла в невесты. Во вторых, у Алексея в Свердловске девушка осталась, тоже наша однокурсница. Кстати, мы вместе с ней занимались в литературной студии.
– И что же вы сочиняете?
– Я, например, как уже говорила, пишу стихи…, – скромно произнесла Сморкалова.
Если бы на улице было светло, то Николай обязательно обнаружил, как девушка покраснела. Но, кстати, догадливый молодой человек и при полной темноте, понял бы, что его спутница скромничает.
– Да-а-а, – задумчиво протянул Тюляндин, – теперь я вижу, ты человек интеллигентный, а чтобы ваш талант не увял, ему надобно периодически давать отдохнуть. Ночь уже давно наступила.
Он нашел свободное место под ближайшим деревом, размотал свою скатку и помог ей расстелить на земле свою.
Потом по-хозяйски распорядился:
– Укладывайся!
– Ты все проверил? Под сосной случайно муравейника нет?
– Не беспокойся! Траву вокруг сосны я уже ощупал.
– Тогда будем спать по очереди. Разбудишь меня, как только устанешь нести дежурство. В смысле захочешь спать.
– Галка, я спать всегда хочу. Особенно с такой скромной девушкой, как ты.
– Тюляндин все должно быть в меру. В том числе и слова.
Николай продолжать разговор не стал, и уже минут через минут пять девушка стала равномерно посапывать. Но в дальнейшем её сон оказался весьма и весьма неспокойным. Девушка металась во сне, стонала и даже несколько раз принималась всхлипывать…
Николай долго держался, но, в конце концов, притулившись сбоку на крохотном кусочке полы девичьей шинели, был сражен крепким сном. Естественно, ему снилась Оня, но почему-то с лицом санинструктора Галины Сморкаловой…
С первыми лучами июльского солнца он проснулся.
Под кронами деревьев беззаботно щебетали птички. Нежный утренний ветерок ласково гладил изумрудные кустики ежевики, росшей неподалеку от их отдыха. Ничего теперь не говорило об ужасах войны, с которыми ему пришлось столкнуться.
…И в это время Николаю вспомнилось: когда-то он услышал слово рапсодия. Никто не мог объяснить значение этого слова. Говорили, что это – музыкальный термин. Потом как-то в райком комсомола в командировку приехал один молодой человек из области. Услышав случайно, что тот когда-то был учителем в музыкальной школе, Тюляндин стеснительно подошел к нему:
– Извините, товарищ, я недавно узнал новое иностранное слово рапсодия. Говорят, что это – музыкальный термин, а конкретно никто не может объяснить…
Командировочный улыбнулся:
– Да это же очень просто! Рапсодия – музыкальное произведение на темы народных песен и танцев…
…Почему-то пение птиц, мягкое гудение насекомых, и шелест травы вновь вызвало из памяти это слово рапсодия, понравившееся ему в юности.
И Николай блаженно задремал.
Потом проснулась Галина.
– Караульщик! А караульщик, вставай! Немцев проспишь, – крикнула девушка прямо в ухо Николая.
– Что? – очумело замотал он головой. – Где немцы? Какие немцы?
Услышав громкий смех спутницы, Николай вскочил на ноги и с наигранным смущением промолвил:
– Я просто не хотел тебя будить ещё на заре. Слишком уж ты, Галочка, сладко и спокойно спала.
Вокруг них всё было залито солнечным светом, беззаботно продолжали щебетать птицы, ярко зеленели поляны с черникой. Ничто не напоминало им вчерашний день, чересчур переполненный страхом.
Они словно бы очутились в потустороннем мире, где не было войны, крови и смертей товарищей.
Молодые люди пошли на восток.
О чем только не было сказано в эти мирные спокойные часы, скрашенные прекрасной белорусской природой и упоенные ароматными лесными запахами.
Николай и Галина словно бы забыли про войну. Говорили о работе, о друзьях, короче говоря, обо всем том, что залетало в их немного успокоившиеся сердца.
Тюляндин, наконец, встретил женщину, которая его понимала с полуслова, а не колола нервы едкими и насмешливыми словами.
Наверное, Оня всё-таки его не любила?
Наконец, Николай понял, девушка вышла замуж, потому что ей надоела уединенная жизнь на уральском хуторе, затерявшемся в густых порой непроходимых лесах.
Проснувшись и позавтракав вместе с Галиной сухим пайком, Николай стал более внимательно присматриваться к своей спутнице, по-видимому, ниспосланной ему самой судьбой.
Иначе, как эта скромная девушка, их ротный санинструктор оказалась вместе с ним?
И он нашел, что Сморкалова не столь уж некрасива, как она вчера отозвалась о себе.
У неё были вьющиеся волосы приятного льняного цвета, которые постоянно выглядывали из-под пилотки и которые девушка красивым жеманным жестом убирала обратно.
В отличие от Они она имела светло-голубые, а не черные глаза, пронзающие любого человека чуть ли не насквозь. Взгляд Галины наоборот, приглашал к диалогу, заставлял исповедоваться, неся с собой неимоверное количество доброты.
Галины губы являлись не тонкой правильной полоской, а выделялись своей пухлостью, хотя и были, пожалуй, немного бесформенными.
Да и всё обличье Сморкаловой смотрелось нестандартно, но зато своеобразно.
Наверное, как-то мило, нежно и доверчиво.
Под их ногами вновь о чем-то вкрадчиво шептал сухой мох, а сосновый бор, напоённый ароматами смолы, черники и лесными травами, лучился радостью.
– У нас на Урале не такая природа, – произнес Тюляндин после неторопливой получасовой ходьбы, – во-первых, здесь ночи не слишком зябкие, а во-вторых, здесь нет ни медведей, ни волков, в общем, не так опасно.
– Зато рядом полно двуногих зверей, что хуже всякого тигра или льва!
– Полностью с тобой согласен…
И они замолчали, видимо, вспоминая недавнюю злосчастную бомбардировку.
Первым заговорил Тюляндин:
– Клава, ответь честно, ты кого-то любила? Только честно, честно.
Девушка долго не отвечала на щекотливый вопрос спутника, а потом решительно тряхнув головой, мило улыбнулась:
– Не только любила, но даже успела выскочить замуж. Правда, брак оказался недолгим. Всего полгода.
– Что, мерзавец попался?
– Просто не сошлись характерами. Видите ли, я, наверное, по темпераменту немного не такая, как ему хотелось. Он был какой-то заторможенный. Скорее бесчувственный. Я от него утомилась и первой подала на развод. Но фамилию мужа Петра Сморкалова оставила.
– Всё-таки любила?
– Нет! Любовь прошла после первой брачной ночи. А фамилию оставила, потому что своя была ещё хуже.
– Какая, если не секрет? – полюбопытствовал Николай.
– Я была Поносова…
– Разве Сморкалова лучше?
– Теперь уже как-то все равно. Молодая была – стыдилась. Даже, наверное, слишком стыдилась.
– Сама-то откуда будешь? Наверное, из наших уральских краёв? Я по фамилиям сужу.
– А то как же. Я жила в городе Верещагино по улице Уральской, дом номер один. Очень легко запомнить. Есть такая железнодорожная станция на Урале. Небольшая.
– Слыхал, слыхал, – немногословно заметил Тюляндин, но о себе распространяться не стал, хотя желание имелось.
Как никак землячка.
Эта станция от его районного центра была на расстоянии всего лишь сорок километров. А адрес он постарался запомнить. Чем черт не шутит, вдруг придется ещё встретиться…
К полудню поднялся ветер. Сосновый бор тревожно зашумел, а небо затянуло тучами…
Он сели под сосной и открыли очередную банку тушенки. Но было заметно, что их продовольственные запасы стремительно истощались. Надо было предпринимать жесткие меры экономии.
– Галя, – после обеда вновь первым заговорил Тюляндин, – ты мне ещё ни одного своего стихотворения не прочитала.
– Пока у меня не настроения, но я обязательно прочитаю. Обязательно.
– А я ведь тоже человек, можно сказать творческий.
Галина от удивления даже раскрыла рот:
– Что же ты молчал до сих пор? И о чем ты пишешь? Или на какую тему рисуешь?
– Я играю… Но успокойся, не на нервах у красивых девушек. Я могу играть на гитаре и гармошке. Жаль, здесь у нас ни того, ни другого нет.
– А петь? – спросила девушка. – Я, например, очень люблю петь частушки. Я даже их собираю и записываю в тетрадь. Теперь уже, вернее, собирала и записывала. Ежели ты гармонист, то обязательно должен мне спеть новую частушку, которую я ещё не слышала.
– Ну, знаешь, стразу и не вспомню…
– Страшно не люблю, когда парни врут или выкручиваются. Пока ты мне не споёшь хотя бы одну новую частушку, я от тебя не отлипну.
– Да здесь и лип-то нет, – пошутил Николай.
– А серьёзно…
– Ну, ладно, крутится в голове одна, но она не очень…
– Давай любую!
– Хорошо, – сдался Николай:
Всё бы пела, всё бы пела,
Всё бы веселилася,
Задом за угол задела –
Хата развалилася!
Галина скромно хихикнула.
А Николай осмелев, продолжил:
– Но это ещё не всё! Слушай другой вариант, который поют на вечорках наши парни:
По деревне шла и пела
Баба здоровенная,
Задом за угол задела
Заревела бедная.
Потом они четверть часа по-детски безудержно смеялись.
– Хочу ещё! – требовательно подступила Галина.
– Хватит. Хорошего понемножку, горького не до слёз. Мне кажется, что я поступаю неправильно, напевая тебе разную ерунду.
– Главное, не в том, что ты делаешь, главное в том, что ты чувствуешь. Это определяет твои мысли и думы.
– Нет, Галя, главное не в том, что ты мыслишь и думаешь, а в том, как поступаешь.
– Сделать можно одно, поступить по другому, а почувствовать по третьему.
– Вот уж настоящая ерунда! Дела и поступки – одно и тоже!
– Чего ты упираешься, Николай? Я же – психолог. Дела складываются из поступков, на которые толкает тебя твой разум.
– Разум толкает на творчество, а не на дела и поступки, – уперто не соглашался Николай.
– А ты сам-то знаешь, что такое творчество с точки зрения философии? – спросила Галя и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Творчество есть огромная, я бы сказала, даже великая любовь ко всему тому, что ты создаёшь. Без любви нет творчества, а есть только обязательная будничная работа.
– Но всякую полезную деталь создаёт именно эта будничная серийная работа. Как можно составить смету без этой однообразной деятельности? Но ведь, умно составленная смета – есть тоже творчество сродни, например, стихосложению. В результате чего тебя признают как бухгалтера, а признание это – слава, деньги.
– Но признание и слава не должны быть мерилом или оценкой творчества, – возражала Тюляндину умная и начитанная девушка, – главное в нем: наслаждаешься ли ты сам тем, что создаёшь. Ты сможешь стать истинным творцом только тогда, когда уверовал в себя. Даже два, три стихотворения, может даже больше, ещё не факт, что ты стал творцом. И если ещё тебя подстёгивает амбиция, ты им не станешь никогда. Деньги, о которых ты упоминал, престиж, даже власть они способны только разрушать творчество. Будь сам приносящим, а не берущим. Если тебе принесут славу твои способности играть на гитаре или гармошке, ты, конечно, можешь стать творцом. Но каким? Естественно, на некоторое время ты можешь овладеть вниманием общества, но стать истинным творцом – никогда! Ты только добьёшься значительных результатов, но не своим творчеством, а лишь благодаря поддержке извне. Слава, в конечном итоге, придет работоспособному и умному человеку. Даже после его смерти, но обязательно придёт! Если, конечно, ты всё делал по чести, по существующим в обществе правилам. Я имею в виду, не занимался плагиатом...
Тюляндин с большим вниманием слушал Галину, потому что с ним ещё никто так не говорил, но в этом месте диалога он позволил себе перебить девушку:
– Человек сам по себе. Если только ты будешь действовать, как другие, то есть поступать по законам, которые придумало большинство, то ты можешь потерять собственное лицо.
– Правильно! Больше того, если ты, живая в условиях, когда доминирует мнение большинства, выскажешь своё мнение, то окружающие люди не смогут понять тебя, а иногда даже изолируют от собственной жизни, чтобы твоё влияние не разрушило их закоренелые взгляды. Но ты никогда не будешь творцом, если не вырвешься из пут их коллективного разума.
– Я так понял, что творчеством может заниматься только избранный. А моя гитара и моя гармошка…
– Ничего подобного! Ты, кстати, знаешь, что есть несколько путей ведущих к вершинам творчества?
– И какие это пути-дороги?
– Первое. К любому виду творчества ни в коем случае нельзя принуждать себя. Иными словами, ты должен быть непосредственным. Возможно твой манер играть на гармони соответствует многим гармонистам, но если ты не найдешь свой индивидуальный способ, считай ты, как выдающийся гармонист, то есть творец, не состоялся…
– Какой же второй путь?
– Рассказываю. Он очень прост, но в то же время очень труден. Надо учиться. Учиться постоянно, каждую минуту и секунду. Например, в стихах. Разве можно следовать тому, что давали миру Гомер, был такой древнегреческий поэт, Пушкин, Лермонтов, Гёте, Шекспир, Маяковский или Есенин. У них следует только учиться. Нельзя становиться последующим. Вот второй путь творца…
Галина немного перевела дух и, заметив в глазах Николая яркий огонек заинтересованности, снова продолжила говорить:
– Третий путь. Нужное найти необычное в обычном, но чтобы это обычное было новым по смыслу, форме и содержанию.
– Это уже похоже на партийные лозунги.
– Считай, как хочешь, однако есть ещё и четвертый путь, который с партийными лозунгами тоже очень вяжется. Он говорит: будь мечтателем, будь карьеристом в своём желании достигнуть славы в освоении творческих вершин. Но только слава славе – рознь. Один ваятель целый год творил скульптуру, в результате чего стал знаменитым. Посмотреть на его детище съезжались люди со всего мира. Но нашелся второй человек, который подошел к гениальному творению и ударил по нему молотком. Естественно, скульптура развалилась на мелкие части. В результате чего второй человек тоже стал знаменитым. Но если первого с полным правом можно назвать творцом, то второй является простым сумасшедшим. Иначе говоря, творец должен мечты превращать в реальность, в противном случае ты будешь реальность превращать в неосуществимые мечты…
– Галка, ты – настоящий психолог! – воскликнул с восхищением Николай.
Он в своей юности, несмотря на необъяснимую тягу к политике, всё-таки являлся творческой натурой. Обладая прекрасным природным слухом, Тюляндин виртуозно умел играть на старенькой гармошке, унаследованной ещё от деда, а поклонник его старшей сестры научил обращаться с гитарой.
И в родных Кривашах при проведении любых праздников он всегда находился в центре внимания.
А различные импровизации при игре на гармошке свидетельствовали о несомненном таланте деревенского парня.
Вот почему Николай, считая себя причастным к творчеству, с огромным вниманием слушал неторопливую речь Галины….
…За ведением длительных разговоров на этот раз молодые люди не заметили, как наступил вечер.
Тюляндин стал подыскивать место для приёма пищи и ночлега и неожиданно вышел на опушку.
– Клава! Ты только посмотри! – взмахнул он рукой. – Мы куда-то попали.
Сморкалова посмотрела в указанном направлении и с неожиданным испугом тихо вскрикнула:
– Коля, мы вышли на то же самое проклятое место.
Николай всмотрелся вдаль.
Ну да!
Вот оно, знакомое шоссе, вот железнодорожная насыпь. Отсутствовал только их разбитый состав.
По шоссе непрерывным потоком двигались машины.
Из-за поднявшегося порывистого ветра гул их не был слышен.
Беглецы, укрывшись в кустах и, пользуясь сумерками, принялись наблюдать за передвижением гитлеровцев.
– Господи! Какая армада! – заворожено прошептала Галина.
– Бежим скорее отсюда! – Николай схватил спутницу за рукав гимнастерки.
– Погоди, видишь там впереди холмик? Вдруг раненый? И ему надо оказать первую медицинскую помощь или….
– Клавдия, ты сдурела! Тут уже давно похозяйничали немцы. О каких раненых ты говоришь? Побежали уже, – нетерпеливо оборвал девушку более практичный Тюляндин.
Но в то же время в уме молодого человека промелькнула мысль: вот бы где-то достать компас. Иначе по такому однообразному лесу можно блуждать сколько угодно.
Вдруг на насыпи показалась группа автоматчиков.
Молодые люди снова бросились в глубину соснового бора.
Через полчаса они остановились. К тому же в лесу уже было очень темно. И бежать уже было нельзя.
– Давай, пройдем ещё немного и будем располагаться на отдых? – предложил Тюляндин. – Все равно немцам пока не до нас. Помнишь, что ваш Алексей Хропакин говорил?
– Что?
– Мол, к октябрьским праздникам мы войну закончим. Теперь это выглядит, как бред сумасшедшего.
– Может, его уже в живых давно нет, а ты так выражаешься!
– Спасибо, что по этому поводу я не выразился трёхэтажным матом. «Броня крепка и танки наши быстры», – с огромным сарказмом пропел Тюляндин.
– А ты видел, в машинах сидят одни автоматчики? А фашистские танки видел? Ревут как звери.
– Да, с такой механизированной массой нашим войскам даже за год не управиться.
Они двигались по лесу почти на ощупь, пока не уперлись в какое-то болото.
Здесь и решено было провести вторую ночь…
Молодые люди уже чувствовали себя не столь стесненно.
Когда стали укладываться на отдых, Галина расстелив свою шинель, чересчур деловито сказала:
– Зачем тебе ютится сбоку припёку? Подвигайся поближе. Только чур! Рукам волю не давай.
А Николай предложил:
– Может, не будем организовывать дежурство? Кому мы нужны в такой глуши?
Галя, нарочито громко зевнула и согласилась:
– Давай уж спать.
Но и её вроде бы безразличный голос выдавал некоторое волнение, что не ускользнуло от внимания Тюляндина.
Мужчины в любых условиях обстановки остаются мужчинами, которым, как воздух, как вода и еда, необходима женская близость.
В том числе и интимная.
Но молодой человек решил пока повременить с форсированием преграды, которая называется непредсказуемая женская логика.
Ведь, как никак, Галя три года училась на психолога…
В следующее утро Тюляндин посмотрел на её фигурку уже по особенному. С истинно мужской точки зрения.
Но девушка поняла этот оценивающий взгляд своеобразно:
– Ты не выспался? Я тебе мешала, наверное? Вон, почти вытолкала на землю.
Дугообразные брови Сморкаловой взметнулись вверх.
У каждой женщины имеется такое выражение лица, когда она выглядит наиболее симпатично.
У одних красота проявляется во время нарочитого гнева, у других, и это проявляется чаще всего, во время улыбки, а вот Галина выглядела миловидно, когда она приподнимала брови. При чем морщинки на лбу, возникающие в результате такого действия, обычно девушкам не подходят – либо старят их, либо уменьшают красу. Но у Галины всё выглядело по-другому. Во-первых, морщинок не было видно, а во-вторых, общий вид личика становился весьма обворожительным…
За весь последующий день они с Галей обговорили почти все проблемы человеческих взаимоотношений.
На этот раз Николай избрал тактику полного подчинения своих собственных мнений личному мнению девушки.
С наступлением темного времени суток у представителей животного мира чрезвычайно обостряются все чувства. Но если у диких зверей во много увеличивается чувство, определяющее приближение опасности, то у человека наоборот: чувство опасности притупляется, зато развиваются чувства связанные с продолжением своего рода.
Несмотря на все перипетии военного времени, сама природа в это время подталкивает человека к сближению.
Случайно ничего никогда не происходит.
Все предопределено его величеством временем, говорят философы, но к их словам необходимо добавить ещё одно слово – и обстоятельствами.
Даже пылинка, попавшая в глаз, может иногда привести к непредсказуемым результатам.
Что уж тут говорить о приятном июльском вечере в красивом сосновом бору, где воздух столь прозрачен, вкусен и свеж, что им можно заменить любое земное лакомство.
При этом окружающее пространство одинаково благоприятно воздействует и на мужчину, и женщину. В таких условиях они забывают о страданиях, горестях и печалях…
…Николай, получавший со стороны супруги некое постоянное сопротивление, даже перед интимной близостью, впервые встретил человека, который принимал его таким, как он есть. Без предъявления нудных и обидных претензий.
Он почувствовал, что его личное мнение уважается, и к нему прислушиваются.
Хотя внутренне Оня имела право на холодное отношение к нему.
Ведь, на пути к их совместному пребыванию он, Николай, лишил жизни другого человека, заслуживающего право на жизнь не меньше, чем другие люди. Может, его беспокойные мысли как-то ей передались? Впрочем, это вряд ли могло произойти, ведь мысли – не электрический ток, который через различные устройства способен передаваться на большие расстояния. А может, жена каким-то пятым, шестым, десятым чувством догадывалась о его непосредственной причастности к гибели Савелия Шалдубина?
Откуда ей знать, что это слащавый красавчик жив и спокойно разгуливает по земле?…
…Во всяком случае, нормальные взаимоотношения с женой не могли сложиться в течение нескольких лет, а вот с Галиной он почувствовал себя, как рыба в воде, буквально за пару дней проведенных в условиях войны.
Словно понимая состояние спутника, девушка вдруг сказала:
– Мужчины больше, чем женщины любят ласку и похвалу. Даже самые волевые и сильные из них. Именно они не способны договариваться. И именно к таким особам относится мой первый муж. Я прожила с ним всего ничего. Но отлично сознавала, что у меня, как у слабой женщины, характер которой мог полностью поглотиться характером мужа, было только три варианта: Первый. Полностью покориться, полностью убрать собственные амбиции. Второй. Искать утеху на стороне. Нашлись бы мужчины, которые меня понимали. И третий. Уйти. Что я и сделала. Но для этого необходимо было найти угол. Домой, к родителям не хотелось. Стыд мешал. Вот я и поступила в университет в Свердловске.
– А где вы с мужем жили раньше? Тоже на Урале?
– Да. В его родном городе Чусовом. Но теперь, в результате общения с тобой у меня появилась возможность сравнивать тебя и моего бывшего.
– Ты хочешь сказать, что я – тряпка. Или как лёд в проруби, болтаюсь туда сюда…
– Зачем так говоришь? Ты – совершенно особенный человек. Ты можешь быть и сильным и слабым. Но у тебя есть одна замечательная черта – способность быстро находить подход к людям.
Они переговаривались до наступления темноты, а когда в небе зажглись яркие светлячки звезд, и в небо выплыл тонкий серп месяца, Николай прижал девушку к своей груди и поцеловал.
Галя не сопротивлялась.
Она сама сняла трусики, но прежде чем молодые люди, объятые неистовым желанием, упали на солдатскую скатку, девушка прошептала:
– Думаю, что тебе не надо объяснять…
– Не беспокойся, – ласково обнимая, оборвал её спутник, – во время войны дети нам совершенно ни к чему.
Впервые Николай испытал неизгладимое удовольствие. Этот драгоценный подарок судьбы, мужчины получают, когда женщины отдаются им со всей своей чувственностью, на которую они способны…
И Тюляндин открыл для себя непреложную истину: сексуальное влечение есть самое великое чувство для человека, заставляющее его предпринимать во имя плотской любви самые героические поступки.
Ради Гали Сморкаловой он был готов в любую минуту пойти на смертную казнь.
А всё пребывание в белорусском сосновом лесу сейчас он про себя назвал рапсодией, понравившимся когда-то в юности иностранным словом.
ПЛЕН
…Пошли третьи сутки их пребывания в белорусских лесах.
Съестные припасы окончились. Утром они нашарили в вещмешках лишь несколько кусочков сахара и пару сухарей. К тому же после незабываемой ночи, к их желудкам впервые подступил голод.
– Надо решать продовольственную проблему, – с унынием заметил Николай.
– А ты не находишь, что пока стоит использовать подножный корм? – указала Клава на небольшие озера черники, прилегающие к болоту, возле которого они провели свои самые счастливые часы.
– Милая, это – не решение задачи. Я приметил тропинку, ведущую к болоту. Наверняка местные жители ходят сюда за клюквой. Значит, поблизости есть деревенька. Волка кормят ноги. А ты никуда отсюда не отлучайся. Авось, я что-то достану? Хотя бы картошечку или хлеб.
Он оставил девушке свою скатку и вещмешок, попросил у неё командирскую сумку для того, чтобы положить в неё продукты и отправился на поиски.
Через час ходьбы тропинка привела к проселочной дороге.
Неподалеку от неё на небольшом возвышении Тюляндин заметил огромный камень-валун. И сразу в его находчивой голове возник план. А что если спрятать свои документы под этим камнем? Вдруг немцы его схватят и, не дай Бог, найдут партбилет. Он уже слышал, что коммунистов расстреливают в первую очередь.
Николай выкопал штыком небольшое углубление, положил в командирскую сумку партийный билет, красноармейскую книжку и все свои прочие документы, предварительно обернув их в брезентовый лоскут и в чистые листы бумаги, лежавшие в сумке, а потом всё тщательно закопал под камнем. Кроме того, на всякий случай завалил землю кусочками мха.
Ещё через полчаса Тюляндин увидел крышу дома покрытого старой дранкой.
Он подошел к ограде:
– Хозяин, а хозяин!?
На крыльце появился седой сухонький старичок, и сразу же отчаянно замахал руками:
– Сыночек, беги родненький. Немчура…
Вдруг дед замолчал, испуганно вытаращив глаза.
В то же мгновение за спиной у Тюляндина взревел мощный мотоциклетный мотор.
Не успел он оглянуться, как к нему подбежал автоматчик, рванул с плеча винтовку, а затем со всего размаха ударил ею по столбу электрическому столбу, стоящему возле тына.
Приклад разлетелся на мелкие щепки.
– Рус! Хенде хох! Шнель!
Тюляндин понял, что надо поднять руки вверх и про себя подумал: «Хорошо, что я успел запрятать документы».
Мотоциклист указал рукой на ноги. Снова Николай его понял и стал медленно разматывать обмотки, а потом снял свои грубые солдатские ботинки, уже стоптанные предыдущим владельцем.
Немец пнул их в кусты, похлопал Николая по карманам, потом автоматом толкнул в направлении центра деревни.
– Лёс! Лёс!
Мотоцикл с фашистами затарахтел сзади, наезжая колесами на пятки Николая.
Солдаты оглушительно реготали:
– Лёс! Лёс! Давай, давай!
В конце концов, он очутился перед большими дверями сарая, стоящего в центре деревни. Они были закрыты на деревянный засов.
Перед ними стояли два автоматчика.
Снова крепким ударом автомата его втолкнули внутрь старого почти развалившегося здания.
Сарай уже был до отказа заполнен пленными красноармейцами.
Не находилось свободного места, куда можно спокойно встать, не мешая соседям.
Тюляндин плотно прижался к деревянным дверям.
Почти сутки людей продержали в этой невообразимой тесноте. Вскоре арестованные догадались легко раненых людей поместить в один из углов сарая.
В другом углу красноармейцы справляли свою нужду.
В жарком душном воздухе повис необычайный смрад.
Лишь на следующие сутки гитлеровцы поставили в сарай пять ведер с водой…
За это время среди красноармейцев образовалось несколько групп, основу которых составляли единомышленники.
Одной из них верховодил человек лет около тридцати пяти-сорока с нашивками капитана.
– .Дожились! Докатились! – с нескрываемым сарказмом говорил он. – Где та сладкая жизнь, про которую гундосили позорники-большевики? Людей только взбаламутили. Во всех газетах пыхтели: страна уже одной ногой живет в коммунизме, а сами её довели чуть ли не до сплошного голода.
Некоторые слушатели ему сочувственно кивали, некоторые слушали с нескрываемым интересом, а большинство красноармейцев сразу же пробиралось в другое место.
Тюляндину понравилось то, о чем говорил капитан.
Оратора поддержал один совсем юный парнишка:
– Талдычили, мол, наша техника – самая мощная в мире. «От тайги до британских полей красная армия всех сильней». А на деле за десять дней драпанули аж за две сотни километров.
– .Видели, какая у германцев техника? А нам морочили голову полуторкой! – закричал ещё один красноармеец.
Не выдержал и Тюляндин:
– А взять стрелковое оружие. Как может трехлинейка противостоять первоклассным немецким автоматам?
К нему сразу протиснулся тот, кто начал возмущаться первым:
– Мужик, как тебя зовут?
– Тю…, – попробовал было назваться Николай, но тут же исправился. – Я – Иванько. Иванько Николай…
– С Хохляндии?
– Нет из Ревды.
– Это ещё откуда?
– С Урала. А вас как величать?
– Я – капитан Игорь Седов из Тамбова…. Правильно ты гутаришь. Оружие хуже некуда. Разве с винтовками капитана Мосина образца восемьсот девяносто первого года много навоюешь? В партии состоял?
– Типун вам на язык! – с величайшей поспешностью перекрестился Тюляндин.
Он мгновенно понял, куда дует ветер.
Действительно, советская власть с таким явно устаревшим вооружении долго не продержится, а там, глядишь, при новом порядке и не надо будет бояться какого-то деревенского недоумка Савелия Шалдубина, посягнувшего на его любимую девушку.
– Молодчина! Держись нас, не пропадёшь!
Утром к сараю подъехали шикарный лимузин и следом за ним новенький грузовик.
Пленным красноармейцам разрешили выйти на улицу. Их построили в четыре шеренги на свободной площадке перед сараем, которая когда-то вероятно служила током для обмолачивания зерна.
Командовал всей процедурой молодцеватый майор в фуражке с высокой тульей.
Он горделиво проследовал на средину площадки и обратился к пленным на прекрасном русском языке:
– Кто готов сотрудничать с немецким военным командованием, прошу выйти из строя!
Красноармейцы молчали.
– Хорошо. Мы ещё вернемся к обсуждению данного вопроса. А пока я предоставляю слово господину Ивану Зильбергу.
Из лимузина выкарабкался низенький толстый человечек в штатском с лысиной во всю круглую голову.
– А это ещё что за фрукт? – раздался чей-то крик из строя.
– Я истинный патриот России! – бархатным голосочком начал говорить толстячок
– Не слушайте его, – завозмущались люди в строю, – это предатель Родины, белоэмигрант!
Седов, стоящий в первом раду, поднял руку:
– Господа, у некоторых солдат есть совершенно другое мнение.
Лощеный немецкий майор поморщился, строго взмахнул рукой, чтобы пленные замолчали, и сказал:
– Продолжайте, господин Зильберг!
– Господа военнопленные, мне поручено набрать людей знающих столярное ремесло, которые будут трудиться в Германии на современной мебельной фабрике барона фон Раушенбаха. Условия труда превосходные, все будут получать горячее трёхразовое питание, вам будет обеспечен восьмичасовой рабочей день, а также предоставлен один выходной в неделю. Кто изъявит желания работать на фабрике, избежит пребывания в лагере для военнопленных. Если есть желающие, прошу с документами подойти ко мне и записаться.
Из строя вышло человек пятнадцать, которые тут же были отведены в сторону и под присмотром двух автоматчиков посажены на крытый брезентом грузовик.
– Прошу внимания! – громко вскричал майор.
Не дожидаясь, когда люди чуточку успокоятся, заговорил капитан Седов:
– Мы – воины и готовы служить великой Германии на полях сражений, так ведь, красноармеец Иванько? – обернулся он к Николаю, стоявшему рядом с ним.
– Но я – по профессии столяр и не лучше ли мне будет потрудиться во благо Германии на фабрике господина барона, – извинительно пробормотал Николай и поднял руку.
Перспектива снова оказать под бомбежкой, теперь уже советской авиации, ему казалась бессмысленной.
– Господин майор, можно мне записаться на фабрику?
– Только быстро! Шнелляр!
Тюляндин бегом бросился в сторону крытого грузовика.
Желающих послужить за Германию на полях сражений оказалось очень мало. Всего три человека.
Остальные пленные были снова закрыты в сарае…
ВЛАСОВЕЦ
Нельзя сказать, что пребывание в бараке, специально построенном на территории мебельной фабрики для советских военнопленных, было комфортным.
Кормили жидким прозрачным супом, называемым у рабочих баландой; хлеб походил на липкую массу чудом сформированную в виде маленьких кирпичиков, которые через несколько часов превращались в настоящий строительный камень; правда, на третье давали кофе, но тоже далеко не соответствующее своему названию.
Однако более всего у Тюляндина вызывало недовольство масло, его можно было сравнить с орудийной смазкой.
Но грех было жаловаться на судьбу. Жестокая и кровавая война вроде бы обходила его стороной.
Ведь, скорая победа немцев могла привнести в его жизнь изменения к лучшему. Не век же они будут пресмыкаться на этом заводе, делая по заказу вермахта солдатскую мебель для казарм и столовых.
Наступят лучшие времена.
Авось, он займется более достойной работой, то есть снова будет трудиться в качестве бухгалтера.
Но к зиме тысяча девятьсот сорок третьего года с фронта начали поступать безрадостные для немцев вести.
И Николай начал беспокоиться.
Вдруг победят Советы? Несмотря на то, что он поменял фамилию, положение