Каюсь, дорогие читатели, с последней нашей встречи немало воды утекло – сколько точно, не скажу, ибо снятие показаний счётчиков в круг моих домашних обязанностей не входит. Но прошу прощения за творческую паузу. Она была связана с тем, что время такое подоспело – многие, в том числе и мы с женой, пожинали то, что посеяли. На дачных участках. И, в каком-то смысле, продолжаем пожинать, но уже в более пристойных, ввиду отсутствия компостной ямы, жилищно-коммунальных условиях. Правда, вас, наверное, интересует, какие судьбоносные события случились в нашем доме, в частности, и в посёлке Солнечном, в целом? Собственно, ничего такого, чтобы это попало в сводки общефедеральных новостей, но, скажу я вам прямо: нам всё-таки есть, чем гордиться. И не только. В известных пределах, конечно.
Во-первых, в нашем доме – не то, что вывоз, даже вынос капитала с недавних пор под запретом! – Во всяком случае, если этот вопрос не согласован на общесемейном уровне. Нет, если мужик заначку на вакцину бабы Дуси потратит, – это ещё куда ни шло, тут вроде как деньги остаются в своём же доме. А вот Клавдия Иосифовна под влиянием то ли мужа, то ли всё ещё сожителя Геннадия Эдуардовича Шлихенмайера, несмотря на коллективное возмущение общественности, продолжила-таки устраивать в своей подавиське «стрит ланчи», а не обеды по-домашнему, неизвестно куда инвестируя выручку. Поэтому, напомню, наши женщины и объявили Клавдию и её сердечного друга «иностранными агентами», со всеми вытекающими отсюда последствиями. А поскольку австерию «Добро пожаловать!» теперь посещают – чаще других – представители среднеазиатских принципатов, то и столование-отоваривание у Клавдии, проживающей с гражданином под оригинальной для наших мест фамилией Шлихенмайер, на общедворовом совете всё-таки было приравнено к тому самому вывозу капиталов.
Во-вторых, нас, жителей посёлка Солнечный, вдоволь обескуражила загадочная информация о том, что мэрия нашла где-то на 4-й Любинской улице почти пять тысяч «квадратов» земли под строительство не пойми чего. А загадочной мы её посчитали на том основании, что там, где ещё можно было что-то воткнуть, уже воткнули, и осталось замахнуться только на частный сектор. А частный сектор, скажу я вам, не Вильям Шекспир – здесь, почитай, в каждом дворе сидит на цепи злая (для совсем уж посторонних людей и муниципальных экспроприаторов) собака и всякий жилец умеет колоть дрова, многозначаще ухая.
Ну, ещё можно во дворах местечко присмотреть, хотя наш дворник Нияз – давно обрусевший завсегдатай местной библиотеки им. Добролюбова – утверждает, что почти пять тысяч свободных «квадратов» – это значительно больше того картофельного поля, что кормило население посёлка Солнечный во времена оные. Так неужели всё-таки до огородов доберутся? – Тоже ведь дело такое – чреватое последствиями. Тут уж любовь к родному начальству может и через край перехлестнуть…
В-третьих, в частном секторе, о котором упомянуто выше, во дворе дома, где хозяином проживает, надеюсь, не забытый читателями Левонтий Штуцер, прекрасно обустроились две – ранее беспризорные – собаки, отъедаясь перловкой, сваренной на бульоне из мослов, кои всё лето распродавал населению закрывающийся навсегда мясокомбинат «Солнечный». Впрочем, ближе к холодам копеечные мослы закончились, и даже ночные набеги штуцеровских питомцев на территорию поселкового феодаманта перерабатывающей промышленности не привели к положительному результату.
Была ещё одна собака, но в одну из декабрьских ночей она исчезла со штуцеровского двора в неизвестном направлении. Хорошо, если на другую улицу эмигрировала, куда газ ещё не провели, и народ пока не забыл, что такое альтернативные точки приготовления пищи. Штуцер, к слову, последние мясокомбинатовские мослы варил на электрической плитке, ввиду временного отключения «голубого топлива» (только давайте без вот этого). Ну, как варил – они, мослы, сами варились, а тут, на экране телевизора, некая социально-политически подкованная дама из шоу-среды отчеканила, что один небезызвестный иностранный агент (в смысле, куда более знаменитый, чем Клавдия Иосифовна со своим Шлихенмайером), будучи «звездой эстрады», имеет нетрадиционную для России ориентацию. Зачин передачи Левонтий пропустил – как раз пену в кастрюле собирал, посему о том, какие подводки там были, и кого именно объявили «тем самым», не расслышал. Но, в целом, резюме разбирающейся в хитросплетениях шоу-бизнеса гражданки заинтересовало Штуцера настолько, что он потерял интерес к мослам и увлёкся происходящим на экране. Тем более безотлыжно полагал: из «тех самых» современная эстрада и состоит, и если не вся поголовно, то в телевизионной её части – в немалой степени.
Ни для кого не секрет, что самоновейшие эмоционально-экспрессивные котировки одних «звёзд» информационно-коммуникативного пространства другими такова, что даже закалённые жизнью уши и носы обычных граждан конвульсивно вянут, и они не сразу могут услышать и унюхать творящееся в пешей доступности. Вскоре, действительно, порядочно запахло. Достаточно основательно для того, чтобы унюхать. По самые уши. Сшибая движимое имущество, метнулся Штуцер на кухню и рывком отверз клокочущее брашно! Пустил жгучую слезу… Потому как в его обескураженную физиономию ударил такой фармакологический дух, какого Левонтий не обонял даже после аварии медицинского вездехода АС-3 во время службы в армии – в Сосновом Бору под Улан-Удэ, где провёл своё пионерское детство тот самый, не постесняемся этого слова, голубец. Как потом выяснилось, Штуцер, пребывая в состоянии аффекта, вместо соли бухнул в кастрюлю почти полную чумичку гидрокарбоната натрия, предназначенного в его хозяйстве совсем для других целей. Скорее всего, в эти драматические мгновения и решила рвануть со штуцеровского двора третья собака…
Кстати, мы эту собаку потом всем посёлком искали, напрочь отметя конспирологическую версию о её краже (она и Штуцеру гладить себя не разрешала) и параллельно изучая районный рынок сбыта мослов на «Авито». Интересно, что в это же самое время по Солнечному бегал некий молодой обыватель инсталляционной наружности – просил взаймы денег у каждого встречного и даже ходил по квартирам.
Жильцы нашего дома – народ милосердный – отказывают редко, если есть, в чём не отказать. Мало ли, поправить здоровье человеку до зарезу необходимо, а к тому времени, когда биолог Синицын окончательно освоит методы выжимания из лягух этанола (о, это отдельная история!), страдальцу уже ничем помочь будет нельзя. Но вот сему лымарю, забегам которого местные жители, занятые поиском собаки, поначалу не придали никакого значения, отказала даже баба Дуся, обычно не скупящаяся на лечение в долг, но в умеренных дозах. Впрочем, шмольник желал наличности, ибо узнал, что предприимчивые казашки таким вот оглоедам, косящим от частичной мобилизации, предлагают фиктивный брак и гражданство своей страны. Цена вопроса от 100 до 500 тысяч рублей, а у нас, в пятом подъезде дома № 38 по улице 4-й Любинской, проживает всеми уважаемый водитель такси Ерболат, мечтающий накопить на три-четыре кобылы и заняться производством кумыса, и у него дочь, Айжамал (Анжела, по-нашему), на выданье. Нет, «бегунку» подавай, видите ли, казашку фиктивную, да ещё и по самой низкой ставке, и, разумеется, никто не удивился тому, что почтенный бай-аке спустил прощелыгу с лестницы, а потом околоточный долго искал свидетелей.
До сих пор ищет, а люди говорят, что уже напрасно – перебрался-таки тягун в сопредельный Казахстан не солоно хлебавши, то есть без материальной возможности связать себя брачными узами с какой-нибудь из местных гражданок. А Боррель, который Жозеп, уже проговорился, кто все эти люди, включая, должно быть, и «неформала», не пощажённого Ерболатом: «Приветствую факт, что все представители ЛГБТ-сообщества* начали покидать Россию. И прошу всех этих представителей выехать как можно скорее». Да разве мы против? – И телевизор можно будет включать в любое время, и на выборах законотворцев более уверенно голосовать…
А разве нормальный мужчина станет побираться – ради фиктивного брака? Вот Штуцер настаивает именно на этой, «гендерной» версии, полагая, что и всяких там «ждунов», не говоря уже про утеклецов, следовало бы приравнять к категориям, которые в нормальном обществе принято, мягко говоря, презирать. И не только к предателям приравнять, но и к персонажам с нетрадиционными увлечениями. И пропаганду соответствующую развернуть силами активистов Комитета территориального общественного самоуправления. Думаете, здравомыслящие люди будут против, если всякого «тихушника», оставляющего, мягко говоря, сомнительные фразеологические обороты в соцсетях, официально объявят каким-нибудь паталогическим шкодником из подворотни? «А ну-ка объясните, вот откуда у вас эти противоестественные вычуры?.. В глаза смотреть! Да вы, сударь, извращенец!» И тут же – бесплатную путёвку в ямало-ненецкий санаторий на свежем воздухе. Вот и Левонтий считает, что вечный труженик Ерболат спустил с лестницы именно приверженца процитированного выше месседжа Борреля, который Жозеп.
Но, по предположению бывшего юриста мясокомбината Антона Ивановича, сбежавший негодяй с большой долей вероятности ныне охотится на каких-нибудь уток подобно Лейбе Троцкому в казахской ссылке. Дескать, Лейба Давидович осенью 1928 года так и написал оттуда одному своему товарищу по троцкизму, тоже исключённому из ВКП (б) за искариотство, что за один день настрелял столько уток, что весь аул накормил. А как не поверить Антону Ивановичу, лекции которого по истории внутрипартийной борьбы (по линии общества «Знание») помнят многие не так что бы и совсем уж старожилы посёлка Солнечный? Не исключено, мол, что беглец «наш» отрабатывает фиктивный брак отстрелом водоплавающей птицы, годной в пищу.
Между тем, тут у нас ходит один – вылитый Лейба Давидович, только без пенсне, расклеивает разные объявления – то об отключении горячей воды, то электричества. Ну, скорее всего, это не один человек ходит, а может, несостоявшийся казахский жених уже вернулся и теперь мстит. Не случайно же дочь таксиста Ерболата Айжамал, сиречь Анжела, настаивает на том, что в соцсетях промелькнул видос, где сбежавший от частичной мобилизации латрыжник уже целует взасос российский паспорт, пришёптывая, что задыхается без «дыма Отечества». Вот и дышал бы ароматами бешбармака – из диких уток, он прекрасно пахнет, если на лук не поскупиться и добавить кусок говядины. Но не теми ароматами, которые обоняют жильцы нашего дома, когда в семье Ерболата готовят соответствующий ужин. Погнался за фиктивной женой в дружественный Казахстан? – Вот и питайся там же фиктивным бешбармаком…
Так что с релокантами этими, которые захотят вернуться, мы ещё намаемся… При этом следует помнить, что, согласно постановлению Верховного суда РФ, вытряхивать непрошенных гостей, образно говоря, из розовых штанов следует прямо на пороге квартиры, а если кто-то из них прорвётся к столу кухонному, да успеет усесться и ваших щей или бешбармака отведать, то насильственным способом выставить его хотя бы на лестничную площадку будет уже нельзя. Только уговорами, как заявляет со всей ответственностью бывший юрист мясокомбината Антон Иванович. А вы пробовали кого-нибудь уговорами из-за накрытого стола извлечь? С тем же бешбармаком? А представьте, что жена ваша готовит ужин, и тут на кухню врываетесь не вы, её муж, а другой гражданин, тем более – в розовых штанах? Не знаю, может, запахи ему понравились, или мало уток настрелял… То-то и оно…
С другой стороны, Ербалат обещает, что в случае появления в нашем дворе того релоканта, он организует ему путешествие в Кызылкум, где никаких уток не водится. Околоточный словá бай-аке не комментирует, стало быть, подтверждает.
Конечно же, нельзя не принять во внимание аргументов Жан-Жака Руссо, который старался заинтересовать своего Эмиля охотой с целью отвлечь его внимание от опасных для физического и нравственного здоровья забав, ставших и в последнее время единственной целью некоторых молодых людей (дай Бог, не всех). Да, Руссо знал, что «охота очерствляет и сердце, и ум», но стремился заинтересовать оной Эмиля, дабы сделать из него энергичного человека. Извините, это не наш метод – энергия без мозгов ни к чему хорошему не проводит, а гражданин с чёрствым сердцем при виде, к примеру, повестки из военкомата зачастую впадает в истерику. В то же время, безусловно, нельзя сомневаться в том, что стремление овладеть той же уткой или бекасом является вполне нормальным для людей, у которых избранный ими способ существования не атрофировал навыки и желание кормить себя и свою семью собственными руками и собственной душевной деятельностью. Но вот скажите мне – извращенцы, о которых здесь говорилось, имеют ли к тем навыкам и желаниям хоть какое-нибудь отношение? Поэтому – только ямало-ненецкий санаторий на свежем воздухе с обязательной трудотерапией! Впрочем, есть и другие. Но Кызылкум – всё-таки вне зоны нашей юрисдикции.
Так что у нас, в Солнечном, тоже не только мир да любовь, а и всякое случается. Секреты же – не мой литературный профиль, поэтому рассказываю исключительно о том, что лежит (или стоит – кому как нравится) на поверхности бытия. А насчёт самообороны кое-какие послабления, уверен, всё-таки будут сделаны. Никак нельзя без этого, а то ведь не на всякого прощелыгу свой Ерболат может найтись, а некоторые ещё и сами руки распускают, не получив желаемого результата.
Не слышали? – Ну да, это не у нас, не в Солнечном произошло, но мы тоже не только из поселкового чата информацию черпаем. Это я про ещё одного извращенца, решившего вместо военкомата посетить экстрасенса, чтобы узнать – призовут или нет? Ясновидец – не забесплатно, конечно, – переместил своё астральное тело в ближайшее будущее, и всё, что ему, прозорливцу, нужно было, увидел. Вернее, всё, что было нужно клиенту. Дескать, мил-человек, живи себе, как жил, ни под какую мобилизацию ты не попадёшь. Но когда клиент, сходя с ума от радости, прибежал домой, выяснилось, что в почтовом ящике его ждала повестка. И снова, минуя военкомат, он кинулся взбеленившимся турманом к экстрасенсу, где учинил форменный погром, между делом изрядно повредив предсказателю «биополе». Даже зашивать пришлось. В итоге, вместо армии, этого дебошира отправили в малобюджетное путешествие по санаториям, и первым из них был следственный изолятор. Понятно, что под мобилизацию он уже не попал. Вот и не верь теперь экстрасенсам…
Поэтому обтолковать предложение Штуцера стоило бы. Кстати, на днях он со смелостью человека, не сомневающегося в своей прозорливости, убеждал дворника Нияза в том, что на западное извращенство можно смотреть и оптимистически: «Эти полоумные прелюбодеи постепенно и неуклонно будут превращаться в бесполые существа! – горячился Левонтий. – А женщины-то женщинами останутся – пусть не все, но природа своё возьмёт! А место вырожденцев займут русские, удмурты, чечены, татары, буряты… В итоге, народится новый этнос и произойдёт оздоровление европейской цивилизации».
Нияз не возражал, хотя был каракалпаком. Впрочем, давно обрусевшим россиянином с многолетним стажем. Ну и следует заметить, что, слава Богу, в нашей «глубинке» ничего противоестественного не водится. Зато мы без всяких экстрасенсов знаем: весной как залезешь в погреб, так душа и запоёт, поскольку вот они тебе – и соленья, и варенья, и квашеная капуста. Картошку, правда, мы там не храним – съедаем до Нового года. Конечно, это знание никакого отношения к тому, о чём поведано выше, не имеет, но истории за «отчётный период» ещё не закончились.
…Вот как вчера было, а между тем – лет сорок прошло: взяли меня старшие товарищи на охоту – на диких гусей, с целью расширения кругозора ещё молодого поэта. В результате – гусей не нашли, меня – потеряли. Вышел я к железной дороге, а там, примерно, в паре километров от Исилькуля (до Казахстана – рукой подать), – поезд почему-то стоит. Проводник (настоящий казах, чем-то похожий, как сейчас припоминаю, на таксиста Ерболата) сжалился, разрешил подняться в тамбур. Вот там, в тамбуре, и ехали, то есть, мой благодетель ни на шаг от меня не отошёл до самого Омска, хотя ружья у меня, понятное дело, никакого не имелось, поскольку не было и охотничьего билета. Думаю, будь у меня ружьё (без разрешения на оное), проводник не проявил бы милосердия. Казах он или кто-то другой… Вот всё это я к чему вспомнил? – Сомневаюсь, что наш релокант мог на уток охотиться – кто бы ему ружьё дал? Наверное, всё-таки подженился в долг, а потом характерами не сошлись…
_______________
*Признано экстремистской организацией.
О рабочих штанах и несушках Соседи по клетке (лестничной) уже интересуются, как это нам с женой ещё и два мешка картошки удалось вырастить на даче, если там чего только нет из других насаждений? И, между прочим, речь идёт всего о шести сотках, а не о «важных огородах», где «Ванька-ключник мог бы гулять», как сказал Осип Мандельштам. Дачный участок сам по себе актуальная тема – животрепещущая, кровная, но следует понимать, что складывается она из всевозможных эпизодов и обстоятельств. К примеру, про обычный день садовода многие знают, но случаются и другие, отличающиеся неожиданными происшествиями.
Стало быть, в один из таких дней, по осени, приехал я на дачу, дабы посвятить несколько часов жизни добровольной огороднической трудотерапии, а рабочие штаны не обнаружил – унёс кто-то. С одной стороны – не жалко, на здоровье, но у меня день, считай, даром просвистел. А с другой – ну вот кто мог на видавшие виды портки позариться? – Такое не пойми что на себя напялишь, по Карла Маркса пройдёшь, отражение в витрине «Пятёрочки» подловишь – и никакого повидла из «Дружбы народов» уже не захочешь (сорт яблони, культивируемый женой на дачном участке). Накроет волна ипохондрии, как говорил Виссарион Григорьевич Белинский, правда, несколько по иному поводу. Или мерехлюндии, ежели вы предпочитаете Антона Павловича Чехова. Как бы то ни было, появись аз грешный в подобном в центре города, сроки ожидания звания «Ветеран труда» вполне могут стать неактуальными, а вот медкарта, надо думать, обогатится нечаемой записью от небезызвестного специалиста, которого я однажды посетил исключительно с целью получения водительского удостоверения. Ни разу, следует признаться, не пригодившегося: накопив сумму, достаточную для покупки всего лишь мотороллера «Муравей» с кузовом, отдал предпочтение общественному транспорту.
Сосед, правда, отыскал у себя в подполе, скажем так, нечто с большими потёртостями на уровне колен – вот только совсем уж пугало нашему СНТ не требуется, разве что на Масленицу. Тем не менее, чтобы не обидеть человека, да ещё и соседа, пришлось это примерить, а заботника моего тотчас, без всякого повода, почему-то на старинные эпизоды личной жизни потянуло:
– Помню, идём с мужиками в выходных костюмах в День Великого Октября по Душанбе, сами на дойре и гармошке наяриваем – никого ж из Москвы для таких дел раньше не заказывали… А потом куда-нибудь во дворик заскочим, стакан гранёный из кармана выхватим, по сто плеснём себе под жабры, у кильки пряного посола башку свинтим (десять копеек за кило), кишки большим пальцем выпотрошим, закусим, и настроение всё такое же – праздничное, революционное. И ещё громче орём «ура!» вместе со всеми – по-русски и по-таджикски. А сейчас хоть в одиночку упейся – ничего скандировать не тянет: вот поленился с вечера купить кильку, а с утра ей уже новую цену присвоили…
Честно говоря, мне, всё ещё расстроенному отсутствием собственных рабочих штанов, было нелегко следить за воспоминаниями любителя кильки, но от полного погружения в тоскливое состояние, в каком-то смысле, уберегло неимоверно громкое восклицание памятливого собеседника:
– Но вот скажи, почему они, вот эти все, в наших подземных переходах не поют?
– Кто «они»?
– Да вот эти, которых на День города из столицы выписывают? Там, в переходах, тоже люди, а для истинного артиста интерьер неважен! Вот если из меня, к примеру, начинает выбрасываться песня, то мне совершенно по барабасу, где я нахожусь – на даче, в бане или у тёщи…
– В подземных переходах сквозняки и денег мало дают…
– Вот! А попробовали бы забесплатно, без райдеров своих, тогда бы и узнали, чего на самом деле стóят… Поставили бы перед собой картонки и наблюдали, как народ их любит.
«Сейчас запоёт, песня выбросится…» – мне почудилось, что приступ ипохондрии (или мерихлюндии) и на самом деле неумолимо приближается, и вы не можете себе представить, насколько велика была моя благодарность козе бывшего хормейстера поселкового Дома культуры Несвитайло, задорно проблеявшей на соседней улице! – Это событие переключило меня в умиротворённое состояние, а дарителя штанов – на другую тему: вот ежели дачные огороды заполнить отходами жизнедеятельности крупного рогатого скота, то, по всему вероятию, получится достойный эффект в смысле урожайности и качества. Немного, не до хрипоты, поспорили – сосед стал утверждать, что можно и мелкого, и не совсем рогатого. В итоге сошлись на том, что данный приём, к сожалению, не работает на телевидении (чтобы и то и это)…
– Слупестила, что ли? – спросил, похоже, самого себя, удручённого, бывший душанбинский демонстрант и принялся шарить в ведре с самым разным хламом вроде обрывков кожи, гвоздей, жестянки с канифолью…
– Кто слупестил, что?
– Да я с вечера куда-то кусок хозяйственного мыла положил, хотел с утра лопаты и грабли продезинфицировать – жена сказала, что на инвентаре остаются споры болезнетворных грибов, а лучше хозяйственного мыла против них ещё ничего не придумали, – сосед вывалил содержимое ведра на землю: – Мышь! Представляешь, вчера встретил мышь! По огороду шлялась…
Пришлось мне, на всякий случай, пошарить в карманах штанов, теряясь в догадках: «Ладно, мышь, кого мышью на огороде удивишь, пусть даже она и жрёт хозяйственное мыло, но точно ли сосед закусывал килькой в Душанбе? Насколько мне известно, для этих целей там пользуются катламой и, может, он это всё придумал, чтобы окончательно увести разговор в сторону от штанов».
Но оказалось, что Степан (дачного соседа Степаном зовут, Никодимовым) лет пятьдесят назад тянул там армейскую лямку, потом на сверхсрочную остался, потом строил в столице Таджикской ССР жилые массивы, и настолько основательно эти страницы биографии у него в памяти отложились, что, повествуя о любых событиях своей жизни, Степан всегда упоминает Душанбе. А не Щербакуль Омской области, где Никодимов и родился, и женился в первый и, судя по всему, в последний раз – уже после возвращения в родные палестины.
Слово за слово, и выяснилось – у соседа неприятность покруче моей будет. Представляете, у него, как Степан изволил выразиться, стыбзили на Левобережном рынке портмоне с пятьюстами рублями наличностью, подаренное женой на День строителя. Вернее, супруга подарила мужу пустое вместилище для денег из кожзаменителя, а сосед туда и положил купюру соответствующего номинала. Ну, стыбзили и стыбзили: как говорится, не жили богато, не стоит и голову всякими непотребствами забивать. Да только благоверная всё равно мужику своему той ещё голубкой мира в плешь вцепилась, мол, она себе кофточку и набор кухонных ножей на китайском рынке присмотрела, а он, то есть, муж, старый пень, ну и так далее…
– Что-то моя шибко широко размахнулась на пятьсот рублей! – пожаловался Степан, вероятно, вспомнив известную кинокартину. – Никак до неё не доходит, что когда бы сам потерял, тогда, да, хоть из рогатки стреляйся, а украли – значит, кому-то эти деньги нужнее…
– Вот пишут, что некто Михельсон где-то «посеял» почти семь лярдов «зелени» по итогам прошлого года, – успокаиваю Степана. – Вот и получается, что ежели пятьсот рублей, украденных у тебя, присовокупить к потерям Михельсона, то всё это в куче не так уж и глобально уходит в общий «минус». А главное – всё достанется тем, кому эти деньги гораздо более потребны. И на кофточку должно хватить, уж и не знаю насчёт кухонных ножей…
Степан сразу приосанился, и – к жене. Слышу – настроение у людей поднялось, железной посудой гремят, над Михельсоном добродушно подтрунивают…
Потом они про меня вспомнили, пришли в гости звать, а я смотрю – на Степане штаны мои рабочие. Ещё и наглаженные. Оказывается, когда они сушились, их ветром на соседский участок унесло – ну и не пропадать же добру, надел мужик. Версия как версия, ничем не хуже других, если бы они были. Посмеялись по-товарищески, сбегали за килькой в местный лабаз (если до двенадцати успеть, можно и на скидки рассчитывать). Обсудили ситуацию со статистикой потребления в стране, в частности, кильки и другой рыбы, в целом. Раньше-то, оказывается, её вес (в том числе в Душанбе) учитывался в товарном виде, то есть без головы и кишок. Однако впоследствии, в связи с развитием рыночных отношений, методику изменили, считая уже так называемый живой вес рыбы – с головой и кишками, что сразу же усилило её потребление россиянами.
– Значит, мы кильку, когда в Душанбе на демонстрацию ходили, в товарном виде употребляли, – ностальгически вздохнул Степан и переключился на селёдку, вспомнив, что килька не такая уж и дальняя её родственница: – Господа селёдку никогда не жаловали – им и поныне только осетрину подавай, но в трудные годы именно вот эта пролетарская рыба приходила на выручку. Иногда под названием «иваси», которая была нежнее, но дороже…
И тут уж не удержалась песня в Степане – «выбросилась»:
Запустили в пруд селёдку, Где селились караси. Погулял карась с селёдкой Получилась иваси.
Возможно, так и произошло. Другое дело, что насчёт господ сосед, по-моему, был не прав: я недавно телепередачу о здоровой пище краем уха зацепил, и там прямо сказали: «Селёдка – важнейшая рыба, перед обаянием которой все равны».
К сожалению, помочь нам селёдкой в ларьке садового товарищества не смогли – в продаже её не было, уж и не ведаю, почему, а иваси – только в банках, по совсем уж какой-то беспримерной цене. Но квашеная капуста из прошлогодних запасов – тоже как будто бы неплохо.
…Такой вот незаурядный дачный день получился. И не сказать, что напрасно просвистел – штаны-то нашлись. А с соседями следует жить мирно вне зависимости от психологии отношений в обществе и цен на различные продукты питания. Конечно, абсолютно никто не застрахован от непредвиденного случая, но совместно любая проблема решается проще. Даже на уровне пропавших штанов.
…Под Новый год мы снова встретились – уже не в СНТ, а на Левобережном рынке. Закурили, дым из ноздрей выпустили, помолчали, и тут Степан возьми и спроси: «Про ножки Буша помнишь?» Ещё бы не помнить! Евдокия Павловна, то есть ещё не баба Дуся, ныне торгующая животворной вакциной тройной очистки в нашем доме, в те годы наловчилась печь на продажу пироги с этими самыми ножками, но без костей, утверждая, что речь идёт о зайчатине, на которую поселковый народ реагировал почему-то более охотно. Другое дело, что нынче и отечественные куры в цене вздыбились, как лошади на сторублёвых купюрах! Не говоря уже про яйца…
– Да, яйца тоже – вздыбились… – вероятно, кое-какие мои размышления, что называется, «протекли наружу», и Степан поделился информацией: – У нас с женой теперь на даче куры живут… Сказали, что не более десяти – можно.
– А не замёрзнут? – честно говоря, трудно было поверить в жизнестойкость домашней птицы, когда на улице под минус тридцать…
– Да в нашем курятнике хоть сам живи!.. Я там лампу инфракрасную наладил, щели законопатил, жена через день гребешки салом топлёным смазывает…
– Несушки?
– Нет, смирные, загорские… Самая высокая яйценоскость при любых условиях и, представляешь, в то же время совершенно отсутствует инстинкт высиживания! Семьями живут…
– Высокая – это сколько в штуках и за какое время?
– Слышал, что президент сказал? – сосед расправил плечи и продолжил: – В молодые годы Владимир Владимирович мог яичницу из десяти штук за один присест приговорить! Вот, через два дня на третий проведываю – как раз десяток и выходит, но мы их варим. Так они дольше сохраняются. Жена довольна. А ты, как, со своей-то ладишь, штанами не попрекала? – по всей видимости, Степан уже и забыл, к чему он спрашивал про «ножки Буша», хотя о курах начал рассказывать, как по написанному…
– Ну, спросила, где я нашёл брюки от свадебного костюма, да ещё и заштопанные не её руками…
– Погоди, а чей костюм-то?..
Одновременно почувствовав, что этот разговор может длиться вечно, мы вежливо распрощались:
– Ну, будь здоров!
– И тебе – не хворать.
То есть Никодимов ответил тем же, но менее уверенно. Может быть, потому, что был должен мне сумму, насколько помню, эквивалентную стоимости десятка яиц (или двум банкам кильки в пряно-солевой заливке). Вот, «натурой» и пообещал вернуть Семён, но так до сих пор не позвонил.
А свои рабочие штаны соседу я ещё тогда подарил – осенью. Наверное, они ему были нужнее. Потому как вижу – радость жизни в Степане появилась, а от такого человека никаких каверз, типа обустройства компостной ямы без учёта состояния местной «розы ветров», ждать уже не приходится. Раньше-то всякое случалось… Ладно, продолжать не стану – всё это слишком знакомо читателю, бывавшему в садовых некоммерческих товариществах…
Между прочим, я потом в интернет заглянул – инстинкт высиживания в большей степени отсутствует не у загорских, а у гамбургских. Но тоже – семьями живут. Хотя мы знаем, какие там семьи сейчас… Правда, сосед намекнул, что не отказался бы от увеличения поголовья, но тогда потребовался бы не столько тот самый инстинкт, сколько законодательным образом оформленное разрешение держать на дачах более десяти кур.
Сам-то я в зимнее время на фазенду свою редко приезжаю, а тут позвонила моей жене (дача на её записана) председатель СНТ «Сибирский садовод-1» Потапова и сказала, что будто бы следы какие-то вокруг нашего дома вьются. Будто бы размера немалого. Пришлось ехать, хотя мы там и не храним ничего. Но следы – были, правда, непонятно – чьи. Суть в другом – всё время, пока я следопытством занимался, соседские куры неумолчно кудахтали, представляете? Между тем, по утверждению Герберта Спенсера, кудахтанье кур служит выражением чувства удовлетворения, за исключением тех случаев, когда курица снесёт яйцо, – тогда оно принимает характер торжества. И это тот редкий случай, когда можно согласиться с человеком (не конкретно со Спенсером, а, так сказать, вообще), проповедавшим идеологию либерализма. Про яйцо – точно можно согласиться, а насчёт повседневного кудахтанья есть некоторые сомнения, ибо, как мне кажется, куры иногда испытывают и другие чувства. Например, когда к ним заходят с целью позаимствовать у них то, что им, в некотором смысле, принадлежит. Они вообще редко молчат, чего в обычных семьях не бывает. При этом никакой личной выгоды от своего кудахтанья не имеют. В отличие от либералов.
А у меня из десяти яиц разом – только омлет получается. Ну, когда это было… Вчера вот газ отключили – так электрочайник на что? Только крышку надо кверху держать. На сей раз получилось вполусмятку, а хотелось вкрутую. Кипение, да, бурное было, оттого и просчитался. С кем ни бывает.
В зените сил Поврозь отдыхать у нас с женой никогда не получалось. Только работать. Вот и сегодня моя ненаглядная Жанетта Александровна, по традиции, уже на даче, а я впервые в своей жизни вымыл противень, и ответственно заявляю, что сия штуковина не зря так называется. Но всё это – мелочи быта, которые не оставляют о себе памяти после первых же пассажей птичьего семейства, угнездившегося под карнизом кухонного окна. И в такую поэзию сердце начинает забираться! – Будто зиму не в квартире с видом на каждодневно растущие сугробы провёл, а в каких-нибудь эмпиреях.
Жизнь, ребята, замечательна в любом возрасте, даже в пенсионном, когда так и тянет поднять крышку пианино «Красный Октябрь», выпущенного бывшей фортепианной фабрикой «Беккер», и двумя указательными пальцами натыкать на клавишах романс Николая Листова «Я помню вальса звук прелестный». А ведь ещё другой Николай – Лесков-Стебницкий – в письме от 17 мая 1871 г. к популярному тогда в читательских кругах Алексею Писемскому изящно высказался по этому поводу: «Зачем Вы жалуетесь на “склон своих дней”, когда Вы ещё так сильны и молоды душою и воображением? Это нехорошая у нас, у русских, привычка. Диккенс умер 73-х лет, пишучи роман, а мы чуть совершили пять десятков, сейчас и записываемся в “склон”. Зачем это? Правда, что в нашей сторонушке нестройно живётся и потому человек ранее оттрёпывается…»
Так-то оно так, но давайте не всё из сказанного классиками примерять к нынешним реалиям. Ещё неизвестно, как бы «оттрепался» Диккенс, который вообще-то и до шестидесяти не дожил, узнав, что троюродный брат великобританской королевы женился на швейцарском горнолыжнике. Хотя, конечно, о всеобщей стройности нам, россиянам, говорить ещё рано. Речь, понятно, не о комплекции.
…Увы, крышка пианино «Красный Октябрь» 1964 года выпуска, не выдержав глумления над клавишами, падает, и тут уж не до романсов и романов, и лучшее что ты можешь сделать при таких обстоятельствах – это сочинить лирическую новеллу. Ибо человеку «совершившему», в отличие от Диккенса, уже более шести десятков, который душою всё-таки молод и силён воображением (у Лескова: «…на всём знойном зените… сил»), подобного рода сочинительство больших неудобств не причиняет. Вымыть противень – куда более трудоёмкая, если не сказать экстремальная задача. Попробуйте, если кто не пробовал.
…Долго смотрю вдаль из кухонного окна – и чем дальше, тем отчётливее различаю траншею, вьющуюся с тылу нашего пятиэтажного крова… В форточку врывается зычный возглас бригадира: «Тушлик, биродарлар!» Действительно… «Умрёшь – начнёшь опять сначала / И повторится всё, как встарь…» И только пианино в траншею, что-нибудь не поломав, затащить никак не удастся…
Впрочем, философские рефлексии по утрам – это совсем уж не по-нашему, в такое время суток нормальные люди даже не употребляют. Несмотря на то, что в голове носятся всё ещё нечёткие мысли и образы, то набегая друг на друга, то принимая самые неожиданные очертания, то расплываясь бесследно в пространстве, то скучиваясь в новые комбинации, почти как в зачине последнего романа Чарльза Диккенса «Тайна Эдвина Друда». Но лучше уж так, чем совершать по утрам, следуя рекомендации физиотерапевта, гимнастическую экзерцицию «отрывание таза от пола на выдохе», а желания и сил хватает на пару телодвижений. Хотя, конечно, многое осуществимо, если подходить к любому делу творчески.
Как там, у Диккенса: «…вот уже гремят цимбалы, и длинное шествие – сам султан со свитой – выходит из дворца… Десять тысяч ятаганов сверкают на солнце…»? А вот в нашей траншее сидят наёмники и говорят на языке, местным жителям не ведомом. Робы без особых опознавательных знаков тоже наводят на непредсказуемые ассоциации. Но всё дело в том, что эти люди – всецело на нашей стороне, хотя одна и та же труба, в пятидесятый раз сваренная на одном и том же месте, почему-то не создаёт лучшего жилищно-коммунального эффекта… Впрочем, рано или поздно этот вопрос должен сдвинуться в положительном для всех направлении, ведь не зря же на его решение было потрачено столько времени и денег. У нас, точнее, у них там, в департаментах и жилищно-коммунальных конторах, не прохиндеи всякие сидят, чтобы вхолостую тратить народные средства на размазывание мачмалы в отчётностях! Поэтому жильцы дома № 38 по ул. 4-й Любинской проходят мимо сидящих в траншее специалистов по ручной экскавации высоко подняв подбородки, дабы наёмники видели гордость автохтонов за них, за их целеустремлённый труд и неоценимую помощь. Местных в траншею почему-то не пускают…
А после обеда вообще все куда-то уходят. Дворник Нияз утверждает, что его, в некотором роде, земляки подрабатывают в «Долине нищих», как все мы называем жилой массив, где обитают, по мнению бывшего юриста мясокомбината «Солнечный» Антона Ивановича, парвеню и профессиональные попечители социально незащищённых слоёв населения. Кстати, между нашим посёлком и этим славным городком существует банно-ресторанный комплекс «Оскар», откуда по ночам с громкостью взлетающего авиалайнера периодически вырываются наружу звуки не пойми какой музыки. Так вот, Нияз, чей буви (дедушка) работал в 1960-е гг. на строительстве Асуанской ГЭС, полагает, что звуки эти раздаются на арабском языке, но, с другой стороны, недавно некая ватага собиралась там по случаю Дня работников жилищно-коммунального хозяйства, и окраина города жертвенно впитывала в себя децибелы блатной романтики. Не думаю, что это были арабы, а Левонтий Штуцер, иногда калымящий в банно-ресторанном комплексе грузчиком на подхвате, уверяет, что в плане количества персон разной степени влиятельности вышеупомянутая ватага смотрелась настолько презентабельно, что ему почему-то, как всегда в подобных случаях, вспомнилось письмо Луначарского от 18 августа 1907 г. – жене (первой) из Штутгарта: «...Вчера видел всех, сюда приехали Ленин, Гольденберг, Базаров, Рубен и я с решающими голосами и несколько человек, между ними Троцкий и Папаша (Литвинов), с совещательными…»
Ну, это он, Левонтий, погорячился…
Во-первых, памятник Ленину на территории мясокомбината «Солнечный» благодаря протестам поселковой общественности декоммунизации не подвергся, и он где стоял, там и стоит, хотя старший по нашему дому – стоматолог Хрумкин, у которого в прихожей, по словам околоточного, висит Хакамада, пытался-таки собирать необходимые подписи. Ничего не вышло, потому как именно в это время знаменитому режиссёру Кончаловскому, решившему снять сериал об Октябрьской революции, понадобилась женщина, похожая на Крупскую. И, представляете, мясокомбинатовские пролетарии прикинули и решили, что наша баба Дуся – вылитая Надежда Константиновна в зрелом возрасте. Особенно, когда очки надевает, подсчитывая суточную выручку. Старожилы-то помнят, с каким чувством она солировала в художественной самодеятельности: «И Ленин такой молодой / И юный Октябрь впереди!» Вот именно. Карточку, пропущенную через фотошоп (увы, баба Дуся нынешняя несколько старше Надежды Константиновны в октябре 1917-го), мужики Андрею Сергеевичу выслали, на плацкарту деньги, как в своё время на выкуп рабыни Изауры, собрали, но о результатах кастинга по сей день ничего не известно. Сомнения в успехе, понятное дело, имеются, поскольку мэтр заявил: «Я предпочитаю иметь в картине людей, которых никто никогда не видел», чего о бабе Дусе при всём желании сказать нельзя. К тому же бывшего профсоюзного лидера мясокомбината пока не удалось уговорить заполнить анкету – околоточный попытался, но ушёл в сильно помятой фуражке. Тем не менее пока вопрос участия бабы Дуси в съёмках сериала Кончаловского про Октябрьскую революцию не потерял своей актуальности, речи о демонтаже памятника Ленину на территории обанкротившегося мясокомбината быть не может, что, безусловно, понимает и Хрумкин – он ведь с подписным листом недолго ходил, значительно дольше – с «автографом» под глазом (от кого – не сообщает). Да ещё и неизвестно, что там наснимает Андрей Сергеевич. Под каким, так сказать, политическим ракурсом.
Во-вторых, нотариус Гольденберг, убелённый сединами демократ «первой волны», после начала специальной военной операции начал страдать припадками гражданской скорби и местное население сразу же припомнило ему все его прежние либеральные анабазисы. В результате Гольденберга ближайшее будущее европейской цивилизации изумило точно так же, как слово «жупел» купчиху Настасью Панкратьевну из пьесы Николая Островского «Тяжёлые дни», и, не став дожидаться возможности выписать самому себе «доверенность» на звонки знакомым адвокатам, нотариус рванул проявлять солидарность в заграничные оазисы.
В целом же за неделю с начала спецоперации нас покинули все двое. В смысле релоканты. Поэтому в банно-ресторанном комплексе в День работников жилищно-коммунального хозяйства Гольденберга быть не могло. Хотя буквально на днях, уже после сабантуя в «Оскаре», он «повернутися з рідної Iзраїльщини» к прежнему месту жительства и теперь ходит весь перекошенный – в своей знаменитой шапчонке, напоминающей известное теплосберегающее украшение на чайник. Иногда подкарауливая околоточного на поселковой остановке общественного транспорта, чтобы рассказать, насколько тот ему безразличен. Не транспорт – околоточный.
Ну и, в-третьих, – шашлычник Рубен в тот день и весь вечер занимался, похоже на то, санитарной обработкой своей палатки, чему были свидетелями несколько недовольных граждан из диаспоры фанатов баранины на шампурах. Говорят, кудесник мангала близко к сердцу принял заявление минпромторга о предполагаемой передаче на благотворительность пищевой продукции с заканчивающимся сроком годности и решил первым в нашем посёлке заняться фудшерингом (слово не моё, поэтому нести ответственность за него не собираюсь). Осталось только определить, у каких из имеющихся в палатке рёбер, покромок и огузков истекает срок годности. Естественно, после санитарной обработки. Сами понимаете, возможности посетить «Оскар» в тот день Рубену не представилось.
Вместе с тем баба Дуся, всегда шагавшая в ногу с новациями, тоже заволновалась. Раньше-то срок годности её животворной вакцины тройной очистки, по мнению учёных людей, составлял десять лет (ежели без добавок), но с недавних пор, в свете прорывных решений в области импортозамещения, наша трудоголичка на ниве раскрепощения местных мужиков стала добавлять в бодрящее зелье высушенные листья иван-чая, тем самым сократив упомянутый срок винрарности до шести месяцев. И что ж потом делать, ежели, по статистике околоточного, не проданной остаётся каждая вторая бутыль из новой партии? – Мужики, понятное дело, о фудшеринге ударнице уже намекнули, а она их назвала извращенцами, что было категорически несправедливо, если помнить о предложении Штуцера в отношении «ждунов», то есть, шкодников из подворотни, уже взятом на вооружение в нашем посёлке. Сошлись на том, что всякий непроданный штоф станет объектом частичной дегустации. Ну, не сам штоф, понятно, а то, что внутри. А Евдокии Павловне всё равно пришлось извиняться. Может быть, впервые в жизни.
В любом случае как минимум трое из процитированного Штуцером списка – с решающими голосами! – отсутствовали в банно-ресторанном комплексе в День работников жилищно-коммунального хозяйства и, вероятно, гужбанили в «Оскаре» всё те же парвеню и профессиональные попечители социально незащищённых слоёв населения. Директор нашей управляющей компании – точно. Его ни с кем не перепутаешь – из-за угла вначале пузо появляется, а потом всё остальное. Но он даже фамилию каким-то образом сумел к себе привязать такую, что её неудобно упоминать в печати. Слово, от которого она проистекает, совершенно не употребительно в поселковом обиходе, если рядом присутствуют дети. Откуда, когда он отрыл её и привязал к себе, – даже околоточный не смог доискаться. А может, это и не фамилия…
…На доске объявлений, прибитой дюбелями к дверям управляющей компании, несколько дней висит парапегма о предстоящем четвертьфинале международного фестиваля «весёлых и находчивых». Всему посёлку уже известно, что наш дворник Нияз категорически отказался принять участие в розыгрыше пригласительных билетов на этот «капустник», несмотря на то, что в Омск приехали почти что его земляки – команда «Восточные ласки». Во-первых, ему, Ниязу, некогда – за ним два двора числится. А во-вторых, он утверждает, что его земляки, пусть даже они из соседней республики (там, оказывается, республика), сейчас как раз и заняты копанием траншеи. Возможно, ласки им не хватает, и особо не до веселья, зато с находчивостью – ?амаи хуб аст, т?йи маркиза! – Так-то у них в бытовке телевизор есть – «Рубин Ц-266» 1984 года выпуска, но сигнал – хуже некуда. Вот бригадир, отчаявшись подключиться к беспроводной сети, и завёл на невесть откуда появившийся башенный кран моток проволоки, и теперь все эти ребята, забыв про восточные ласки, смотрят патриотичные американские мелодрамы по местному каналу. У них-то, в республике, такого не показывают. А когда помехи начинаются, бригадир выходит на крыльцо бытовки и кричит: «Вира! Майна! Боло! Поен!» Во всяком случае, мне из кухонного окна именно так всё видится и слышится…
На той же доске объявлений – приглашение на занятия танцами и сапбордингом. Причём, речь идёт о пенсионерах, а я – к своему стыду или счастью – не знаю значения последнего слова, но догадываюсь, что в нашем возрасте стоит изыскивать уже какие-то иные средства для ощущения полноты жизни.
Внезапно появляется Нияз Могалбекович, как всегда подтянутый, имеющий в нашем посёлке далеко не совещательный, в отличие от Шлихенмайера, голос, и пытается – зычно, без акцента – повлиять на мой выбор:
– Рекомендую обратить внимание на сапбординг!
– Это почему же? – делаю вид, что данное слово мне, читающему газеты гражданину, знакомо.
– Руками грести пенсионерам всё равно не почину, а веслом – в самый раз…
– Наконец-то по телеканалам стали чаще показывать фильмы без насыщенного буржуазного лоска, передачи про людей, умеющих разобрать-собрать бензопилу и честно работать за полтора МРОТ… – пытаясь вспомнить, где в нашем посёлке можно грести веслом, продолжаю симулировать полное понимание сказанного дворником.
– На эти полтора как детей ни воспитывай, всё одно большевики получаются! – перебивает меня обычно вежливый отец трёх или пяти парней и решительно открывает громоздкую, со следами подошв и ненормативных эпистол дверь управляющей компании.
Сегодня – день зарплаты, и, понятно, что деньги всем на банковские карточки переводят, но дворник «шайтан-машинам» как-то не очень доверяет. Вот и сейчас до меня доносится его недовольный голос: «Замучаетесь пыль глотать! Грешный я человек, нарочно бы к большевикам записался…» Прямо не знаешь, что и думать.
…Прошу заметить – о танцах мы не произнесли ни слова.
А в целом жизнь налаживается и крышка пианино «Красный Октябрь» уже не падает не только при первых аккордах романса «Я помню вальса звук прелестный», но и при заключительном арпеджио марша «Смело, товарищи, в ногу!»
…Вчера дворник Нияз смело прошёлся по двору с ломом на плече и улыбкой на лице, и даже Хрумкин повременил выезжать с парковки на своём «инфинити», на правой дверце которого всё ещё просматривается хулиганская надпись «Верни деньги, [неприличное слово]!» Несмотря на применение старшим по дому импортного – из былых запасов – растворителя (лучше бы к Штуцеру обратился – у него полбанки уайт-спирита точно осталось).
Ну, что тут скажешь… Улыбайтесь людям и они станут добрее!
Вот молодец, Нияз Могалбекович! Молодец!
Да, а что там, в письме Лескова Писемскому ещё было? – «А наипаче всего радуюсь, что… “орлу обновишася крыла и юность его”». А ведь верно! Особенно, когда жена с дачного участка возвращается, а ты ей про вымытый противень рассказываешь, подразумевая появление на кухонном столе определённого вознаграждения.
ЛИТЕРАТУРА. XXI век. МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА.
:Тамара Шикова (Коротеева)
Юрий ПЕРМИНОВ (Омск)
Солнечный круг
Поселковые истории
О мослах и релокантах
Каюсь, дорогие читатели, с последней нашей встречи немало воды утекло – сколько точно, не скажу, ибо снятие показаний счётчиков в круг моих домашних обязанностей не входит. Но прошу прощения за творческую паузу. Она была связана с тем, что время такое подоспело – многие, в том числе и мы с женой, пожинали то, что посеяли. На дачных участках. И, в каком-то смысле, продолжаем пожинать, но уже в более пристойных, ввиду отсутствия компостной ямы, жилищно-коммунальных условиях. Правда, вас, наверное, интересует, какие судьбоносные события случились в нашем доме, в частности, и в посёлке Солнечном, в целом? Собственно, ничего такого, чтобы это попало в сводки общефедеральных новостей, но, скажу я вам прямо: нам всё-таки есть, чем гордиться. И не только. В известных пределах, конечно.
Во-первых, в нашем доме – не то, что вывоз, даже вынос капитала с недавних пор под запретом! – Во всяком случае, если этот вопрос не согласован на общесемейном уровне. Нет, если мужик заначку на вакцину бабы Дуси потратит, – это ещё куда ни шло, тут вроде как деньги остаются в своём же доме. А вот Клавдия Иосифовна под влиянием то ли мужа, то ли всё ещё сожителя Геннадия Эдуардовича Шлихенмайера, несмотря на коллективное возмущение общественности, продолжила-таки устраивать в своей подавиське «стрит ланчи», а не обеды по-домашнему, неизвестно куда инвестируя выручку. Поэтому, напомню, наши женщины и объявили Клавдию и её сердечного друга «иностранными агентами», со всеми вытекающими отсюда последствиями. А поскольку австерию «Добро пожаловать!» теперь посещают – чаще других – представители среднеазиатских принципатов, то и столование-отоваривание у Клавдии, проживающей с гражданином под оригинальной для наших мест фамилией Шлихенмайер, на общедворовом совете всё-таки было приравнено к тому самому вывозу капиталов.
Во-вторых, нас, жителей посёлка Солнечный, вдоволь обескуражила загадочная информация о том, что мэрия нашла где-то на 4-й Любинской улице почти пять тысяч «квадратов» земли под строительство не пойми чего. А загадочной мы её посчитали на том основании, что там, где ещё можно было что-то воткнуть, уже воткнули, и осталось замахнуться только на частный сектор. А частный сектор, скажу я вам, не Вильям Шекспир – здесь, почитай, в каждом дворе сидит на цепи злая (для совсем уж посторонних людей и муниципальных экспроприаторов) собака и всякий жилец умеет колоть дрова, многозначаще ухая.
Ну, ещё можно во дворах местечко присмотреть, хотя наш дворник Нияз – давно обрусевший завсегдатай местной библиотеки им. Добролюбова – утверждает, что почти пять тысяч свободных «квадратов» – это значительно больше того картофельного поля, что кормило население посёлка Солнечный во времена оные. Так неужели всё-таки до огородов доберутся? – Тоже ведь дело такое – чреватое последствиями. Тут уж любовь к родному начальству может и через край перехлестнуть…
В-третьих, в частном секторе, о котором упомянуто выше, во дворе дома, где хозяином проживает, надеюсь, не забытый читателями Левонтий Штуцер, прекрасно обустроились две – ранее беспризорные – собаки, отъедаясь перловкой, сваренной на бульоне из мослов, кои всё лето распродавал населению закрывающийся навсегда мясокомбинат «Солнечный». Впрочем, ближе к холодам копеечные мослы закончились, и даже ночные набеги штуцеровских питомцев на территорию поселкового феодаманта перерабатывающей промышленности не привели к положительному результату.
Была ещё одна собака, но в одну из декабрьских ночей она исчезла со штуцеровского двора в неизвестном направлении. Хорошо, если на другую улицу эмигрировала, куда газ ещё не провели, и народ пока не забыл, что такое альтернативные точки приготовления пищи. Штуцер, к слову, последние мясокомбинатовские мослы варил на электрической плитке, ввиду временного отключения «голубого топлива» (только давайте без вот этого). Ну, как варил – они, мослы, сами варились, а тут, на экране телевизора, некая социально-политически подкованная дама из шоу-среды отчеканила, что один небезызвестный иностранный агент (в смысле, куда более знаменитый, чем Клавдия Иосифовна со своим Шлихенмайером), будучи «звездой эстрады», имеет нетрадиционную для России ориентацию. Зачин передачи Левонтий пропустил – как раз пену в кастрюле собирал, посему о том, какие подводки там были, и кого именно объявили «тем самым», не расслышал. Но, в целом, резюме разбирающейся в хитросплетениях шоу-бизнеса гражданки заинтересовало Штуцера настолько, что он потерял интерес к мослам и увлёкся происходящим на экране. Тем более безотлыжно полагал: из «тех самых» современная эстрада и состоит, и если не вся поголовно, то в телевизионной её части – в немалой степени.
Ни для кого не секрет, что самоновейшие эмоционально-экспрессивные котировки одних «звёзд» информационно-коммуникативного пространства другими такова, что даже закалённые жизнью уши и носы обычных граждан конвульсивно вянут, и они не сразу могут услышать и унюхать творящееся в пешей доступности. Вскоре, действительно, порядочно запахло. Достаточно основательно для того, чтобы унюхать. По самые уши. Сшибая движимое имущество, метнулся Штуцер на кухню и рывком отверз клокочущее брашно! Пустил жгучую слезу… Потому как в его обескураженную физиономию ударил такой фармакологический дух, какого Левонтий не обонял даже после аварии медицинского вездехода АС-3 во время службы в армии – в Сосновом Бору под Улан-Удэ, где провёл своё пионерское детство тот самый, не постесняемся этого слова, голубец. Как потом выяснилось, Штуцер, пребывая в состоянии аффекта, вместо соли бухнул в кастрюлю почти полную чумичку гидрокарбоната натрия, предназначенного в его хозяйстве совсем для других целей. Скорее всего, в эти драматические мгновения и решила рвануть со штуцеровского двора третья собака…
Кстати, мы эту собаку потом всем посёлком искали, напрочь отметя конспирологическую версию о её краже (она и Штуцеру гладить себя не разрешала) и параллельно изучая районный рынок сбыта мослов на «Авито». Интересно, что в это же самое время по Солнечному бегал некий молодой обыватель инсталляционной наружности – просил взаймы денег у каждого встречного и даже ходил по квартирам.
Жильцы нашего дома – народ милосердный – отказывают редко, если есть, в чём не отказать. Мало ли, поправить здоровье человеку до зарезу необходимо, а к тому времени, когда биолог Синицын окончательно освоит методы выжимания из лягух этанола (о, это отдельная история!), страдальцу уже ничем помочь будет нельзя. Но вот сему лымарю, забегам которого местные жители, занятые поиском собаки, поначалу не придали никакого значения, отказала даже баба Дуся, обычно не скупящаяся на лечение в долг, но в умеренных дозах. Впрочем, шмольник желал наличности, ибо узнал, что предприимчивые казашки таким вот оглоедам, косящим от частичной мобилизации, предлагают фиктивный брак и гражданство своей страны. Цена вопроса от 100 до 500 тысяч рублей, а у нас, в пятом подъезде дома № 38 по улице 4-й Любинской, проживает всеми уважаемый водитель такси Ерболат, мечтающий накопить на три-четыре кобылы и заняться производством кумыса, и у него дочь, Айжамал (Анжела, по-нашему), на выданье. Нет, «бегунку» подавай, видите ли, казашку фиктивную, да ещё и по самой низкой ставке, и, разумеется, никто не удивился тому, что почтенный бай-аке спустил прощелыгу с лестницы, а потом околоточный долго искал свидетелей.
До сих пор ищет, а люди говорят, что уже напрасно – перебрался-таки тягун в сопредельный Казахстан не солоно хлебавши, то есть без материальной возможности связать себя брачными узами с какой-нибудь из местных гражданок. А Боррель, который Жозеп, уже проговорился, кто все эти люди, включая, должно быть, и «неформала», не пощажённого Ерболатом: «Приветствую факт, что все представители ЛГБТ-сообщества* начали покидать Россию. И прошу всех этих представителей выехать как можно скорее». Да разве мы против? – И телевизор можно будет включать в любое время, и на выборах законотворцев более уверенно голосовать…
А разве нормальный мужчина станет побираться – ради фиктивного брака? Вот Штуцер настаивает именно на этой, «гендерной» версии, полагая, что и всяких там «ждунов», не говоря уже про утеклецов, следовало бы приравнять к категориям, которые в нормальном обществе принято, мягко говоря, презирать. И не только к предателям приравнять, но и к персонажам с нетрадиционными увлечениями. И пропаганду соответствующую развернуть силами активистов Комитета территориального общественного самоуправления. Думаете, здравомыслящие люди будут против, если всякого «тихушника», оставляющего, мягко говоря, сомнительные фразеологические обороты в соцсетях, официально объявят каким-нибудь паталогическим шкодником из подворотни? «А ну-ка объясните, вот откуда у вас эти противоестественные вычуры?.. В глаза смотреть! Да вы, сударь, извращенец!» И тут же – бесплатную путёвку в ямало-ненецкий санаторий на свежем воздухе. Вот и Левонтий считает, что вечный труженик Ерболат спустил с лестницы именно приверженца процитированного выше месседжа Борреля, который Жозеп.
Но, по предположению бывшего юриста мясокомбината Антона Ивановича, сбежавший негодяй с большой долей вероятности ныне охотится на каких-нибудь уток подобно Лейбе Троцкому в казахской ссылке. Дескать, Лейба Давидович осенью 1928 года так и написал оттуда одному своему товарищу по троцкизму, тоже исключённому из ВКП (б) за искариотство, что за один день настрелял столько уток, что весь аул накормил. А как не поверить Антону Ивановичу, лекции которого по истории внутрипартийной борьбы (по линии общества «Знание») помнят многие не так что бы и совсем уж старожилы посёлка Солнечный? Не исключено, мол, что беглец «наш» отрабатывает фиктивный брак отстрелом водоплавающей птицы, годной в пищу.
Между тем, тут у нас ходит один – вылитый Лейба Давидович, только без пенсне, расклеивает разные объявления – то об отключении горячей воды, то электричества. Ну, скорее всего, это не один человек ходит, а может, несостоявшийся казахский жених уже вернулся и теперь мстит. Не случайно же дочь таксиста Ерболата Айжамал, сиречь Анжела, настаивает на том, что в соцсетях промелькнул видос, где сбежавший от частичной мобилизации латрыжник уже целует взасос российский паспорт, пришёптывая, что задыхается без «дыма Отечества». Вот и дышал бы ароматами бешбармака – из диких уток, он прекрасно пахнет, если на лук не поскупиться и добавить кусок говядины. Но не теми ароматами, которые обоняют жильцы нашего дома, когда в семье Ерболата готовят соответствующий ужин. Погнался за фиктивной женой в дружественный Казахстан? – Вот и питайся там же фиктивным бешбармаком…
Так что с релокантами этими, которые захотят вернуться, мы ещё намаемся… При этом следует помнить, что, согласно постановлению Верховного суда РФ, вытряхивать непрошенных гостей, образно говоря, из розовых штанов следует прямо на пороге квартиры, а если кто-то из них прорвётся к столу кухонному, да успеет усесться и ваших щей или бешбармака отведать, то насильственным способом выставить его хотя бы на лестничную площадку будет уже нельзя. Только уговорами, как заявляет со всей ответственностью бывший юрист мясокомбината Антон Иванович. А вы пробовали кого-нибудь уговорами из-за накрытого стола извлечь? С тем же бешбармаком? А представьте, что жена ваша готовит ужин, и тут на кухню врываетесь не вы, её муж, а другой гражданин, тем более – в розовых штанах? Не знаю, может, запахи ему понравились, или мало уток настрелял… То-то и оно…
С другой стороны, Ербалат обещает, что в случае появления в нашем дворе того релоканта, он организует ему путешествие в Кызылкум, где никаких уток не водится. Околоточный словá бай-аке не комментирует, стало быть, подтверждает.
Конечно же, нельзя не принять во внимание аргументов Жан-Жака Руссо, который старался заинтересовать своего Эмиля охотой с целью отвлечь его внимание от опасных для физического и нравственного здоровья забав, ставших и в последнее время единственной целью некоторых молодых людей (дай Бог, не всех). Да, Руссо знал, что «охота очерствляет и сердце, и ум», но стремился заинтересовать оной Эмиля, дабы сделать из него энергичного человека. Извините, это не наш метод – энергия без мозгов ни к чему хорошему не проводит, а гражданин с чёрствым сердцем при виде, к примеру, повестки из военкомата зачастую впадает в истерику. В то же время, безусловно, нельзя сомневаться в том, что стремление овладеть той же уткой или бекасом является вполне нормальным для людей, у которых избранный ими способ существования не атрофировал навыки и желание кормить себя и свою семью собственными руками и собственной душевной деятельностью. Но вот скажите мне – извращенцы, о которых здесь говорилось, имеют ли к тем навыкам и желаниям хоть какое-нибудь отношение? Поэтому – только ямало-ненецкий санаторий на свежем воздухе с обязательной трудотерапией! Впрочем, есть и другие. Но Кызылкум – всё-таки вне зоны нашей юрисдикции.
Так что у нас, в Солнечном, тоже не только мир да любовь, а и всякое случается. Секреты же – не мой литературный профиль, поэтому рассказываю исключительно о том, что лежит (или стоит – кому как нравится) на поверхности бытия. А насчёт самообороны кое-какие послабления, уверен, всё-таки будут сделаны. Никак нельзя без этого, а то ведь не на всякого прощелыгу свой Ерболат может найтись, а некоторые ещё и сами руки распускают, не получив желаемого результата.
Не слышали? – Ну да, это не у нас, не в Солнечном произошло, но мы тоже не только из поселкового чата информацию черпаем. Это я про ещё одного извращенца, решившего вместо военкомата посетить экстрасенса, чтобы узнать – призовут или нет? Ясновидец – не забесплатно, конечно, – переместил своё астральное тело в ближайшее будущее, и всё, что ему, прозорливцу, нужно было, увидел. Вернее, всё, что было нужно клиенту. Дескать, мил-человек, живи себе, как жил, ни под какую мобилизацию ты не попадёшь. Но когда клиент, сходя с ума от радости, прибежал домой, выяснилось, что в почтовом ящике его ждала повестка. И снова, минуя военкомат, он кинулся взбеленившимся турманом к экстрасенсу, где учинил форменный погром, между делом изрядно повредив предсказателю «биополе». Даже зашивать пришлось. В итоге, вместо армии, этого дебошира отправили в малобюджетное путешествие по санаториям, и первым из них был следственный изолятор. Понятно, что под мобилизацию он уже не попал. Вот и не верь теперь экстрасенсам…
Поэтому обтолковать предложение Штуцера стоило бы. Кстати, на днях он со смелостью человека, не сомневающегося в своей прозорливости, убеждал дворника Нияза в том, что на западное извращенство можно смотреть и оптимистически: «Эти полоумные прелюбодеи постепенно и неуклонно будут превращаться в бесполые существа! – горячился Левонтий. – А женщины-то женщинами останутся – пусть не все, но природа своё возьмёт! А место вырожденцев займут русские, удмурты, чечены, татары, буряты… В итоге, народится новый этнос и произойдёт оздоровление европейской цивилизации».
Нияз не возражал, хотя был каракалпаком. Впрочем, давно обрусевшим россиянином с многолетним стажем. Ну и следует заметить, что, слава Богу, в нашей «глубинке» ничего противоестественного не водится. Зато мы без всяких экстрасенсов знаем: весной как залезешь в погреб, так душа и запоёт, поскольку вот они тебе – и соленья, и варенья, и квашеная капуста. Картошку, правда, мы там не храним – съедаем до Нового года. Конечно, это знание никакого отношения к тому, о чём поведано выше, не имеет, но истории за «отчётный период» ещё не закончились.
…Вот как вчера было, а между тем – лет сорок прошло: взяли меня старшие товарищи на охоту – на диких гусей, с целью расширения кругозора ещё молодого поэта. В результате – гусей не нашли, меня – потеряли. Вышел я к железной дороге, а там, примерно, в паре километров от Исилькуля (до Казахстана – рукой подать), – поезд почему-то стоит. Проводник (настоящий казах, чем-то похожий, как сейчас припоминаю, на таксиста Ерболата) сжалился, разрешил подняться в тамбур. Вот там, в тамбуре, и ехали, то есть, мой благодетель ни на шаг от меня не отошёл до самого Омска, хотя ружья у меня, понятное дело, никакого не имелось, поскольку не было и охотничьего билета. Думаю, будь у меня ружьё (без разрешения на оное), проводник не проявил бы милосердия. Казах он или кто-то другой… Вот всё это я к чему вспомнил? – Сомневаюсь, что наш релокант мог на уток охотиться – кто бы ему ружьё дал? Наверное, всё-таки подженился в долг, а потом характерами не сошлись…
_______________
*Признано экстремистской организацией.
О рабочих штанах и несушках
Соседи по клетке (лестничной) уже интересуются, как это нам с женой ещё и два мешка картошки удалось вырастить на даче, если там чего только нет из других насаждений? И, между прочим, речь идёт всего о шести сотках, а не о «важных огородах», где «Ванька-ключник мог бы гулять», как сказал Осип Мандельштам. Дачный участок сам по себе актуальная тема – животрепещущая, кровная, но следует понимать, что складывается она из всевозможных эпизодов и обстоятельств. К примеру, про обычный день садовода многие знают, но случаются и другие, отличающиеся неожиданными происшествиями.
Стало быть, в один из таких дней, по осени, приехал я на дачу, дабы посвятить несколько часов жизни добровольной огороднической трудотерапии, а рабочие штаны не обнаружил – унёс кто-то. С одной стороны – не жалко, на здоровье, но у меня день, считай, даром просвистел. А с другой – ну вот кто мог на видавшие виды портки позариться? – Такое не пойми что на себя напялишь, по Карла Маркса пройдёшь, отражение в витрине «Пятёрочки» подловишь – и никакого повидла из «Дружбы народов» уже не захочешь (сорт яблони, культивируемый женой на дачном участке). Накроет волна ипохондрии, как говорил Виссарион Григорьевич Белинский, правда, несколько по иному поводу. Или мерехлюндии, ежели вы предпочитаете Антона Павловича Чехова. Как бы то ни было, появись аз грешный в подобном в центре города, сроки ожидания звания «Ветеран труда» вполне могут стать неактуальными, а вот медкарта, надо думать, обогатится нечаемой записью от небезызвестного специалиста, которого я однажды посетил исключительно с целью получения водительского удостоверения. Ни разу, следует признаться, не пригодившегося: накопив сумму, достаточную для покупки всего лишь мотороллера «Муравей» с кузовом, отдал предпочтение общественному транспорту.
Сосед, правда, отыскал у себя в подполе, скажем так, нечто с большими потёртостями на уровне колен – вот только совсем уж пугало нашему СНТ не требуется, разве что на Масленицу. Тем не менее, чтобы не обидеть человека, да ещё и соседа, пришлось это примерить, а заботника моего тотчас, без всякого повода, почему-то на старинные эпизоды личной жизни потянуло:
– Помню, идём с мужиками в выходных костюмах в День Великого Октября по Душанбе, сами на дойре и гармошке наяриваем – никого ж из Москвы для таких дел раньше не заказывали… А потом куда-нибудь во дворик заскочим, стакан гранёный из кармана выхватим, по сто плеснём себе под жабры, у кильки пряного посола башку свинтим (десять копеек за кило), кишки большим пальцем выпотрошим, закусим, и настроение всё такое же – праздничное, революционное. И ещё громче орём «ура!» вместе со всеми – по-русски и по-таджикски. А сейчас хоть в одиночку упейся – ничего скандировать не тянет: вот поленился с вечера купить кильку, а с утра ей уже новую цену присвоили…
Честно говоря, мне, всё ещё расстроенному отсутствием собственных рабочих штанов, было нелегко следить за воспоминаниями любителя кильки, но от полного погружения в тоскливое состояние, в каком-то смысле, уберегло неимоверно громкое восклицание памятливого собеседника:
– Но вот скажи, почему они, вот эти все, в наших подземных переходах не поют?
– Кто «они»?
– Да вот эти, которых на День города из столицы выписывают? Там, в переходах, тоже люди, а для истинного артиста интерьер неважен! Вот если из меня, к примеру, начинает выбрасываться песня, то мне совершенно по барабасу, где я нахожусь – на даче, в бане или у тёщи…
– В подземных переходах сквозняки и денег мало дают…
– Вот! А попробовали бы забесплатно, без райдеров своих, тогда бы и узнали, чего на самом деле стóят… Поставили бы перед собой картонки и наблюдали, как народ их любит.
«Сейчас запоёт, песня выбросится…» – мне почудилось, что приступ ипохондрии (или мерихлюндии) и на самом деле неумолимо приближается, и вы не можете себе представить, насколько велика была моя благодарность козе бывшего хормейстера поселкового Дома культуры Несвитайло, задорно проблеявшей на соседней улице! – Это событие переключило меня в умиротворённое состояние, а дарителя штанов – на другую тему: вот ежели дачные огороды заполнить отходами жизнедеятельности крупного рогатого скота, то, по всему вероятию, получится достойный эффект в смысле урожайности и качества. Немного, не до хрипоты, поспорили – сосед стал утверждать, что можно и мелкого, и не совсем рогатого. В итоге сошлись на том, что данный приём, к сожалению, не работает на телевидении (чтобы и то и это)…
– Слупестила, что ли? – спросил, похоже, самого себя, удручённого, бывший душанбинский демонстрант и принялся шарить в ведре с самым разным хламом вроде обрывков кожи, гвоздей, жестянки с канифолью…
– Кто слупестил, что?
– Да я с вечера куда-то кусок хозяйственного мыла положил, хотел с утра лопаты и грабли продезинфицировать – жена сказала, что на инвентаре остаются споры болезнетворных грибов, а лучше хозяйственного мыла против них ещё ничего не придумали, – сосед вывалил содержимое ведра на землю: – Мышь! Представляешь, вчера встретил мышь! По огороду шлялась…
Пришлось мне, на всякий случай, пошарить в карманах штанов, теряясь в догадках: «Ладно, мышь, кого мышью на огороде удивишь, пусть даже она и жрёт хозяйственное мыло, но точно ли сосед закусывал килькой в Душанбе? Насколько мне известно, для этих целей там пользуются катламой и, может, он это всё придумал, чтобы окончательно увести разговор в сторону от штанов».
Но оказалось, что Степан (дачного соседа Степаном зовут, Никодимовым) лет пятьдесят назад тянул там армейскую лямку, потом на сверхсрочную остался, потом строил в столице Таджикской ССР жилые массивы, и настолько основательно эти страницы биографии у него в памяти отложились, что, повествуя о любых событиях своей жизни, Степан всегда упоминает Душанбе. А не Щербакуль Омской области, где Никодимов и родился, и женился в первый и, судя по всему, в последний раз – уже после возвращения в родные палестины.
Слово за слово, и выяснилось – у соседа неприятность покруче моей будет. Представляете, у него, как Степан изволил выразиться, стыбзили на Левобережном рынке портмоне с пятьюстами рублями наличностью, подаренное женой на День строителя. Вернее, супруга подарила мужу пустое вместилище для денег из кожзаменителя, а сосед туда и положил купюру соответствующего номинала. Ну, стыбзили и стыбзили: как говорится, не жили богато, не стоит и голову всякими непотребствами забивать. Да только благоверная всё равно мужику своему той ещё голубкой мира в плешь вцепилась, мол, она себе кофточку и набор кухонных ножей на китайском рынке присмотрела, а он, то есть, муж, старый пень, ну и так далее…
– Что-то моя шибко широко размахнулась на пятьсот рублей! – пожаловался Степан, вероятно, вспомнив известную кинокартину. – Никак до неё не доходит, что когда бы сам потерял, тогда, да, хоть из рогатки стреляйся, а украли – значит, кому-то эти деньги нужнее…
– Вот пишут, что некто Михельсон где-то «посеял» почти семь лярдов «зелени» по итогам прошлого года, – успокаиваю Степана. – Вот и получается, что ежели пятьсот рублей, украденных у тебя, присовокупить к потерям Михельсона, то всё это в куче не так уж и глобально уходит в общий «минус». А главное – всё достанется тем, кому эти деньги гораздо более потребны. И на кофточку должно хватить, уж и не знаю насчёт кухонных ножей…
Степан сразу приосанился, и – к жене. Слышу – настроение у людей поднялось, железной посудой гремят, над Михельсоном добродушно подтрунивают…
Потом они про меня вспомнили, пришли в гости звать, а я смотрю – на Степане штаны мои рабочие. Ещё и наглаженные. Оказывается, когда они сушились, их ветром на соседский участок унесло – ну и не пропадать же добру, надел мужик. Версия как версия, ничем не хуже других, если бы они были. Посмеялись по-товарищески, сбегали за килькой в местный лабаз (если до двенадцати успеть, можно и на скидки рассчитывать). Обсудили ситуацию со статистикой потребления в стране, в частности, кильки и другой рыбы, в целом. Раньше-то, оказывается, её вес (в том числе в Душанбе) учитывался в товарном виде, то есть без головы и кишок. Однако впоследствии, в связи с развитием рыночных отношений, методику изменили, считая уже так называемый живой вес рыбы – с головой и кишками, что сразу же усилило её потребление россиянами.
– Значит, мы кильку, когда в Душанбе на демонстрацию ходили, в товарном виде употребляли, – ностальгически вздохнул Степан и переключился на селёдку, вспомнив, что килька не такая уж и дальняя её родственница: – Господа селёдку никогда не жаловали – им и поныне только осетрину подавай, но в трудные годы именно вот эта пролетарская рыба приходила на выручку. Иногда под названием «иваси», которая была нежнее, но дороже…
И тут уж не удержалась песня в Степане – «выбросилась»:
Запустили в пруд селёдку,
Где селились караси.
Погулял карась с селёдкой
Получилась иваси.
Возможно, так и произошло. Другое дело, что насчёт господ сосед, по-моему, был не прав: я недавно телепередачу о здоровой пище краем уха зацепил, и там прямо сказали: «Селёдка – важнейшая рыба, перед обаянием которой все равны».
К сожалению, помочь нам селёдкой в ларьке садового товарищества не смогли – в продаже её не было, уж и не ведаю, почему, а иваси – только в банках, по совсем уж какой-то беспримерной цене. Но квашеная капуста из прошлогодних запасов – тоже как будто бы неплохо.
…Такой вот незаурядный дачный день получился. И не сказать, что напрасно просвистел – штаны-то нашлись. А с соседями следует жить мирно вне зависимости от психологии отношений в обществе и цен на различные продукты питания. Конечно, абсолютно никто не застрахован от непредвиденного случая, но совместно любая проблема решается проще. Даже на уровне пропавших штанов.
…Под Новый год мы снова встретились – уже не в СНТ, а на Левобережном рынке. Закурили, дым из ноздрей выпустили, помолчали, и тут Степан возьми и спроси: «Про ножки Буша помнишь?» Ещё бы не помнить! Евдокия Павловна, то есть ещё не баба Дуся, ныне торгующая животворной вакциной тройной очистки в нашем доме, в те годы наловчилась печь на продажу пироги с этими самыми ножками, но без костей, утверждая, что речь идёт о зайчатине, на которую поселковый народ реагировал почему-то более охотно. Другое дело, что нынче и отечественные куры в цене вздыбились, как лошади на сторублёвых купюрах! Не говоря уже про яйца…
– Да, яйца тоже – вздыбились… – вероятно, кое-какие мои размышления, что называется, «протекли наружу», и Степан поделился информацией: – У нас с женой теперь на даче куры живут… Сказали, что не более десяти – можно.
– А не замёрзнут? – честно говоря, трудно было поверить в жизнестойкость домашней птицы, когда на улице под минус тридцать…
– Да в нашем курятнике хоть сам живи!.. Я там лампу инфракрасную наладил, щели законопатил, жена через день гребешки салом топлёным смазывает…
– Несушки?
– Нет, смирные, загорские… Самая высокая яйценоскость при любых условиях и, представляешь, в то же время совершенно отсутствует инстинкт высиживания! Семьями живут…
– Высокая – это сколько в штуках и за какое время?
– Слышал, что президент сказал? – сосед расправил плечи и продолжил: – В молодые годы Владимир Владимирович мог яичницу из десяти штук за один присест приговорить! Вот, через два дня на третий проведываю – как раз десяток и выходит, но мы их варим. Так они дольше сохраняются. Жена довольна. А ты, как, со своей-то ладишь, штанами не попрекала? – по всей видимости, Степан уже и забыл, к чему он спрашивал про «ножки Буша», хотя о курах начал рассказывать, как по написанному…
– Ну, спросила, где я нашёл брюки от свадебного костюма, да ещё и заштопанные не её руками…
– Погоди, а чей костюм-то?..
Одновременно почувствовав, что этот разговор может длиться вечно, мы вежливо распрощались:
– Ну, будь здоров!
– И тебе – не хворать.
То есть Никодимов ответил тем же, но менее уверенно. Может быть, потому, что был должен мне сумму, насколько помню, эквивалентную стоимости десятка яиц (или двум банкам кильки в пряно-солевой заливке). Вот, «натурой» и пообещал вернуть Семён, но так до сих пор не позвонил.
А свои рабочие штаны соседу я ещё тогда подарил – осенью. Наверное, они ему были нужнее. Потому как вижу – радость жизни в Степане появилась, а от такого человека никаких каверз, типа обустройства компостной ямы без учёта состояния местной «розы ветров», ждать уже не приходится. Раньше-то всякое случалось… Ладно, продолжать не стану – всё это слишком знакомо читателю, бывавшему в садовых некоммерческих товариществах…
Между прочим, я потом в интернет заглянул – инстинкт высиживания в большей степени отсутствует не у загорских, а у гамбургских. Но тоже – семьями живут. Хотя мы знаем, какие там семьи сейчас… Правда, сосед намекнул, что не отказался бы от увеличения поголовья, но тогда потребовался бы не столько тот самый инстинкт, сколько законодательным образом оформленное разрешение держать на дачах более десяти кур.
Сам-то я в зимнее время на фазенду свою редко приезжаю, а тут позвонила моей жене (дача на её записана) председатель СНТ «Сибирский садовод-1» Потапова и сказала, что будто бы следы какие-то вокруг нашего дома вьются. Будто бы размера немалого. Пришлось ехать, хотя мы там и не храним ничего. Но следы – были, правда, непонятно – чьи. Суть в другом – всё время, пока я следопытством занимался, соседские куры неумолчно кудахтали, представляете? Между тем, по утверждению Герберта Спенсера, кудахтанье кур служит выражением чувства удовлетворения, за исключением тех случаев, когда курица снесёт яйцо, – тогда оно принимает характер торжества. И это тот редкий случай, когда можно согласиться с человеком (не конкретно со Спенсером, а, так сказать, вообще), проповедавшим идеологию либерализма. Про яйцо – точно можно согласиться, а насчёт повседневного кудахтанья есть некоторые сомнения, ибо, как мне кажется, куры иногда испытывают и другие чувства. Например, когда к ним заходят с целью позаимствовать у них то, что им, в некотором смысле, принадлежит. Они вообще редко молчат, чего в обычных семьях не бывает. При этом никакой личной выгоды от своего кудахтанья не имеют. В отличие от либералов.
А у меня из десяти яиц разом – только омлет получается. Ну, когда это было… Вчера вот газ отключили – так электрочайник на что? Только крышку надо кверху держать. На сей раз получилось вполусмятку, а хотелось вкрутую. Кипение, да, бурное было, оттого и просчитался. С кем ни бывает.
В зените сил
Поврозь отдыхать у нас с женой никогда не получалось. Только работать. Вот и сегодня моя ненаглядная Жанетта Александровна, по традиции, уже на даче, а я впервые в своей жизни вымыл противень, и ответственно заявляю, что сия штуковина не зря так называется. Но всё это – мелочи быта, которые не оставляют о себе памяти после первых же пассажей птичьего семейства, угнездившегося под карнизом кухонного окна. И в такую поэзию сердце начинает забираться! – Будто зиму не в квартире с видом на каждодневно растущие сугробы провёл, а в каких-нибудь эмпиреях.
Жизнь, ребята, замечательна в любом возрасте, даже в пенсионном, когда так и тянет поднять крышку пианино «Красный Октябрь», выпущенного бывшей фортепианной фабрикой «Беккер», и двумя указательными пальцами натыкать на клавишах романс Николая Листова «Я помню вальса звук прелестный». А ведь ещё другой Николай – Лесков-Стебницкий – в письме от 17 мая 1871 г. к популярному тогда в читательских кругах Алексею Писемскому изящно высказался по этому поводу: «Зачем Вы жалуетесь на “склон своих дней”, когда Вы ещё так сильны и молоды душою и воображением? Это нехорошая у нас, у русских, привычка. Диккенс умер 73-х лет, пишучи роман, а мы чуть совершили пять десятков, сейчас и записываемся в “склон”. Зачем это? Правда, что в нашей сторонушке нестройно живётся и потому человек ранее оттрёпывается…»
Так-то оно так, но давайте не всё из сказанного классиками примерять к нынешним реалиям. Ещё неизвестно, как бы «оттрепался» Диккенс, который вообще-то и до шестидесяти не дожил, узнав, что троюродный брат великобританской королевы женился на швейцарском горнолыжнике. Хотя, конечно, о всеобщей стройности нам, россиянам, говорить ещё рано. Речь, понятно, не о комплекции.
…Увы, крышка пианино «Красный Октябрь» 1964 года выпуска, не выдержав глумления над клавишами, падает, и тут уж не до романсов и романов, и лучшее что ты можешь сделать при таких обстоятельствах – это сочинить лирическую новеллу. Ибо человеку «совершившему», в отличие от Диккенса, уже более шести десятков, который душою всё-таки молод и силён воображением (у Лескова: «…на всём знойном зените… сил»), подобного рода сочинительство больших неудобств не причиняет. Вымыть противень – куда более трудоёмкая, если не сказать экстремальная задача. Попробуйте, если кто не пробовал.
…Долго смотрю вдаль из кухонного окна – и чем дальше, тем отчётливее различаю траншею, вьющуюся с тылу нашего пятиэтажного крова… В форточку врывается зычный возглас бригадира: «Тушлик, биродарлар!» Действительно… «Умрёшь – начнёшь опять сначала / И повторится всё, как встарь…» И только пианино в траншею, что-нибудь не поломав, затащить никак не удастся…
Впрочем, философские рефлексии по утрам – это совсем уж не по-нашему, в такое время суток нормальные люди даже не употребляют. Несмотря на то, что в голове носятся всё ещё нечёткие мысли и образы, то набегая друг на друга, то принимая самые неожиданные очертания, то расплываясь бесследно в пространстве, то скучиваясь в новые комбинации, почти как в зачине последнего романа Чарльза Диккенса «Тайна Эдвина Друда». Но лучше уж так, чем совершать по утрам, следуя рекомендации физиотерапевта, гимнастическую экзерцицию «отрывание таза от пола на выдохе», а желания и сил хватает на пару телодвижений. Хотя, конечно, многое осуществимо, если подходить к любому делу творчески.
Как там, у Диккенса: «…вот уже гремят цимбалы, и длинное шествие – сам султан со свитой – выходит из дворца… Десять тысяч ятаганов сверкают на солнце…»? А вот в нашей траншее сидят наёмники и говорят на языке, местным жителям не ведомом. Робы без особых опознавательных знаков тоже наводят на непредсказуемые ассоциации. Но всё дело в том, что эти люди – всецело на нашей стороне, хотя одна и та же труба, в пятидесятый раз сваренная на одном и том же месте, почему-то не создаёт лучшего жилищно-коммунального эффекта… Впрочем, рано или поздно этот вопрос должен сдвинуться в положительном для всех направлении, ведь не зря же на его решение было потрачено столько времени и денег. У нас, точнее, у них там, в департаментах и жилищно-коммунальных конторах, не прохиндеи всякие сидят, чтобы вхолостую тратить народные средства на размазывание мачмалы в отчётностях! Поэтому жильцы дома № 38 по ул. 4-й Любинской проходят мимо сидящих в траншее специалистов по ручной экскавации высоко подняв подбородки, дабы наёмники видели гордость автохтонов за них, за их целеустремлённый труд и неоценимую помощь. Местных в траншею почему-то не пускают…
А после обеда вообще все куда-то уходят. Дворник Нияз утверждает, что его, в некотором роде, земляки подрабатывают в «Долине нищих», как все мы называем жилой массив, где обитают, по мнению бывшего юриста мясокомбината «Солнечный» Антона Ивановича, парвеню и профессиональные попечители социально незащищённых слоёв населения. Кстати, между нашим посёлком и этим славным городком существует банно-ресторанный комплекс «Оскар», откуда по ночам с громкостью взлетающего авиалайнера периодически вырываются наружу звуки не пойми какой музыки. Так вот, Нияз, чей буви (дедушка) работал в 1960-е гг. на строительстве Асуанской ГЭС, полагает, что звуки эти раздаются на арабском языке, но, с другой стороны, недавно некая ватага собиралась там по случаю Дня работников жилищно-коммунального хозяйства, и окраина города жертвенно впитывала в себя децибелы блатной романтики. Не думаю, что это были арабы, а Левонтий Штуцер, иногда калымящий в банно-ресторанном комплексе грузчиком на подхвате, уверяет, что в плане количества персон разной степени влиятельности вышеупомянутая ватага смотрелась настолько презентабельно, что ему почему-то, как всегда в подобных случаях, вспомнилось письмо Луначарского от 18 августа 1907 г. – жене (первой) из Штутгарта: «...Вчера видел всех, сюда приехали Ленин, Гольденберг, Базаров, Рубен и я с решающими голосами и несколько человек, между ними Троцкий и Папаша (Литвинов), с совещательными…»
Ну, это он, Левонтий, погорячился…
Во-первых, памятник Ленину на территории мясокомбината «Солнечный» благодаря протестам поселковой общественности декоммунизации не подвергся, и он где стоял, там и стоит, хотя старший по нашему дому – стоматолог Хрумкин, у которого в прихожей, по словам околоточного, висит Хакамада, пытался-таки собирать необходимые подписи. Ничего не вышло, потому как именно в это время знаменитому режиссёру Кончаловскому, решившему снять сериал об Октябрьской революции, понадобилась женщина, похожая на Крупскую. И, представляете, мясокомбинатовские пролетарии прикинули и решили, что наша баба Дуся – вылитая Надежда Константиновна в зрелом возрасте. Особенно, когда очки надевает, подсчитывая суточную выручку. Старожилы-то помнят, с каким чувством она солировала в художественной самодеятельности: «И Ленин такой молодой / И юный Октябрь впереди!» Вот именно. Карточку, пропущенную через фотошоп (увы, баба Дуся нынешняя несколько старше Надежды Константиновны в октябре 1917-го), мужики Андрею Сергеевичу выслали, на плацкарту деньги, как в своё время на выкуп рабыни Изауры, собрали, но о результатах кастинга по сей день ничего не известно. Сомнения в успехе, понятное дело, имеются, поскольку мэтр заявил: «Я предпочитаю иметь в картине людей, которых никто никогда не видел», чего о бабе Дусе при всём желании сказать нельзя. К тому же бывшего профсоюзного лидера мясокомбината пока не удалось уговорить заполнить анкету – околоточный попытался, но ушёл в сильно помятой фуражке. Тем не менее пока вопрос участия бабы Дуси в съёмках сериала Кончаловского про Октябрьскую революцию не потерял своей актуальности, речи о демонтаже памятника Ленину на территории обанкротившегося мясокомбината быть не может, что, безусловно, понимает и Хрумкин – он ведь с подписным листом недолго ходил, значительно дольше – с «автографом» под глазом (от кого – не сообщает). Да ещё и неизвестно, что там наснимает Андрей Сергеевич. Под каким, так сказать, политическим ракурсом.
Во-вторых, нотариус Гольденберг, убелённый сединами демократ «первой волны», после начала специальной военной операции начал страдать припадками гражданской скорби и местное население сразу же припомнило ему все его прежние либеральные анабазисы. В результате Гольденберга ближайшее будущее европейской цивилизации изумило точно так же, как слово «жупел» купчиху Настасью Панкратьевну из пьесы Николая Островского «Тяжёлые дни», и, не став дожидаться возможности выписать самому себе «доверенность» на звонки знакомым адвокатам, нотариус рванул проявлять солидарность в заграничные оазисы.
В целом же за неделю с начала спецоперации нас покинули все двое. В смысле релоканты. Поэтому в банно-ресторанном комплексе в День работников жилищно-коммунального хозяйства Гольденберга быть не могло. Хотя буквально на днях, уже после сабантуя в «Оскаре», он «повернутися з рідної Iзраїльщини» к прежнему месту жительства и теперь ходит весь перекошенный – в своей знаменитой шапчонке, напоминающей известное теплосберегающее украшение на чайник. Иногда подкарауливая околоточного на поселковой остановке общественного транспорта, чтобы рассказать, насколько тот ему безразличен. Не транспорт – околоточный.
Ну и, в-третьих, – шашлычник Рубен в тот день и весь вечер занимался, похоже на то, санитарной обработкой своей палатки, чему были свидетелями несколько недовольных граждан из диаспоры фанатов баранины на шампурах. Говорят, кудесник мангала близко к сердцу принял заявление минпромторга о предполагаемой передаче на благотворительность пищевой продукции с заканчивающимся сроком годности и решил первым в нашем посёлке заняться фудшерингом (слово не моё, поэтому нести ответственность за него не собираюсь). Осталось только определить, у каких из имеющихся в палатке рёбер, покромок и огузков истекает срок годности. Естественно, после санитарной обработки. Сами понимаете, возможности посетить «Оскар» в тот день Рубену не представилось.
Вместе с тем баба Дуся, всегда шагавшая в ногу с новациями, тоже заволновалась. Раньше-то срок годности её животворной вакцины тройной очистки, по мнению учёных людей, составлял десять лет (ежели без добавок), но с недавних пор, в свете прорывных решений в области импортозамещения, наша трудоголичка на ниве раскрепощения местных мужиков стала добавлять в бодрящее зелье высушенные листья иван-чая, тем самым сократив упомянутый срок винрарности до шести месяцев. И что ж потом делать, ежели, по статистике околоточного, не проданной остаётся каждая вторая бутыль из новой партии? – Мужики, понятное дело, о фудшеринге ударнице уже намекнули, а она их назвала извращенцами, что было категорически несправедливо, если помнить о предложении Штуцера в отношении «ждунов», то есть, шкодников из подворотни, уже взятом на вооружение в нашем посёлке. Сошлись на том, что всякий непроданный штоф станет объектом частичной дегустации. Ну, не сам штоф, понятно, а то, что внутри. А Евдокии Павловне всё равно пришлось извиняться. Может быть, впервые в жизни.
В любом случае как минимум трое из процитированного Штуцером списка – с решающими голосами! – отсутствовали в банно-ресторанном комплексе в День работников жилищно-коммунального хозяйства и, вероятно, гужбанили в «Оскаре» всё те же парвеню и профессиональные попечители социально незащищённых слоёв населения. Директор нашей управляющей компании – точно. Его ни с кем не перепутаешь – из-за угла вначале пузо появляется, а потом всё остальное. Но он даже фамилию каким-то образом сумел к себе привязать такую, что её неудобно упоминать в печати. Слово, от которого она проистекает, совершенно не употребительно в поселковом обиходе, если рядом присутствуют дети. Откуда, когда он отрыл её и привязал к себе, – даже околоточный не смог доискаться. А может, это и не фамилия…
…На доске объявлений, прибитой дюбелями к дверям управляющей компании, несколько дней висит парапегма о предстоящем четвертьфинале международного фестиваля «весёлых и находчивых». Всему посёлку уже известно, что наш дворник Нияз категорически отказался принять участие в розыгрыше пригласительных билетов на этот «капустник», несмотря на то, что в Омск приехали почти что его земляки – команда «Восточные ласки». Во-первых, ему, Ниязу, некогда – за ним два двора числится. А во-вторых, он утверждает, что его земляки, пусть даже они из соседней республики (там, оказывается, республика), сейчас как раз и заняты копанием траншеи. Возможно, ласки им не хватает, и особо не до веселья, зато с находчивостью – ?амаи хуб аст, т?йи маркиза! – Так-то у них в бытовке телевизор есть – «Рубин Ц-266» 1984 года выпуска, но сигнал – хуже некуда. Вот бригадир, отчаявшись подключиться к беспроводной сети, и завёл на невесть откуда появившийся башенный кран моток проволоки, и теперь все эти ребята, забыв про восточные ласки, смотрят патриотичные американские мелодрамы по местному каналу. У них-то, в республике, такого не показывают. А когда помехи начинаются, бригадир выходит на крыльцо бытовки и кричит: «Вира! Майна! Боло! Поен!» Во всяком случае, мне из кухонного окна именно так всё видится и слышится…
На той же доске объявлений – приглашение на занятия танцами и сапбордингом. Причём, речь идёт о пенсионерах, а я – к своему стыду или счастью – не знаю значения последнего слова, но догадываюсь, что в нашем возрасте стоит изыскивать уже какие-то иные средства для ощущения полноты жизни.
Внезапно появляется Нияз Могалбекович, как всегда подтянутый, имеющий в нашем посёлке далеко не совещательный, в отличие от Шлихенмайера, голос, и пытается – зычно, без акцента – повлиять на мой выбор:
– Рекомендую обратить внимание на сапбординг!
– Это почему же? – делаю вид, что данное слово мне, читающему газеты гражданину, знакомо.
– Руками грести пенсионерам всё равно не почину, а веслом – в самый раз…
– Наконец-то по телеканалам стали чаще показывать фильмы без насыщенного буржуазного лоска, передачи про людей, умеющих разобрать-собрать бензопилу и честно работать за полтора МРОТ… – пытаясь вспомнить, где в нашем посёлке можно грести веслом, продолжаю симулировать полное понимание сказанного дворником.
– На эти полтора как детей ни воспитывай, всё одно большевики получаются! – перебивает меня обычно вежливый отец трёх или пяти парней и решительно открывает громоздкую, со следами подошв и ненормативных эпистол дверь управляющей компании.
Сегодня – день зарплаты, и, понятно, что деньги всем на банковские карточки переводят, но дворник «шайтан-машинам» как-то не очень доверяет. Вот и сейчас до меня доносится его недовольный голос: «Замучаетесь пыль глотать! Грешный я человек, нарочно бы к большевикам записался…» Прямо не знаешь, что и думать.
…Прошу заметить – о танцах мы не произнесли ни слова.
А в целом жизнь налаживается и крышка пианино «Красный Октябрь» уже не падает не только при первых аккордах романса «Я помню вальса звук прелестный», но и при заключительном арпеджио марша «Смело, товарищи, в ногу!»
…Вчера дворник Нияз смело прошёлся по двору с ломом на плече и улыбкой на лице, и даже Хрумкин повременил выезжать с парковки на своём «инфинити», на правой дверце которого всё ещё просматривается хулиганская надпись «Верни деньги, [неприличное слово]!» Несмотря на применение старшим по дому импортного – из былых запасов – растворителя (лучше бы к Штуцеру обратился – у него полбанки уайт-спирита точно осталось).
Ну, что тут скажешь… Улыбайтесь людям и они станут добрее!
Вот молодец, Нияз Могалбекович! Молодец!
Да, а что там, в письме Лескова Писемскому ещё было? – «А наипаче всего радуюсь, что… “орлу обновишася крыла и юность его”». А ведь верно! Особенно, когда жена с дачного участка возвращается, а ты ей про вымытый противень рассказываешь, подразумевая появление на кухонном столе определённого вознаграждения.