28 марта 1985 года в Сен-Поль-де-Вансе скончался Марк Шагал...

ТВОЙ ЗОВ
Не знаю, жил ли я. Не знаю,
живу ли... В небеса гляжу
и мир не узнаю.
Закат — и мое тело в ночь вступает.
Любовь, цветы с картин моих
зовут меня вперед и сзади окликают.
Мою ладонь без свечки не оставь,
когда наполнит темнота сей дом:
как в темноте Твой свет вдали увижу?
Как зов услышу Твой,
когда один останусь на постели
и хлад безмолвный тело обоймет?
***
Я сын Твой, ползать
рожденный на земле.
Ты дал мне краски в руки, дал мне кисть,
а как Тебя изображать — не знаю.
Вот это небо? Землю? Свое сердце?
Руины городов? Горящих братьев?
Глаза слезами полнятся — не вижу,
куда бежать, к кому лететь.
Ведь кто-то есть, кто нам дарует жизнь.
Ведь кто-то есть, кто нам назначил смерть.
Ведь Он бы мог помочь мне, чтоб картина
моя светилась радостью...
Марк Шагал (пер. Л. Беринского)
Когда Шагал пишет «как Тебя изображать – не знаю», он исходит из вполне понятной логики: невозможно непосредственно изобразить Того, чей лик человеку не дано увидеть. Но есть иной способ, вытекающий из учения хасидов о всеприсутствии Бога. Хасидская легенда повествует, что Бог создал мир в виде сосуда, наполненного благодатью, но сосуд не выдержал ее и разбился; однако все разлетевшиеся в стороны осколки продолжают нести в себе частицы божественного света и добра. Т.е. можно рассказать о Боге не методом апофатического богословия - не через отрицание, а через утверждение этого мира, поскольку он есть проявление Его благодати.
Из каббалы хасиды позаимствовали идею о непрерывном взаимодействии между Богом и миром: не только Господь влияет на дела людей, но и деяния людей (в том числе и слова) влияют на волю Божию. Поэтому возникает вопрос: как изображать Бога через людские деяния, если деяния эти – руины разрушенных городов и обугленные трупы сожженных людей? «Я» художника находится в смятении, сознавая неосуществимость своего замысла, поскольку «Я» проявляет себя только через встречу с «Ты», в диалоге с «Ты». Так у Мартина Бубера, так у Михаила Бахтина. Именно радость такой встречи и порождает радость бытия, которой должна бы светиться картина. Но как быть, когда потомки Дюрера и Гольбейна загоняют в газовые камеры братьев Модильяни и Писсаро? Конечно, не только их, - но Шагал художник очень еврейский, возможно, единственный по-настоящему великий еврейский художник, а образы эти принадлежат ему. (Говоря «еврейский», я имею в виду не совсем национальность: Левитан, скажем, художник очень русский, хотя и еврей.) Потому и возникает эта неуверенность: «Ведь Кто-то есть…»? И все-таки в искусстве Шагала эта встреча происходит – но не на земле, а НАД землей. Возможно, отсюда все эти его летающие любовники, парящие в небе над городом.