Сергей Есенин

Сорокоуст
А. Мариенгофу
1
Трубит, трубит погибельный рог!
Как же быть, как же быть теперь нам
На измызганных ляжках дорог?
Вы, любители песенных блох,
Не хотите ль пососать у мерина?
Полно кротостью мордищ праздниться,
Любо ль, не любо ль - знай бери.
Хорошо, когда сумерки дразнятся
И всыпают вам в толстые задницы
Окровавленный веник зари.
Скоро заморозь известью выбелит
Тот поселок и эти луга.
Никуда вам не скрыться от гибели,
Никуда не уйти от врага.
Вот он, вот он с железным брюхом,
Тянет к глоткам равнин пятерню,
Водит старая мельница ухом,
Навострив мукомольный нюх.
И дворовый молчальник бык,
Что весь мозг свой на телок пролил,
Вытирая о прясло язык,
Почуял беду над полем.
2
Ах, не с того ли за селом
Так плачет жалостно гармоника:
Таля-ля-ля, тили-ли-гом
Висит над белым подоконником.
И желтый ветер осенницы
Не потому ль, синь рябью тронув,
Как будто бы с коней скребницей,
Очесывает листья с кленов.
Идет, идет он, страшный вестник,
Пятой громоздкой чащи ломит.
И все сильней тоскуют песни
Под лягушиный писк в соломе.
О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб древенчатый живот
Трясет стальная лихорадка!
3
Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернет его бег,
Когда пару красивых степных россиянок
Отдавал за коня печенег?
По-иному судьба на торгах перекрасила
Наш разбуженный скрежетом плес,
И за тысчи пудов конской кожи и мяса
Покупают теперь паровоз.
4
Черт бы взял тебя, скверный гость!
Наша песня с тобой не сживется.
Жаль, что в детстве тебя не пришлось
Утопить, как ведро в колодце.
Хорошо им стоять и смотреть,
Красить рты в жестяных поцелуях, -
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной аллилуйя.
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
1920
.В основу произведения лег эпизод, описанный Есениным в письме к Е.И.Лившиц от 11-12 августа 1920 г.: «Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни...». По свидетельству А.Б.Мариенгофа, «Сорокоуст» был написан «в прогоне от Минеральных до Баку» 20-21 августа (Восп., 1, 320), что вполне соответствует авторской помете «Кисловодск - Баку» после заключительной строфы белового автографа (ИМЛИ).Об одном и том же публичном авторском чтении «Сорокоуста» оставили (с некоторыми ситуационными разночтениями) воспоминания И.Н.Розанов (Восп., 1, 434-435) и В.Г.Шершеневич. Последний писал: «...Политехнический музей. „Вечер имажинистов“. На эстраде председателем тот же Брюсов. <...> После теоретической декларации имажинизма выступает Есенин. Читает поэму. В первой же строфе слово „задница“ и предложение „пососать у мерина“ вызывает в публике совершенно недвусмысленное намерение не дать Есенину читать дальше.Свист напоминает тропическую бурю. Аудитория подбегает к кафедре, мелькают кулаки. Сережа стоит на столе, невозмутимо улыбаясь. Кусиков вскакивает рядом с Есениным и делает вид, что достает из кармана револьвер. Я давно стою перед Есениным и требую, чтобы ему дали дочитать. <...>...Мой крепко поставленный голос перекрывает аудиторию. Но мало перекрыть, надо еще убедить.Тогда спокойно поднимается Брюсов и протягивает руку в знак того, что он просит тишины и слова. <...>Брюсов заговорил тихо и убедительно:- Я надеюсь, что вы мне верите. Я эти стихи знаю. Это лучшие стихи из всех, что были написаны за последнее время! {Позже В.Я.Брюсов назвал "Сорокоуст" "прекрасным стихотворением" и печатно (ПиР, 1922, кн. 7, сентябрь-октябрь, с. 59)}Аудитория осеклась. Сергей прочел поэму. Овации» (в кн.: «Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова». М., 1990, с. 461-462). И.Н.Розанов свидетельствовал, что «через неделю-две не было, кажется, в Москве молодого поэта или просто любителя поэзии, следящего за новинками, который бы не декламировал „красногривого жеребенка“. А потом и в печати стали цитировать эти строки...» (Восп., 1, 435).Третья главка «Сорокоуста» действительно оказалась тогда в фокусе критики. О ней писали А.Е.Кауфман (журн. «Вестник литературы», Пг., 1921, № 11, с. 7; подпись: А.Евгеньев) и И.Г.Эренбург (в его кн. «Портреты русских поэтов», Берлин, 1922, с. 83-84; вырезка - Тетр. ГЛМ), П.С.Коган (Кр. новь, 1922, № 3, май-июнь, с. 256; вырезка - Тетр. ГЛМ) и А.К.Воронский (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 278), В.Л.Львов-Рогачевский (в его кн. «Новейшая русская литература». 2-е изд., испр. и доп., М. (обл.: М.-Л.), 1924, с. 317) и Ф.А.Жиц (Кр. новь, 1925, № 2, февраль, с. 282; вырезка - Тетр. ГЛМ), И.Н.Розанов (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 113-114; подпись: Андрей Шипов) и Б.Маковский (газ. «Полесская правда», Гомель, 1925, 17 мая, № 111; вырезка - Тетр. ГЛМ). Так, И.Г.Эренбург писал: «Тщетно бедный дуралей жеребенок хочет обогнать паровоз. Последняя схватка и ясен конец. Об этой неравной борьбе и говорит Есенин, говорит, крепко ругаясь, горько плача, ибо он не зритель. <...> Где, как не в России, должна была раздаться эта смертная песня необъятных пашен и луговин?» По поводу этих же строк А.К.Воронский заметил, что «его <Есенина> антимашинный лиризм поднялся до неподдельного пафоса».В четвертой главке поэмы «отчаяние побежденной деревни» (И.Н.Розанов) послышалось также И.Г.Эренбургу (журн. «Новая русская книга», Берлин, 1922, № 1, январь, с. 17-18; вырезка - Тетр. ГЛМ), Г.Лелевичу (журн. «Октябрь», М., 1924, № 3, сентябрь-октябрь, с. 181-182; вырезка - Тетр. ГЛМ), Б.Маковскому (цит. выше), И.Т.Филиппову (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август, с. 69-70), В.А.Красильникову (ПиР, 1925, № 7, октябрь-ноябрь, с. 119).Что до эпатирующего зачина «Сорокоуста», то критики оказались к нему снисходительнее, чем первые слушатели поэмы. Эльвич (нераскрытый псевдоним) так обосновывал появление этих строк (со ссылкой на самого автора): «На мой вопрос о причине пристрастия к „крепким словцам“ огненно-талантливый Сергей Есенин объяснил:- Хочется бросить вызов литературному и всяческому мещанству! Старые слова и образы затрепаны, нужно пробить толщу мещанского литературного самодовольства старым прейскурантом „зарекомендованных“ слов: отсюда выход в цинизм, в вульгарность, отсюда моя радость тому,когда ветер весенний дразнится
и всыпает вам в толстые задницы
окровавленный веник зари.
(Сорокоуст)Здесь не простое литературное „озорство“ и „баловство“ (вообще говоря, очень близкое С.Есенину): здесь и муки слова и жажда меткого, пусть как угодно грубого всеопределяющего слова-выстрела, хотя вызов мещанству тут слишком часто обращается в вызов всякому здоровому художественно-артистическому вкусу, а жажда оригинальности - в актерское оригинальничанье, если не в мальчишеское кривлянье.И эта нарочитая вульгаризация имеет в русской литературе свою почтенную традицию: вспомните хотя бы, какие словечки и коленца пускал в ход А.С.Пушкин...» (журн. «Художественная мысль», Харьков, 1922, № 10, 22-30 апреля, с. 7).Размышляя над «Сорокоустом» в контексте творчества Есенина, предшествующего этой поэме, Г.Ф.Устинов писал: «Есенин пришел в город почти мальчиком. Его старое деревенское бытие в новой городской обстановке подверглось трагическим изломам, изломам до боли, до мучительного страданья. И Есенин возненавидел за эту боль „бездушный город“, он почувствовал, что этот бездушный город оказался сильнее его души - души полной и вполне организованной, хотя бы в той же ее непримиримой анархичности. Эта битва продолжалась долго - несколько лет. Для поэта это - большой срок. И кончилась или начинает кончаться - победой города, которую признает и сам Есенин и которую он блестяще выразил в своей поэме «Сорокоуст». Сорокоуст - это отходная по всей старой жизни, полное признание победы нового - признание победы организации над хаосом. <...> Победу индустриальной хозяйственной организации Есенин символизирует бешено мчащимся по степям поездом, которому приданы могучие образы совсем не есенинской - не деревенской лаборатории. Новое городское бытие победило старого деревенского Есенина. Ему удаются новые индустриальные образы не хуже его старых - деревенских. И то, что еще для многих является загадкой, вызывающей сомнения,- для Есенина свершившийся факт. Для него революция победила, она победила в нем самом деревенского анархосамоеда и начинает побеждать городского анархомещанина. И тут же, почти вслед за Сорокоустом всей старой побежденной жизни, вслед за тем, как он пропел ей отходную, Есенин начал брать широко общественные мотивы, и брать по-новому, не так, как брали до него писатели, у которых герой, личность, неизбежно приводился к крушению. Есенин пишет драматическую поэму «Пугачев», в которой сознательно ставит на первый план не личность, не героя, а массы...- Победила стальная конница...И если Мариенгоф только несколько лет тому назад был будущее Маяковского, а потом волочился за ним уже как прошлое, то Есенин - это завтрашний день Маяковского, творец-созидатель, пришедший на смену творцу-разрушителю, революционеру. По тому, как Есенин усовершенствовал стих, как расширил рамки ритма, рифмы, ассонанса, приблизил поэтическую форму к высшей художественной форме прозы, как путем образа достиг наивысшей степени четкости и художественной выразительности,- уже по одному этому даже сейчас, когда его творчество еще не развернулось во всю ширь и мощь,- Есенина можно назвать первоклассным европейским поэтом. В форме он достиг многого, содержание придет к нему вместе с новой культурой, которая уже захватила его и сделала его даже сейчас уже едва ли не одним из самых просвещенных русских писателей» (журн. «Вестник работников искусств», М., 1921, № 10/11, июль-август, с. 38-39).Однако двумя годами позже, компонуя из своих газетных и журнальных статей книгу о современной литературе, Г.Ф.Устинов внес в только что приведенный текст существенные коррективы. Он включил в книгу лишь его первую половину, кончив фразой, что Есенину «удаются новые... образы не хуже старых...» (см. кн. Г.Ф.Устинова «Литература наших дней», М., 1923, с. 51-52). Вторая же его половина, где давалась высокая оценка Есенина-поэта, была здесь заменена другим текстом. Он вошел в главку книги критика с названием «Осуждены на погибель»:«Чуют ли поэты свою гибель? Конечно. Ушла в прошлое дедовская Русь, и вместе с нею, с меланхолической песней, отходят ее поэты. <...> Есенин вообще очень остро чувствует и переживает конец старой Руси. Он трогательно грустит над уходящим старым бытом, которому он еще в 1920 году пропел „Сорокоуст“ <приведена вторая половина второй главки поэмы>.В таких меланхолических тонах он тоскует по привычном русском хаосе, который побежден железной организацией. Побежден ли? Для Есенина он побежден бесспорно. Но поэт еще не сдался,- быть может, и сам он решил умереть вместе с этим хаосом, не желая изменить своим рязанским предкам. <...>Теперь уже совершенно очевидно, что если в творчестве Есенина не произойдет поворота, его поэтический путь можно считать законченным. Но легко сказать - поворот! <...> Тут требуется новое внутреннее содержание, новая вера,- новый человек.Всего вероятнее, что та форма, которую дал Есенин стиху, останется и воскреснет в другом поэте, который вольет в нее новое содержание. Это и будет его заслугой. Содержание же вместе с Есениным отойдет - да уже и не отошло ли? - в прошлое. Вместе с дедовской Русью, вместе с ушедшей эпохой буржуазного субъективизма и псевдопугачевщины.Классовая борьба продолжается» (там же, с. 60-61).Годом позже Г.Ф.Устинов дал Есенину еще более жесткую характеристику: «Оторвался от деревни, пропел ей „Сорокоуст“, не пристал к городу - и скитается, как Пугачев, бандитом - психобандитом - по взбудораженной земле» (газ. «Последние новости», Л., 1924, 21 апреля, № 16). Впрочем, эта оценка (если отвлечься от ее нормативности) в чем-то перекликается со словами Р.Б.Гуля: «„Сорокоуст“ - звериная тоска по деревне. Цинизм и сквернословие путаются с необычайной нежностью, какую знают лишь надорвавшиеся в жизни. Надрыв одолевает. Самогонкой захлебывается мужик. Драматизм доходит до трагического» (Нак., 1923, 21 октября, № 466).Сорокоуст - церковная служба по умершему; совершается в течение сорока дней, считая со дня кончины.Об А.Б.Мариенгофе см. т. 1 наст. изд., с. 551-552.
Источник: http://esenin.niv.ru/esenin/text/sorokoust.htm