СОЛДАТАМИ СТАНОВЯТСЯ Считаю своим долгом рассказать о тех, кто наравне с нами "тянул лямку" выполнения интернационального долга в Афганистане. Это военнослужащие срочной службы. Те, у кого не спрашивали согласия на отправку "за речку", кто не гонялся за наградам (хотя и не отказывался от заслуженных), а выполнял свой долг честно и самоотверженно, порой, невзирая на смерть, заставляя отступать опасность и трудности. Справедливости ради отмечу, всё-таки основная тяжесть службы в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане легла на плечи сержантов и солдат.
Только не подумайте, что это один из моих способов самовыражения и попытка "набить себе цену". Постараюсь доказать основательность и правдивость своих слов. Во-первых, если офицеров и прапорщиков, хоть и формально, спрашивали о желании служить в Афганистане, и кое-кто отказывался от этой "почётной миссии", вплоть до увольнения из рядов Вооружённых Сил СССР, то у военнослужащих срочной службы спрашивать, как правило, "забывали". Надо - и вперёд. Во-вторых, командный составподразделений осознанно шёл на боевые операции, владел исходной информацией и обстановкой в большем или меньшем объёме, зная заранее, что может их ожидать в том или ином месте. Сержанты и солдаты шли туда, куда их вели, и могли опираться в своих действиях только на опыт, везение и мастерство, как своё, так и командиров. И если командир "зарывался", терял выдержку, трезвость мышления, это пагубно отражалось на его подчинённых. Примеров тому масса, и приводить их я не хочу и не буду. В-третьих, после пребывания в опасной обстановке нервных потрясений и сильной усталости, офицеры и прапорщики, на вполне законном основании могли снять стресс с помощью спиртных напитков. Именно это было строжайше запрещено нашим бойцам. Не стану лукавить, да, случаи употребления спиртных напитков сержантами и солдатами срочной службы были в Афганистане, и, естественно, у нас в батальоне, но борьба с этим злом проводилась серьёзная и постоянная. Особенно интенсивную работу приходилось проводить против употребления наркотических средств. Этого "добра" было много, достать его не представлялось трудности, и спасение заключалось только в разъяснительной работе, которая, кстати говоря, в нашем батальоне имела свои несомненные результаты. Можно было бы перечислять, и в-четвёртых, и в-пятых..., но это я оставляю собственному опыту и воображению читателей.
Ни для кого не секрет, что за время службы любого кадрового офицера, через его "руки" проходят сотни военнослужащих срочной службы. Чем выше должность офицера, тем больше у него подчинённых. К сожалению, память человека имеет защитную особенность, накладывать на старую информацию более свежую, предавать забвению некоторые негативные и незначительные явления, и выделять главное, приятное, дорогое. Это в полной мере свойственно и моей памяти. Поэтому, из более чем 80 сержантов и солдат, служивших за два года в миномётной батарее со мной в Афганистане, в памяти осталось фамилии не больше трёх десятков человек. Именно о них я и постараюсь вам рассказать.
Мне очень повезло в том, что я приехал в Афганистан в тот период, когда в батарее практически поменялся весь состав сержантов и солдат. Те, кто первыми входил вместе с 122 мотострелковым полком на территорию Афгана, уже уволились или увольнялись. И буквально перед моим приездом из учебных подразделений в Союзе прибыли молодые сержанты, а вскоре при мне прибыл и рядовой состав. Это дало возможность самому проводить подготовку расчётов миномётов, приучать к своим требованиям, научить понимать меня с полуслова. Конечно, состав батареи по национальному составу, представлял "союз нерушимый республик свободных", хотя особенности обстановки и службы на Востоке, наложила соответственный оттенок на эту многонациональность. Если сейчас проанализировать численный состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане по национальностям, в глаза бросится преобладание узбеков, таджиков, туркменов. Ничего удивительного в этом нет. Командование, не без основания, считало, что в условиях жаркого климата легче служить и выжить людям, привыкшим к такому климату с детства. Не стану отрицать эту точку зрения нашего "всезнающего" начальства. Действительно, славяне и прибалтийцы дольше и труднее привыкали к жаре, пескам, горам, "афганцу".
Но и воевали они, в большинстве своём, значительно лучше и увереннее, чем коренные жители Востока. Однако, факт остаётся фактом. Больше 50% личного состава нашей миномётной батареи составляли узбеки. Так называемые "русскоязычные" были, в основном командирами миномётов, наводчиками и водителями. Причём, эта особенность подбора людей была свойственна в большей мере именно мотострелковым частям и подразделениям. В "элитных" подразделениях, к числу которых относились десантники, пограничники, разведчики, связисты, всё-таки преобладали славяне. В мотострелковых ротах вообще практически кроме командиров отделений, связистов и механиков-водителей БТР остальные должности были заняты "восточными людьми". Я не ставлю себе целью ущемлять достоинства узбеков, таджиков, туркменов. В большинстве своём они пытались выполнять обязанности добросовестно. Однако особого рвения воевать с единоверцами многие из них не выказывали. Да и "языковый барьер" имел очень большое значение. Если славяне уже через пол года понимали мои команды с полуслова, то узбекам приходилось порой повторять несколько раз, прежде чем они "въезжали" и начинали действовать.
В условиях боя это могло стоить жизни не только им, но и их товарищам. Хочу покаяться в одном грехе, который до сих пор висит на моей совести. Не подумайте, что это что-то страшное, что не даёт мне спать спокойно до сих пор. Просто, в силусвоей молодости, неверия в возможности подчинённых, во время проведения боевых операций к прицелу миномётов практически постоянно становился я сам. Миномётчики, знающие цену каждой мине, вынесенной в горы на своих плечах, поймут меня. Во время службы в составе ОКСВА и я легко обосновывал правильность своих действий тем, что смогу более экономно расходовать боеприпасы, так необходимые в бою. Уже сейчас, анализируя свои действия, признаюсь, что мои действия были в корне неверными. Мало того, что я заменял командиров миномётов и наводчиков, но и выказывал недоверие в их способности к самостоятельным действиям. Ведь занятия и тренировки с расчётами миномётов проводились постоянно, в любое свободное время, в пункте постоянной дислокации и при проведении рейдовых операций, как с боевой стрельбой, так и обычным методом "натаскивания". Я прекрасно знал возможности и умение каждого сержанта и каждого наводчика. Однако, это не мешало мне отстранять от выполнения обязанностей в бою тех, кто должен был самостоятельно вести огонь. Конечно, уже через полгода у меня был колоссальный опыт стрельбы как из 82-мм миномёта "Поднос", так и из 82-мм автоматического миномёта "Василёк".
Глазомер, интуиция, методика наводки были отточены до автоматизма. И в тоже время, я сомневался, что до конца смог этого добиться от сержантов и солдат, хотя, уверен на 100%, некоторые из них смогли бы не только сравняться со мной, но и значительно превзойти. Пусть мои сослуживцы простят меня за этот мой эгоизм и неверие в их способности. Поверьте, возраст, опыт службы позволили мне, пусть и с опозданием, но признать свои ошибки. Кстати, в качестве небольшой справки. По моим скромным подсчётам, за время моей службы в Афганистане, только наша миномётная батарея израсходовала более 45 000 мин, что составило около 160 тонн взрывчатого вещества и железа, оставшегося на афганской земле. Прежде чем я перейду к непосредственному разговору о своих сержантах и солдатах, сделаю небольшое отступление, охарактеризовав суть моих отношений с подчинёнными. В предыдущих рассказах я уже отмечал, что всегда стремился избегать "панибратства" с начальниками любых степеней. Максимально, на что были способныличные отношения с моими командирами, это в неслужебной обстановке называть по имени (позднее по имени и отчеству) и на "ты". Причём последнее было только в случае тёплых, дружеских отношений и, повторюсь, в неслужебной обстановке.
Со своими подчинёнными я всегда стремился к поддержанию таких же отношений, не забывая о субординации и воинской вежливости. Это давало мне возможность и право не только проявлять требовательность, но и поддерживать на необходимом уровне чувство собственного достоинства. Замечу, что мои действия давали свои положительные результаты. Я не добивался уважения словами, однако, без излишней скромности отмечу, после увольнения в запас, многие сержанты и солдаты, с которыми мне довелось служить, присылали мне письма. У нас завязывалась переписка, прерывающаяся зачастую только с потерей адреса из-за смены места жительства и моей службы. Ни для кого не секрет, особенностью отношений между командирами и подчинёнными в Афгане являлась жизненная зависимость одних от других, причём в равной степени. Одно из моих наблюдений, сделанное ещё там, "за речкой", относится к тому, что у сержантов и солдат существовала убеждённость в "везучесть и невезучесть" того или иного командира. Достаточно было офицеру или прапорщику хоть один раз "проколоться", и на его совести "повисал" раненый или, ни дай Бог, погибший подчинённый, как он попадал в категорию людей, с которыми опасно или страшно идти на операцию или даже обычный выезд. Судя по всему, за два года мне в эту категорию попасть, было не суждено. Действительно, мне сказочно везло. За два года в моём взводе не погибло ни одного человека. Основная масса погибших и раненых в миномётной батарееприходилась на то время, когда я или лежал в госпитале, или находился в отпуске. Видимо поэтому в моей подгруппе батареи, действовавшей, как правило, с 8-й горнострелковой ротой, существовало негласное правило, кстати, установленное не мной.
Во время передвижения по горам или расположения на позициях рядом со мной всегда находился связист и двое сержантов. Я первое время не обращал на это внимания. Оно и понятно любому, связист в любой момент должен быть рядом. А сержанты, командиры миномётов, находятся поблизости, чтобы вовремя получить распоряжение или приказ, своевременно и более качественно уяснить свои действия. Только позднее прапорщик Витя Майборода раскрыл мне глаза на эту особенность "построения боевого порядка". Оказывается, во многих подразделениях батальона существовало негласное правило прикрывать и страховать "везучих" офицеров и прапорщиков, как "талисман жизни". В первую очередь это касалось командира нашего батальона капитана Сергачёва, прикрывая которого на операции в Мармольском ущелье предназначенную ему пулю добровольно принял на себя связист из взвода связи батальона. Не исключением были и командиры 7-й горнострелковой роты капитан Свиридов С.П., 8-й горнострелковой роты капитан Тенишев В.Ш., миномётной батареи капитан Бурмистров П.А. Знаете, это, чёрт возьми, приятно щекочет самолюбие. Значит, я чего-то стоил, чем-то заслужил такое к себе отношение!
Теперь перейду на описание тех сержантов и солдат, которые оставили в моей памяти по службе в Афганистане свой заметный след. Не скрываю, всё, что мной будет написано ниже, носит крайне субъективный характер. Возможно, те, кто знал или знает этих людей, со мной не согласятся, или согласятся частично. Это их право, но я выражу именно своё мнение и взгляды на данных людей. Взвод управления 3-й миномётной батареи. Командир отделения разведки сержант Гайжаускас. В батарее его звали Витей, хотя его литовское имя я сейчас точно выговорить не берусь. Он был единственным представителем Прибалтийских республик в батарее. Рост немного ниже среднего, поджарый, стройный, педантичный и исполнительный командир отделения, с характернымлицом, свойственным литовцам, чистым русским выговором, который не портил еле заметный литовский акцент. Специфика его обязанностей в бою подразумевала вести артиллерийскую разведку наземных целей, что мало соответствовало практической деятельности.
Как правило, этим занимались офицеры и прапорщики батареи. Тем более, что стСящих приборов разведки (типа квантового дальномера ЛПР) в батарее не было, и приходилось использовать или бинокль, или прицел миномёта. Вот и применяли всё отделение разведки в качестве подносчиков боеприпасов. А вот и нет, вы не совсем правильно поняли это несомненное "понижение" командира отделения в должности. Выходить в горы с миномётами, но без мин - это пустая трата времени и сил. Порой в горы группа брала вместо трёх два, а то и один миномёт, чтобы использовать освободившихся людей подносчиками мин и больше взять боеприпасов. Довольно часто выносить мины в горы нам помогали наши горнострелки, перевязывая верёвкой за хвостовики две мины, и вешая их на шею. Эти мины мы использовали в первую очередь, чтобы облегчить пехоту. А свои, вынесенные во вьюках, оставляли как неприкосновенный запас. Поверьте, тащить на спине, кроме боеприпасов к автомату, гранат, воды и сухпайка, дополнительные 22 килограмма - удовольствие ниже среднего. А теперь представьте себе, что при собственном весе около 70 килограмм, на тебе ещё около 25-30 килограмм. Станешь на весы и почувствуешь себя как Карлсон, "мужчиной средней упитанности". Однако и такой вес сержант Гайжаускас, без жалоб и стонов, нёс на себе в горах. И не только нёс, но и активно участвовал в боях, умея стрелять не только из автомата, но и овладев стрельбой из миномёта. К сожалению, в большинстве случаев, Гайжаускас воевал в подгруппе командира миномётной батареи. Поэтому я нечасто имел возможности непосредственно наблюдать за его действиями.
В тоже время командир батареи Паша Бурмистров постоянно отмечал командира отделения разведки за его инициативу, храбрость и умелые действия. Уже в октябре 1982 года его наградили боевой медалью "За боевые заслуги". Не удивлюсь, если после развала Советского Союза эта медаль оказалась брошенной на землю в знак протеста против "оккупации русскими Литвы". Хотя, мне в этом вопросе хотелось бы ошибиться. Уж больно мне нравился этот человек, и слишком сильно я его уважал. Старший вычислитель рядовой Кучеров Сергей. Земляк из Белоруссии. Когда он в июне 1981 года только приехал в составе молодого пополнения в батарею, всем нампредставился с характерным белорусским акцентом Кучара? Сяргей. Так его в батарее и называли до конца службы - Сярожка. Ростом около 160 сантиметров, среднего телосложения, лицо простое, округлое, типично славянское, нос картошкой, волосы тёмно-русые, как говорят, "крытые под прошлогоднюю солому". Крестьянская основательность, обдуманность действий, неимоверная выносливость, умение делать всё, что свойственно настоящему мужчине.
Белорусов в батарее было очень мало, поэтому я к ним всегда испытывал симпатию и бережное отношение. Тем более, что своим отношением к службе, порученному делу все они ни разу не дали мне повода разочароваться в моих земляках. Часто Сергей попадал в мою группу огневой поддержки горнострелков. С его ростом и "бараньим" весом, тащить мины было выше всякихсил. Все это понимали, но любые попытки облегчить ношу Сергея, встречали яростное сопротивление с его стороны. Гордость не позволяла оказаться в более выгодном положении, чем остальные. Приходилось идти на уловки, чтобы уменьшить переносимый им вес, хотя бы до 20 килограмм в целом. То ему давали "бурдюк" с водой, в который больше 12 литров воды не зальёшь, то загружали дополнительными питаниями к радиостанции. Но зато лучшего посыльного в горах найти было трудно. Воевал Сергей с той же крестьянской основательностью, свойственной им в жизни. В герои не лез, но и сзади не плёлся. Надо отразить атаку "духов" - отразим. Необходимо оборудовать позицию - сделаем и это. Причём всё сделает старательно, качественно, без необходимости доделывать и переделывать. Такие люди мне всегда импонировали. Да и хоть ростом он не вышел, и восточными единоборствами не владел, в батарее его никто никогда не трогал, и, пожалуй, уважали. На Родину Кучеров поехал с боевой медалью на груди. Командир отделения связи рядовой Арловский. К сожалению, с ним служить мне пришлось всего три месяца. Ещё один мой земляк из-под Минска. Среднего роста, худощавый, спокойный по характеру. В глаза особо не бросался, и от работы не отлынивал. Радиотелефонист рядовой Будников. Сейчас я даже не могу припомнить, откуда он родом. Чем-то с Арловским они было похожи, и не только внешне, но и поведением, характером. Не стану врать, особо на них внимание обращать мне не пришлось. В этот период мне хватало проблем с обучением миномётных расчётов и сколачиваниембатареи. Со взводом управления занимался их непосредственный командир Вася Чаус, и в его дела я не лез. После рейдовой операции в Мармольском ущелье я попал в госпиталь города Термез.
После госпиталя - отпуск, так что вернулся я в батарею после более чем двухмесячного отсутствия. Только в полку мне и сообщили известие о гибели двоих военнослужащих взвода управления - рядовых Арловского и Будникова. Во время проведения рейдовой операции колонна батальона вышла в район предполагаемого расположения одной из банд. По команде командира батальона роты пошли на обхват населённого пункта, а управление батальона с отдельными взводами и миномётной батареей продолжили движение к кишлаку, чтобы перекрыть дорогу к выходу в горы. Как обычно, миномётная батарея шла за бронегруппой, в готовности развернуться в боевой порядок. В самый неожиданный и неподходящий момент, когда бронегруппа подошла к кишлаку, духи из засады с флангов открыли по автомобильной колоннеплотную стрельбу из автоматического оружия. Как на грех, наибольший огонь "накрыл" машину взвода управления миномётной батареи, в кузове которой сидели рядовые Арловский и Будников. В считанные секунды тент машины превратился в решето. Естественно, что в таких условиях возможность выжить никому не представлялось. Можно было бы назвать их смерть нелепой случайностью, если бы огонь велся вслепую и на удачу. Однако этот обстрел был планомерным, с целью отвлечь на себя вниманиеостальных подразделений батальона и сорвать блокировку банды. Как бы то ни было, погибли наши товарищи в бою, выполнив свой долг до конца. Радиотелефонисты - рядовой Курамшин Саид Рафатович. Больше года на всех рейдовых операциях с этим человеком мы были рядом. Именно он постоянно обеспечивал меня радиосвязью с командирами батальона и батареи, порой прикрывая от опасностей своим телом. Татарин по национальности, среднего роста, худощавый, даже излишне,возможно от привычки распределять вес радиостанции по всей спине несколько сутулый, ничем особо внешне не выделяющийся. И гражданская профессия была самая, что ни на есть мирная - преподаватель трудового обучения в школе. Всегда меня удивляла неимоверная выносливость и жизненный оптимизм Саида. Кроме обычной экипировки солдата, которая вместе с автоматом составляла около 10 килограмм, ему досталось постоянно переносить радиостанция Р-107 М. А это довольно тяжёлая и неудобная штуковина.
Вообще-то меня всегда раздражала система составления перечня вооружения и имущества подразделений в Вооружённых Силах Советского Союза. Разве это не абсурд,когда в горнострелковом батальоне основные средства связи представлены новыми полупроводниковыми ультракоротковолновыми радиостанциями Р-159 и Р-148, а миномётная батарея возится со старыми Р-107. Мало того, что новые радиостанции более лёгкие, надёжные в работе, стойкие к ударам и встряскам, так и аккумуляторные батареи к ним гораздо удобнее и легче заряжать. Но табель к штатам подразумевал вооружить нас, миномётчиков, именно Р-107М, вот и приходилось нам возиться с этим металлоломом. Хотя, уверен, найдутся специалисты, которые постараются доказать, что надёжность ламповой радиостанции Р-107 на порядок выше, чем у полупроводниковой(на интегральных схемах) Р-159. Не спорю, узкому специалисту виднее. Впрочем, этот факт уместно доказывать, когда эти две радиостанции стоят рядом на столе, а не висят за спиной у солдата.
Потаскай эту "железяку" по горам 20-25 километров в день, и разница в 5-7 килограммов покажется для тебя более веским аргументом, чем устойчивость в работе. Да и надёжность наших радиостанций на интегральных схемах, типа Р-159, Р-148, проверили сами условия реальной войны. Был у нас один случай, когда мне пришлось столкнуться с изрядным запасом прочности радиостанции Р-148. Случилось это 25 мая 1982 года во время проведения операции в ущелье Вальян. В 20.35 пошёл сильнейший ливень. Такого я не видел прежде ни разу, даже побывав под проливным дождём возле Чёрного моря. Только теперь я стал понимать выражение: "Льёт как из ведра". Такое впечатление, что с неба вода бьёт из брандспойта. Струи воды в прямом смысле слова сбивают с ног. Офицерская плащ-накидка мгновенно промокла насквозь и от воды не спасала. Всё обмундирование мокрое, в ботинках вода выливается через край. По склону горы сходит сплошной водопад. Хорошо, что мы были на самом хребте горы, а иначе нас, вместе со всем вооружением и имуществом, пришлось бы "вылавливать сачками" у подножья горы. На наше счастье, такие ливни обычно скоротечные, и минут через 10 дождь напоминал о себе только лёгким покапыванием, мокрым обмундированием, и грязным орудием.
Даже небольшой ветерок вызывал сильный озноб. Холодно. Дров поблизости для костра нет. Обсушиться невозможно. В первую очередь сожгли всю имеющуюся укупорку из ящиков для мин. Когда эти небольшие деревяшки закончились, у сапёра обнаружили 500-грамовые тротиловые шашки. С помощью рукоятки штык-ножа начали откалывать небольшие кусочки и подкладывать в огонь. Дыма и копоти много, тепла - мало. Однако приятно сидеть возле этого костерка и греться, больше глазами, чем по-настоящему. От усталости, холода и безысходности подступила такая апатия, что вообще ничего делать, ни о чём думать не хочется. Благо, что ливень превратил склоны горы в непроходимые кручи глины, подняться по этим склонам ночью практически невозможно и ждать нападения духов не приходилось. Всю ночь не спали, спасаясь от холода, обернувшись плащ-палатками. Только с нетерпением ждали первых лучей солнца, чтобы немного согреться. Если бы такое произошло не на рейдовой операции, а в обычных условиях, уже утром половина личного состава лежала бы с температурой. А так нервное напряжение помогло организмам перебороть болезнь.
Память и Долг
Чеботарёв Сергей Иванович
СОЛДАТАМИ СТАНОВЯТСЯ
Считаю своим долгом рассказать о тех, кто наравне с нами "тянул лямку" выполнения интернационального долга в Афганистане. Это военнослужащие срочной службы. Те, у кого не спрашивали согласия на отправку "за речку", кто не гонялся за наградам (хотя и не отказывался от заслуженных), а выполнял свой долг честно и самоотверженно, порой, невзирая на смерть, заставляя отступать опасность и трудности. Справедливости ради отмечу, всё-таки основная тяжесть службы в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане легла на плечи сержантов и солдат.
Только не подумайте, что это один из моих способов самовыражения и попытка "набить себе цену". Постараюсь доказать основательность и правдивость своих слов. Во-первых, если офицеров и прапорщиков, хоть и формально, спрашивали о желании служить в Афганистане, и кое-кто отказывался от этой "почётной миссии", вплоть до увольнения из рядов Вооружённых Сил СССР, то у военнослужащих срочной службы спрашивать, как правило, "забывали". Надо - и вперёд. Во-вторых, командный составподразделений осознанно шёл на боевые операции, владел исходной информацией и обстановкой в большем или меньшем объёме, зная заранее, что может их ожидать в том или ином месте. Сержанты и солдаты шли туда, куда их вели, и могли опираться в своих действиях только на опыт, везение и мастерство, как своё, так и командиров. И если командир "зарывался", терял выдержку, трезвость мышления, это пагубно отражалось на его подчинённых. Примеров тому масса, и приводить их я не хочу и не буду. В-третьих, после пребывания в опасной обстановке нервных потрясений и сильной усталости, офицеры и прапорщики, на вполне законном основании могли снять стресс с помощью спиртных напитков. Именно это было строжайше запрещено нашим бойцам. Не стану лукавить, да, случаи употребления спиртных напитков сержантами и солдатами срочной службы были в Афганистане, и, естественно, у нас в батальоне, но борьба с этим злом проводилась серьёзная и постоянная. Особенно интенсивную работу приходилось проводить против употребления наркотических средств. Этого "добра" было много, достать его не представлялось трудности, и спасение заключалось только в разъяснительной работе, которая, кстати говоря, в нашем батальоне имела свои несомненные результаты. Можно было бы перечислять, и в-четвёртых, и в-пятых..., но это я оставляю собственному опыту и воображению читателей.
Ни для кого не секрет, что за время службы любого кадрового офицера, через его "руки" проходят сотни военнослужащих срочной службы. Чем выше должность офицера, тем больше у него подчинённых. К сожалению, память человека имеет защитную особенность, накладывать на старую информацию более свежую, предавать забвению некоторые негативные и незначительные явления, и выделять главное, приятное, дорогое. Это в полной мере свойственно и моей памяти. Поэтому, из более чем 80 сержантов и солдат, служивших за два года в миномётной батарее со мной в Афганистане, в памяти осталось фамилии не больше трёх десятков человек. Именно о них я и постараюсь вам рассказать.
Мне очень повезло в том, что я приехал в Афганистан в тот период, когда в батарее практически поменялся весь состав сержантов и солдат. Те, кто первыми входил вместе с 122 мотострелковым полком на территорию Афгана, уже уволились или увольнялись. И буквально перед моим приездом из учебных подразделений в Союзе прибыли молодые сержанты, а вскоре при мне прибыл и рядовой состав. Это дало возможность самому проводить подготовку расчётов миномётов, приучать к своим требованиям, научить понимать меня с полуслова. Конечно, состав батареи по национальному составу, представлял "союз нерушимый республик свободных", хотя особенности обстановки и службы на Востоке, наложила соответственный оттенок на эту многонациональность. Если сейчас проанализировать численный состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане по национальностям, в глаза бросится преобладание узбеков, таджиков, туркменов. Ничего удивительного в этом нет. Командование, не без основания, считало, что в условиях жаркого климата легче служить и выжить людям, привыкшим к такому климату с детства. Не стану отрицать эту точку зрения нашего "всезнающего" начальства. Действительно, славяне и прибалтийцы дольше и труднее привыкали к жаре, пескам, горам, "афганцу".
Но и воевали они, в большинстве своём, значительно лучше и увереннее, чем коренные жители Востока. Однако, факт остаётся фактом. Больше 50% личного состава нашей миномётной батареи составляли узбеки. Так называемые "русскоязычные" были, в основном командирами миномётов, наводчиками и водителями. Причём, эта особенность подбора людей была свойственна в большей мере именно мотострелковым частям и подразделениям. В "элитных" подразделениях, к числу которых относились десантники, пограничники, разведчики, связисты, всё-таки преобладали славяне. В мотострелковых ротах вообще практически кроме командиров отделений, связистов и механиков-водителей БТР остальные должности были заняты "восточными людьми". Я не ставлю себе целью ущемлять достоинства узбеков, таджиков, туркменов. В большинстве своём они пытались выполнять обязанности добросовестно. Однако особого рвения воевать с единоверцами многие из них не выказывали. Да и "языковый барьер" имел очень большое значение. Если славяне уже через пол года понимали мои команды с полуслова, то узбекам приходилось порой повторять несколько раз, прежде чем они "въезжали" и начинали действовать.
В условиях боя это могло стоить жизни не только им, но и их товарищам.
Хочу покаяться в одном грехе, который до сих пор висит на моей совести. Не подумайте, что это что-то страшное, что не даёт мне спать спокойно до сих пор. Просто, в силусвоей молодости, неверия в возможности подчинённых, во время проведения боевых операций к прицелу миномётов практически постоянно становился я сам. Миномётчики, знающие цену каждой мине, вынесенной в горы на своих плечах, поймут меня. Во время службы в составе ОКСВА и я легко обосновывал правильность своих действий тем, что смогу более экономно расходовать боеприпасы, так необходимые в бою. Уже сейчас, анализируя свои действия, признаюсь, что мои действия были в корне неверными. Мало того, что я заменял командиров миномётов и наводчиков, но и выказывал недоверие в их способности к самостоятельным действиям. Ведь занятия и тренировки с расчётами миномётов проводились постоянно, в любое свободное время, в пункте постоянной дислокации и при проведении рейдовых операций, как с боевой стрельбой, так и обычным методом "натаскивания". Я прекрасно знал возможности и умение каждого сержанта и каждого наводчика. Однако, это не мешало мне отстранять от выполнения обязанностей в бою тех, кто должен был самостоятельно вести огонь. Конечно, уже через полгода у меня был колоссальный опыт стрельбы как из 82-мм миномёта "Поднос", так и из 82-мм автоматического миномёта "Василёк".
Глазомер, интуиция, методика наводки были отточены до автоматизма. И в тоже время, я сомневался, что до конца смог этого добиться от сержантов и солдат, хотя, уверен на 100%, некоторые из них смогли бы не только сравняться со мной, но и значительно превзойти. Пусть мои сослуживцы простят меня за этот мой эгоизм и неверие в их способности. Поверьте, возраст, опыт службы позволили мне, пусть и с опозданием, но признать свои ошибки. Кстати, в качестве небольшой справки. По моим скромным подсчётам, за время моей службы в Афганистане, только наша миномётная батарея израсходовала более 45 000 мин, что составило около 160 тонн взрывчатого вещества и железа, оставшегося на афганской земле.
Прежде чем я перейду к непосредственному разговору о своих сержантах и солдатах, сделаю небольшое отступление, охарактеризовав суть моих отношений с подчинёнными. В предыдущих рассказах я уже отмечал, что всегда стремился избегать "панибратства" с начальниками любых степеней. Максимально, на что были способныличные отношения с моими командирами, это в неслужебной обстановке называть по имени (позднее по имени и отчеству) и на "ты". Причём последнее было только в случае тёплых, дружеских отношений и, повторюсь, в неслужебной обстановке.
Со своими подчинёнными я всегда стремился к поддержанию таких же отношений, не забывая о субординации и воинской вежливости. Это давало мне возможность и право не только проявлять требовательность, но и поддерживать на необходимом уровне чувство собственного достоинства. Замечу, что мои действия давали свои положительные результаты. Я не добивался уважения словами, однако, без излишней скромности отмечу, после увольнения в запас, многие сержанты и солдаты, с которыми мне довелось служить, присылали мне письма. У нас завязывалась переписка, прерывающаяся зачастую только с потерей адреса из-за смены места жительства и моей службы.
Ни для кого не секрет, особенностью отношений между командирами и подчинёнными в Афгане являлась жизненная зависимость одних от других, причём в равной степени. Одно из моих наблюдений, сделанное ещё там, "за речкой", относится к тому, что у сержантов и солдат существовала убеждённость в "везучесть и невезучесть" того или иного командира. Достаточно было офицеру или прапорщику хоть один раз "проколоться", и на его совести "повисал" раненый или, ни дай Бог, погибший подчинённый, как он попадал в категорию людей, с которыми опасно или страшно идти на операцию или даже обычный выезд. Судя по всему, за два года мне в эту категорию попасть, было не суждено. Действительно, мне сказочно везло. За два года в моём взводе не погибло ни одного человека. Основная масса погибших и раненых в миномётной батарееприходилась на то время, когда я или лежал в госпитале, или находился в отпуске. Видимо поэтому в моей подгруппе батареи, действовавшей, как правило, с 8-й горнострелковой ротой, существовало негласное правило, кстати, установленное не мной.
Во время передвижения по горам или расположения на позициях рядом со мной всегда находился связист и двое сержантов. Я первое время не обращал на это внимания. Оно и понятно любому, связист в любой момент должен быть рядом. А сержанты, командиры миномётов, находятся поблизости, чтобы вовремя получить распоряжение или приказ, своевременно и более качественно уяснить свои действия. Только позднее прапорщик Витя Майборода раскрыл мне глаза на эту особенность "построения боевого порядка". Оказывается, во многих подразделениях батальона существовало негласное правило прикрывать и страховать "везучих" офицеров и прапорщиков, как "талисман жизни". В первую очередь это касалось командира нашего батальона капитана Сергачёва, прикрывая которого на операции в Мармольском ущелье предназначенную ему пулю добровольно принял на себя связист из взвода связи батальона. Не исключением были и командиры 7-й горнострелковой роты капитан Свиридов С.П., 8-й горнострелковой роты капитан Тенишев В.Ш., миномётной батареи капитан Бурмистров П.А. Знаете, это, чёрт возьми, приятно щекочет самолюбие. Значит, я чего-то стоил, чем-то заслужил такое к себе отношение!
Теперь перейду на описание тех сержантов и солдат, которые оставили в моей памяти по службе в Афганистане свой заметный след. Не скрываю, всё, что мной будет написано ниже, носит крайне субъективный характер. Возможно, те, кто знал или знает этих людей, со мной не согласятся, или согласятся частично. Это их право, но я выражу именно своё мнение и взгляды на данных людей.
Взвод управления 3-й миномётной батареи.
Командир отделения разведки сержант Гайжаускас. В батарее его звали Витей, хотя его литовское имя я сейчас точно выговорить не берусь. Он был единственным представителем Прибалтийских республик в батарее. Рост немного ниже среднего, поджарый, стройный, педантичный и исполнительный командир отделения, с характернымлицом, свойственным литовцам, чистым русским выговором, который не портил еле заметный литовский акцент. Специфика его обязанностей в бою подразумевала вести артиллерийскую разведку наземных целей, что мало соответствовало практической деятельности.
Как правило, этим занимались офицеры и прапорщики батареи. Тем более, что стСящих приборов разведки (типа квантового дальномера ЛПР) в батарее не было, и приходилось использовать или бинокль, или прицел миномёта. Вот и применяли всё отделение разведки в качестве подносчиков боеприпасов. А вот и нет, вы не совсем правильно поняли это несомненное "понижение" командира отделения в должности. Выходить в горы с миномётами, но без мин - это пустая трата времени и сил. Порой в горы группа брала вместо трёх два, а то и один миномёт, чтобы использовать освободившихся людей подносчиками мин и больше взять боеприпасов. Довольно часто выносить мины в горы нам помогали наши горнострелки, перевязывая верёвкой за хвостовики две мины, и вешая их на шею. Эти мины мы использовали в первую очередь, чтобы облегчить пехоту. А свои, вынесенные во вьюках, оставляли как неприкосновенный запас. Поверьте, тащить на спине, кроме боеприпасов к автомату, гранат, воды и сухпайка, дополнительные 22 килограмма - удовольствие ниже среднего. А теперь представьте себе, что при собственном весе около 70 килограмм, на тебе ещё около 25-30 килограмм. Станешь на весы и почувствуешь себя как Карлсон, "мужчиной средней упитанности". Однако и такой вес сержант Гайжаускас, без жалоб и стонов, нёс на себе в горах. И не только нёс, но и активно участвовал в боях, умея стрелять не только из автомата, но и овладев стрельбой из миномёта. К сожалению, в большинстве случаев, Гайжаускас воевал в подгруппе командира миномётной батареи. Поэтому я нечасто имел возможности непосредственно наблюдать за его действиями.
В тоже время командир батареи Паша Бурмистров постоянно отмечал командира отделения разведки за его инициативу, храбрость и умелые действия. Уже в октябре 1982 года его наградили боевой медалью "За боевые заслуги". Не удивлюсь, если после развала Советского Союза эта медаль оказалась брошенной на землю в знак протеста против "оккупации русскими Литвы". Хотя, мне в этом вопросе хотелось бы ошибиться. Уж больно мне нравился этот человек, и слишком сильно я его уважал.
Старший вычислитель рядовой Кучеров Сергей. Земляк из Белоруссии. Когда он в июне 1981 года только приехал в составе молодого пополнения в батарею, всем нампредставился с характерным белорусским акцентом Кучара? Сяргей. Так его в батарее и называли до конца службы - Сярожка. Ростом около 160 сантиметров, среднего телосложения, лицо простое, округлое, типично славянское, нос картошкой, волосы тёмно-русые, как говорят, "крытые под прошлогоднюю солому". Крестьянская основательность, обдуманность действий, неимоверная выносливость, умение делать всё, что свойственно настоящему мужчине.
Белорусов в батарее было очень мало, поэтому я к ним всегда испытывал симпатию и бережное отношение. Тем более, что своим отношением к службе, порученному делу все они ни разу не дали мне повода разочароваться в моих земляках. Часто Сергей попадал в мою группу огневой поддержки горнострелков. С его ростом и "бараньим" весом, тащить мины было выше всякихсил. Все это понимали, но любые попытки облегчить ношу Сергея, встречали яростное сопротивление с его стороны. Гордость не позволяла оказаться в более выгодном положении, чем остальные. Приходилось идти на уловки, чтобы уменьшить переносимый им вес, хотя бы до 20 килограмм в целом. То ему давали "бурдюк" с водой, в который больше 12 литров воды не зальёшь, то загружали дополнительными питаниями к радиостанции. Но зато лучшего посыльного в горах найти было трудно. Воевал Сергей с той же крестьянской основательностью, свойственной им в жизни. В герои не лез, но и сзади не плёлся. Надо отразить атаку "духов" - отразим. Необходимо оборудовать позицию - сделаем и это. Причём всё сделает старательно, качественно, без необходимости доделывать и переделывать. Такие люди мне всегда импонировали. Да и хоть ростом он не вышел, и восточными единоборствами не владел, в батарее его никто никогда не трогал, и, пожалуй, уважали. На Родину Кучеров поехал с боевой медалью на груди.
Командир отделения связи рядовой Арловский. К сожалению, с ним служить мне пришлось всего три месяца. Ещё один мой земляк из-под Минска. Среднего роста, худощавый, спокойный по характеру. В глаза особо не бросался, и от работы не отлынивал.
Радиотелефонист рядовой Будников. Сейчас я даже не могу припомнить, откуда он родом. Чем-то с Арловским они было похожи, и не только внешне, но и поведением, характером. Не стану врать, особо на них внимание обращать мне не пришлось. В этот период мне хватало проблем с обучением миномётных расчётов и сколачиваниембатареи. Со взводом управления занимался их непосредственный командир Вася Чаус, и в его дела я не лез. После рейдовой операции в Мармольском ущелье я попал в госпиталь города Термез.
После госпиталя - отпуск, так что вернулся я в батарею после более чем двухмесячного отсутствия. Только в полку мне и сообщили известие о гибели двоих военнослужащих взвода управления - рядовых Арловского и Будникова. Во время проведения рейдовой операции колонна батальона вышла в район предполагаемого расположения одной из банд. По команде командира батальона роты пошли на обхват населённого пункта, а управление батальона с отдельными взводами и миномётной батареей продолжили движение к кишлаку, чтобы перекрыть дорогу к выходу в горы. Как обычно, миномётная батарея шла за бронегруппой, в готовности развернуться в боевой порядок. В самый неожиданный и неподходящий момент, когда бронегруппа подошла к кишлаку, духи из засады с флангов открыли по автомобильной колоннеплотную стрельбу из автоматического оружия. Как на грех, наибольший огонь "накрыл" машину взвода управления миномётной батареи, в кузове которой сидели рядовые Арловский и Будников. В считанные секунды тент машины превратился в решето. Естественно, что в таких условиях возможность выжить никому не представлялось. Можно было бы назвать их смерть нелепой случайностью, если бы огонь велся вслепую и на удачу. Однако этот обстрел был планомерным, с целью отвлечь на себя вниманиеостальных подразделений батальона и сорвать блокировку банды. Как бы то ни было, погибли наши товарищи в бою, выполнив свой долг до конца.
Радиотелефонисты - рядовой Курамшин Саид Рафатович. Больше года на всех рейдовых операциях с этим человеком мы были рядом. Именно он постоянно обеспечивал меня радиосвязью с командирами батальона и батареи, порой прикрывая от опасностей своим телом. Татарин по национальности, среднего роста, худощавый, даже излишне,возможно от привычки распределять вес радиостанции по всей спине несколько сутулый, ничем особо внешне не выделяющийся. И гражданская профессия была самая, что ни на есть мирная - преподаватель трудового обучения в школе. Всегда меня удивляла неимоверная выносливость и жизненный оптимизм Саида. Кроме обычной экипировки солдата, которая вместе с автоматом составляла около 10 килограмм, ему досталось постоянно переносить радиостанция Р-107 М. А это довольно тяжёлая и неудобная штуковина.
Вообще-то меня всегда раздражала система составления перечня вооружения и имущества подразделений в Вооружённых Силах Советского Союза. Разве это не абсурд,когда в горнострелковом батальоне основные средства связи представлены новыми полупроводниковыми ультракоротковолновыми радиостанциями Р-159 и Р-148, а миномётная батарея возится со старыми Р-107. Мало того, что новые радиостанции более лёгкие, надёжные в работе, стойкие к ударам и встряскам, так и аккумуляторные батареи к ним гораздо удобнее и легче заряжать. Но табель к штатам подразумевал вооружить нас, миномётчиков, именно Р-107М, вот и приходилось нам возиться с этим металлоломом. Хотя, уверен, найдутся специалисты, которые постараются доказать, что надёжность ламповой радиостанции Р-107 на порядок выше, чем у полупроводниковой(на интегральных схемах) Р-159. Не спорю, узкому специалисту виднее. Впрочем, этот факт уместно доказывать, когда эти две радиостанции стоят рядом на столе, а не висят за спиной у солдата.
Потаскай эту "железяку" по горам 20-25 километров в день, и разница в 5-7 килограммов покажется для тебя более веским аргументом, чем устойчивость в работе. Да и надёжность наших радиостанций на интегральных схемах, типа Р-159, Р-148, проверили сами условия реальной войны. Был у нас один случай, когда мне пришлось столкнуться с изрядным запасом прочности радиостанции Р-148. Случилось это 25 мая 1982 года во время проведения операции в ущелье Вальян. В 20.35 пошёл сильнейший ливень. Такого я не видел прежде ни разу, даже побывав под проливным дождём возле Чёрного моря. Только теперь я стал понимать выражение: "Льёт как из ведра". Такое впечатление, что с неба вода бьёт из брандспойта. Струи воды в прямом смысле слова сбивают с ног. Офицерская плащ-накидка мгновенно промокла насквозь и от воды не спасала. Всё обмундирование мокрое, в ботинках вода выливается через край. По склону горы сходит сплошной водопад. Хорошо, что мы были на самом хребте горы, а иначе нас, вместе со всем вооружением и имуществом, пришлось бы "вылавливать сачками" у подножья горы. На наше счастье, такие ливни обычно скоротечные, и минут через 10 дождь напоминал о себе только лёгким покапыванием, мокрым обмундированием, и грязным орудием.
Даже небольшой ветерок вызывал сильный озноб. Холодно. Дров поблизости для костра нет. Обсушиться невозможно. В первую очередь сожгли всю имеющуюся укупорку из ящиков для мин. Когда эти небольшие деревяшки закончились, у сапёра обнаружили 500-грамовые тротиловые шашки. С помощью рукоятки штык-ножа начали откалывать небольшие кусочки и подкладывать в огонь. Дыма и копоти много, тепла - мало. Однако приятно сидеть возле этого костерка и греться, больше глазами, чем по-настоящему. От усталости, холода и безысходности подступила такая апатия, что вообще ничего делать, ни о чём думать не хочется. Благо, что ливень превратил склоны горы в непроходимые кручи глины, подняться по этим склонам ночью практически невозможно и ждать нападения духов не приходилось. Всю ночь не спали, спасаясь от холода, обернувшись плащ-палатками. Только с нетерпением ждали первых лучей солнца, чтобы немного согреться. Если бы такое произошло не на рейдовой операции, а в обычных условиях, уже утром половина личного состава лежала бы с температурой. А так нервное напряжение помогло организмам перебороть болезнь.