Саид Гафуров в свежей Литгазете: ПМЭФ – триумф победителей?
Разбираемся, почему наша экономика выстояла и какая её модель будет выбрана – госплана или свободного рынка В российском общественном мнении оценки прошедшего Петербургского международного экономического форума разнятся в диапазоне от «это триумф» до «это неуместное мероприятие». Кто прав? Какие экономические концепции восторжествовали на ПМЭФ? С одной стороны, отмечается, что санкционный вызов, брошенный России странами НАТО и их клиентами, принят достойно. На Западе (и, напомним, в Японии и Австралии) явно недооценили устойчивость нашей экономики, её способность к ускоренному росту производства. Верховный главнокомандующий подчёркивает субъективный фактор: стратегия, выбранная государством и бизнесом России, сработала. Оппоненты говорят о несвоевременности столь масштабного и дорогого мероприятия (во всех смыслах – на ПМЭФ было заключено более 900 соглашений на сумму 3,86 трлн рублей), что, по мнению критиков, неуместно во время военных действий – мобилизация должна быть всеобъемлющей. Но ведь форум – это прежде всего место общения, обмена мнениями, обсуждения стоящих перед нацией вызовов, а не площадка для «элитной самопрезентации». Без самопрезентаций не обошлось, однако главной стала именно дискуссия, причём весьма содержательная. Да и тема «элитарности» площадки не так актуальна на фоне программных заявлений В. Путина, который обещает «держать уверенный курс на обеспечение социальной справедливости, на сокращение бедности и неравенства». Действительно, российское руководство ответило на санкции не сокращениями в монетарной и бюджетной политике, а ростом, и позитивный эффект таких расходов для национальной экономики заметен. Возникает вопрос: откуда вообще взялась эта недооценка возможностей народного хозяйства России, о которой так много говорили на ПМЭФ? Почему адаптация к новой экономической реальности оказалась успешнее, чем рассчитывали в Вашингтоне, Брюсселе, Нью-Йорке и Франкфурте? Ответ не так сложен. Потому что экономика, по большому счёту, – это не разноцветные бумажки, не металлические кружочки, не триггеры на банковских компьютерах, а совсем наоборот, производство, распределение, обмен и потребление материальных благ и услуг. Роль финансов, монетарной политики в обеспечении экономического роста и социального развития уже долгое время остаётся дискуссионной. В пылу полемики крайние кейнсианцы утверждали, что «деньги не имеют значения», на что крайние монетаристы чикагской школы отвечали, что «только деньги и имеют значение», поскольку только ими государство может управлять. Отметим, что именно развитие реального сектора с начала СВО, вовлечение простаивающих производственных мощностей и «резервной армии труда» не позволили западным санкциям через финансовую систему разрушить народное хозяйство страны. Министр финансов А. Силуанов заметил, что «бизнес быстро адаптировался, в том числе заняв место иностранных компаний, которые ушли. Мы не ожидали, что это так быстро произойдёт». А руководитель Банка России Э. Набиуллина обратила внимание на «адаптацию множества тысяч наших предприятий, которые оказались очень гибкими, проворными». Безработица, в свою очередь подчеркнул президент, составляет 3,3 процента, «такой низкой она ещё не была никогда в нашей истории». Но как эти рассуждения отразятся на экономической реальности? Президент подчёркивает незыблемость фундаментальных рыночных институтов, свободы предпринимательства и гарантий защиты собственности. И в самом деле, за время СВО выяснилось, что эластичность народного хозяйства страны – на приемлемом уровне. Более того, Э. Набиуллина предостерегает от соблазна управлять структурной перестройкой российской экономики и «возврата к госплану» – возможно, в пику прошедшей недавно в Общественной палате конференции «Государственное планирование в рыночной экономике XXI века» под патронажем С. Глазьева. Но давно уже общим местом стал тезис о совместимости, синергии рыночных механизмов и государственного планирования, вовсе не обязательно ведущего к «подавлению частной инициативы». Более того, совсем недавно, в конце апреля, даже оплот неолиберализма – США фактически отказались от печально знаменитого «Вашингтонского консенсуса» (сомнительного набора рыночных антикризисных моделей от МВФ и Всемирного банка). В программном докладе в Институте Брукингса помощник президента США по национальной безопасности Джейкоб Салливан потребовал смены парадигмы в мировой экономике: «Игнорирование экономических зависимостей, которые укрепились за десятилетия либерализации, стало по-настоящему опасным: от энергетической неопределённости в Европе до уязвимостей в цепочках поставок медицинских товаров, полупроводников и критически важных ископаемых. Этого рода зависимости могут использоваться как экономические или политические рычаги влияния». Резюмируя, Салливан заметил, что «проект 2020-х и 2030-х годов отличается от проекта 1990-х годов» и должен концентрироваться вовсе не на рыночных свободах, а на создании устойчивых цепочек поставок, мобилизации частных и государственных инвестиций для справедливого перехода к чистой энергетике и устойчивому экономическому росту, обеспечении доверия к цифровой инфраструктуре США и борьбе с коррупцией. Иными словами, в Вашингтоне провозгласили новую глобальную экономическую реальность. Фрагментация мировой экономики, пришедшая на смену глобализации, теперь уже носит системный характер. Как обычно, мнения Пекина, Дели, Москвы, других стран американцы не спросили. При этом Россия остаётся вовлечённой в мировую экономику, а власти упрощают регулирование внешнеэкономической деятельности – трудно было бы, например, решить проблему с нефтяными танкерами по действующим правилам (а теперь более сотни танкеров приобретены и перевозят российскую нефть). И здесь небезынтересна реплика Э. Набиуллиной об угрозе исключения России из Группы разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег (ФАТФ) – на Западе ведь могут «выстрелить себе в ногу» ради дополнительных сложностей у Росфинмониторинга. Курс на открытость экономики, а не на самоизоляцию, включающий в себя и «разворот на Восток», и развитие транспортных коридоров, остаётся важнейшим принципом российской внешнеэкономической политики. Правда, тут с неизбежностью возникает проблема баланса между импортозамещением и государственным стимулированием экспортно ориентированного производства. С другой стороны, на ПМЭФ В. Путин высказался о необходимости перейти к суверенной экономике, самостоятельно, «проактивно» формирующей спрос. В качестве целей президент обозначил наращивание производства, укрепление инфраструктуры, освоение передовых технологий и создание новых отраслей. Очевидно, что без участия государства цели эти малодостижимы. При этом глава Центробанка считает, что «это частный сектор должен принимать решение, куда и что перенаправить, а государство должно создать для этого условия». На резонный вопрос, откуда уверенность, что бизнес будет работать в государственных и общенародных интересах, если он не делал этого раньше, ответа Э. Набиуллина не дала. Важно понимать, что государственное планирование – это, прежде всего, не государственное регулирование цен, а расчёт балансов, приоритетов в народном хозяйстве, чтобы производство и инвестиции в разных секторах экономики были уравновешены и обеспечивали устойчивое развитие. Ложная дихотомия – считать, что выбор есть только между закрытой административно-командной экономикой и основанной исключительно на свободе предпринимательства. Обе крайности до добра не доведут. Почему-то осталось почти незамеченным требование президента превратить российскую экономику в «экономику высоких заработных плат». А напрасно, опыт показывает, что подобные программные положения быстро приобретают форму поручений или даже указов. Вопреки либеральному мифу, что высокая стоимость трудовых ресурсов якобы снижает глобальную конкурентоспособность страны, президент отметил важность стимулирования платёжеспособного спроса при поступательном развитии производства: «…добиваться качественной работы в высоких технологиях невозможно, используя низкоквалифицированный труд, а если это высококвалифицированный труд, то его надо оплачивать. Только там, где труд достойно оплачивается, будут работать профессиональные, квалифицированные кадры, будет производиться действительно качественная продукция, будет расти спрос и меняться его структура, а значит, только там возможно по-настоящему суверенное развитие, технологическое и экономическое лидерство». По мнению В. Путина, мы живём в быстро меняющемся мире и изменения эти носят «кардинальный, глубинный и необратимый характер», так что выбора мы фактически лишены – нам остаётся «двигаться только вперёд». Трудно с этим не согласиться. Нам нужно оставить детям мир, в котором хотелось бы жить. Саид Гафуров, доцент Московского государственного лингвистического университета им. Мориса Тореза, руководитель аналитического отдела профсоюза «Новый труд» https://lgz.ru/article/-24-6889-21-06-2023/pmef-triumf-pobediteley/
Саид Гафуров в свежей Литгазете: ПМЭФ – триумф победителей?
Разбираемся, почему наша экономика выстояла и какая её модель будет выбрана – госплана или свободного рынка
В российском общественном мнении оценки прошедшего Петербургского международного экономического форума разнятся в диапазоне от «это триумф» до «это неуместное мероприятие». Кто прав? Какие экономические концепции восторжествовали на ПМЭФ?
С одной стороны, отмечается, что санкционный вызов, брошенный России странами НАТО и их клиентами, принят достойно. На Западе (и, напомним, в Японии и Австралии) явно недооценили устойчивость нашей экономики, её способность к ускоренному росту производства. Верховный главнокомандующий подчёркивает субъективный фактор: стратегия, выбранная государством и бизнесом России, сработала.
Оппоненты говорят о несвоевременности столь масштабного и дорогого мероприятия (во всех смыслах – на ПМЭФ было заключено более 900 соглашений на сумму 3,86 трлн рублей), что, по мнению критиков, неуместно во время военных действий – мобилизация должна быть всеобъемлющей.
Но ведь форум – это прежде всего место общения, обмена мнениями, обсуждения стоящих перед нацией вызовов, а не площадка для «элитной самопрезентации». Без самопрезентаций не обошлось, однако главной стала именно дискуссия, причём весьма содержательная. Да и тема «элитарности» площадки не так актуальна на фоне программных заявлений В. Путина, который обещает «держать уверенный курс на обеспечение социальной справедливости, на сокращение бедности и неравенства». Действительно, российское руководство ответило на санкции не сокращениями в монетарной и бюджетной политике, а ростом, и позитивный эффект таких расходов для национальной экономики заметен.
Возникает вопрос: откуда вообще взялась эта недооценка возможностей народного хозяйства России, о которой так много говорили на ПМЭФ? Почему адаптация к новой экономической реальности оказалась успешнее, чем рассчитывали в Вашингтоне, Брюсселе, Нью-Йорке и Франкфурте? Ответ не так сложен. Потому что экономика, по большому счёту, – это не разноцветные бумажки, не металлические кружочки, не триггеры на банковских компьютерах, а совсем наоборот, производство, распределение, обмен и потребление материальных благ и услуг. Роль финансов, монетарной политики в обеспечении экономического роста и социального развития уже долгое время остаётся дискуссионной. В пылу полемики крайние кейнсианцы утверждали, что «деньги не имеют значения», на что крайние монетаристы чикагской школы отвечали, что «только деньги и имеют значение», поскольку только ими государство может управлять.
Отметим, что именно развитие реального сектора с начала СВО, вовлечение простаивающих производственных мощностей и «резервной армии труда» не позволили западным санкциям через финансовую систему разрушить народное хозяйство страны. Министр финансов А. Силуанов заметил, что «бизнес быстро адаптировался, в том числе заняв место иностранных компаний, которые ушли. Мы не ожидали, что это так быстро произойдёт». А руководитель Банка России Э. Набиуллина обратила внимание на «адаптацию множества тысяч наших предприятий, которые оказались очень гибкими, проворными». Безработица, в свою очередь подчеркнул президент, составляет 3,3 процента, «такой низкой она ещё не была никогда в нашей истории».
Но как эти рассуждения отразятся на экономической реальности? Президент подчёркивает незыблемость фундаментальных рыночных институтов, свободы предпринимательства и гарантий защиты собственности. И в самом деле, за время СВО выяснилось, что эластичность народного хозяйства страны – на приемлемом уровне. Более того, Э. Набиуллина предостерегает от соблазна управлять структурной перестройкой российской экономики и «возврата к госплану» – возможно, в пику прошедшей недавно в Общественной палате конференции «Государственное планирование в рыночной экономике XXI века» под патронажем С. Глазьева.
Но давно уже общим местом стал тезис о совместимости, синергии рыночных механизмов и государственного планирования, вовсе не обязательно ведущего к «подавлению частной инициативы». Более того, совсем недавно, в конце апреля, даже оплот неолиберализма – США фактически отказались от печально знаменитого «Вашингтонского консенсуса» (сомнительного набора рыночных антикризисных моделей от МВФ и Всемирного банка). В программном докладе в Институте Брукингса помощник президента США по национальной безопасности Джейкоб Салливан потребовал смены парадигмы в мировой экономике: «Игнорирование экономических зависимостей, которые укрепились за десятилетия либерализации, стало по-настоящему опасным: от энергетической неопределённости в Европе до уязвимостей в цепочках поставок медицинских товаров, полупроводников и критически важных ископаемых. Этого рода зависимости могут использоваться как экономические или политические рычаги влияния».
Резюмируя, Салливан заметил, что «проект 2020-х и 2030-х годов отличается от проекта 1990-х годов» и должен концентрироваться вовсе не на рыночных свободах, а на создании устойчивых цепочек поставок, мобилизации частных и государственных инвестиций для справедливого перехода к чистой энергетике и устойчивому экономическому росту, обеспечении доверия к цифровой инфраструктуре США и борьбе с коррупцией. Иными словами, в Вашингтоне провозгласили новую глобальную экономическую реальность. Фрагментация мировой экономики, пришедшая на смену глобализации, теперь уже носит системный характер. Как обычно, мнения Пекина, Дели, Москвы, других стран американцы не спросили.
При этом Россия остаётся вовлечённой в мировую экономику, а власти упрощают регулирование внешнеэкономической деятельности – трудно было бы, например, решить проблему с нефтяными танкерами по действующим правилам (а теперь более сотни танкеров приобретены и перевозят российскую нефть).
И здесь небезынтересна реплика Э. Набиуллиной об угрозе исключения России из Группы разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег (ФАТФ) – на Западе ведь могут «выстрелить себе в ногу» ради дополнительных сложностей у Росфинмониторинга. Курс на открытость экономики, а не на самоизоляцию, включающий в себя и «разворот на Восток», и развитие транспортных коридоров, остаётся важнейшим принципом российской внешнеэкономической политики. Правда, тут с неизбежностью возникает проблема баланса между импортозамещением и государственным стимулированием экспортно ориентированного производства.
С другой стороны, на ПМЭФ В. Путин высказался о необходимости перейти к суверенной экономике, самостоятельно, «проактивно» формирующей спрос. В качестве целей президент обозначил наращивание производства, укрепление инфраструктуры, освоение передовых технологий и создание новых отраслей. Очевидно, что без участия государства цели эти малодостижимы. При этом глава Центробанка считает, что «это частный сектор должен принимать решение, куда и что перенаправить, а государство должно создать для этого условия». На резонный вопрос, откуда уверенность, что бизнес будет работать в государственных и общенародных интересах, если он не делал этого раньше, ответа Э. Набиуллина не дала.
Важно понимать, что государственное планирование – это, прежде всего, не государственное регулирование цен, а расчёт балансов, приоритетов в народном хозяйстве, чтобы производство и инвестиции в разных секторах экономики были уравновешены и обеспечивали устойчивое развитие. Ложная дихотомия – считать, что выбор есть только между закрытой административно-командной экономикой и основанной исключительно на свободе предпринимательства. Обе крайности до добра не доведут.
Почему-то осталось почти незамеченным требование президента превратить российскую экономику в «экономику высоких заработных плат». А напрасно, опыт показывает, что подобные программные положения быстро приобретают форму поручений или даже указов. Вопреки либеральному мифу, что высокая стоимость трудовых ресурсов якобы снижает глобальную конкурентоспособность страны, президент отметил важность стимулирования платёжеспособного спроса при поступательном развитии производства: «…добиваться качественной работы в высоких технологиях невозможно, используя низкоквалифицированный труд, а если это высококвалифицированный труд, то его надо оплачивать. Только там, где труд достойно оплачивается, будут работать профессиональные, квалифицированные кадры, будет производиться действительно качественная продукция, будет расти спрос и меняться его структура, а значит, только там возможно по-настоящему суверенное развитие, технологическое и экономическое лидерство».
По мнению В. Путина, мы живём в быстро меняющемся мире и изменения эти носят «кардинальный, глубинный и необратимый характер», так что выбора мы фактически лишены – нам остаётся «двигаться только вперёд».
Трудно с этим не согласиться. Нам нужно оставить детям мир, в котором хотелось бы жить.
Саид Гафуров,
доцент Московского государственного лингвистического университета им. Мориса Тореза, руководитель аналитического отдела профсоюза «Новый труд» https://lgz.ru/article/-24-6889-21-06-2023/pmef-triumf-pobediteley/