Гуси зажарились, картошка сварилась.

Как горел дачный кооператив, который пожар пощадил 40 лет назад
В СНТ было около 150 участков
Дачный кооператив «Локомотив-82» появился давно — в распадке, уходящем к Ингоде, — и был прекрасным местом. Я сижу на лавочке под сгоревшей черемухой и слышу, как сокрушаются хозяева: жимолость, вишня, привезенные с Арея кедры — огонь сожрал всё. С пригорка вперед открывается шикарный вид на далекие сопки вдоль трассы Чита — Забайкальск. Они подернуты рыжиной, как ржавчиной: недавно там тоже прошел пожар. Слегка пахнет дымом и сильно — смолой: сосны оплакивают пепелище.
— Когда огонь шел от Атамановки, я почувствовал неладное и решил перегнать грузовик в город, а потом вернуться за вещами. Мне позвонила соседка, попросила привезти бензина, чтобы спилить деревья около участка. Вернуться мы не успели: дорогу около Атамановки перекрыли, и пришлось ждать. Соседка опять звонит — мы побежали, всё горит, куры сгорели, собак успела отвязать. Мы пока ждали, спустились к Никишихе — там пожарные будто бы воду набирают, — вспоминает пенсионер.
Оценки людей по отношению к экстренным службам редко бывают объективными, но это праведный гнев, на который люди имеют право. Потеря всего обостряет чувства и распаляет эмоции, упреки в бездействии я услышу еще не раз.
— Около речки одеялко постелено, ребята сидят, чай пьют. Рукав в воде, будто воду набирают, но помпа-то не шумит. Дальше проехали — ЗИЛ стоит, водитель отдыхает, студенты из корпуса спасателей бегают с брызгалками. Еще проехали, поговорили с пожарными — говорят, что они на окарауливании. Вот тоже слово новое. Окарауливают. А тушить-то кто будет? Заправку-то отбили, но там-то буржуи, а мы-то кто такие? — возмущается мужчина.
Его сын передает слова очевидцев: сгорело быстро, люди бежали, говорят, что даже одежда плавилась. Он ровесник дома, дачку строили, можно сказать, для его летнего отдыха.
— Участок выделили в 85-м. Тут местность была сгоревшая, ее поделили на наделы и выдали нам. 40 лет даче. В 1989-м, когда сын родился, я построил дом, а с 2000-го, как на пенсию пошел, так постоянно тут и живу, — добавляет погорелец.
Кооператив был большой — изначально насчитывал около 400 участков. В 90-е дачи начали бросать, потом снова возвращаться. В последнее время было 150 обжитых участков, 52 из них были подключены к электросетям, кто-то жил летом и обходился без света. Собеседника спасал ледник, но когда он перестал справляться с жарой, пришлось подключать электричество. Позже появилась сигнализация и даже страховка. Но насчет выплат у мужчины большие сомнения.
— Сейчас хочу заявление на выплату подать, а онлайн-помощник требует: дайте фото комнаты, фото второго этажа. А как я дам, если всё сгорело? — недоумевает он.
От дома остался фундамент и длинная печная труба. Вещи, которые хозяин не успел увезти, превратились в мусор. Я пишу про это не первый раз, и очень хочется думать, что последний. Пожар в таких домах на земле страшен тем, что он ломает уклад жизни, уносит то, что придумывалось, создавалось и дорабатывалось годами. Огонь пожирает вещи, которые ценны не с точки зрения денег, а своей душой. Удобные молотки, советские топорики идеального металла, ловкие тяпки, лейки — всё это помогало хозяевам и приносило радость.
На вопрос о восстановлении владелец участка пока не может ответить: пока мысли нараскоряку. Скорее всего, дачу он покинет, так как «Локомотив» остался без линии электропередачи.
— Мы же долго воевали из-за линии. Кооператива у нас нет лет 20 — он только в налоговой числится. Но председателя не было, кворум для выбора нового собрать не удавалось. Мы подавали заявления в суды, чтобы СНТ ликвидировали и ЛЭП как бесхозную взяла на себя администрация, а потом передала на обслуживание энергетикам. Так и переживали, что в случае чего линию никто не восстановит: она ни у кого на балансе не стоит. Так оно и вышло. Суды решения не принимают, СНТ не ликвидируют, прокуратура нам помогла, но поздно. Не успели, — подытожил погорелец.
История на другом участке такая же, но в 10 раз короче. Дачу молодая семья купила специально для летнего отдыха детей. Я подхожу к заплаканной девушке, которая старается крепиться и начинает даже посмеиваться. Но смех нервный, нехороший. Летом, как обычно, детей привезли, чтобы они дышали сосновым воздухом, радовались солнцу, ждали ягод и проживали «эту маленькую жизнь». Но 20 июня, когда полыхнуло около Атамановки, их снова увезли в город.
— Мы решили уехать, когда вокруг загорелось. Не поехали даже вещи спасать, а вечером увидели новости про пожар. Написали при этом так, будто тут нежилые какие-то строения сгорели. В общем, ничего страшного. Но мы тут жили летом, был вишневый сад, облепиха, огород. Кто-то жил тут с 90-х… Мы-то за 4 года привыкли, жаль расставаться, а каково остальным? Очень жаль всех, — девушка снова начинает плакать.
Кооператив почти пуст. Сотрудники МЧС проводят осмотр, ищут пострадавших. Ветер гоняет золу и пытается раздуть чадящие головешки, как мародер, переворачивает обгоревший профлист и путается в ветвях умерших деревьев. Листья на них сухие и шумят безжизненно, как цветы на кладбище. Вечером после работы сюда приедут другие дачники, будут слезы. Кто-то безвольно опустит руки, а кто-то попытается навести порядок. Люди на пепелищах часто хотят что-то делать, словно собирая из обуглившихся кусочков слово «счастье». Наверное, так легче пережить горе.
Пожилой мужчина собирает металл на участке. Он суров и немногословен, потому что потерял дом, в котором жил постоянно, сгорел и дом его сына. Держал куриц, собачек и кошечек. От этих ласковых слов щемит внутри. 40 лет назад пожар тоже подбирался к участку, тогда Владимир посадил детей в «Жигули» и увез к трассе, а его отец с соседями отлили забор, и огонь ушел. Сейчас он даже ничего не пытался. Вернее, что-то хотел сделать, но вариантов было немного: «Верховой пошел туда, сюда, закрутило в распадке, ветер дунул — мы в „Ниву“ сели и уехали». Соседи поступили так же. Мужчина с другого края кооператива успел спасти маленьких гусят, его с коробкой подсадили в машину полицейские. Большие гуси зажарились заживо.
Он поясняет, что заберет емкости, металлолом: «хоть копейки, но жалко». Будет искать другой участок, тут восстанавливать — себе дороже.
— Гарь вонять будет, сажа полетит, если ветер поднимется, то смотреть не сможешь: все глаза забьет. Потом древоточцы будут скр-скр-скр. Картошечку только вот вчера огреб. А сейчас вся сварилась. Вишня сильная была, малину только утром поливал. Тут кедры стояли — метра по три уже вымахали, а привозили маленькие совсем с Арея. Лопата целая осталась, вчера картошку окучивал, на нее куртку вешал, чтобы телефон слышно было. А так всё сгорело: косилки, шуруповерты, культиватор. Всё оплавилось, — перечисляет он.
Я сажусь под черемуху, а отец с сыном переговариваются уже между собой.
— Жимолость жалко, на каждом кусте росла.
— А вот и тяпочка моя любимая.
— Эх-эх-эх, бляха-муха.
Кажется, что Владимиру жалко не ягод, тяпочки и дома. Сгорела память, потому что годами тут трудились его родители. Их не стало, а теперь нет и дома.
«Чита.ру»