92

Барабанный житель окончательно пошёл на поправку, пора было ему и честь знать. Он сам объявил об этом:
– Сегодня ночью уйду.
Но батюшка уговорил его ещё на денёк задержаться:
– Погоди, завтра праздник перенесения мощей Александра Невского. Последний день под суворовской шапкой побудешь хотя бы. Знаешь ты, что сей праздник означает?
– Не знаю, батюшка.
– Пётр Первый задумал перенести останки святого благоверного князя из Владимира, где они хранились, в Санкт-Петербург, туда, где Александр одолел шведов и обрёл славное прозвание Невский. Для сего была основана Александро-Невская лавра. С тех пор мощи покоятся там, где он одержал свою первую славную победу.
– Батюшка, простите меня! – вдруг застонал Луготинцев.
– Да что ты!
– Вы такой хороший… А я – убийца. Никогда не забуду, как я её застрелил.
– Ох, и не говори! – вспомнил отец Александр, с кем имеет беседу. – Сей грех тебе всю жизнь искупать придётся. Ведь ты знаешь, кого я воспитываю? Её детишечек. Так-то. Ты их сиротами сделал, а я поднимаю. Мишу и Сашу. Были они Медведевы, а стали мои, Ионины.
– Зачем вы мне душу травите!
– Затем, чтобы она больше не засыпала, раз уж проснулась. Ты сам говорил, что раньше не горевал об убитой тобой Таисии. А потом в тебе душа проснулась, и ты стал человеком.
– Рановато. Надо было ей подождать, пока война кончится.
– Э-э, парень! Война никогда не кончится. Она будет идти до скончания человечества.
– Как то есть?
– А так. Война между Богом и дьяволом. А поле битвы – сердце человеческое. Так что душе проснуться никогда не поздно и не рано. А ведь у скольких несчастных она так и не просыпается до самой кончины. А это – полная погибель душе. Убийцы, воры, насильники, грабители, утеснители… Считается, что несчастны те, кого они угнетают, грабят, насилуют, лишают жизни. На самом деле несчастны не жертвы, а те, кто превращает их в жертвы. Жертва – что значит? Жертвуется Богу. Замученные, убиенные, растерзанные, все они – Божья жатва, и поступают к Богу. А те, кто мучил, убивал, терзал – адская жатва, и поступают эти во ад. Истина простая, да немногие её искренне принимают всем сердцем.
– Что же, вы думаете, и вправду есть рай и ад?
– Думают неверующие и сомневающиеся, а я просто знаю.
– В это мне трудно поверить. Я сейчас только в одно верю.
– Во что же?
– В вас.
– Ну и дурак. Я кто? Всего лишь человек. Да, я протоиерей. Но что собой представляю? Отголосок, отблеск. А верить надо в Бога.
– Да как же в него поверишь-то?
– Очень даже просто. У тебя отец был? Был. У отца отец был? Был. У твоего деда отец был? Был. И так далее. У каждого был отец. Но ведь был какой-то первоотец. Он и есть Отец наш небесный. Творец всего.
– Нам в школе говорили, первоисточник всего – материя. Она первична.
– А её кто создал?
– Она сама себя создала.
– Чтобы такого, как ты, дурачить. То, что создало материю, и есть Бог.
– А говорили ещё, что мы от обезьяны произошли.
– Ну, это кто как. Гитлер, возможно, и имел своими предками обезьян. Кто от кого произошёл, тот в того и верит. Я верю в Бога, в то, что мой прапредок был им создан. А хочешь верить в обезьяну, ходи в обезьяний храм.
Луготинцев рассмеялся.
– Что, представил себе этакое и смешно стало? То-то же. Я читал, будто в Африке есть племя, которое считает своё происхождение от ящериц или иных каких-то гадов. Ну и на здоровье! Фашисты, возможно, тоже от какого-то изначального шутштафеля происходят. Но всё же им не одолеть тех, кто ведёт своё начало от Адама и Евы. Победа будет за нами, Алёша! Я тебя сегодня нарочно кормил одной постной кашей. Когда утром проснёшься, вот почитай тихонечко вслух, я тебе загнул страницы, откуда и докуда. Прежде, чем покинешь суворовскую шапку, причастишься. И тебя Бог сбережёт, когда ты к своим партизанам отправишься. Путь-то неблизкий до Гдова и далее
– Отец Александр, всё забываю вам сказать одну вещь. У нас в отряде был политрук. Наум Невский.
– Невский?!
– Это псевдоним. Настоящая его фамилия у меня выпала из башки. У меня вообще после этого ранения многое из памяти будто в болото провалилось. А псевдоним не простой. Этот Наум Захарыч перед войной взрывал храмы, и всё ему попадались храмы Александра Невского. За это ему и присвоили такой почётный псевдоним.
– Ничего себе почётный!
– И он страшно мечтает взорвать и ваш храм, а вас самого поставить к стенке.
– Отчего ж такая ненависть?
– Не знаю. Но хорошо, что я вспомнил вас предупредить. Если такой появится, будьте начеку. Перед тем как мы немецкий аэродром должны были атаковать, этот Наум ночью исчез и всё тут. Может, каким-то образом в плен попал, но мне кажется, он догадывался, что всех нас перебьют, вот и дал дёру, сволота.
– А сам-то ты как спасся?
– Не помню, батюшка. Меня сначала в руку ранило, потом как шарахнуло в голову, я дальше ничего не помню. Очнулся на другой день вдалеке от места нашей гибели. Мы ведь все там полегли, кроме меня, дурака.
– Нет, не все, Лёша. Четверых ваших к нам сюда привезли и на площади устроили публичную казнь. У меня на имена удивительная память. Как сейчас в ушах слышится: «приговорить Александра Табака, Игоря Муркина, Фёдора Ильина и Тамару Лебедеву к смертной казни через повешение».
– Игорёк! Сашка! – застонал Луготинцев. – Ведь это же мои лучшие товарищи! Что же вы не пали в бою-то!
– Знай, что они прошли через казнь с достоинством. И к народу успели воззвать: «Товарищи!»
– Ильин, тот был из полицаев, к нам переметнулся. По-настоящему парень хотел свою вину искупить. А Тамара… Её Сашка Воронов, тоже в нашем отряде сражался, из одной деревеньки зазвал. Любовь у них была. Сашку, наверное, под аэродромом убило. А Тамарка, стало быть… Вечная им память! Что же меня-то спасло?
– Бог. Ты ещё свой страшный грех многими делами искупить должен. Добром.
– Какими делами, отец Александр?
– Сам поймёшь, если что.
Луготинцев задумался. Долго молчал. Потом промолвил:
– Нет, батюшка, я в Бога не верю.
Отец Александр загадочно усмехнулся и произнёс:
– А Бог в тебя верит!
93
На другой день отец Александр в течение всей праздничной литургии чувствовал необычайный подъём духовных сил. Будто не было войны, смертей, концлагерных бараков, виселиц, а наступил мир, и всё в природе и людях ликовало. И когда в конце службы в очередной раз пели: «Величаем, величаем тя, святый благоверный княже Александре…», в сладостный миг отцу Александру показалось, что вот-вот, и он взлетит под купол храма. В то же мгновение ему померещилось, будто он находится не здесь, а в каком-то огромном архиерейском храме, при многочисленном стечении первоиерархов, которые творят что-то важное и весьма торжественное. Видение исчезло, заронив в душу батюшки радостную тревогу.
Когда в храме после службы остались только ближайшие, отец Александр весело взял чашу с остатками святых даров и сказал:
– Пойду причащу барабанного жителя. Последний денёчек он у нас спасается.
Матушка укоризненно вздохнула, Торопцев улыбнулся, дьякон Олег, который тоже уже знал о барабанном жителе, сделал вид, будто ничего не слышал.
Поднявшись в подкуполье, отец Александр застал там Луготинцева, готового, собранного.
– С праздником тебя, Алёша! С Александром Невским!
Приняв у грешника короткую исповедь, он причастил его и вновь озарился задорной мыслью – такого не бывало! Чтобы священник причащал кого-то не в самом храме, а в барабане под куполом храма. В этом было одновременно и что-то особо таинственное, и торжественное, и озорное. Будто они были двое мальчиков, затеявших некую игру.
– Причащается раб Божий Алексий во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь, – произнёс батюшка, возвращаясь душой к важности совершаемого действия. Ибо это на самом деле была никакая не игра.
И когда Алексей причастился, в сей миг вновь отца Александра посетило странное видение. Всё тот же большой архиерейский храм, множество свечей, стройное многоголосое пение, Московский митрополит Сергий Страгородский в патриаршей мантии, и другой славный первоиерарх – Ленинградский митрополит Алексий Симанский – вручает ему патриарший жезл…
– Ах! – только и воскликнул отец Александр, когда видение, мигом мелькнув, исчезло. Он пришёл в себя, улыбнулся: – Поздравляю тебя, Алёша, с принятием святых тайн. Вот тебе просфорочка, перекуси, а чуть позже Николай Николаевич тебе принесёт обедать.
94
До полного разгрома немцев под Сталинградом Гитлер находился в своей украинской ставке «Вервольф», что означало «Волк-оборотень». В первых числах марта вылетел из Винницы в восточно-прусскую ставку «Вольфшанце», «Волчье логово», которую он любил больше. Хотя бы потому, что в неё к нему чаще приходили добрые вести с фронтов, а туда, в «Оборотня», поступали донесения страшные. Из «Вольфшанце» он уехал в Германию, некоторое время пробыл на Оберзальцберге, а к началу Курской битвы вернулся в Восточную Пруссию. Здесь ему суждено было пережить поражение в летней кампании 1943 года. В сентябре он ездил в Мюнхен для составления нового правительства из числа преданных ему фашистов, а потом снова вернулся в «Волчье логово».
Во время одного из долгих вечерних чаепитий с бесчисленными пирожными за одним столом с Гитлером сидели неразлучный с фюрером начальник оперативного отдела верховного главнокомандования Йодль, рейхсминистр восточных территорий Розенберг, начальник штаба верховного главнокомандования Кейтель, министр иностранных дел Риббентроп, руководитель политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» Трампедах, руководитель группы четвёртого отдела РСХА штурмбаннфюрер СС Нейгауз, руководитель СД Кальтенбруннер, министр внутренних дел Фрик, секретарша Шрёдер, адъютант Гюнше и камердинер Линге. Разговор шёл важный. Говорил Розенберг:
– Избрание в Москве Патриарха – вынужденный ход Сталина. Йозеф хочет выслужиться перед союзничками, которые всегда упрекали его в гонениях на религию. Понятное дело, русские добиваются от англо-саксов открытия второго фронта. В Москву приехала делегация англиканских попов во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом. Её встречал новый Патриарх, который, как уверяют, до этого сильно болел и был чуть ли не при смерти, а как только его избрали, мгновенно исцелился.
– Очередная поповская махинация, – поморщился Гитлер.
– Тем не менее то, что Сталин стал заигрывать с Богом, даёт ему дополнительные очки в большой игре с русским народом, – продолжал Розенберг. – Если мы сейчас начнём сворачивать Псковскую миссию, о чём вы говорили недавно, то, напротив, потеряем множество очков в нашей игре с русскими.
– Спаржа и кольраби сегодня были восхитительные! – похвалил Гитлер недавнюю еду. – А каковы сейчас нам поданы эклеры, а? Йодлю явно понравились. Подайте ему ещё штук пять. Русского Патриарха надо заблокировать. Пусть все русские попы, которым мы позволяем вести свою деятельность на территории рейха, соберут конференцию и грозно произнесут анафему Московскому Патриарху. Пусть они объявят его кем угодно – мошенником, антихристом, самим сатаною. Пусть они скажут: «Московский Патриарх извлечён из кармана Сталина и весь пропах его табачными крошками!» Пусть выплеснут на свет всю подноготную, все помои, которыми только можно испохабить имя этого Патриарха. Вот и всё. Всё гениальное просто, как спаржа, Альфред.
– Нам остаётся только в очередной раз восхититься мудростью нашего вождя! – сказал Трампедах.
Гитлер, как всякий самовлюблённый человек, выпил эту льстивую фразу с жадностью, с какой пьяница проглатывает долгожданную рюмку. Но тотчас брови его насупились.
– Что же касается Псковской миссии, то до меня доходят очень нехорошие слухи, – прорычал он. – Вскормленные вами, Розенберг, русские попы полностью вышли из-под контроля. Мне доносят, что они перестали служить молебны в пользу германского оружия, что они не восхваляют нас в своих проповедях. Мало того, они зачастую просто действуют вразрез с нами. Устраивают кормёжку пленных русских ублюдков, содержащихся в концлагерях. Крестят всех напропалую, а потом эти крестники уходят в партизанские отряды. И вот что: там, где есть большие приходы, там как раз и больше всего случаев нападения партизан. Получается, что они пропагандируют борьбу против нас. Что же будет теперь, когда они узнают, что с подачи Сталина бывший Патриарший Местоблюститель стал полноправным Патриархом? А ведь этого бывшего Патриаршего Местоблюстителя, насколько мне известно, они почитают как своего церковного фюрера. Что же теперь произойдёт в их лохматых головах? Бунт против нас и благословение Сталину. Я предлагаю следующее: не закручивать гайки, но и не сюсюкать с попами. Провести децимацию по всем приходам Псковской миссии. Выявить зловредных попов, объявить их пособниками Сталина, помощниками убийц мирного населения. И казнить. Пусть не публично. Но чтобы народ знал. И чтобы попы знали, что с нами шутки плохи. А главное, повторяю, пусть предадут анафеме Московского Патриарха! Это я поручаю вам, Розенберг, и вам, Нейгауз. И советую вам, штурмбаннфюрер, прекратите жрать мясную падаль. Взгляните на Йодля, с тех пор как он тоже стал вегетарианцем, он помолодел. Вот увидите, я прикажу подавать мясные блюда не в тарелках, а в гробиках! И эклеры, в которых не джем, а жирные сливки, тоже в виде маленьких гробиков.
95
В конце сентября за отцом Александром приехали на машине.
– Владыка Сергий во Пскове и прислал за вами.
Они давно не виделись, и отец Александр всё собирался сам съездить к преосвященнейшему, да куда там, сколько дел в приходе, сколько событий, вот снова перестали разрешать привозить обеды в концлагерь, беготня по немецкому начальству, высиживание в очередях в комендатуре, да мало ли чего другого ежедневно наваливалось. Не говоря уж о том, что богослужение не бросишь, народ ходит в церковь, ждёт каждого праздника, постится, исповедуется, причащается, крестит детей, отпевает покойников, венчается. А тут ещё немцы постановили, что ни крестить, ни отпевать, ни венчать нельзя прежде, чем не зарегистрируешь рождение, смерть или брак в комендатуре. Надо было немцев просвещать, что это есть не что иное, как возвращение советских порядков… Короче, давно батюшка собирался, да так бы и не поехал, если б за ним не прислали.
В машине оказался давний приятель отца Александра священник Иоанн Лёгкий, он ехал в Псков из Гдова и заехал в Закаты. Отцу Александру радостно было ехать с ним. Порасспрашивали друг друга о житье-бытье, потом Ионин спросил Лёгкого:
– Ты же, отец Иоанн, был заместителем начальника Псковской миссии, а теперь кто, не ты?
– Протоиерей Николай Шенрок.
– А, хороший батюшка. Слава Богу. А то ведь, поди, суетно. Я бы не хотел на таких должностях.
– На всё воля Божья.
– А что слышно про отца Сергия Ефимова?
– Жив, в Латвии. Он был настоятелем Свято-Троицкого во Пскове. Смело проповедовал, ничего не скажешь. Его арестовали, обвинили в антигерманской агитации, хотели угробить, но вступился Фрайгаузен, вступился преосвященнейший, иные лица, и батюшку перевели в Латвию под надзор. Служит там. А отец Николай Колиберский скончался.
– Это я знаю. Царствие ему небесное!
– Очень тяжело болел, бедняга. Ну вот, а когда назначили начальником миссии отца Кирилла…
– Зайца.
– …он взял меня к себе в заместители. В апреле экзарх возвёл его в сан протопресвитера с предоставлением права совершать литургию по архиерейскому чину.
– Ему сколько сейчас?
– Семьдесят четыре.
– Бодр?
– Здоров. Мы с ним повидаемся.
– А какова причина нашего путешествия?
– А ты не знаешь, отец Александр?
– Не знаю я.
– По поводу избрания Патриарха.
– Какого Патриарха?
– Ну ты, батюшка, совсем тёмный! Замшел в своих Закатах!
– Неужто Сергия Страгородского?..
– Был он патриаршим местоблюстителем, а стал полноправным и полноценным Патриархом Московским и всея Руси.
– А ведь мне это во сне однажды приснилось! – засмеялся отец Александр.
– Так ты у нас, стало быть, провидец, – тоже засмеялся отец Иоанн, потому что когда отец Александр смеялся, пожалуй, только Гитлер бы остался хмурым.
– И что же мы будем решать? – спросил закатовский батюшка, нарадовавшись.
– То-то и оно, – нахмурился отец Иоанн. – Немцы требуют, чтобы мы предали его анафеме. Как пособника Сталина.
Псков был всё так же хорош своей увядшей красотою. Стояла дивная золотая осень, которую и Пушкин здесь видывал, листва в большинстве своём пожелтела и начинала обильно облетать. Из городских строений по-прежнему новизной отличались водонапорные башни, за которыми и немцы ухаживали больше, чем за чем-либо другим.
Въехали в кремль, подкатили к зданию Псковской Православной миссии. В большом зале там уже собрались лучшие представители миссии, председательствовал экзарх Сергий Воскресенский. Он мгновенно увидел отца Александра, радостно улыбнулся ему, закивал своей красивой львиной головой. По обе стороны от него размещались за столом и вдоль стен на стульях начальник Псковской Православной миссии отец Кирилл Зайц, его заместитель отец Николай Шенрок, секретарь Андрей Овсянникович Перминов, старший ревизор и благочинный по Псковскому округу протоиерей Фёдор Михайлов, младший ревизор священник отец Георгий Бенигсен, он же являлся руководителем так называемого «Стола по распространению христианской культуры среди молодёжи». Присутствовали здесь протоиерей Николай Жунда, священник Ливерий Воронов, благочинный Дновского округа отец Владимир Толстоухов, благочинный Порховского округа отец Иаков Начис, протоиерей Павел Студентов, благочинный Солецкого округа протоиерей Владимир Бируля. Ещё священник Николай Гурьянов, которого в прошлом году митрополит Сергий лично рукополагал, а отец Александр при этом присутствовал, будучи в гостях у экзарха. Были тут и многие другие, некоторых отец Александр-то и не знал.
Разговор уже шёл. Говорил митрополит Сергий:
– Немцы требуют, чтобы все русские священники собрались на конференцию и единогласно осудили Патриаршего Местоблюстителя и митрополита Московского Сергия Страгородского за то, что он принял Патриаршество из рук Сталина и в день праздника перенесения мощей святого благоверного князя Александра Невского состоялась интронизация.
– Точно, в тот день! – прошептал отец Александр, вспоминая свои видения двенадцатого сентября.
– Но! – продолжал Прибалтийский экзарх. – Вся суть в том, что не из каких таких рук Сталина никто Патриаршество не принимал. Да, Сталин разрешил избрать Патриарха. Но он всего лишь выполнил просьбу отцов Церкви, с которой они обращались к нему на протяжении многих лет и в которой выразились все чаяния народа русского. И если бы Сталин назначил владыку Сергия Страгородского Патриархом, тогда да, это было бы нарушением всех канонов. Но патриарший местоблюститель стал Патриархом, будучи выбранным на Соборе епископов Русской Православной Церкви, который состоялся восьмого сентября в Москве по всем канонам. Девятнадцать иерархов единогласно избрали владыку Сергия. И через четыре дня в Богоявленском соборе Москвы состоялась интронизация.
– Богоявленском, – кивнул головой отец Александр, теперь понимая, какой храм ему привиделся тогда.
– Знаменательный день, – громко произнёс отец Кирилл Зайц. – Божий знак. В день Александра Невского!
– Именно так! – тихо промолвил отец Александр.
Ропот одобрения пронёсся по залу. Все зашевелились, переглядываясь с улыбкой и чуть ли не подмигивая друг другу.
– Мы не вправе осуждать владыку Сергия, – продолжал экзарх. – И наоборот, обязаны признать его Патриархом Московским и всея Руси. И подчиняться только ему. И чрез него получать Божье благословение. В то же время руководство Зарубежной Русской Православной Церкви намерено в первых числах октября собраться в Вене на конференцию и осудить действия владыки Сергия Страгородского.
На сей раз поднялся ропот неодобрения. А отец Георгий Бенигсен даже воскликнул:
– Чистенькие наши!
Протопресвитер Кирилл сказал:
– А вот это мы как раз имеем право не одобрить. Зарубежники всегда упрекали нас в сотрудничестве с большевиками. При этом они не претерпевали никаких гонений. Им и не снилось то море страданий, которое затопило Русскую православную церковь. И при этом постоянно они нас поучают. Да ещё требуют покаяния. Сами же спокойно уживаются с Гитлером…
– Но сейчас и мы уживаемся с Гитлером, – невесело улыбнулся митрополит Сергий.
– Да, но чего это стоит нам и чего стоит им! – возразил отец Иаков Начис.
– И какова будет расплата нам и какова им! – добавил отец Николай Шенрок.
– Конечно! – продолжил протоиерей Владимир Бируля. – После разгрома под Курском немцам уже не оправиться. Близок час их изгнания из России. И что нас ждёт от возвратившихся большевиков?
– Разумеется! Они нас по головке не погладят, – засмеялся отец Николай Жунда.
– Погладить – погладят, вот только вопрос, чем! – сказал отец Иоанн Лёгкий и тоже рассмеялся.
– Отцы, отцы, сейчас не об этом, – остановил беспорядочные выступления экзарх. – Нам придётся пойти на компромисс. Ничего не поделаешь. Я предлагаю следующее: мы решительно отказываемся не признавать Патриарха Сергия. Это раз. В то же время мы не станем высказывать никаких осуждений в адрес Венской конференции зарубежников. Это два. Будут ли возражения?
Разные выступающие после этого в основном соглашались с первым и не вполне соглашались со вторым, давая себе возможность выплеснуть накопившееся раздражение против зарубежников, которые и впрямь, не испив ни капли из той чаши страданий, что выпала священству, оставшемуся в России при большевиках, не переставали клеймить этих страдальцев позором, сидя в тепле и безопасности, требовать от них покаяния, за которое тем пришлось бы испить чашу до самого донышка.
Всё же в итоге приняли точку зрения экзарха и так и постановили. Когда диспут окончился, отец Александр перемолвился словечком со своим любимым другом.
– Отче Александре, как ты жив-здоров? – расцеловываясь, спросил митрополит Сергий.
– Живее всех живых, как сказано советским Горацием про советского Веспасиана, – остроумно ответил отец Александр.
– Наслышан я, что матушка Алевтина детей более не рожает, а семейство твоё всё растёт и растёт. Так ли это?
– Ох, горе моё, растёт оно, – закивал отец Александр.
– Какое ж это горе?
– Да, и счастье, конечно. И счастья гораздо больше в жизни.
– А что с твоим войском?
– И про войско знаете?
– Слухи ходят.
– Кто же не знает, что отец Александр Ионин стал полководцем, – встрял в разговор отец Кирилл.
– С войском моим плоховато, – нахмурился отец Александр. – Комендант лагеря господин Вертер, одноимённый несчастному персонажу Гёте, то разрешает нам окармливать узников духовно и телесно, то вдруг категорически воспрещает. Вот уж месяц, как нам ни разу не разрешили привезти в лагерь обед. А ведь войску надо кушать, иначе это войско постепенно начинает состоять из доходяг.
– Немудрено, что твой Вертер так злобится, – сказал митрополит. – Под Курском-то германцу вломили по первое число. Треск стоял на всю вселенную. У тебя в Закатах-то было слышно?
– Треска не слышно, но что вломили им, это чувствуется, – сказал отец Александр.
– Так что, отче, сколько у тебя сейчас детей в семействе? – спросил отец Кирилл.
– Родных четверо, – отвечал отец Александр. – Вася, Митя, Андрюша и Данилушка. О них я давно уж ничего не знаю. Воюют ли, служат ли, живы ли вообще? – Он с надеждой взглянул в глаза митрополита, что тот снова даст ему какую-то весточку о сыновьях, но в глазах Сергия читалось: «Ничего, пусто!» – А приёмных у меня теперь шестеро – Коленька, Ева, Саша, Миша, Людочка и Витя.
– Даже Ева есть, – тихо рассмеялся отец Николай Гурьянов, стоя неподалёку и внимательно прислушиваясь к разговору.
– Выкрестушечка, – пояснил отец Александр. – Ага, была даже не помню как, Хива… а, Хава! Ну конечно, по-ихнему Хава, а по-нашему, по-правильному, Ева. Так я её окрестил. Вельми старательная христианка получилась. И даже в чертах лица ничего еврейского не осталось. Вот до чего! А вообще, у меня все приёмные детки хорошие. Озорничают, конечно, по молодости лет, но Закон Божий твёрдо знают, помощники у меня во всём. Такие славные птенцы оперяются под моим крылом! Особенно мальчик Коля. Да что там, все очень хорошие. Даже не берусь сравнивать. А вы просто так любопытствуете или с какой корыстью?
– С корыстью, отец Александр, – ответил экзарх.
– Слушаю.
– В Латвии, в городе Саласпилсе есть детский концлагерь.
– Детский? Да как же это?
– Немцы туда свозили детей казнённых родителей.
– Цари Ироды!
– Нам удалось наконец выпросить этих детей.
– Отдают? Я возьму, конечно возьму! Кого людям пристрою, а нет, то своё семейство пополню! – горячо заговорил отец Александр. – Уж кому, как не мне, знать, что такое концлагерь. А каково там бедным детям!
– Вот, отцы! – сказал митрополит. – Четверых родил, шестерых чужих приютил, и ещё готов взять. Сбывается, отец Александр, твоё юношеское пророчество, что будешь богат детьми.
– Мы все возьмём детей из Саласпилса, – сказал незнакомый отцу Александру совсем молоденький священник. – Кого себе, кого прихожанам пристроим. Когда можно туда поехать?