06.1927 г. Белоруссия — 21.02.2010 г. Москва) — советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, сценарист. Народный артист России (2003). Его отец Яков Даниилович Мотыль был польским эмигрантом. Он работал слесарем на минском завода «Коммунар». Мама Берта Антоновна Левина была выпускницей Петроградского пединститута. Через три года после рождения Владимира его отец был арестован ЧК и отправлен в концлагерь на Соловки, где меньше чем через год погиб. Участь сестер и братьев матери, ее родителей была также трагической. Та же участь постигла и остальную семью Мотыля. Дед отказался вступать в колхоз, и его дом вместе с крепким середняцким хозяйством был разграблен, а вся многодетная семья выселена на Крайний Север, где одна из дочерей сошла с ума, а один из братьев скончался от рака. Во время ВОВ два бывших ссыльных брата матери ушли добровольно на фронт: один из них погиб, а другой вернулся без ног. Дед и бабушка Мотыля, вернувшиеся перед войной в Белоруссию, погибли в немецком концлагере. Мать Мотыля избежала северной ссылки, поскольку находилась в дни раскулачивания на Украине, будучи практиканткой знаменитого педагога Антона Макаренко. Вместе с матерью Владимир Мотыль позже оказался на северном Урале, где Берте Атоновне позволили работать в колонии малолетних преступников воспитательницей. В захолустных городках, где располагались эти учреждения, не было театров, картинных галерей и концертных залов. Мать Владимира очень много работала, и на воспитание ее собственного «беспризорника» времени не оставалось. Для Владимира тем временем единственным средством художественного познания мира была узкопленочная передвижка. Черно-белые немые киноленты завораживали его, как окна волшебной реальности, состоявшие из образов Чарли Чаплина, «Детства Горького», «Чапаева» и «Веселых ребят». В это время в нем росла уверенность. В начальных классах школы в городе Оса Владимир организовал кружок, ставил одноактные пьесы, где сам играл главные роли и расписывал картонные декорации. Но ни в Институт кинематографии в Москве, ни позже на Высшие режиссерские курсы Мотыль не попал, а окончил в Свердловске театральный институт и там же заочно историко-филологический факультет университета. Десять лет он проработал в театрах Урала и Сибири, где поставил более 30 спектаклей на провинциальной сцене и в 27 лет стал главным режиссером свердловского ТЮЗа. Кинодебют Мотыля состоялся в Таджикистане. Его фильм «Дети Памира» в 1963 году принес ему единодушное признание авторитетных критиков в прессе. Вторая его картина – «Женя, Женечка и Катюша», снятая в Ленинграде по собственному сценарию совместно с Булатом Окуджавой, вызвала гнев идеологов кинокомитета и повлекла за собой запрет на профессию: «Никто так не писал о войне, как он - интимно и доверительно, – писал об Окуджаве Владимир Мотыль в своих посвящениях. - Следуя за робким, тщедушным героем, проза повести будто бы становилась застенчивой в устах очевидца и участника событий, с грустной улыбкой вспомнившего недавнее прошлое с его окопным бытом и фронтовой лексикой. В 1964 году, вторично перечитав «Будь здоров, школяр!», я почувствовал, что задуманный для кино мой сюжет «Жени, Женечки и «катюши» в чем-то сродни повести Окуджавы, и отправился к нему с предложением писать сценарий вдвоем. Месяцы наших совместных трудов открыли один из коренных секретов его человеческого обаяния. Он был напрочь лишен способности кривить душой. Мы начали писать в весенней Ялте, в писательском Доме творчества, в пору, когда пьянящие запахи цветущих деревьев будоражили кровь. Окуджава все убеждал меня, что с драматургией он не в ладах, что не умеет придумывать действие, но я диву давался, с какой легкостью сходу и начисто отстукивал он на машинке диалоги для предложенных мною коллизий. Однако стоило мне оговорить поворот сюжета, который он не чувствовал, как Булат перекладывал все на меня, как это было с историей героя, спьяна залетевшего в расположение немцев, или с трагическим финалом фильма. Зато за какой-нибудь час-полтора он мог сочинить «телефонный диалог» сидящего на губе героя с Женечкой, с репликами «невпопад» охранника Захара - одну из наиболее ярких комедийных сцен. Предельная искренность Окуджавы, помноженная на особенный слух его гения, сотворила неповторимый мир его грустно-иронической поэзии. Когда в «Нью-Йорк таймс» появилась статья об отсутствии свободы творчества в СССР, где в качестве примера упоминалась судьба Окуджавы, в ЦК КПСС принялись изобретать очередную отповедь «заокеанской клевете». Булат был вызван на Старую площадь к главному идеологу Ильичеву. Показав поэту заготовленный «пряник» («Дадим команду издавать, разрешим выступления с гитарой»), Ильичев обусловил поблажку заявлением Окуджавы в печати с опровержением «вражеской клеветы». Булат подробно рассказал мне ход этой беседы. О, как заманчивы были посулы ласкового данайца! Ведь требовалось всего несколько строк в «Литературке». Но не было таких благ земных, которые заставили бы Окуджаву солгать во спасение, подобно Галилею, согласиться на время, что земля по команде мракобесов из ЦК уже не вращается». Спасительной для Мотыля оказалась созданная к тому времени уникальная студия Григория Чухрая. Она имела особый статус - автономию в выборе сценариев и режиссера. Экспериментальная киностудия пригласила опального режиссера на постановку сценария «Пустыня». В этой картине снималась в роли жены Верещагина вторая жена Мотыля, актриса Раиса Куркина. Вот как она рассказывала о съемках фильма: «Белое солнце пустыни» снимали в Махачкале. Город непростой, криминальный. У меня как-то среди бела дня вырвали сумочку из рук. Вор даже не убежал, а спокойно пошел по улице и потом прыгнул на подножку проходящего мимо грузовика. А я так опешила, что застыла как вкопанная. В этой сумке у меня было все: деньги, документы, которые пришлось восстанавливать. И даже очки, без которых я не могла работать – не очень хорошо видела. А нашего Петруху – Николая Годовикова – обворовывали несколько раз и даже били. Потому что вечером он – молоденький же совсем – любил куда-нибудь сходить на поиски приключений. Вот и находил». Однажды на съемках Мотыль жену чуть не утопил. Снималась сцена, в которой героиня Куркиной выбрасывала из лодки все оружие своего бравого Верещагина. Лодка должна была отплыть довольно далеко от берега. А Раиса не умела плавать. Сложно было играть роль таможенника Верещагина замечательному ленинградскому артисту Павлу Луспекаеву. К началу съемок фильма он был тяжело болен, врачи настаивали на ампутации обеих ног, но Луспекаев категорически от операции отказался и приехал сниматься к Мотылю. В работе над этой картиной судьба свела Владимира Мотыля с Исааком Шварцем. Написанная Шварцем знаменитая песня «Госпожа удача» стала хитом на века. Невозможно забыть главного героя этого великолепного фильма – товарища Сухова, гениально сыгранного Анатолием Кузнецовым. Пробы начались в январе 1968 года. На главную роль красноармейца Сухова пробовались Георгий Юматов и Анатолий Кузнецов. Юматов был более известен как актёр, снявшись в 1950-х и 1960-х годах в нескольких героико-приключенческих картинах в главных ролях. К концу 1960-х годов от героических ролей он начал переходить к характерным, и слава его стала несколько блекнуть. Юматов имел репутацию человека, склонного к алкоголизму, и мог сорвать съёмки. Через неделю после начала съёмок Юматова обнаружили в состоянии тяжёлого опьянения с лицом, сильно пострадавшим после драки. О дальнейших съёмках не могло быть и речи, и Владимир Мотыль вновь обратился к Кузнецову, кандидатуру которого первоначально на пробах отклонили. Актёр оказался не занят и согласился принять участие в съёмках. Судьба картины складывалась очень сложно – начинали ее снимать на базе «Ленфильма», а заканчивали на «Мосфильме», комиссия отказалась принять картину и вряд ли бы она вышла на экраны, если бы ее не показали Брежневу. В то время была принята практика, когда на дачах у высших партийных чиновников организовывались закрытые просмотры новинок советского и зарубежного кинематографа. Брежнев был большой поклонник западных боевиков и вестернов в частности. В канун ноябрьских праздников ему из фильмотеки отправили новинку — «Белое солнце пустыни», и генсек остался в восторге от просмотра. Это сняло все претензии к фильму, и он был допущен в широкий прокат. Ограниченная премьера картины для создателей и руководства состоялась 14 декабря 1969 года в ленинградском Доме кино. Премьера на широком экране в столице состоялась 30 марта 1970 года. Из-за низкой оценки приёмной комиссии картина получила 2-ю категорию, что, по мнению создателей, снизило прокатные показатели. В прокате 1970 года фильм занял 2-е место — 50 миллионов зрителей (лидером стало «Освобождение» Юрия Озерова). Было очевидно, что фильм приобрёл статус культового, стал значимой частью советской культуры, а фразы героев вошли в разговорную речь и стали поговорками. Сразу после выхода на экраны СССР картина выдвигалась на соискание Государственной премии СССР, но награду в 1970 году получила картина «У озера». В результате в советское время фильм так и не был удостоен каких-либо официальных регалий. Государственную премию России картина получила лишь после распада СССР в 1998 году. Начиная с 1969 года, в отряде советских космонавтов стал неукоснительной традицией просмотр «Белого солнца пустыни» перед каждым полетом. Летчик-космонавт Алексей Леонов рассказывал, что впервые эту картину они посмотрели на космодроме перед стартом Николаева и Севастьянова. И уже перед следующим полетом другой экипаж тоже пожелал посмотреть этот фильм. А потом стало традицией - перед стартом смотреть «Белое солнце пустыни». Невероятно, но было два случая, когда экипажи не смотрели картину - и полет отменили. Так фильм «Белое солнце пустыни» стал пропуском в космос. Каково же было изумление режиссера, когда он узнал, что эта традиция прижилась и среди астронавтов NASA. На вопрос: «Зачем?» - отважные первопроходцы Вселенной отвечали: «Белое солнце...» - это наш давний верный талисман, оберегающий нас от темных сил космоса». Русский «вестерн» Мотыля «Белое солнце пустыни» оказался бестселлером как в национальном, так и в мировом прокате. По результатам массового электронного опроса телезрителей России в 1995 году телекомпанией РТР фильм Владимира Мотыля превзошел всех наиболее популярных конкурентов в номинации «Самый любимый фильм российских зрителей». Устойчивой оказалась популярность масштабной двухсерийной ленты Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья», снятой в 1975 году, также единодушно признанной кинокритикой и публикой. В большей своей части фильм был посвящен подвигу жён декабристов, последовавших в ссылку за своими мужьями. Сюжет во многом следовал за книгой Арнольда Гессена «Во глубине сибирских руд», иногда перекликаясь с поэмой Н.А.Некрасова «Русские женщины». В центре повествования находилась судьба декабриста Анненкова, роль которого блестяще исполнил Игорь Костолевский. Это была его первая практически главная роль. Наравне с Анненковым в центре сюжета находились Екатерина Трубецкая в исполнении Ирины Купченко и Мария Волконская, сыгранная Натальей Бондарчук. Зрителям показывалась борьба жен за право ехать к своим мужьям в Сибирь. Сцены восстания декабристов, следствия по их делу, казни пятерых декабристов занимали значительную часть фильма. О некоторых историях из жизни главных героев и героинь фильм рассказывал лирическими воспоминаниями. Отвлечений от основной сюжетной линии не было, и это позволило режиссёру создать целостную картину и восстания, и следствия, и путешествия декабристок. Немалую роль в картине сыграла музыка написанная Исааком Шварцем, который рассказывал: «И все как будто на века». Я вам скажу, что и эта песня, и вся остальная музыка к фильму Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья» у меня до сих пор вызывает глубокое волнение и слезы. Когда Булат Окуджава дал мне свои стихи, я очень остро переживал личную драму - уходил от одной женщины к другой. Все мои терзания, мечты, надежды воплотились в музыке к этому удивительному фильму. Многие мои знакомые говорят, что они в очередной раз смотрят этот фильм ради музыки, звучащей в картине... Ах жены, жены! Они показали такую силу воли, такую силу духа, такую преданность. Это не просто любовь, это не только любовь. Это чувство долга. Меня потряс этот сюжет, меня потряс подбор актеров. Сергей Соловьев, с которым мы работали над фильмами «Сто дней после детства», «Станционный смотритель», говорит, что для него я писал хуже, чем для Мотыля. А у меня просто период в жизни был такой». Фильм снимался, по сути - в пику официальному мифу, что в этом «историческом полотне» для режиссера очень много личного и еще более сопряженного не столько с историей, сколько с мотивами дня. Фильм освободил вольноопределившихся аристократов из пионерской линейки «декабристы» - Герцен - «Колокол» и недвусмысленно провел прямую линию от вставших в каре на Дворцовой площади в 1825 году к вышедшим на Красную площадь в 1968 году, к их последователям - диссидентам 1970-х годов. Фильм сыграл немалую роль в том, что интеллигентская идея разделения понятий «власть» и «отечество» постепенно овладевала и, наконец, овладела массами. Владимир Мотыль вспоминал: «Я никогда не снимал так называемых фильмов на современную тему. Исключение разве что картина «Несут меня кони». Но и она сделана по идее Чехова. Начинал я с театров и привык иметь дело с классикой, с великолепными драматургами. Это привело к потребности познавать историю человечества и моей страны. Потребность была настолько сильная, к тому же мое историческое невежество было помехой. Все это привело меня на исторический факультет университета. Вот там я впервые по-настоящему «встретился» с декабристами. Подходы были идеологическими, и сквозь них проглядывало серьезное противоречие между ленинским тезисом о трех этапах революции, где предтечей большевизма он выставлял декабристов. Лукавая формула! Между декабристами и большевиками на самом деле никакого сходства. Я открыл подлинные мемуары декабристов, эпоха завораживала какой-то иной системой нравственного отсчета, понятиями чести, во многом утраченными в тогдашнем обществе, да и в нынешнем… В истории женщин я не мог углубиться в дела самих декабристов. Это было тогда темой нежеланной. В основе их идей было движение к Свободе, введение Конституции, ограничения власти монарха. Это было движение интеллигенции к воссоединению с цивилизованным миром, от которого Россия была так далека! Впрочем, как и теперь. Помогали, конечно, образы, благодаря Некрасову возведенные в классику, что смягчало страхи цензоров. Ну, и потрясающее везение. За всю жизнь я поставил всего девять фильмов. И каждый появился благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств. Кроме них, было еще больше 20-ти задумок, заявок, написанных и полунаписанных сценариев. Простои между фильмами составляли от года до трех лет, а вот нынче - четыре года. Кошмар! Когда сценарий «Звезда пленительного счастья» был готов, «Мосфильм» отказался его ставить. В то время движение диссидентов беспокоило власти. Любой намек отпугивал. И я уехал в Ленинград, надеясь на петербургский патриотизм. Декабристы в истории Петербурга занимают совершенно иное место, нежели в истории Москвы. Но оказалось, что «Ленфильмом» напрямую руководил Смольный. Я отправился «в логово». И здесь мне крупно повезло: заведующий отделом кино в Смольном был Евгений Афанасьевич Лешко, человек высокой культуры, поклонник моих картин, а самое главное, он, как и я, закончил истфак. И вот он-то взялся протащить сценарий через цензуру Смольного, подсунул его секретарю обкома Кругловой в удачное время. Она прочла. «Ленфильм» принял сценарий к постановке. А третье везение - когда фильм был готов. У Госкино как всегда были поползновения кое-что вырезать. Тут огромную помощь оказала Милица Васильевна Нечкина, член ЦК КПСС, преподаватель ВПШ, где учились многие партруководители, в частности, Министр кинематографии. Ее записка с одобрением фильма возымела действие. Сложность осталась с финалом. Нечкина боролась с установкой на оптимистическое звучание, которого требовало руководство. Как же! По определению Ленина, декабристы разбудили Герцена (вообще-то Герцен никогда не был засоней). По Ленину, декабристы были предтечей великого счастья, принесенного Октябрем, чему и должен был служить «жандарм» в финале. Жены стоят у частокола, за которым после работы исчезали их мужья. Горький финал я спас благодаря профессиональной уловке. Когда комиссия Госкино принимала окончательную редакцию, я нарушил просмотр финала. В финальный момент я распахнул дверь и возмутился, почему меня не пригласили, почему смотрят без меня. А в это время на экране шел пессимистический финал. Они все отвернулись от экрана. Так и остались в фильме глухая стена и солдат на ее фоне. Акт был подписан…». По словам режиссера, некоторых из исполнителей главных ролей ему навязали в приказном порядке. Но неизвестный тогда 27-летний актер Костолевский стал приятным исключением. Режиссер сам нашел вчерашнего студента ГИТИСа в Театре имени Маяковского, разглядел в нем будущего «декабриста» и пригласил домой для предварительной беседы. Молодой человек произвел на Мотыля просто неизгладимое впечатление. От сильного волнения Игорь сначала сидел как вкопанный, потом начал что-то бессвязно говорить, причем все невпопад. Под «занавес» кандидат в «декабристы» пролил кофе, опрокинул вешалку в прихожей и запутался в телефонном шнуре. Мысленно Костолевский уже поставил крест на вожделенной роли. Однако даже такой «разгром» не смог поколебать уверенности режиссера в своей правоте, и Мотыль пригласил-таки Костолевского в картину. «Ну какой же это революционер? Нет, актер на роль не годится! Поищите-ка другого!» - таков был вердикт чиновников-идеологов от Госкино, когда режиссер представил на их суд пробы Костолевского. Умудренный опытом Мотыль не стал спорить: начальству пообещал выполнить наказ, а сам начал снимать картину с Игорем. Однако тут возникли трудности уже совсем другого рода. Актер играл из рук вон плохо. В нем можно было разглядеть кого угодно, только не блестящего кавалергарда. Против Костолевского восстала уже съемочная группа. Все советовали от греха подальше заменить актера. Но Мотыль и здесь не отступил. Во избежание конфликтов в коллективе он переключился на эпизоды с другими исполнителями, а Игоря «сослал» на два месяца на ипподром - осваивать азы верховой езды. Вызвали актера на съемки, лишь когда все остальные сцены были уже отсняты и тянуть дальше было нельзя. «И вот, наконец, мы начали работу над эпизодом конной прогулки Ивана Анненкова с Полиной Гебль, ее играла польская актриса Эва Шикульска, - вспоминал Владимир Мотыль. - Помните, как он осыпает ее цветами? И вот все готово, съемочная группа настроилась на веселье, памятуя о том, как запарывал дубли этот увалень. И вдруг!.. Все буквально онемели... Вчерашний «растяпа» и «недотепа» так красиво и уверенно держался в седле! Так лихо проделывал прямо-таки цирковые номера, что... ему аплодировали даже вчерашние недруги! А киноначальство? Сделало вид, что никакого запрета на съемки Костолевского и не было». О съемках одного из эпизодов сам актер рассказывал: «Меня должны были снимать в одной из камер Петропавловской крепости. Все было по-настоящему: надели кандалы и приковали к стене. Потом установили осветительные приборы и... забыли обо мне. Целых четыре часа пришлось дрожать от холода в этом жутком каземате. Но я не роптал: думал, что так и надо. Но наконец обо мне вспомнили. Все прибежали. Начинаем снимать эпизод, где Полина предлагает Анненкову бежать, а он отказывается: не может бросить своих друзей. И вот Эва Шикульска мне говорит свой текст, а я настолько задубел, что языком не могу повернуть. От бессилия слезы вдруг сами брызнули из глаз. Все, - подумал я, - завалил съемку. А после оказалось, что эпизод - один из лучших в фильме». Публика приняла фильм с восторгом. Живые человеческие лица хрестоматийных героев покорили сердца людей, но успех фильмов Мотыля стал все более раздражать его коллег и партийное руководство. Его фильмам отводилась функция пополнения валютных запасов от зарубежных контрактов. Но систематических отказов от создания агитсюжетов, славящих советский образ жизни, режиссеру не прощали. Его не включали в делегации, выезжавшие за рубеж, где показывались его фильмы, ущемляли в зарплате, не подпускали его фильмы к международным конкурсам, обходили званиями и наградами. Отношение властей охотно разделяло руководство Союза кинематографистов СССР. Им не нравилось, что в отличие от подавляющего большинства коллег этот режиссер постоянно жил в особом режиме - отказывался войти в штат какой-либо киностудии с ее парткомом, дирекцией, профкомом, где была давно отработана система принуждения штатных режиссеров. В конечном счете был запрещен фильм Мотыля «Лес» в 1980 году, снятый по мотивам пьесы А.Н.Островского. Из постановки вытекало, что нечем похвастаться «передовому социалистическому строю» перед «прогнившими дворянскими устоями» столетней давности. Ханжество, лицемерие, бездушие, разгул низменных страстей и самодурство слишком явно походили на пороки правящей партийной элиты конца 1970-х годов. Мотыля вторично изгнали из кино, и, ко всеобщему облегчению в руководстве Госкино и Союзе кинодеятелей, на этот раз, казалось, навсегда. Владимир Мотыль рассказывал: «Тогда брежневское общество переживало такую степень ханжества и лицемерия - «все для человека, все во имя человека», почти все библейские заповеди, перечисленные в «Кодексе строителя коммунизма», - что это казалось уже неприличным. А жизнь при этом текла по-своему, и хотя уже был фильм «Ты - мне, я - тебе», но это была критика на уровне управдомов, верхи она не задевала. Мне же хотелось показать пусть не самое наше высшее общество, но - господствующее, наше дворянство, проще говоря. Рассказать о помещице Гурмыжской и интриге, которую она затевает, чтобы переспать с мальчишкой, а может, и выйти за него, дабы еще раз пережить давние эротические ощущения, открутить назад ушедшее. А все это облечено в форму заботы о бедном юноше, сыне приятельницы. У Островского, по словам одного из критиков, «Лес» - это зверинец инстинктов цивилизованного общества, и в отличие от театра я постарался расставить все точки над i, чего нельзя было не увидеть в фильме. Когда в Госкино обсуждалось то, что я натворил, один из редакторов искренне не понимал: позвольте, а где же в фильме достижения советской власти, раз так узнается сегодняшний мир. Вторым обвинением стал, естественно, упрек в искажении Островского, хотя я только шел за тем, что у него было написано, разве что не было особого театрального флера. И наконец - порнография, как назвали чиновники влечение героев друг к другу, переданное и гротескно, и достаточно подробно. И когда в поле Петр догонял Аксинью, и они падали в траву, и ее юбки взметались вверх, начальство было непреклонно: вырезать! К тому же герои еще и пьянствовали...». Главную роль в картине сыграла Людмила Целиковская, о которой Мотыль рассказывал: «Актриса, что и говорить, она прекрасная, а у нас, несмотря на свою известность еще со сталинских времен, снималась после практически 25-летнего перерыва. В брежневские время в вину ей вменялся брак с Любимовым, она, кстати, стояла у истоков «Таганки», а когда была выдвинута на народную Советского Союза, то лишилась высокого звания еще и потому, что по всем кабинетам ходила и хлопотала за «Лес». Между прочим, чего стоит актриса Целиковская, Людмила Васильевна доказала еще в чеховской «Попрыгунье». Думаю, «Лес» был ее последней ставкой, надеждой сделать что-то по-настоящему серьезное и достойное ее таланта. Она сыграла Гурмыжскую, но, увы, не получила того, что должна была принести ей эта роль, если бы картина вышла на экран вовремя…». Владимир Мотыль был приглашен в Останкино в творческое объединение «Экран» на должность художественного консультанта телефильмов молодых режиссеров. Ему удалось написать сценарий и снять трагикомическую фантазию по мотивам чеховских новелл «Невероятное пари» в 1984 году. Также для телевидения по сценарию, написанному им совместно с А.Салынским, Мотыль поставил двухсерийный телефильм «Жил-был Шишлов» в 1987 году, посвященный уродливым перекосам общественной жизни российской глубинки в результате большевистской ломки традиционных ценностей. В кино Мотыль вернулся лишь в годы горбачевской перестройки, написав киносценарий двухсерийной романтической притчи по мотивам рассказа Фазиля Искандера и поставив фильм «Расстанемся - пока хорошие» в 1991 году. Некоторые перипетии событий конца XX века как бы предвосхищали трагизм столкновений на Северном Кавказе в 1990-е годы. Мотыль также снял картину «Несут меня кони» в 1996 году, созданную на независимой студии «Арион», руководителем которой является он сам. Отталкиваясь от сюжетов, идей и характеров чеховской прозы, Мотыль создал сценарий в жанре мелодраматической любовной истории с современной нравственной сверхзадачей: раскаяние героя стало возможным лишь тогда, когда врага он увидел не во вне, а в себе самом и понял вину за едва ли не растоптанную им жизнь любимой женщины. Режиссер писал сценарии не только для собственных постановок: «Честь имею» был написан совместно с М.Захаровым для студии «Молдова», а «Охламон» в 1994 году - совместно с Э.Редженовым для туркменской студии. В 1997 году на конкурсе Министерства культуры Российской Федерации Владимиру Мотылю был присужден грант Президента России и им был создан двухсерийный сценарий исторического киноромана «Венец заложников судьбы». В 1999 году также в конкурсе Мотыль получил грант Сороса за проект художественно-публицистического телесценария «Смертельная дружба», показывавшего, почему Сталин расправился с Кировым. С 1990-х годов Мотыль неоднократно избирался в правление Союза кинематографистов, он являлся секретарем Союза кинематографистов Москвы. Более десяти последних лет жизни режиссер преподавал в школах кино, телевидения, вел мастерские Высших курсов сценаристов и режиссеров. Мотыль осуществил художественное руководство постановок кинодебютантов «Где ты, Багира?» в 1973 году, «Нет дыма без огня» в 1977 году, «По Таганке ходят танки» в 1991 году, «Охламон» в 1995 году. О своей преподавательской работе Мотыль рассказывал: «Ни одну лекцию или интервью я не провожу без отрывка из нобелевской речи Фолкнера. «Убрать из своей творческой мастерской все, кроме правды сердца, кроме старых и вечных истин: любви, чести, жалости, гордости, сострадания, самопожертвования, без которых любое произведение эфемерно и обречено на забвение». Вопреки запретам, в СССР на сопротивлении вырос Серебряный век, выдающиеся имена гуманистической литературы XX века: Платонов, Бунин, Пастернак, Булгаков, Ахматова, Окуджава... Власти не смогли вогнать в стойло соцреализма и таких художников, как Тарковский, Параджанов, Шукшин, Иоселиани. Достанет ли мужества молодым творцам не попасть под циничный диктат рынка, не менее жестокого, чем тоталитарная идеология минувшего века?» Спустя почти три десятилетия после выхода на экраны картины «Белое солнце пустыни» Мотыль стал лауреатом Государственной премии России. В 2002 году создатель «Белого солнца пустыни» был удостоен звания Народного артиста России и Заслуженного деятеля искусств России. Владимир Мотыль был избран действительным членом Международной академии информатизации при ООН и членом Академии кинематографических искусств «Ника». Рядом с режиссером всегда была его семья - супруга Людмила Подаруева, бывшая театральная актриса, оставившая сцену в 1970-х годах, и посвятившая себя семье. Дочь Ирина стала художницей-дизайнером по костюмам в кино. Внук Аркадий также стал художником, и с 1998 года работает в Амстердаме. В 2004 году Владимир Мотыль приступил к съемкам фильма, действие которого было основано на реальных фактах из жизни его родителей, под названием «Багровый цвет снегопада», премьера которого состоялась 17 июня 2012 года на телевидении. Фильм был показан на Первом канале уже после смерти его создателя. Фильм повествовал о судьбе юной киевлянки Ксении Герстель, отец которой погибал во время Первой мировой войны. Вскоре она узнавала о гибели своего жениха Саши. В отчаянии она поступала в «Красный крест» и уходила на фронт сестрой милосердия, где встречала новую любовь — Ростислава Баторского, генерал-майора, который спасал ей жизнь, а после демобилизации поселял в своей квартире в Петрограде. Позднее они справляют свадьбу. Но всё рушилось после революции 1917 года, повергшей Россию в пучину кровавого хаоса. Об этой работе Владимир Мотыль рассказывал: «На мой взгляд, до сих пор нет ни одной картины, которая бы без политических влияний отразила это время. Центральная фигура киноромана – молодая женщина Ксения. Для ее характера многое взято мною из жизни моей матери. Она участвовала в Гражданской войне на стороне красных, после войны воспитывала малолетних преступников вместе с Антоном Семеновичем Макаренко, знаменитым автором «Педагогической поэмы». После гибели отца на Соловецких островах маму сослали на Северный Урал. Мы все время переезжали из одного маленького городка в другой: ссыльным было не положено долго жить на одном месте. В пробах к фильму участвовали десятки актрис, но передо мной все время неосознанно стоял образ мамы. Оказавшись в североуральских ссылках, она была завучем детских домов. В моей памяти ее лицо, фигура составляли гармоничный образ Личности. И вот ко мне случайно попала актриса, сербка из Югославии, Даниела Стоянович, которая на съемках ну просто ошеломляла. Такой случай расскажу. Вообще-то глубоко одаренная актриса заплачет в кадре, специально настроившись. Но сыграть это может лишь раз. У Дани с первого же дубля брызнули слезы. Стоп! Снято! Оператор командует: «Надо повторить». «Ты с ума сошел, – протестую я. – Этого повторить нельзя». Покраснение глаз, век, сдержанная боль... Даня попросила минутку тишины и повторно сыграла сцену, абсолютно не уступая первому дублю. Я не верил глазам. Так нет же, она сама попросила сыграть третий раз, потому что ей не понравилось какое-то место! Через несколько минут вновь полились слезы...». Работа над фильмом была закончена к 80-летнему юбилею режиссера, который рассказывал: «Перед съемками почти год изучал историю. Затем еще год искал деньги. Мне дал их известный российский миллиардер Дерипаска плюс немалую сумму подарил Роман Абрамович... Я всегда чувствовал себя свободным художником. Никакая власть не заставит меня делать то, чего я не хочу. За 40 лет кинорежиссуры я снял всего 9 фильмов. Неужели вы думаете, что в паузах я бил баклуши или развлекался?...». 5 февраля 2010 года Владимиру Мотылю стало плохо, когда он был дома один, и в этот же день режиссёр был госпитализирован с подозрением на инсульт в городскую клиническую больницу № 67. Первоначально у него подозревали инсульт, но в больнице медики обнаружили у режиссёра перелом шейных позвонков и пневмонию. Владимир Мотыль скончался 21 февраля 2010 года в Москве. Ему было 82 года. Похороны состоялись 25 февраля 2010 года на Востряковском кладбище в Москве. Режиссура: 1960 — Ждите писем 1963 — Дети Памира 1967 — Женя, Женечка и «катюша» 1969 — Белое солнце пустыни 1975 — Звезда пленительного счастья 1980 — Лес 1984 — Невероятное пари, или Истинное происшествие, благополучно завершившееся сто лет назад 1987 — Жил-был Шишлов 1991 — Расстанемся, пока хорошие 1996 — Несут меня кони… 2010 — Багровый цвет снегопада Сценарии: 1967 — Женя, Женечка и «катюша» 1975 — Звезда пленительного счастья 1980 — Лес 1987 — Честь имею 1987 — Жил-был Шишлов 1991 — Расстанемся, пока хорошие 1993 — Охламон 1996 — Несут меня кони… 2010 — Багровый цвет снегопада
Грани ДУШИ
Мотыль Владимир Яковлевич (26.
06.1927 г. Белоруссия — 21.02.2010 г. Москва) — советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, сценарист. Народный артист России (2003).
Его отец Яков Даниилович Мотыль был польским эмигрантом. Он работал слесарем на минском завода «Коммунар». Мама Берта Антоновна Левина была выпускницей Петроградского пединститута. Через три года после рождения Владимира его отец был арестован ЧК и отправлен в концлагерь на Соловки, где меньше чем через год погиб. Участь сестер и братьев матери, ее родителей была также трагической. Та же участь постигла и остальную семью Мотыля. Дед отказался вступать в колхоз, и его дом вместе с крепким середняцким хозяйством был разграблен, а вся многодетная семья выселена на Крайний Север, где одна из дочерей сошла с ума, а один из братьев скончался от рака. Во время ВОВ два бывших ссыльных брата матери ушли добровольно на фронт: один из них погиб, а другой вернулся без ног. Дед и бабушка Мотыля, вернувшиеся перед войной в Белоруссию, погибли в немецком концлагере. Мать Мотыля избежала северной ссылки, поскольку находилась в дни раскулачивания на Украине, будучи практиканткой знаменитого педагога Антона Макаренко. Вместе с матерью Владимир Мотыль позже оказался на северном Урале, где Берте Атоновне позволили работать в колонии малолетних преступников воспитательницей.
В захолустных городках, где располагались эти учреждения, не было театров, картинных галерей и концертных залов. Мать Владимира очень много работала, и на воспитание ее собственного «беспризорника» времени не оставалось. Для Владимира тем временем единственным средством художественного познания мира была узкопленочная передвижка. Черно-белые немые киноленты завораживали его, как окна волшебной реальности, состоявшие из образов Чарли Чаплина, «Детства Горького», «Чапаева» и «Веселых ребят». В это время в нем росла уверенность.
В начальных классах школы в городе Оса Владимир организовал кружок, ставил одноактные пьесы, где сам играл главные роли и расписывал картонные декорации. Но ни в Институт кинематографии в Москве, ни позже на Высшие режиссерские курсы Мотыль не попал, а окончил в Свердловске театральный институт и там же заочно историко-филологический факультет университета. Десять лет он проработал в театрах Урала и Сибири, где поставил более 30 спектаклей на провинциальной сцене и в 27 лет стал главным режиссером свердловского ТЮЗа.
Кинодебют Мотыля состоялся в Таджикистане. Его фильм «Дети Памира» в 1963 году принес ему единодушное признание авторитетных критиков в прессе.
Вторая его картина – «Женя, Женечка и Катюша», снятая в Ленинграде по собственному сценарию совместно с Булатом Окуджавой, вызвала гнев идеологов кинокомитета и повлекла за собой запрет на профессию: «Никто так не писал о войне, как он - интимно и доверительно, – писал об Окуджаве Владимир Мотыль в своих посвящениях. - Следуя за робким, тщедушным героем, проза повести будто бы становилась застенчивой в устах очевидца и участника событий, с грустной улыбкой вспомнившего недавнее прошлое с его окопным бытом и фронтовой лексикой. В 1964 году, вторично перечитав «Будь здоров, школяр!», я почувствовал, что задуманный для кино мой сюжет «Жени, Женечки и «катюши» в чем-то сродни повести Окуджавы, и отправился к нему с предложением писать сценарий вдвоем. Месяцы наших совместных трудов открыли один из коренных секретов его человеческого обаяния. Он был напрочь лишен способности кривить душой. Мы начали писать в весенней Ялте, в писательском Доме творчества, в пору, когда пьянящие запахи цветущих деревьев будоражили кровь. Окуджава все убеждал меня, что с драматургией он не в ладах, что не умеет придумывать действие, но я диву давался, с какой легкостью сходу и начисто отстукивал он на машинке диалоги для предложенных мною коллизий. Однако стоило мне оговорить поворот сюжета, который он не чувствовал, как Булат перекладывал все на меня, как это было с историей героя, спьяна залетевшего в расположение немцев, или с трагическим финалом фильма. Зато за какой-нибудь час-полтора он мог сочинить «телефонный диалог» сидящего на губе героя с Женечкой, с репликами «невпопад» охранника Захара - одну из наиболее ярких комедийных сцен. Предельная искренность Окуджавы, помноженная на особенный слух его гения, сотворила неповторимый мир его грустно-иронической поэзии.
Когда в «Нью-Йорк таймс» появилась статья об отсутствии свободы творчества в СССР, где в качестве примера упоминалась судьба Окуджавы, в ЦК КПСС принялись изобретать очередную отповедь «заокеанской клевете». Булат был вызван на Старую площадь к главному идеологу Ильичеву. Показав поэту заготовленный «пряник» («Дадим команду издавать, разрешим выступления с гитарой»), Ильичев обусловил поблажку заявлением Окуджавы в печати с опровержением «вражеской клеветы». Булат подробно рассказал мне ход этой беседы. О, как заманчивы были посулы ласкового данайца! Ведь требовалось всего несколько строк в «Литературке».
Но не было таких благ земных, которые заставили бы Окуджаву солгать во спасение, подобно Галилею, согласиться на время, что земля по команде мракобесов из ЦК уже не вращается».
Спасительной для Мотыля оказалась созданная к тому времени уникальная студия Григория Чухрая. Она имела особый статус - автономию в выборе сценариев и режиссера. Экспериментальная киностудия пригласила опального режиссера на постановку сценария «Пустыня». В этой картине снималась в роли жены Верещагина вторая жена Мотыля, актриса Раиса Куркина. Вот как она рассказывала о съемках фильма: «Белое солнце пустыни» снимали в Махачкале. Город непростой, криминальный. У меня как-то среди бела дня вырвали сумочку из рук. Вор даже не убежал, а спокойно пошел по улице и потом прыгнул на подножку проходящего мимо грузовика. А я так опешила, что застыла как вкопанная. В этой сумке у меня было все: деньги, документы, которые пришлось восстанавливать. И даже очки, без которых я не могла работать – не очень хорошо видела. А нашего Петруху – Николая Годовикова – обворовывали несколько раз и даже били. Потому что вечером он – молоденький же совсем – любил куда-нибудь сходить на поиски приключений. Вот и находил». Однажды на съемках Мотыль жену чуть не утопил. Снималась сцена, в которой героиня Куркиной выбрасывала из лодки все оружие своего бравого Верещагина. Лодка должна была отплыть довольно далеко от берега. А Раиса не умела плавать.
Сложно было играть роль таможенника Верещагина замечательному ленинградскому артисту Павлу Луспекаеву. К началу съемок фильма он был тяжело болен, врачи настаивали на ампутации обеих ног, но Луспекаев категорически от операции отказался и приехал сниматься к Мотылю.
В работе над этой картиной судьба свела Владимира Мотыля с Исааком Шварцем. Написанная Шварцем знаменитая песня «Госпожа удача» стала хитом на века.
Невозможно забыть главного героя этого великолепного фильма – товарища Сухова, гениально сыгранного Анатолием Кузнецовым. Пробы начались в январе 1968 года. На главную роль красноармейца Сухова пробовались Георгий Юматов и Анатолий Кузнецов. Юматов был более известен как актёр, снявшись в 1950-х и 1960-х годах в нескольких героико-приключенческих картинах в главных ролях. К концу 1960-х годов от героических ролей он начал переходить к характерным, и слава его стала несколько блекнуть. Юматов имел репутацию человека, склонного к алкоголизму, и мог сорвать съёмки. Через неделю после начала съёмок Юматова обнаружили в состоянии тяжёлого опьянения с лицом, сильно пострадавшим после драки. О дальнейших съёмках не могло быть и речи, и Владимир Мотыль вновь обратился к Кузнецову, кандидатуру которого первоначально на пробах отклонили. Актёр оказался не занят и согласился принять участие в съёмках.
Судьба картины складывалась очень сложно – начинали ее снимать на базе «Ленфильма», а заканчивали на «Мосфильме», комиссия отказалась принять картину и вряд ли бы она вышла на экраны, если бы ее не показали Брежневу. В то время была принята практика, когда на дачах у высших партийных чиновников организовывались закрытые просмотры новинок советского и зарубежного кинематографа. Брежнев был большой поклонник западных боевиков и вестернов в частности. В канун ноябрьских праздников ему из фильмотеки отправили новинку — «Белое солнце пустыни», и генсек остался в восторге от просмотра. Это сняло все претензии к фильму, и он был допущен в широкий прокат.
Ограниченная премьера картины для создателей и руководства состоялась 14 декабря 1969 года в ленинградском Доме кино. Премьера на широком экране в столице состоялась 30 марта 1970 года. Из-за низкой оценки приёмной комиссии картина получила 2-ю категорию, что, по мнению создателей, снизило прокатные показатели. В прокате 1970 года фильм занял 2-е место — 50 миллионов зрителей (лидером стало «Освобождение» Юрия Озерова). Было очевидно, что фильм приобрёл статус культового, стал значимой частью советской культуры, а фразы героев вошли в разговорную речь и стали поговорками. Сразу после выхода на экраны СССР картина выдвигалась на соискание Государственной премии СССР, но награду в 1970 году получила картина «У озера». В результате в советское время фильм так и не был удостоен каких-либо официальных регалий. Государственную премию России картина получила лишь после распада СССР в 1998 году. Начиная с 1969 года, в отряде советских космонавтов стал неукоснительной традицией просмотр «Белого солнца пустыни» перед каждым полетом. Летчик-космонавт Алексей Леонов рассказывал, что впервые эту картину они посмотрели на космодроме перед стартом Николаева и Севастьянова. И уже перед следующим полетом другой экипаж тоже пожелал посмотреть этот фильм. А потом стало традицией - перед стартом смотреть «Белое солнце пустыни». Невероятно, но было два случая, когда экипажи не смотрели картину - и полет отменили. Так фильм «Белое солнце пустыни» стал пропуском в космос. Каково же было изумление режиссера, когда он узнал, что эта традиция прижилась и среди астронавтов NASA. На вопрос: «Зачем?» - отважные первопроходцы Вселенной отвечали: «Белое солнце...» - это наш давний верный талисман, оберегающий нас от темных сил космоса».
Русский «вестерн» Мотыля «Белое солнце пустыни» оказался бестселлером как в национальном, так и в мировом прокате. По результатам массового электронного опроса телезрителей России в 1995 году телекомпанией РТР фильм Владимира Мотыля превзошел всех наиболее популярных конкурентов в номинации «Самый любимый фильм российских зрителей».
Устойчивой оказалась популярность масштабной двухсерийной ленты Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья», снятой в 1975 году, также единодушно признанной кинокритикой и публикой. В большей своей части фильм был посвящен подвигу жён декабристов, последовавших в ссылку за своими мужьями. Сюжет во многом следовал за книгой Арнольда Гессена «Во глубине сибирских руд», иногда перекликаясь с поэмой Н.А.Некрасова «Русские женщины». В центре повествования находилась судьба декабриста Анненкова, роль которого блестяще исполнил Игорь Костолевский. Это была его первая практически главная роль. Наравне с Анненковым в центре сюжета находились Екатерина Трубецкая в исполнении Ирины Купченко и Мария Волконская, сыгранная Натальей Бондарчук. Зрителям показывалась борьба жен за право ехать к своим мужьям в Сибирь. Сцены восстания декабристов, следствия по их делу, казни пятерых декабристов занимали значительную часть фильма. О некоторых историях из жизни главных героев и героинь фильм рассказывал лирическими воспоминаниями. Отвлечений от основной сюжетной линии не было, и это позволило режиссёру создать целостную картину и восстания, и следствия, и путешествия декабристок. Немалую роль в картине сыграла музыка написанная Исааком Шварцем, который рассказывал: «И все как будто на века». Я вам скажу, что и эта песня, и вся остальная музыка к фильму Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья» у меня до сих пор вызывает глубокое волнение и слезы. Когда Булат Окуджава дал мне свои стихи, я очень остро переживал личную драму - уходил от одной женщины к другой. Все мои терзания, мечты, надежды воплотились в музыке к этому удивительному фильму. Многие мои знакомые говорят, что они в очередной раз смотрят этот фильм ради музыки, звучащей в картине... Ах жены, жены! Они показали такую силу воли, такую силу духа, такую преданность. Это не просто любовь, это не только любовь. Это чувство долга. Меня потряс этот сюжет, меня потряс подбор актеров. Сергей Соловьев, с которым мы работали над фильмами «Сто дней после детства», «Станционный смотритель», говорит, что для него я писал хуже, чем для Мотыля. А у меня просто период в жизни был такой».
Фильм снимался, по сути - в пику официальному мифу, что в этом «историческом полотне» для режиссера очень много личного и еще более сопряженного не столько с историей, сколько с мотивами дня. Фильм освободил вольноопределившихся аристократов из пионерской линейки «декабристы» - Герцен - «Колокол» и недвусмысленно провел прямую линию от вставших в каре на Дворцовой площади в 1825 году к вышедшим на Красную площадь в 1968 году, к их последователям - диссидентам 1970-х годов. Фильм сыграл немалую роль в том, что интеллигентская идея разделения понятий «власть» и «отечество» постепенно овладевала и, наконец, овладела массами.
Владимир Мотыль вспоминал: «Я никогда не снимал так называемых фильмов на современную тему. Исключение разве что картина «Несут меня кони». Но и она сделана по идее Чехова. Начинал я с театров и привык иметь дело с классикой, с великолепными драматургами. Это привело к потребности познавать историю человечества и моей страны. Потребность была настолько сильная, к тому же мое историческое невежество было помехой. Все это привело меня на исторический факультет университета. Вот там я впервые по-настоящему «встретился» с декабристами. Подходы были идеологическими, и сквозь них проглядывало серьезное противоречие между ленинским тезисом о трех этапах революции, где предтечей большевизма он выставлял декабристов. Лукавая формула! Между декабристами и большевиками на самом деле никакого сходства. Я открыл подлинные мемуары декабристов, эпоха завораживала какой-то иной системой нравственного отсчета, понятиями чести, во многом утраченными в тогдашнем обществе, да и в нынешнем… В истории женщин я не мог углубиться в дела самих декабристов. Это было тогда темой нежеланной. В основе их идей было движение к Свободе, введение Конституции, ограничения власти монарха. Это было движение интеллигенции к воссоединению с цивилизованным миром, от которого Россия была так далека! Впрочем, как и теперь. Помогали, конечно, образы, благодаря Некрасову возведенные в классику, что смягчало страхи цензоров. Ну, и потрясающее везение. За всю жизнь я поставил всего девять фильмов. И каждый появился благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств. Кроме них, было еще больше 20-ти задумок, заявок, написанных и полунаписанных сценариев. Простои между фильмами составляли от года до трех лет, а вот нынче - четыре года. Кошмар! Когда сценарий «Звезда пленительного счастья» был готов, «Мосфильм» отказался его ставить. В то время движение диссидентов беспокоило власти. Любой намек отпугивал. И я уехал в Ленинград, надеясь на петербургский патриотизм. Декабристы в истории Петербурга занимают совершенно иное место, нежели в истории Москвы. Но оказалось, что «Ленфильмом» напрямую руководил Смольный. Я отправился «в логово». И здесь мне крупно повезло: заведующий отделом кино в Смольном был Евгений Афанасьевич Лешко, человек высокой культуры, поклонник моих картин, а самое главное, он, как и я, закончил истфак. И вот он-то взялся протащить сценарий через цензуру Смольного, подсунул его секретарю обкома Кругловой в удачное время. Она прочла. «Ленфильм» принял сценарий к постановке. А третье везение - когда фильм был готов. У Госкино как всегда были поползновения кое-что вырезать. Тут огромную помощь оказала Милица Васильевна Нечкина, член ЦК КПСС, преподаватель ВПШ, где учились многие партруководители, в частности, Министр кинематографии. Ее записка с одобрением фильма возымела действие. Сложность осталась с финалом. Нечкина боролась с установкой на оптимистическое звучание, которого требовало руководство. Как же! По определению Ленина, декабристы разбудили Герцена (вообще-то Герцен никогда не был засоней). По Ленину, декабристы были предтечей великого счастья, принесенного Октябрем, чему и должен был служить «жандарм» в финале. Жены стоят у частокола, за которым после работы исчезали их мужья. Горький финал я спас благодаря профессиональной уловке. Когда комиссия Госкино принимала окончательную редакцию, я нарушил просмотр финала. В финальный момент я распахнул дверь и возмутился, почему меня не пригласили, почему смотрят без меня. А в это время на экране шел пессимистический финал. Они все отвернулись от экрана. Так и остались в фильме глухая стена и солдат на ее фоне. Акт был подписан…».
По словам режиссера, некоторых из исполнителей главных ролей ему навязали в приказном порядке. Но неизвестный тогда 27-летний актер Костолевский стал приятным исключением. Режиссер сам нашел вчерашнего студента ГИТИСа в Театре имени Маяковского, разглядел в нем будущего «декабриста» и пригласил домой для предварительной беседы. Молодой человек произвел на Мотыля просто неизгладимое впечатление. От сильного волнения Игорь сначала сидел как вкопанный, потом начал что-то бессвязно говорить, причем все невпопад. Под «занавес» кандидат в «декабристы» пролил кофе, опрокинул вешалку в прихожей и запутался в телефонном шнуре. Мысленно Костолевский уже поставил крест на вожделенной роли. Однако даже такой «разгром» не смог поколебать уверенности режиссера в своей правоте, и Мотыль пригласил-таки Костолевского в картину. «Ну какой же это революционер? Нет, актер на роль не годится! Поищите-ка другого!» - таков был вердикт чиновников-идеологов от Госкино, когда режиссер представил на их суд пробы Костолевского. Умудренный опытом Мотыль не стал спорить: начальству пообещал выполнить наказ, а сам начал снимать картину с Игорем. Однако тут возникли трудности уже совсем другого рода. Актер играл из рук вон плохо. В нем можно было разглядеть кого угодно, только не блестящего кавалергарда. Против Костолевского восстала уже съемочная группа. Все советовали от греха подальше заменить актера. Но Мотыль и здесь не отступил. Во избежание конфликтов в коллективе он переключился на эпизоды с другими исполнителями, а Игоря «сослал» на два месяца на ипподром - осваивать азы верховой езды. Вызвали актера на съемки, лишь когда все остальные сцены были уже отсняты и тянуть дальше было нельзя. «И вот, наконец, мы начали работу над эпизодом конной прогулки Ивана Анненкова с Полиной Гебль, ее играла польская актриса Эва Шикульска, - вспоминал Владимир Мотыль. - Помните, как он осыпает ее цветами? И вот все готово, съемочная группа настроилась на веселье, памятуя о том, как запарывал дубли этот увалень. И вдруг!.. Все буквально онемели... Вчерашний «растяпа» и «недотепа» так красиво и уверенно держался в седле! Так лихо проделывал прямо-таки цирковые номера, что... ему аплодировали даже вчерашние недруги! А киноначальство? Сделало вид, что никакого запрета на съемки Костолевского и не было».
О съемках одного из эпизодов сам актер рассказывал: «Меня должны были снимать в одной из камер Петропавловской крепости. Все было по-настоящему: надели кандалы и приковали к стене. Потом установили осветительные приборы и... забыли обо мне. Целых четыре часа пришлось дрожать от холода в этом жутком каземате. Но я не роптал: думал, что так и надо. Но наконец обо мне вспомнили. Все прибежали. Начинаем снимать эпизод, где Полина предлагает Анненкову бежать, а он отказывается: не может бросить своих друзей. И вот Эва Шикульска мне говорит свой текст, а я настолько задубел, что языком не могу повернуть. От бессилия слезы вдруг сами брызнули из глаз. Все, - подумал я, - завалил съемку. А после оказалось, что эпизод - один из лучших в фильме». Публика приняла фильм с восторгом. Живые человеческие лица хрестоматийных героев покорили сердца людей, но успех фильмов Мотыля стал все более раздражать его коллег и партийное руководство. Его фильмам отводилась функция пополнения валютных запасов от зарубежных контрактов. Но систематических отказов от создания агитсюжетов, славящих советский образ жизни, режиссеру не прощали. Его не включали в делегации, выезжавшие за рубеж, где показывались его фильмы, ущемляли в зарплате, не подпускали его фильмы к международным конкурсам, обходили званиями и наградами.
Отношение властей охотно разделяло руководство Союза кинематографистов СССР. Им не нравилось, что в отличие от подавляющего большинства коллег этот режиссер постоянно жил в особом режиме - отказывался войти в штат какой-либо киностудии с ее парткомом, дирекцией, профкомом, где была давно отработана система принуждения штатных режиссеров. В конечном счете был запрещен фильм Мотыля «Лес» в 1980 году, снятый по мотивам пьесы А.Н.Островского. Из постановки вытекало, что нечем похвастаться «передовому социалистическому строю» перед «прогнившими дворянскими устоями» столетней давности. Ханжество, лицемерие, бездушие, разгул низменных страстей и самодурство слишком явно походили на пороки правящей партийной элиты конца 1970-х годов. Мотыля вторично изгнали из кино, и, ко всеобщему облегчению в руководстве Госкино и Союзе кинодеятелей, на этот раз, казалось, навсегда. Владимир Мотыль рассказывал: «Тогда брежневское общество переживало такую степень ханжества и лицемерия - «все для человека, все во имя человека», почти все библейские заповеди, перечисленные в «Кодексе строителя коммунизма», - что это казалось уже неприличным. А жизнь при этом текла по-своему, и хотя уже был фильм «Ты - мне, я - тебе», но это была критика на уровне управдомов, верхи она не задевала. Мне же хотелось показать пусть не самое наше высшее общество, но - господствующее, наше дворянство, проще говоря. Рассказать о помещице Гурмыжской и интриге, которую она затевает, чтобы переспать с мальчишкой, а может, и выйти за него, дабы еще раз пережить давние эротические ощущения, открутить назад ушедшее. А все это облечено в форму заботы о бедном юноше, сыне приятельницы. У Островского, по словам одного из критиков, «Лес» - это зверинец инстинктов цивилизованного общества, и в отличие от театра я постарался расставить все точки над i, чего нельзя было не увидеть в фильме. Когда в Госкино обсуждалось то, что я натворил, один из редакторов искренне не понимал: позвольте, а где же в фильме достижения советской власти, раз так узнается сегодняшний мир. Вторым обвинением стал, естественно, упрек в искажении Островского, хотя я только шел за тем, что у него было написано, разве что не было особого театрального флера. И наконец - порнография, как назвали чиновники влечение героев друг к другу, переданное и гротескно, и достаточно подробно. И когда в поле Петр догонял Аксинью, и они падали в траву, и ее юбки взметались вверх, начальство было непреклонно: вырезать! К тому же герои еще и пьянствовали...».
Главную роль в картине сыграла Людмила Целиковская, о которой Мотыль рассказывал: «Актриса, что и говорить, она прекрасная, а у нас, несмотря на свою известность еще со сталинских времен, снималась после практически 25-летнего перерыва. В брежневские время в вину ей вменялся брак с Любимовым, она, кстати, стояла у истоков «Таганки», а когда была выдвинута на народную Советского Союза, то лишилась высокого звания еще и потому, что по всем кабинетам ходила и хлопотала за «Лес». Между прочим, чего стоит актриса Целиковская, Людмила Васильевна доказала еще в чеховской «Попрыгунье». Думаю, «Лес» был ее последней ставкой, надеждой сделать что-то по-настоящему серьезное и достойное ее таланта. Она сыграла Гурмыжскую, но, увы, не получила того, что должна была принести ей эта роль, если бы картина вышла на экран вовремя…».
Владимир Мотыль был приглашен в Останкино в творческое объединение «Экран» на должность художественного консультанта телефильмов молодых режиссеров. Ему удалось написать сценарий и снять трагикомическую фантазию по мотивам чеховских новелл «Невероятное пари» в 1984 году. Также для телевидения по сценарию, написанному им совместно с А.Салынским, Мотыль поставил двухсерийный телефильм «Жил-был Шишлов» в 1987 году, посвященный уродливым перекосам общественной жизни российской глубинки в результате большевистской ломки традиционных ценностей. В кино Мотыль вернулся лишь в годы горбачевской перестройки, написав киносценарий двухсерийной романтической притчи по мотивам рассказа Фазиля Искандера и поставив фильм «Расстанемся - пока хорошие» в 1991 году. Некоторые перипетии событий конца XX века как бы предвосхищали трагизм столкновений на Северном Кавказе в 1990-е годы. Мотыль также снял картину «Несут меня кони» в 1996 году, созданную на независимой студии «Арион», руководителем которой является он сам. Отталкиваясь от сюжетов, идей и характеров чеховской прозы, Мотыль создал сценарий в жанре мелодраматической любовной истории с современной нравственной сверхзадачей: раскаяние героя стало возможным лишь тогда, когда врага он увидел не во вне, а в себе самом и понял вину за едва ли не растоптанную им жизнь любимой женщины.
Режиссер писал сценарии не только для собственных постановок: «Честь имею» был написан совместно с М.Захаровым для студии «Молдова», а «Охламон» в 1994 году - совместно с Э.Редженовым для туркменской студии. В 1997 году на конкурсе Министерства культуры Российской Федерации Владимиру Мотылю был присужден грант Президента России и им был создан двухсерийный сценарий исторического киноромана «Венец заложников судьбы». В 1999 году также в конкурсе Мотыль получил грант Сороса за проект художественно-публицистического телесценария «Смертельная дружба», показывавшего, почему Сталин расправился с Кировым.
С 1990-х годов Мотыль неоднократно избирался в правление Союза кинематографистов, он являлся секретарем Союза кинематографистов Москвы. Более десяти последних лет жизни режиссер преподавал в школах кино, телевидения, вел мастерские Высших курсов сценаристов и режиссеров. Мотыль осуществил художественное руководство постановок кинодебютантов «Где ты, Багира?» в 1973 году, «Нет дыма без огня» в 1977 году, «По Таганке ходят танки» в 1991 году, «Охламон» в 1995 году. О своей преподавательской работе Мотыль рассказывал: «Ни одну лекцию или интервью я не провожу без отрывка из нобелевской речи Фолкнера. «Убрать из своей творческой мастерской все, кроме правды сердца, кроме старых и вечных истин: любви, чести, жалости, гордости, сострадания, самопожертвования, без которых любое произведение эфемерно и обречено на забвение». Вопреки запретам, в СССР на сопротивлении вырос Серебряный век, выдающиеся имена гуманистической литературы XX века: Платонов, Бунин, Пастернак, Булгаков, Ахматова, Окуджава... Власти не смогли вогнать в стойло соцреализма и таких художников, как Тарковский, Параджанов, Шукшин, Иоселиани. Достанет ли мужества молодым творцам не попасть под циничный диктат рынка, не менее жестокого, чем тоталитарная идеология минувшего века?»
Спустя почти три десятилетия после выхода на экраны картины «Белое солнце пустыни» Мотыль стал лауреатом Государственной премии России. В 2002 году создатель «Белого солнца пустыни» был удостоен звания Народного артиста России и Заслуженного деятеля искусств России. Владимир Мотыль был избран действительным членом Международной академии информатизации при ООН и членом Академии кинематографических искусств «Ника».
Рядом с режиссером всегда была его семья - супруга Людмила Подаруева, бывшая театральная актриса, оставившая сцену в 1970-х годах, и посвятившая себя семье. Дочь Ирина стала художницей-дизайнером по костюмам в кино. Внук Аркадий также стал художником, и с 1998 года работает в Амстердаме.
В 2004 году Владимир Мотыль приступил к съемкам фильма, действие которого было основано на реальных фактах из жизни его родителей, под названием «Багровый цвет снегопада», премьера которого состоялась 17 июня 2012 года на телевидении. Фильм был показан на Первом канале уже после смерти его создателя. Фильм повествовал о судьбе юной киевлянки Ксении Герстель, отец которой погибал во время Первой мировой войны. Вскоре она узнавала о гибели своего жениха Саши. В отчаянии она поступала в «Красный крест» и уходила на фронт сестрой милосердия, где встречала новую любовь — Ростислава Баторского, генерал-майора, который спасал ей жизнь, а после демобилизации поселял в своей квартире в Петрограде. Позднее они справляют свадьбу. Но всё рушилось после революции 1917 года, повергшей Россию в пучину кровавого хаоса.
Об этой работе Владимир Мотыль рассказывал: «На мой взгляд, до сих пор нет ни одной картины, которая бы без политических влияний отразила это время. Центральная фигура киноромана – молодая женщина Ксения. Для ее характера многое взято мною из жизни моей матери. Она участвовала в Гражданской войне на стороне красных, после войны воспитывала малолетних преступников вместе с Антоном Семеновичем Макаренко, знаменитым автором «Педагогической поэмы». После гибели отца на Соловецких островах маму сослали на Северный Урал. Мы все время переезжали из одного маленького городка в другой: ссыльным было не положено долго жить на одном месте. В пробах к фильму участвовали десятки актрис, но передо мной все время неосознанно стоял образ мамы. Оказавшись в североуральских ссылках, она была завучем детских домов. В моей памяти ее лицо, фигура составляли гармоничный образ Личности. И вот ко мне случайно попала актриса, сербка из Югославии, Даниела Стоянович, которая на съемках ну просто ошеломляла. Такой случай расскажу. Вообще-то глубоко одаренная актриса заплачет в кадре, специально настроившись. Но сыграть это может лишь раз. У Дани с первого же дубля брызнули слезы. Стоп! Снято! Оператор командует: «Надо повторить». «Ты с ума сошел, – протестую я. – Этого повторить нельзя». Покраснение глаз, век, сдержанная боль... Даня попросила минутку тишины и повторно сыграла сцену, абсолютно не уступая первому дублю. Я не верил глазам. Так нет же, она сама попросила сыграть третий раз, потому что ей не понравилось какое-то место! Через несколько минут вновь полились слезы...».
Работа над фильмом была закончена к 80-летнему юбилею режиссера, который рассказывал: «Перед съемками почти год изучал историю. Затем еще год искал деньги. Мне дал их известный российский миллиардер Дерипаска плюс немалую сумму подарил Роман Абрамович... Я всегда чувствовал себя свободным художником. Никакая власть не заставит меня делать то, чего я не хочу. За 40 лет кинорежиссуры я снял всего 9 фильмов. Неужели вы думаете, что в паузах я бил баклуши или развлекался?...».
5 февраля 2010 года Владимиру Мотылю стало плохо, когда он был дома один, и в этот же день режиссёр был госпитализирован с подозрением на инсульт в городскую клиническую больницу № 67. Первоначально у него подозревали инсульт, но в больнице медики обнаружили у режиссёра перелом шейных позвонков и пневмонию. Владимир Мотыль скончался 21 февраля 2010 года в Москве. Ему было 82 года. Похороны состоялись 25 февраля 2010 года на Востряковском кладбище в Москве.
Режиссура:
1960 — Ждите писем
1963 — Дети Памира
1967 — Женя, Женечка и «катюша»
1969 — Белое солнце пустыни
1975 — Звезда пленительного счастья
1980 — Лес
1984 — Невероятное пари, или Истинное происшествие, благополучно завершившееся сто лет назад
1987 — Жил-был Шишлов
1991 — Расстанемся, пока хорошие
1996 — Несут меня кони…
2010 — Багровый цвет снегопада
Сценарии:
1967 — Женя, Женечка и «катюша»
1975 — Звезда пленительного счастья
1980 — Лес
1987 — Честь имею
1987 — Жил-был Шишлов
1991 — Расстанемся, пока хорошие
1993 — Охламон
1996 — Несут меня кони…
2010 — Багровый цвет снегопада