Нотариус сказал «Следующий!», а бабушка достала ветпаспорт кота — кто поставил самую важную подпись
В коридоре у нотариуса пахло бумагой, свежей краской и чужими делами. Пластиковые стулья были заняты — у каждого на коленях своя стопка: у кого договор, у кого выписка, у кого папка «семья». На стене тихо щёлкал электронный номер, табло мигало: «А142» — «А143», и каждый «А» в голове кого-то превращался в «ах».
Я пришла заверить бумагу для клиники — хозяйственное, без пафоса. На коленях — тонкая папка и одно яблоко, которое я зачем-то взяла в карман и теперь не знала, куда положить. За стойкой администратор Оля, аккуратная, с кружкой чая, улыбалась одними глазами: «кто последний — за тем и я».
На первом кресле у окна сидела бабушка в пальто цвета сливочного масла. В руках у неё была сумка-сеточка с мятой лентой и зелёная книжечка — ветпаспорт кота, я узнала сразу по рисунку на обложке. Она держала его, как держат документы на границе — двумя руками, прижав к животу. Рядом — мужчина в тёмной куртке, из тех, кто сутками выглядит как «в пути». Он листал договор с мелкими буквами и тихо бормотал: «Подписант, подписант…».
— «А143», — сказала надпись на табло и звякнула, как ложечка о стакан.
— Это я, — бабушка вскочила, как пружина, и сумка-сеточка жалобно шуршала за ней, пока она подходила к двери с табличкой «Нотариус: Панкратова Н.А.».
— С паспортом, — напомнила администратор, и бабушка уже на пороге замерла, как школьница, и показала зелёную книжечку.
— Паспорт гражданский, — мягко уточнила администратор. — На себя.
— Ах да, — растерялась бабушка. — Ц-ц, Мотя, ну зачем ты меня сбил?
Она вернулась на секунду, достала из внутреннего кармана настоящий паспорт, потом снова к двери. Мы все как-то чуть улыбнулись — не над ней, а вместе с ней.
В кабинете было светло. Нотариус — высокая женщина с густой чёлкой — говорила спокойно и быстро. Я стояла в проёме, пока бабушка садилась.
— Фамилия, имя, отчество? — механически уточнила нотариус, вводя данные в программу. — Цель обращения?
— Я хочу… — бабушка положила на стол и гражданский паспорт, и зелёную книжечку, — чтобы вот это было… ну, как по закону. Чтобы никто Мотю не выбросил. У меня Татьяна Сергеевна — соседка — возьмёт, но я хочу, чтобы официально. А то у меня, — она сжала пальцы, — у меня завтра в больницу. Ну, ничего страшного, но вдруг. Я лучше заранее.
Нотариус остановила пальцы над клавиатурой.
— Кого возьмёт? — спросила она без иронии.
— Кота, — честно ответила бабушка и подтолкнула к ней ветпаспорт. — Мотю. Ему двенадцать. Он не любит приезжих и громкие новости. Я вот думаю, если я вдруг… ну, я же не навсегда, но всякое, — она дёрнула плечом, — чтобы он точно не остался ни с кем чужим.
— Мы можем составить распоряжение, — сказала нотариус. — Либо доверенность на соседа, чтобы он имел право забирать животное и распоряжаться имуществом, связанным с его содержанием… Либо — заявление о передаче животного в случае вашей временной недееспособности. Завещание — это другое. Завещанием кошек… — она на секунду улыбнулась краем губ, — обычно не завещают. Но пожелание можем прописать. Как зовут соседа?
— Соседка. Татьяна Сергеевна. Дом девятнадцать, квартира сорок семь, — бабушка зашуршала маленьким бумажным блокнотом с телефонными номерами, как старой адресной книгой. — И ещё Саша. Он её внук. Но он на каникулах.
— Соседка в курсе?
— В курсе, — вздохнула бабушка. — Она сказала: «Зоя Петровна, как скажете». Но я хочу, чтобы бумага сказала.
Нотариус кивнула. Со стойки за моей спиной кто-то тихо откашлялся — очередь шла, но никто не торопил. Администратор Оля принесла в кабинет стакан воды.
— Зоя Петровна, — сказала нотариус, уже печатая, — мы составим два документа: доверенность на Татьяну Сергеевну — на право забрать, кормить, лечить, оплачивать из ваших средств, если будет нужно, — и заявление на имя управляющей компании, чтобы в подъезде знали: если у вас закрыта дверь и кошка внутри, — кому звонить. Согласны?
— Я согласна, — сказала бабушка и, будто откинув груз, немного подтянула плечи. — А подпись… у меня рука дрожит. Я постараюсь.
— У нас есть время, — сказала нотариус. — И образец вашей подписи у вас с собой? — и взглядом указала на зелёную книжечку.
— Там красивая, — смутилась бабушка. — Это когда он маленький был. Я тогда ровно писала. Там стоит: «владелец: Зоя Петровна». Как будто не я, — она улыбнулась.
За моей спиной зашуршали бумаги, мужчина в тёмной куртке взял номерок и сел рядом со мной. Слева — мать с девочкой-подростком: девочка переписывала в тетрадь что-то из телефона, мама грызла губу. Перед нами стоял на подоконнике кактус в белом стакане, мелкий и упрямый.
— «А144», — мигнуло табло, и мужчина в куртке поднялся, но нотариус высунулась в коридор и сказала:
— Три минуты, пожалуйста. Здесь чуть сложнее.
Мужчина кивнул, сел обратно. В коридоре на секунду стало тихо, как в библиотеке, где все слышат, как падает скрепка.
Я взяла яблоко, положила на подоконник. Девочка-подросток смотрела в сторону кабинета, как будто там решалась задача, в которой она уже нашла ответ.
— А кот как выглядит? — спросила она у меня, потому что спрашивать у бабушки в кабинете было неудобно.
— Наверное, толстый и важный, — сказала я. — А ещё у него, видно, в ветпаспорте отметки аккуратные. Таких обычно зовут Мотями.
— У нас был Ричард, — сказала девочка. — Он умер, когда мне было девять. Мы тогда всю квартиру подписали: «не забыть закрыть окно». Папа говорил, что «подписи от ответственности не спасают», но я всё равно подписала.
— А я вчера этот как его… — мужчина в куртке показал сам себе на телефон, — договора подписывал по электронной подписи. Вот «галочка». И всё. Нажал — и как будто согласился жить. А тут… — он махнул на кабинет, — тут по-настоящему.
Я кивнула. В кабинете тем временем нотариус распечатала бумаги, повернула к бабушке, показала места: «здесь и здесь». Бабушка достала очки в тонкой оправе, надела, провела пальцем по строчкам, как по швам. Потом выдохнула — длинно — и взяла ручку.
— Не торопитесь, — сказала нотариус. — Пишите, как в паспорте.
— А в каком? — улыбнулась бабушка беззащитно. — В зелёном красивее. Там я приняла решение хорошее. Давайте я как там.
— Как там — нельзя, — вмешалась администратор Оля из двери, но мягко. — Мы сверяем с гражданским. А зелёный — для сердечка.
— Сердечко — это у меня дрожит, — сказала бабушка.
Ручка дрожала вместе с ней. Нотариус выдвинула из нижнего ящика подставку — толстую папку — и положила под лист, чтобы было ровно. Взяла вторую ручку, показала: «вот так». Бабушка посидела, подышала, поставила первую букву. Она вышла петлёй и поплыла.
— Можно я… — бабушка помедлила, — вот здесь подпишу на отдельном листочке. Потренируюсь?
— Конечно, — нотариус протянула ей чистый лист.
На листе одна за другой распускались кривоватые «З», «о», «я». Буквы отчаянно пытались быть теми, что были в зелёной книжке. Бабушка присмотрелась к ветпаспорту, положила его сверху — как образец. В коридоре даже мужчина в куртке на секунду перестал листать телефон.
— Может, чаю? — спросила Оля. — У меня ромашка.
— Не надо, — бабушка улыбнулась и внезапно перестала дышать — на секунду — чтобы поставить штрих ровно. — Всё.
Она подписала. Раз. И второй — на втором документе. Почерк был другим, чем в «красивом» зелёном, но похожим — как два родных человека с разницей в десять лет. Нотариус взяла бумаги, внимательно сравнила с паспортом, кивнула и поставила свою резиновую печать с убаюкивающим шлепком. Бабушка вздрогнула от звука и тут же рассмеялась — облегчённо. Её смех был как шорох старых страниц.
— И всё? — спросила она.
— Почти, — улыбнулась нотариус. — Осталось согласие соседки. Она может подойти? Или мы ей позвоним в громкую связь, чтобы она подтвердила, что знает и готова?
— Она здесь, — сказала бабушка и вдруг обернулась в дверь коридора. — Танечка!
С места у окна поднялась женщина в пуховике — та самая, что минуту назад вошла и разминала руки. Она махнула в сторону: «я тут» — и оказалась у стола, застёгивая молнию до конца.
— Я всё знаю, — сказала она. — Зоя Петровна вчера сказала: «Я отдам тебе Мотю, но с бумажкой». Вот я здесь.
— Фамилия, имя, отчество? — привычно спросила нотариус. Таня ответила, положила на стол свой паспорт. — Вы осознаёте, что берёте на себя ответственность?
— Осознаю, — серьёзно сказала Таня. — Он у нас не чужой — он у всего подъезда свой. — Она подняла глаза на бабушку: — Я его не брошу.
— Тогда здесь, здесь и здесь, — сказала нотариус и перевернула лист. — Подпись разборчивая.
Таня подписала быстро, уверенно, как человек, который любит писать своё имя. Бумаги зашелестели, печать поставилась ещё раз — и всё.
— Спасибо, — бабушка держала свёрнутые документы, как коробочку с серьгами. — Это теперь… по-настоящему. Я спокойная.
— Я вам распечатаю ещё уведомление для управляющей, — сказала нотариус. — И — маленькую карточку на дверь. Там будет написано: «В квартире животное. В случае ЧП звонить по номеру…». Это не юридическая формальность, но иногда помогает.
— Спасибо, — повторила бабушка.
Я встала, чтобы вернуться на своё место — мой номер ещё не «А», — и увидела, как девочка-подросток, та, что переписывала в тетрадь, подошла к бабушке, неуклюже, но решительно.
— Можно я… — она протянула листок из своей тетради, — у меня просто был Ричард… — и запнулась. — Можно я напишу свой номер? Я живу в сорок пятой. Если вдруг Татьяны не будет дома. Я… могу кормить. Просто так.
— Как тебя зовут? — спросила бабушка.
— Варя, — ответила девочка. — Я в девятом. Я по субботам дома. И по вечерам. Могу — ну, пришли — и я зайду.
— Напишите, Варя, — сказала нотариус, неожиданно кроме своей роли. — Мы к заявлению приложим «контакт лица». Это не обязательная бумага, но мне нравится, когда у бумаги есть голос.
Варя вывела на листочке своё имя, фамилию, телефон и крупно — как по просьбе учительницы: «я приду». Она писала не как в банке, а как в школьной открытке: буквы у неё были ещё детские, но решительные. Она положила лист к документам и отступила, покраснев.
— Ну вот, — сказала бабушка. — Теперь совсем.
Мужчина в куртке поднял глаза и смущённо сказал:
— А я могу… — он поискал, куда сунуть руки, — на всякий случай забрать копию для управы? Я там всё равно завтра. Я сантехник. Я просто… ну, проконтролирую.
Я стояла в дверях и почему-то чувствовала, что нужно остаться на полшага. Я протянула своё яблоко бабушке:
— Возьмите. Возвращаться в больницу — с яблоком полезнее.
— Ой, — сказала бабушка и смутилась так, будто ей сделали слишком большое добро. — А вы кто?
— Я — Вика, — ответила я. — С шестого. Я ветеринар. Вы меня видели с собачьими пакетами на крыльце. Я рядом, если что.
— Вика, — бабушка повторила, как пароль. — Хорошо.
Мы вышли из кабинета почти вместе — бабушка, Таня, Варя, мужчина в куртке и я. Коридор шевельнулся, как живая вещь. Администратор Оля улыбнулась уже не только глазами.
— «А144», — снова мигнуло табло, и мужчина в куртке на этот раз действительно пошёл.
— А можно… — бабушка остановилась у окна, — можно я тут напишу… — и достала зелёную книжечку. — Я всегда здесь Моте даты ставлю. Он прививок не любит, а я даты люблю. Я люблю знать, когда у нас «всё будет».
— Пишите, — сказала Варя.
Бабушка открыла ветпаспорт и на свободной строке, между «обработка от блох» и «взвешивание», аккуратно вывела сегодняшнее число. Под этим — свой неподражаемый «Зоя Петровна». На секунду рука у неё перестала дрожать — или мне показалось. Она посмотрела на строчку, удовлетворённо кивнула и захлопнула книжечку.
— Самая важная подпись? — спросила Таня, кивая на документы, уже лежащие в пакете.
— Нет, — сказала бабушка и посмотрела на Варю. — Важная — вот эта, — она взяла у девочки листок с номером и прижала банковской резиночкой к ветпаспорту. — Потому что это даже не бумага. Это человек.
— Давайте я ещё на карточке напишу, — сказала Варя и достала маркер из кармана пуховика. — Чтобы на двери. Я красиво напишу.
Она писала некрасиво, но старательно: «В квартире кот Мотя. Если шумит и плачет — не ругайте. Звоните: Таня…, Варя…, Аркадий…». Аркадий? Мы все повернулись. Мужчина в куртке замялся.
— Я не Аркадий, — сказал он. — Я Гена. Но Аркадием тоже был бы не против. Только… — он хмыкнул, — давайте без меня. Я сантехник, я там всё равно буду. Я… — он поискал слова, — я за то, чтобы знали: у нас подъезд — не музей.
— «Не музей», — повторила Варя и улыбнулась. — Ну да.
На секунду все стояли в холле у окна и держали в руках каждый свою бумагу: бабушка — ветпаспорт и пакет с печатью, Таня — уведомления, Варя — маркер, Гена — список заявок на завтра. А я — пустое место в ладони. Мне этого хватало.
— Ладно, — сказала Таня. — Пойдём, Зоя Петровна, я вас до такси провожу. А вечером я зайду к Моте — скажу, что у нас тут бумажки. Он любит бумажки — на них можно лежать.
— Любит, — улыбнулась бабушка. — И телефон любит. Я ему иногда включаю звук океана, и он засыпает.
— Я ему включу «дворовые звуки», — сказала Таня. — Он под них родился.
Мы вышли на улицу, и ветер сдвинул с крыши кусочек снега — он упал почти бесшумно. Бабушка крепче прижала к себе пакет с документами и зелёную книжечку. На ступеньках у двери стоял мальчишка с самокатом, то ли ждал маму, то ли учился ждать. Он посмотрел на зелёную книжечку и спросил:
— Это альбом?
— Это паспорт, — сказала бабушка. — Для важного.
— Твой? — уточнил мальчишка.
— Наш, — сказала она и почесала пальцем по краю обложки.
Таня подняла руку, поймала проезжающее такси. Дверца хлюпнула, как дверца у подъезда. Бабушка села, аккуратно пристроив пакет, высунула руку с яблоком:
— Вика, заберите. Это ваше.
— Ваше больше, — ответила я. — У меня дома есть.
— Тогда я Моте, — сказала бабушка и спрятала яблоко обратно. — Он любит «нюхать», не есть.
Такси отъехало. Мы стояли втроём — я, Варя и Гена — и смотрели, как машина медленно выныривает на дорогу. Варя достала телефон, набрала что-то короткое и убрала — без отправки.
— Не передумала? — спросила я.
— Нет, — сказала она. — Я просто привыкла всё подтверждать. Мне нравится, когда письма имеют «отправлено». Но сегодня — пусть будет «черновик». Я всё равно приду.
Мы разошлись в разные стороны. Я — к остановке. Варя — домой, через двор с качелями. Гена — к своей сумке с разводными ключами. На двери нотариальной конторы администратор Оля приклеила небольшой белый листочек, который, наверное, там висел всегда, но я заметила только сейчас: «Просьба проявлять терпение и уважение к соседям по очереди». Под листочком кто-то шариковой ручкой приписал: «и к их котам». Ручка расплывалась, но слова держались.
Дома я первым делом сняла ботинки, а вторым — наклеила на холодильник смешную записку, которую давно клала то в одну, то в другую книгу. На ней было написано крупными неровными буквами: «Если очень занята — дыши». Я не стала ничего подчеркивать. Оставила, как есть.
Где-то в другом доме в это время на двери, наверное, висела карточка: «В квартире кот Мотя…», а под дверью тихо шуршало яблоко, которое пахло поздней осенью. И в зелёной книжечке между «обработками» аккуратно лежал листочек с телефоном девочки Вариной — той самой подписью, без которой иногда ни один документ не работает.
ОНИ УХОДЯТ ПО РАДУГЕ
Нотариус сказал «Следующий!», а бабушка достала ветпаспорт кота — кто поставил самую важную подпись
В коридоре у нотариуса пахло бумагой, свежей краской и чужими делами. Пластиковые стулья были заняты — у каждого на коленях своя стопка: у кого договор, у кого выписка, у кого папка «семья». На стене тихо щёлкал электронный номер, табло мигало: «А142» — «А143», и каждый «А» в голове кого-то превращался в «ах».
Я пришла заверить бумагу для клиники — хозяйственное, без пафоса. На коленях — тонкая папка и одно яблоко, которое я зачем-то взяла в карман и теперь не знала, куда положить. За стойкой администратор Оля, аккуратная, с кружкой чая, улыбалась одними глазами: «кто последний — за тем и я».
На первом кресле у окна сидела бабушка в пальто цвета сливочного масла. В руках у неё была сумка-сеточка с мятой лентой и зелёная книжечка — ветпаспорт кота, я узнала сразу по рисунку на обложке. Она держала его, как держат документы на границе — двумя руками, прижав к животу. Рядом — мужчина в тёмной куртке, из тех, кто сутками выглядит как «в пути». Он листал договор с мелкими буквами и тихо бормотал: «Подписант, подписант…».
— «А143», — сказала надпись на табло и звякнула, как ложечка о стакан.
— Это я, — бабушка вскочила, как пружина, и сумка-сеточка жалобно шуршала за ней, пока она подходила к двери с табличкой «Нотариус: Панкратова Н.А.».
— С паспортом, — напомнила администратор, и бабушка уже на пороге замерла, как школьница, и показала зелёную книжечку.
— Паспорт гражданский, — мягко уточнила администратор. — На себя.
— Ах да, — растерялась бабушка. — Ц-ц, Мотя, ну зачем ты меня сбил?
Она вернулась на секунду, достала из внутреннего кармана настоящий паспорт, потом снова к двери. Мы все как-то чуть улыбнулись — не над ней, а вместе с ней.
В кабинете было светло. Нотариус — высокая женщина с густой чёлкой — говорила спокойно и быстро. Я стояла в проёме, пока бабушка садилась.
— Фамилия, имя, отчество? — механически уточнила нотариус, вводя данные в программу. — Цель обращения?
— Я хочу… — бабушка положила на стол и гражданский паспорт, и зелёную книжечку, — чтобы вот это было… ну, как по закону. Чтобы никто Мотю не выбросил. У меня Татьяна Сергеевна — соседка — возьмёт, но я хочу, чтобы официально. А то у меня, — она сжала пальцы, — у меня завтра в больницу. Ну, ничего страшного, но вдруг. Я лучше заранее.
Нотариус остановила пальцы над клавиатурой.
— Кого возьмёт? — спросила она без иронии.
— Кота, — честно ответила бабушка и подтолкнула к ней ветпаспорт. — Мотю. Ему двенадцать. Он не любит приезжих и громкие новости. Я вот думаю, если я вдруг… ну, я же не навсегда, но всякое, — она дёрнула плечом, — чтобы он точно не остался ни с кем чужим.
— Мы можем составить распоряжение, — сказала нотариус. — Либо доверенность на соседа, чтобы он имел право забирать животное и распоряжаться имуществом, связанным с его содержанием… Либо — заявление о передаче животного в случае вашей временной недееспособности. Завещание — это другое. Завещанием кошек… — она на секунду улыбнулась краем губ, — обычно не завещают. Но пожелание можем прописать. Как зовут соседа?
— Соседка. Татьяна Сергеевна. Дом девятнадцать, квартира сорок семь, — бабушка зашуршала маленьким бумажным блокнотом с телефонными номерами, как старой адресной книгой. — И ещё Саша. Он её внук. Но он на каникулах.
— Соседка в курсе?
— В курсе, — вздохнула бабушка. — Она сказала: «Зоя Петровна, как скажете». Но я хочу, чтобы бумага сказала.
Нотариус кивнула. Со стойки за моей спиной кто-то тихо откашлялся — очередь шла, но никто не торопил. Администратор Оля принесла в кабинет стакан воды.
— Зоя Петровна, — сказала нотариус, уже печатая, — мы составим два документа: доверенность на Татьяну Сергеевну — на право забрать, кормить, лечить, оплачивать из ваших средств, если будет нужно, — и заявление на имя управляющей компании, чтобы в подъезде знали: если у вас закрыта дверь и кошка внутри, — кому звонить. Согласны?
— Я согласна, — сказала бабушка и, будто откинув груз, немного подтянула плечи. — А подпись… у меня рука дрожит. Я постараюсь.
— У нас есть время, — сказала нотариус. — И образец вашей подписи у вас с собой? — и взглядом указала на зелёную книжечку.
— Там красивая, — смутилась бабушка. — Это когда он маленький был. Я тогда ровно писала. Там стоит: «владелец: Зоя Петровна». Как будто не я, — она улыбнулась.
За моей спиной зашуршали бумаги, мужчина в тёмной куртке взял номерок и сел рядом со мной. Слева — мать с девочкой-подростком: девочка переписывала в тетрадь что-то из телефона, мама грызла губу. Перед нами стоял на подоконнике кактус в белом стакане, мелкий и упрямый.
— «А144», — мигнуло табло, и мужчина в куртке поднялся, но нотариус высунулась в коридор и сказала:
— Три минуты, пожалуйста. Здесь чуть сложнее.
Мужчина кивнул, сел обратно. В коридоре на секунду стало тихо, как в библиотеке, где все слышат, как падает скрепка.
Я взяла яблоко, положила на подоконник. Девочка-подросток смотрела в сторону кабинета, как будто там решалась задача, в которой она уже нашла ответ.
— А кот как выглядит? — спросила она у меня, потому что спрашивать у бабушки в кабинете было неудобно.
— Наверное, толстый и важный, — сказала я. — А ещё у него, видно, в ветпаспорте отметки аккуратные. Таких обычно зовут Мотями.
— У нас был Ричард, — сказала девочка. — Он умер, когда мне было девять. Мы тогда всю квартиру подписали: «не забыть закрыть окно». Папа говорил, что «подписи от ответственности не спасают», но я всё равно подписала.
— А я вчера этот как его… — мужчина в куртке показал сам себе на телефон, — договора подписывал по электронной подписи. Вот «галочка». И всё. Нажал — и как будто согласился жить. А тут… — он махнул на кабинет, — тут по-настоящему.
Я кивнула. В кабинете тем временем нотариус распечатала бумаги, повернула к бабушке, показала места: «здесь и здесь». Бабушка достала очки в тонкой оправе, надела, провела пальцем по строчкам, как по швам. Потом выдохнула — длинно — и взяла ручку.
— Не торопитесь, — сказала нотариус. — Пишите, как в паспорте.
— А в каком? — улыбнулась бабушка беззащитно. — В зелёном красивее. Там я приняла решение хорошее. Давайте я как там.
— Как там — нельзя, — вмешалась администратор Оля из двери, но мягко. — Мы сверяем с гражданским. А зелёный — для сердечка.
— Сердечко — это у меня дрожит, — сказала бабушка.
Ручка дрожала вместе с ней. Нотариус выдвинула из нижнего ящика подставку — толстую папку — и положила под лист, чтобы было ровно. Взяла вторую ручку, показала: «вот так». Бабушка посидела, подышала, поставила первую букву. Она вышла петлёй и поплыла.
— Можно я… — бабушка помедлила, — вот здесь подпишу на отдельном листочке. Потренируюсь?
— Конечно, — нотариус протянула ей чистый лист.
На листе одна за другой распускались кривоватые «З», «о», «я». Буквы отчаянно пытались быть теми, что были в зелёной книжке. Бабушка присмотрелась к ветпаспорту, положила его сверху — как образец. В коридоре даже мужчина в куртке на секунду перестал листать телефон.
— Может, чаю? — спросила Оля. — У меня ромашка.
— Не надо, — бабушка улыбнулась и внезапно перестала дышать — на секунду — чтобы поставить штрих ровно. — Всё.
Она подписала. Раз. И второй — на втором документе. Почерк был другим, чем в «красивом» зелёном, но похожим — как два родных человека с разницей в десять лет. Нотариус взяла бумаги, внимательно сравнила с паспортом, кивнула и поставила свою резиновую печать с убаюкивающим шлепком. Бабушка вздрогнула от звука и тут же рассмеялась — облегчённо. Её смех был как шорох старых страниц.
— И всё? — спросила она.
— Почти, — улыбнулась нотариус. — Осталось согласие соседки. Она может подойти? Или мы ей позвоним в громкую связь, чтобы она подтвердила, что знает и готова?
— Она здесь, — сказала бабушка и вдруг обернулась в дверь коридора. — Танечка!
С места у окна поднялась женщина в пуховике — та самая, что минуту назад вошла и разминала руки. Она махнула в сторону: «я тут» — и оказалась у стола, застёгивая молнию до конца.
— Я всё знаю, — сказала она. — Зоя Петровна вчера сказала: «Я отдам тебе Мотю, но с бумажкой». Вот я здесь.
— Фамилия, имя, отчество? — привычно спросила нотариус. Таня ответила, положила на стол свой паспорт. — Вы осознаёте, что берёте на себя ответственность?
— Осознаю, — серьёзно сказала Таня. — Он у нас не чужой — он у всего подъезда свой. — Она подняла глаза на бабушку: — Я его не брошу.
— Тогда здесь, здесь и здесь, — сказала нотариус и перевернула лист. — Подпись разборчивая.
Таня подписала быстро, уверенно, как человек, который любит писать своё имя. Бумаги зашелестели, печать поставилась ещё раз — и всё.
— Спасибо, — бабушка держала свёрнутые документы, как коробочку с серьгами. — Это теперь… по-настоящему. Я спокойная.
— Я вам распечатаю ещё уведомление для управляющей, — сказала нотариус. — И — маленькую карточку на дверь. Там будет написано: «В квартире животное. В случае ЧП звонить по номеру…». Это не юридическая формальность, но иногда помогает.
— Спасибо, — повторила бабушка.
Я встала, чтобы вернуться на своё место — мой номер ещё не «А», — и увидела, как девочка-подросток, та, что переписывала в тетрадь, подошла к бабушке, неуклюже, но решительно.
— Можно я… — она протянула листок из своей тетради, — у меня просто был Ричард… — и запнулась. — Можно я напишу свой номер? Я живу в сорок пятой. Если вдруг Татьяны не будет дома. Я… могу кормить. Просто так.
— Как тебя зовут? — спросила бабушка.
— Варя, — ответила девочка. — Я в девятом. Я по субботам дома. И по вечерам. Могу — ну, пришли — и я зайду.
— Напишите, Варя, — сказала нотариус, неожиданно кроме своей роли. — Мы к заявлению приложим «контакт лица». Это не обязательная бумага, но мне нравится, когда у бумаги есть голос.
Варя вывела на листочке своё имя, фамилию, телефон и крупно — как по просьбе учительницы: «я приду». Она писала не как в банке, а как в школьной открытке: буквы у неё были ещё детские, но решительные. Она положила лист к документам и отступила, покраснев.
— Ну вот, — сказала бабушка. — Теперь совсем.
Мужчина в куртке поднял глаза и смущённо сказал:
— А я могу… — он поискал, куда сунуть руки, — на всякий случай забрать копию для управы? Я там всё равно завтра. Я сантехник. Я просто… ну, проконтролирую.
— Можно, — кивнула нотариус. — Оля, распечатку — ещё одну.
Я стояла в дверях и почему-то чувствовала, что нужно остаться на полшага. Я протянула своё яблоко бабушке:
— Возьмите. Возвращаться в больницу — с яблоком полезнее.
— Ой, — сказала бабушка и смутилась так, будто ей сделали слишком большое добро. — А вы кто?
— Я — Вика, — ответила я. — С шестого. Я ветеринар. Вы меня видели с собачьими пакетами на крыльце. Я рядом, если что.
— Вика, — бабушка повторила, как пароль. — Хорошо.
Мы вышли из кабинета почти вместе — бабушка, Таня, Варя, мужчина в куртке и я. Коридор шевельнулся, как живая вещь. Администратор Оля улыбнулась уже не только глазами.
— «А144», — снова мигнуло табло, и мужчина в куртке на этот раз действительно пошёл.
— А можно… — бабушка остановилась у окна, — можно я тут напишу… — и достала зелёную книжечку. — Я всегда здесь Моте даты ставлю. Он прививок не любит, а я даты люблю. Я люблю знать, когда у нас «всё будет».
— Пишите, — сказала Варя.
Бабушка открыла ветпаспорт и на свободной строке, между «обработка от блох» и «взвешивание», аккуратно вывела сегодняшнее число. Под этим — свой неподражаемый «Зоя Петровна». На секунду рука у неё перестала дрожать — или мне показалось. Она посмотрела на строчку, удовлетворённо кивнула и захлопнула книжечку.
— Самая важная подпись? — спросила Таня, кивая на документы, уже лежащие в пакете.
— Нет, — сказала бабушка и посмотрела на Варю. — Важная — вот эта, — она взяла у девочки листок с номером и прижала банковской резиночкой к ветпаспорту. — Потому что это даже не бумага. Это человек.
— Давайте я ещё на карточке напишу, — сказала Варя и достала маркер из кармана пуховика. — Чтобы на двери. Я красиво напишу.
Она писала некрасиво, но старательно: «В квартире кот Мотя. Если шумит и плачет — не ругайте. Звоните: Таня…, Варя…, Аркадий…». Аркадий? Мы все повернулись. Мужчина в куртке замялся.
— Я не Аркадий, — сказал он. — Я Гена. Но Аркадием тоже был бы не против. Только… — он хмыкнул, — давайте без меня. Я сантехник, я там всё равно буду. Я… — он поискал слова, — я за то, чтобы знали: у нас подъезд — не музей.
— «Не музей», — повторила Варя и улыбнулась. — Ну да.
На секунду все стояли в холле у окна и держали в руках каждый свою бумагу: бабушка — ветпаспорт и пакет с печатью, Таня — уведомления, Варя — маркер, Гена — список заявок на завтра. А я — пустое место в ладони. Мне этого хватало.
— Ладно, — сказала Таня. — Пойдём, Зоя Петровна, я вас до такси провожу. А вечером я зайду к Моте — скажу, что у нас тут бумажки. Он любит бумажки — на них можно лежать.
— Любит, — улыбнулась бабушка. — И телефон любит. Я ему иногда включаю звук океана, и он засыпает.
— Я ему включу «дворовые звуки», — сказала Таня. — Он под них родился.
Мы вышли на улицу, и ветер сдвинул с крыши кусочек снега — он упал почти бесшумно. Бабушка крепче прижала к себе пакет с документами и зелёную книжечку. На ступеньках у двери стоял мальчишка с самокатом, то ли ждал маму, то ли учился ждать. Он посмотрел на зелёную книжечку и спросил:
— Это альбом?
— Это паспорт, — сказала бабушка. — Для важного.
— Твой? — уточнил мальчишка.
— Наш, — сказала она и почесала пальцем по краю обложки.
Таня подняла руку, поймала проезжающее такси. Дверца хлюпнула, как дверца у подъезда. Бабушка села, аккуратно пристроив пакет, высунула руку с яблоком:
— Вика, заберите. Это ваше.
— Ваше больше, — ответила я. — У меня дома есть.
— Тогда я Моте, — сказала бабушка и спрятала яблоко обратно. — Он любит «нюхать», не есть.
Такси отъехало. Мы стояли втроём — я, Варя и Гена — и смотрели, как машина медленно выныривает на дорогу. Варя достала телефон, набрала что-то короткое и убрала — без отправки.
— Не передумала? — спросила я.
— Нет, — сказала она. — Я просто привыкла всё подтверждать. Мне нравится, когда письма имеют «отправлено». Но сегодня — пусть будет «черновик». Я всё равно приду.
Мы разошлись в разные стороны. Я — к остановке. Варя — домой, через двор с качелями. Гена — к своей сумке с разводными ключами. На двери нотариальной конторы администратор Оля приклеила небольшой белый листочек, который, наверное, там висел всегда, но я заметила только сейчас: «Просьба проявлять терпение и уважение к соседям по очереди». Под листочком кто-то шариковой ручкой приписал: «и к их котам». Ручка расплывалась, но слова держались.
Дома я первым делом сняла ботинки, а вторым — наклеила на холодильник смешную записку, которую давно клала то в одну, то в другую книгу. На ней было написано крупными неровными буквами: «Если очень занята — дыши». Я не стала ничего подчеркивать. Оставила, как есть.
Где-то в другом доме в это время на двери, наверное, висела карточка: «В квартире кот Мотя…», а под дверью тихо шуршало яблоко, которое пахло поздней осенью. И в зелёной книжечке между «обработками» аккуратно лежал листочек с телефоном девочки Вариной — той самой подписью, без которой иногда ни один документ не работает.
Вика Белавина