ТИЛЛЬ ЛИНДЕМАНН

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПРИЛИВОВ И ОТЛИВОВ.

Когда-то жил один рыбак

Который бросил свое сердце в море

Вода подарок не отдала назад

Грудь рыбака наполнив горем.

Тогда он звезды погасил в ночи

И воды все отхлынули враз вскоре

На сушу слепота дрейфующей волны

В неразберихе рушила беспомощность прибоя.

Приливы плакали в бреду последним рубежом

Вода наполнилась прогорклой солью

И звёздочка упала перед рыбаком

Полоской жизни фонаря берегового

Среди заблудших опечаленных сердец…

Я НЕ ЗЛОЙ

Я, нет… не злобный

Я лишь не очень добрый

Я не плохой, поверьте, нет –

Я просто не хороший человек…

Что есть «не хорошо»?

Не правильно? иль очень хорошо иль очень плохо?

Что есть тогда такое «плохо»?

И хорошо, и очень плохо, и вовсе мёртво?

О! как люблю я жизнь!..

Однако… жизнь меня не любит

Под яйца норовит мне бить

И по лицу мне лупит…

Несчастье ненавижу всей душой –

Оно же меня так страстно любит

Желает каждый раз обнять

Преследует, чтоб лобызать….

Я прочь бегу свободною тропой

Вот только достаёт меня оно

И снова, снова жадно губит

Нет… я не злобный

Я лишь не очень добрый

Я не плохой, поверьте, нет –

Я не хороший просто человек..

ЛЮБОВЬ ДЕЛАЕТ СЛЕПЫМ.

Любовь – это свет

Светит ярко тебе в лицо

Глубоко вьётся в поры твои

Так со временем я ослеп

И удивляюсь ещё и ещё

Я тебя больше не узнаю совсем

ОДИНОКО.

Девица

Я осмелюсь

Нести ваш саквояж

Невинность Ваша скоро потускнеет…

Ах, разрешите поребячиться при Вас

Начало плодотворно и обманно

В конце какой же ужас это будет:

Девица напивается

Мужчина проникает…

Порой не избежать нам одиночества двух судеб

К МОРЮ

Моряк, оставь женщин –

Женщинам место дома

Моряк одиночеством грешен

Свободою поцелован

Любовь моя – океаны

Я плавать хочу в каждом море

И если могу покорить все я страны

Почему остановиться, скажите, я должен?

КЕМПИНГ

Падают, как гвозди в глаза…

Так болит моё незнакомое счастье…

В поту слипаются страстно тела…

И всё же человек и в сей миг без участья

И одиночеством плачет душа…

ЕСТЬ ОСТАТКИ

Ты позволяешь есть, как псу, твоей еды остатки

Что ты забыла, приношу тебе в достатке

Хочу тебе с радостью поклоняться я

Моё тело – собственность твоя

Ты терзаешь меня, ты пытаешь зверей

Мои чресла в огне

Ублажаешь моё тельце ударами

Те удары – дары любви, и немалые

Говоришь: «Только девушку не бить!»

Нет, тогда и часы, что мы вместе, будут скучны

Если ты не злая

Уж разломлено наше желанье

Ты на меня горькую обиду таишь

Я люблю. Что ж не так? И кто знает

как долго эта любовь будет жить?

Ничем быть для тебя –

Благословение

И если бы я умер тогда

То ожил бы вновь для тебя

НИЧЕГО

«Ничего никогда не случится с тобой» –

говорю тебе прямо сейчас

Безупречной верой живой

славлю вечности каждый я час

В моей вене давленье крови

чтобы жить могла снова ты

Светлым днём или в тёмной ночи

к ручью тела ты ухо лишь приложи

к чистоте прислушайся всею душой

как журчит дельта звонко ручья

укрывая своими перстами тебя

Интервью с матерью Тилля Линдеманна

БРИГИТТА ЛИНДЕМАНН О СЫНЕ.  

Мой первый концерт с «Раммштайн». Я сижу среди людей, одетых в темное, которых представляла себе другими. Они были спокойны и говорили о своих учебных заданиях, они коротали время за удивительно разумными разговорами. Начало концерта задерживалось на полчаса. Столько времени понадобилось ребятам, чтобы все организовать, а может, в программе было что-то непристойное, что может быть неприятным для матери. Я пришла на концерт тайком, он тогда не хотел этого. Но он меня увидел. Позже, в больших залах и на стадионах я была обязательным гостем. Но и тогда в маленьких залах, и теперь на огромных стадионах – впечатления остаются те же. Я стою среди других, и музыка овладевает мной, гремит и набрасывается, ударяется о стены, устремляется в небеса, падает обратно и врывается в грудь, перехватывая дыхание. Я охвачена музыкой и стою, остолбенев. От восхищения. Укротитель на сцене – мой сын.

Он управляет людскими массами движением руки, он разбивает до крови лоб, он горит и он гонит свой раскатистый голос сквозь пространство и время. Какая же это ответственность. Для всех этих людей, которые в восхищении приветствовали его и последуют за ним, куда бы он их ни повел.

Из-за этого я боюсь за него. Что ему это причиняет, каких усилий стоит выставлять себя напоказ подобным образом. Вечер за вечером, страна за страной, континент за континентом.

Но он расслабляется, если я подхожу к нему перед выходом на сцену, и заботится обо мне, словно мы находимся дома.

(продолжение)

Уже мальчиком – на каникулах – бегал он по окрестностям, вставал рано утром и шел с доярами в поля к коровам. Спал на воздухе под открытым небом, слушал, как падают с деревьев яблоки или как плещутся утки в пруду. Осенью ходил по лесу и собирал грибы, зимой долго гулял по высоким сугробам, держа за пазухой кошку, которая уставала прыгать по занесенным снегом холмам.

И люди. «Расскажи-ка про прошлое», - просил он отца и гостей в деревенском трактире. – «Как вы жили здесь в прежние времена?». Он садился – также как и сегодня – вместе с деревенскими жителями и мог часами слушать их рассказы, полные юмора, на местном тягучем диалекте.

И его любят, ищут его общества. И это не имеет никакого отношения к его профессии. Его отец написал о нем книгу, в которой рассказал о своем изумлении, когда узнал, что друзья Тиля считали, что он может все. Один хотел, чтобы он починил его мопед, отец удивленно спросил: «Хочешь сказать, он сумеет?». И парень ответил: «Тиль может всё». Отец подумал скептически: «Прежде всего, всякую чушь». И был потрясен, когда мопед вскоре снова ездил. «Он может все – сколько веры, сколько доверия», - пишет его отец.

Вера – вот это слово. Он верит и осмеливается. Он выходит за грань и переступает через нее. «Что будет, если…» - этот вопрос ему незнаком. Он пробует, испытывает на себе. Его тексты несомненно полны мужества, которое есть в нем. Вот только он не говорит о себе; о своей тоске, боли, вот о чем кричит он в своих стихах. Один из его друзей написал: «Это раны отчаяния и надежды. Поток мыслей об одиночестве, рвущихся из сердца, полного отваги и тоски».

(продолжение)

Когда умирала его бабушка, он был возле ее кровати и до смерти держал ее за руку. В стихотворении он настолько иначе взглянул на боль, что становится больно уже при чтении. Откуда он берет идеи, спрашивала я себя и его. Они просто существуют внутри него. Но иногда фантазии не приносят облегчения. Тогда становится плохо. Тогда он замыкается в себе, закрывается, тогда я остаюсь одна. Но есть еще семья, которая между тем разрастается. И теперь он главный управляющий семейными делами. Он следит за тем, чтобы никто не оставался в стороне.

Есть много причин, чтобы собраться вместе. Тогда приходят друзья и приглашается семья, есть Рождества, и Пасхи, и Дни рождения, или же просто отличные вечера, чтобы собраться под звездным небом, посидеть и поговорить.

Или же у него возникает желание готовить, что ему удается превосходно, особенно блюда из дичи и рыбы. Он пробует новые блюда, и даже если всем нам это кажется отличным на вкус, он находит недостатки, говорит, что мог бы сделать еще лучше…

Иногда он усаживает нас в свою большую машину, и мы едем к морю или катаемся на лодках, всегда вся семья. Мы садимся в лодочки и позволяем течению нести нас, над нами простирают тень ветви. Потом он ищет место привала на лугу и поднимает всех на берег. Из сумки-термоса он извлекает отбивные и хлеб, а еще резиновые игрушки для детей, воду и игристое вино, а сам отправляется ловить рыбу, в то время как мы полдничаем. По вечерам у нас рыба с большим количеством чеснока. Затем он погружается в себя.

Это одна из его жизней, другая на сцене – это его «работа», как он говорит. Иногда они пересекаются. Когда мы, например, сидели на пляже в Коста-Рике и к нам подошли три молодых человека и попросили его дать автограф. Это для него мучительно и неловко. Но он дружелюбно поставил подпись.

МОЕ САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ.  

Он взял нас в Сан-Розе и мы ехали по бесконечным улочкам, по пыльным дорогам с ухабами, но несмотря на это, он ехал все быстрее и быстрее. Я сказала: «Подожди! Я хочу увидеть закат». Но он нажал на газ и все ехал, и ехал. Наконец, он въехал на вершину горы и остановился, и мы увидели: солнце над морем. Оно садилось в багровом наряде. Мы должны были увидеть это именно сверху.

Мы вернулись назад и он начал готовить, тихо напевая при этом. Становилось все темнее, над нами было лишь звездное небо и мы остались наедине с собой и своими разговорами, которые длились далеко за полночь. Мы провели великолепные недели, разъезжали по стране, плавали и прыгали через джунгли, крепко держась за бесконечный трос. Глубоко внизу под нами зеленые дебри, над нами небо, далеко внизу море, а внутри меня огромное чувство страха, засевшее в желудке. Когда мы снова расстегнули ремни безопасности, сердцебиение внезапно напомнило мне о 65 прожитых годах.

Без него я никогда не решилась бы на эту авантюру. Он заставляет верить себе. Я вспоминаю, как мы – ему тогда было 14 или 15 лет – должны были во время прогулки пройти через поле, на котором паслось стадо быков. Я боялась, он, должно быть, тоже, но он шел навстречу животным и звал меня за собой, я просто должна была следовать за ним.

Затем нам надо было преодолеть ручей, я держалась неловко, и он положил доску и помог мне перебраться на другой берег.

До недавнего времени у нас за столом во время праздников собиралось пять поколений. Он привозил свою бабушку в инвалидном кресле на автомобиле, кормил ее, а ее праправнук ползал по подолу ее юбки. Семейные будни. Его опора.

Также как и природа. Он идет под бескрайним небом вдоль моря и узнает зверей, которые здесь живут. Он останавливается и рассказывает нам потрясающие вещи. Он знает большинство стран мира, и они знают его. Когда я была в Москве, многие молодые люди хотели пожать мне руку, потому что я была «Матерью Раммштайна», а один мужчина моего возраста объяснял мне с восторгом уникальность этой группы. На видео с гастролей во всех странах видно, с каким восторгом и усердием публика поет с ним песни на немецком. В Мехико так же, как в Токио, Рио, Манчестере или Будапеште. Он испытал это всё. «Но все это ничто в сравнении с Макленбургским восходом солнца над болотом», - говорит он, - «Когда ты видишь косулю, выходящую из-за кустарника и в этой нескончаемой тишине различаешь шорохи разных животных». Это ни с чем не сравнимое небо, облака и комья грязи на обуви, эти места опускают его на землю и учат смирению.

Я, как и многие, охотно бываю рядом с ним. То, что он знаменитость, не имеет значения. Только иногда меня охватывает легкое изумление: что за человек! Если бы случилось, что я не была его матерью, я была бы рада быть в числе его близких людей.

(Взято из поста: #comment_148653638)

ОПИСАНИЕ КНИГИ

Тилль Линдеманн – легенда мира музыки и автор текстов песен немецкой группы Rammstein.

Его стихи, проиллюстрированные талантливым художником Маттиасом Матисом, проведут нас по чувственному миру, сотканному из сексуальности, мазохизма, садизма, любовной аддикции и рефлексии.

Герои этих стихов – рабы эроса и танатоса, тех хтонических сил, что движут человечеством с момента его появления. В текстах Линдеманна – удивительная синергия тоски, эмоциональной глубины, звериных инстинктов, самобичевания и эйфории.

Содержит нецензурную лексику.

Дата перевода: 2016

Дата написания: 2013

Переводчик: В. В. Камедин, Н. В. Мордвичева

Художник: Маттиас Маттис

Издатель: Бомбора

Правообладатель: Эксмо