Первое упоминание кормилиц относится к Русской Правде, где написано, что за правонарушение в адрес «матушки» предусмотрен вдвое больший штраф, чем за обычную девушку. С XVI века привлечение кормилиц в знатных семьях было нормой. В царской семье использовалось до четырёх кормилиц, в обычных семьях — одна. Молочную маму было принято поддерживать до старости, поэтому получить место кормилицы в знатной семье считалось удачей.
Молочная мама Николая I, Ефросинья Ершова, регулярно появлялась при Императорском Дворе на крупные церковные праздники и получала ежегодное содержание по 125 рублей.
Кормилицей Александра II была Екатерина Лужникова, крестьянка Царскосельского уезда. Ей была назначена пожизненная пенсия в 100 рублей и премии на Рождество и Пасху.
В начале 19 века чаще брали крестьянок-кормилиц из Павловских, Царскосельских и Красносельских деревень, которые располагались в непосредственной близости к Санкт-Петербургу. Например, Николая I кормила крестьянка из Московской Славянки Ефросинья Ершова. Однако, судя по сохранившимся документам, кормилиц подбирали и в других, близких к Петербургу губерниях, в частности в Новгородской, Псковской, но иногда география поиска увеличивалась.
Предпочитали приглашать женщин, у которой уже имелись дети и, соответственно, опыт. Считалось, что у женщин с добродушным и неконфликтным характером молоко лучше, чем у склочных и сварливых. При подборе кормилицы учитывали здоровье кандидаток, возраст, качество молока, форму и состояние груди. Также оценивали чистую кожу, здоровье дёсен и зубов.
Идеальной кандидаткой была женщина 20-35 лет, родившая 6-7 недель назад и у которой было много молока. При этом молоко брали на анализ, оценивая его жирность. Первую кормилицу цесаревича Алексея Негодову-Крот признали негодной в середине октября 1904 года «вследствие зажирения молока». Вторую кормилицу сочли негодной из-за снижения количества молока.Молоко же рыжеволосых женщин считалось вредным.
Интересно, что к концу XIX века услуга стала настолько популярной, что существовали приюты для детей кормилиц, а также конторы, которые занимались контролем состояния здоровья кормилиц.
Искать кандидаток начинали примерно за месяц до родов. Информацию о поиске передавали губернским властям, и те передавали её на места. Подходящих кандидаток привозили в губернское правление, где их осматривал местный медик. Наиболее подходящих кандидаток отправляли в Петербург, где и принимали окончательное решение. Из-за боязни инфекций (весьма небезосновательной) женщинам запрещали возвращаться домой, видеться со своими детьми, самостоятельно выходить в город. Однако бывали редкие случаи, когда кормилицам разрешалось оставить своего ребёнка при себе.
Во второй половины 19 века кормилиц привлекали уже многие семьи, где была финансовая возможность. К тому времени давно уже сложилась и традиционная «униформа»: сарафан и кокошник. Архитектор Анатолий Гуревич, описывая Москву начала 20 век, вспоминал: «Единственно ярким пятном на московских улицах, особенно летом на бульварах, была одежда кормилиц, которых нанимали в богатых семьях для грудных малышей.
В большинстве случаев это были дородные молодые женщины, часто красивые, отдававшие своих младенцев в деревни в чужие семьи и поступавшие на службу в городе за “хорошие харчи” и заработок, превышавший заработок хорошей прислуги.
Было принято в богатых семьях одевать кормилиц в русскую национальную одежду — нарядный сарафан, расшитый кокошник с разноцветными сатиновыми лентами сзади, с пышными расшитыми рукавами. Прогуливаясь по бульвару и толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами, эти женщины украшали окружающую обстановку, вызывая умильные взоры солдат и пожарных, встречающихся на их пути…
С. Аксаков вспоминал:
«Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, иногда целующая мои руки, лицо и плачущая надо мною. Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать верст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила в Уфу рано поутру в воскресенье, наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину. Помню, что она один раз приходила, а может быть, и приезжала как-нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощекой девочкой».
Кормилицы получали повышенное содержание и пользовались большими преференциями, чем прислуга. Они обеспечивались одеждой, мылом, банными принадлежностями. Зачастую после «выхода в отставку» кормилице обеспечивалось приданое в виде избы.
С XVIII века кормилицы имели устоявшийся внешний вид, они носили сарафан и кокошник, но в отличие от обычной крестьянской одежды, предметы гардероба кормилиц были сшиты из дорогих тканей. Иногда внешний вид дополнялся дворянскими предметами одежды, что подтверждается живописью того времени."Самым нарядным уличным персонажем была кормилица у господ. У них была как бы "парадная форма", квазикрестьянский костюм весьма театрального вида (костюм сохранился и позже, вплоть до самой войны 14-го года!).
И постоянно можно было встретить чинно выступавшую рядом со своей по моде одетой барыней толстую, краснощёкую мамку в парчовой кофте с пелеринкой, увешанную бусами и в кокошнике - розовом, если она кормила девочку, и голубом, если мальчика. А летом её наряжали в цветной сарафан со множеством мелких золотых или стеклянных пуговок на подоле и с кисейными пузырями рукавов..."
Женский Журнал
Кормилицы Царской России
Молочная мама Николая I, Ефросинья Ершова, регулярно появлялась при Императорском Дворе на крупные церковные праздники и получала ежегодное содержание по 125 рублей.
Кормилицей Александра II была Екатерина Лужникова, крестьянка Царскосельского уезда. Ей была назначена пожизненная пенсия в 100 рублей и премии на Рождество и Пасху.
В начале 19 века чаще брали крестьянок-кормилиц из Павловских, Царскосельских и Красносельских деревень, которые располагались в непосредственной близости к Санкт-Петербургу. Например, Николая I кормила крестьянка из Московской Славянки Ефросинья Ершова. Однако, судя по сохранившимся документам, кормилиц подбирали и в других, близких к Петербургу губерниях, в частности в Новгородской, Псковской, но иногда география поиска увеличивалась.
Предпочитали приглашать женщин, у которой уже имелись дети и, соответственно, опыт. Считалось, что у женщин с добродушным и неконфликтным характером молоко лучше, чем у склочных и сварливых. При подборе кормилицы учитывали здоровье кандидаток, возраст, качество молока, форму и состояние груди. Также оценивали чистую кожу, здоровье дёсен и зубов.
Идеальной кандидаткой была женщина 20-35 лет, родившая 6-7 недель назад и у которой было много молока. При этом молоко брали на анализ, оценивая его жирность. Первую кормилицу цесаревича Алексея Негодову-Крот признали негодной в середине октября 1904 года «вследствие зажирения молока». Вторую кормилицу сочли негодной из-за снижения количества молока.Молоко же рыжеволосых женщин считалось вредным.
Интересно, что к концу XIX века услуга стала настолько популярной, что существовали приюты для детей кормилиц, а также конторы, которые занимались контролем состояния здоровья кормилиц.
В большинстве случаев это были дородные молодые женщины, часто красивые, отдававшие своих младенцев в деревни в чужие семьи и поступавшие на службу в городе за “хорошие харчи” и заработок, превышавший заработок хорошей прислуги.
Было принято в богатых семьях одевать кормилиц в русскую национальную одежду — нарядный сарафан, расшитый кокошник с разноцветными сатиновыми лентами сзади, с пышными расшитыми рукавами. Прогуливаясь по бульвару и толкая впереди себя плетеные коляски с младенцами, эти женщины украшали окружающую обстановку, вызывая умильные взоры солдат и пожарных, встречающихся на их пути…
С. Аксаков вспоминал:
«Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, иногда целующая мои руки, лицо и плачущая надо мною. Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать верст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила в Уфу рано поутру в воскресенье, наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину. Помню, что она один раз приходила, а может быть, и приезжала как-нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощекой девочкой».
Кормилицы получали повышенное содержание и пользовались большими преференциями, чем прислуга. Они обеспечивались одеждой, мылом, банными принадлежностями. Зачастую после «выхода в отставку» кормилице обеспечивалось приданое в виде избы.
С XVIII века кормилицы имели устоявшийся внешний вид, они носили сарафан и кокошник, но в отличие от обычной крестьянской одежды, предметы гардероба кормилиц были сшиты из дорогих тканей. Иногда внешний вид дополнялся дворянскими предметами одежды, что подтверждается живописью того времени."Самым нарядным уличным персонажем была кормилица у господ. У них была как бы "парадная форма", квазикрестьянский костюм весьма театрального вида (костюм сохранился и позже, вплоть до самой войны 14-го года!).
И постоянно можно было встретить чинно выступавшую рядом со своей по моде одетой барыней толстую, краснощёкую мамку в парчовой кофте с пелеринкой, увешанную бусами и в кокошнике - розовом, если она кормила девочку, и голубом, если мальчика. А летом её наряжали в цветной сарафан со множеством мелких золотых или стеклянных пуговок на подоле и с кисейными пузырями рукавов..."
Добужинский М. Воспоминания.