раздалось бряцание оружия. Это Иуда вел толпу первосвященнических слуг и воинов, чтобы захватить Иисуса. Иуда шел впереди. Он отделился от толпы и подошел к Иисусу и ученикам Его. Он условился указать посредством поцелуя, кто из этой небольшой группы людей - Сам Учитель. Приблизившись, он поцеловал Иисуса и произнес слова приветствия: - Радуйся, Учитель! - Иуда, - сказал Христос, - целованием ли предаешь Сына Человеческого? Толпа, вооруженная кольями и мечами, стояла невдалеке. Очевидно опасались, что Христа будут защищать Его последователи, или ученики; и о самой личности Христа были распространены чудесные разсказы, наполнявшие сердца пришедших таинственным страхом и нерешимостью. Ученики, находившиеся здесь вместе с Иисусом, были в смятении и нерешимости. - Господи, - сказал Петр, - не ударить ли нам мечем? Но Иисус выступил вперед, сделал несколько шагов и подошел вплотную к вооруженной толпе. - Кого ищете? - спросил Он. - Иисуса Назорея - отвечали они. - Это Я! Непоколебимая сила духа звучала в этих словах, произнесенных безоружным человеком. Он стоял, не опуская взора, озаренный светом луны и отблесками фонарей. И отступили они назад, и пали на землю в смятении. Снова спросил Иисус: - Кого ищете? - вполне спокойно и кротко, как бы ободряя пришедших взять Его. Ответ был тот же: - Иисуса Назорея. - Я сказал вам, что это Я, - отвечал Иисус. - Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, - сказал Он, указывая на апостолов. Понемногу панический страх толпы прошел; Иисус был безоружен и сам отдавался в руки пришедших взять Его. Его окружили. Пылкое сердце Петра вскипело негодованием, он забыл все, и рискуя жизнью, бросился вперед с мечем и отсек ухо рабу первосвященника. [Ученики Господа не носили с собою мечей, какие носили путешественники в Палестине для защиты от нападавших разбойников и зверей. Господь, посылая их на проповедь в Палестине, не позволял им брать мечей, удостоверяя их чрез это самое в безопасности их (Матф. 10, 10). Но после вечери, когда Он объявил им, что теперь нужно было бы даже продать одежду и купить меч, у них действительно оказались два меча или ножа, которые они, как видно, н взяли с собою и одним из них пылкий Петр вздумал было защищать своего Учителя]. Но Христос остановил его порыв: - Вложи меч в ножны - сказал Он, - неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? Или думаешь, что Я не могу теперь умолить отца Моего, и Он представит Мне более нежели двенадцать легионов Ангелов? Воины и служители связали Иисуса. Его, безоружного, окружила эта густая толпа с мечами и кольями. Он сказал: - Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук... но теперь - ваше время и власть тьмы. Тогда ученики, видя, что всякое сопротивление безполезно, и что Иисуса уводят, все бежали. Иисуса повели к первосвященническому дворцу. Там жили главные руководители всего этого заговора: первосвященник Каиафа, и тесть его, бывший первосвященник Анна. Это был чужеземец, вывезенный Иродом Великим из Александрии. Он был любим правительством и ненавидим народом. Талмуд называет семейство Анны "ехидной породой". Это семейство занималось весьма успешно торговлею под портиками храма; там продавались различные предметы для жертвоприношений по очень значительным ценам. Вмешательство Иисуса значительно подорвало это торговое предприятие, которому народ и без того не мог сочувствовать. Первый допрос Иисуса был произведен именно этим Анною. [О суде синедриона см. в Еванг. от Матф. гл. 26, ст. 57, 59-68; Марк. гл. 14, ст. 53, 56-65; Лук. гл. 22, ст. 54, 63-65; Иоан. гл. 18, ст. 13; гл. 14, ст. 19-24]. Гибель Иисуса была предрешена, а поэтому все допросы велись явно пристрастно. Анна спросил Иисуса об учениках Его и об Его учении, желая найти какое-либо обвинение в противозаконном и тайном учении. Иисус отвечал: - Я говорил явно миру, Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им. Вот они знают, что Я говорил. Тогда один из слуг ударил Иисуса по щеке, воскликнув в лицемерном негодовании: - Так отвечаешь Ты первосвященнику? Иисус отвечал ему: - Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? Анна, не сумев найти никаких определенных обвинений, послал Иисуса к зятю, Каиафе, который жил в том же дворце. Каиафа был тогда первосвященником. Он получил это звание с соизволения римского императора и не был любим народом. У него должен был состояться суд иудейских священников над Иисусом. Иосиф Флавий говорит, что во времена владычества Римлян у Иудеев не было в сущности уже настоящего законного синедриона, или верховного судилища, а только особые неполноправные собрания. Такое собрание, состоявшее, как говорит евангелист, из священников, книжников и старейшин, и называвшее себя синедрионом, было созвано Каиафой, чтобы судить Иисуса. Ввели Иисуса. Выслушали обвинителей, свидетельствовавших против Него. Но очевидно показания их были так противоречивы и неясны, что никакого определенного обвинения нельзя было на них построить. Суд же этот, на котором председательствовал Каиафа, желал непременно постановить смертный приговор. Наконец выступили обвинители, приписавшие Иисусу такие слова: - Разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой нерукотворенный. Такое обвинение было ближе к действительности, чем все другие; оно представляло искажение слов, действительно сказанных Иисусом. [Свидетели указывают на слова Иисуса Христа, сказанные Им в Иерусалиме. Но слова эти переиначены и в них вложен другой смысл (см. Иоан. 2, 19). Он говорил не "разрушу", а "разрушьте", и при том говорил не о храме, а о собственном теле; Он говорил "воздвигну", а не "создам"]. Иисус стоял перед судьями и на все обвинения отвечал молчанием. Однако приговорить к смерти невозможно было и на основании последнего лжесвидетельства. Оно не представляло из себя никакой определенной вины: слова "разрушу храм сей" казались непонятными; нельзя же было истолковать их буквально. Судья не знали, как поступить. Каиафа выходил из себя. Он вскочил и крикнул: - Что Ты ничего не отвечаешь? Иисус продолжал молчать. Тогда первосвященник решился на крайнее средство. Он подошел к Иисусу и в нетерпеливом возбуждении воскликнул: - Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? Удивительно странно звучали эти слова в устах первосвященника по отношению к связанному преступнику. Если ответ Христа показался присутствовавшим богохульством, то как могли они не признать самый вопрос более чем неуместным? Христос не мог более молчать. Все грядущие века, все поколения человечества должны были услышать и сохранить эти слова: - Я, - сказал Он, - и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. [Указание на слова 109-го псалма (ст. 1), в котором изображаотся Мессия седящим одесную Бога, и на пророческое изображение Мессии в книге Даниила (7, 13-14)]. Каиафа разорвал на себе одежды. - Он богохульствует, на что еще нам свидетелей? вот теперь вы слышали богохульство Его: как же вам кажется? - Повинен смерти! - отвечали они. Так окончился суд над Иисусом. [Приговор синедриона см. в Еванг. от Матф. гл. 27, ст. 1; Марк. гл. 15, ст. 1. Лук. гл. 22, ст. 66-71]. Его повели через двор в место временного заключения, где Он был отдан под стражу впредь до наступления дня. На дворе были разведены костры, вокруг которых грелись служители первосвященника, воины и рабы. На востоке перед разсветом бывает довольно холодно. В то время, как Иисуса допрашивали и судили, здесь происходило следующее. Двум апостолам, Петру и Иоанну, удалось проникнуть во двор первосвященнический. Вместе с другими Петр стоял и грелся у костра. Придверница, подозрительно оглядев этого незнакомого человека, спросила: - И ты был с Иисусом галилеянином? Петр растерялся среди этих чужих и враждебно настроенных людей и в смущении ответил отрицательно. Однако его узнали по галилейскому наречию, и продолжали приставать к нему с разспросами. [Галилеяне, к которым принадлежал по происхождению ап. Петр, отличались от иудеев, особенно иерусалимских, не совсем чистым произношением некоторых слов (см. Суд. 12, 6)]. Раз отказавшись, он не решился уже признать себя учеником Иисуса и продолжал уверять, что не знает Его. В это самое время Иисуса вели через двор. Он услыхал знакомый голос Петра, отрекавшегося от своего Учителя, и обернувшись взглянул на него. И почувствовал Петр всю потрясающую боль и тоску этого молчаливого взора. Сердце разрывалось от жгучего стыда и раскаяния; горько рыдая, он вышел из первосвященнического дворца и услышал, как пропел петух. Много тяжких мук совести принесло Петру его отречение. Уже состарившийся апостол, любимый и уважаемый христианами, никогда не мог забыть этой ночи. Он часто плакал и глаза его, как говорит предание, всегда были красны от слез. Иисус был передан в руки грубых и озлобленных рабов и воинов. Они подвергли Его всяческому поруганию: плевали Ему в лицо, били Его. Когда наступил день, первосвященники и старейшины распорядились отправить Иисуса к Понтию Пилату, римскому прокуратору. [Понтий, по прозванию Пилат, был шестым правителем (прокуратор или игемон) Иудеи, получил власть от императора Тиверия в 20 году по Рожд. Хр. Он был человек гордый, надменный и жестокий, но вместе малодушный и трусливый; ненавидел иудеев и был ненавидим ими. После десятилетнего управления он вызван был к суду в Рим (в 36 г.) и потом заточен в Виенне, в южной Галлии, где кончил жизнь самоубийством. Прокураторы обыкновенно жили в Кесарии (Деян. 23, 23; 24, 27; 25, 1); но на праздник Пасхи, когда в Иерусалим собиралось много иудеев, они переселялись сюда для ближайшего наблюдения за порядком и предупреждения народных волнений. Здесь они помещались в пышном дворце, воздвигнутом Иродом недалеко от храма, и слывшем в народе под именем претории Иродовой (Деян. 23, 35)]. Дело в том, что синедрион не имел права приводить в исполнение смертных приговоров. Поэтому врагам Иисуса теперь предстояла новая задача: добиться его осуждения от римского прокуратора. Понтий Пилат был истым римским правителем: жесток и надменен. Подобно всем римлянам он считал свой народ избранным, предназначенным господствовать над миром, а остальные расы презирал. Так относился он и к Иудеям. Он ненавидел их фанатизм и чувствовал их постоянную неприязнь к победителям. Управление провинцией давалось, обыкновенно, как милость, или награда. На это смотрели, как на средство разбогатеть, как на доходное место; очень редко правители проявляли способности к искусному управлению. Целым рядом жестоких поступков Пилат возстановил против себя иудейское население и получил выговор от императора. От иудеев постоянно можно было ожидать возстания. Поэтому в данный момент Пилат не мог действовать особенно резко наперекор фанатичным священникам. Пилат занимал в Иерусалиме роскошный дворец из белого мрамора. Это здание было выстроено Иродом и называлось "Иродовой преторией". Сюда привели Иисуса. За осужденным следовала толпа священников и старейшин, всех тех, которые добивались смерти Иисуса; вероятно, сам первосвященник Каиафа тоже был здесь.
Вера, Надежда, Любовь в душе православного
Между стволами деревьев замелькали огни фонарей;
раздалось бряцание оружия. Это Иуда вел толпу первосвященнических слуг и воинов, чтобы захватить Иисуса. Иуда шел впереди. Он отделился от толпы и подошел к Иисусу и ученикам Его. Он условился указать посредством поцелуя, кто из этой небольшой группы людей - Сам Учитель. Приблизившись, он поцеловал Иисуса и произнес слова приветствия:
- Радуйся, Учитель!
- Иуда, - сказал Христос, - целованием ли предаешь Сына Человеческого?
Толпа, вооруженная кольями и мечами, стояла невдалеке. Очевидно опасались, что Христа будут защищать Его последователи, или ученики; и о самой личности Христа были распространены чудесные разсказы, наполнявшие сердца пришедших таинственным страхом и нерешимостью. Ученики, находившиеся здесь вместе с Иисусом, были в смятении и нерешимости.
- Господи, - сказал Петр, - не ударить ли нам мечем?
Но Иисус выступил вперед, сделал несколько шагов и подошел вплотную к вооруженной толпе.
- Кого ищете? - спросил Он.
- Иисуса Назорея - отвечали они.
- Это Я!
Непоколебимая сила духа звучала в этих словах, произнесенных безоружным человеком. Он стоял, не опуская взора, озаренный светом луны и отблесками фонарей.
И отступили они назад, и пали на землю в смятении.
Снова спросил Иисус:
- Кого ищете? - вполне спокойно и кротко, как бы ободряя пришедших взять Его.
Ответ был тот же:
- Иисуса Назорея.
- Я сказал вам, что это Я, - отвечал Иисус. - Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, - сказал Он, указывая на апостолов.
Понемногу панический страх толпы прошел; Иисус был безоружен и сам отдавался в руки пришедших взять Его. Его окружили. Пылкое сердце Петра вскипело негодованием, он забыл все, и рискуя жизнью, бросился вперед с мечем и отсек ухо рабу первосвященника.
[Ученики Господа не носили с собою мечей, какие носили путешественники в Палестине для защиты от нападавших разбойников и зверей. Господь, посылая их на проповедь в Палестине, не позволял им брать мечей, удостоверяя их чрез это самое в безопасности их (Матф. 10, 10). Но после вечери, когда Он объявил им, что теперь нужно было бы даже продать одежду и купить меч, у них действительно оказались два меча или ножа, которые они, как видно, н взяли с собою и одним из них пылкий Петр вздумал было защищать своего Учителя].
Но Христос остановил его порыв:
- Вложи меч в ножны - сказал Он, - неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? Или думаешь, что Я не могу теперь умолить отца Моего, и Он представит Мне более нежели двенадцать легионов Ангелов?
Воины и служители связали Иисуса. Его, безоружного, окружила эта густая толпа с мечами и кольями. Он сказал:
- Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук... но теперь - ваше время и власть тьмы.
Тогда ученики, видя, что всякое сопротивление безполезно, и что Иисуса уводят, все бежали.
Иисуса повели к первосвященническому дворцу. Там жили главные руководители всего этого заговора: первосвященник Каиафа, и тесть его, бывший первосвященник Анна. Это был чужеземец, вывезенный Иродом Великим из Александрии. Он был любим правительством и ненавидим народом. Талмуд называет семейство Анны "ехидной породой". Это семейство занималось весьма успешно торговлею под портиками храма; там продавались различные предметы для жертвоприношений по очень значительным ценам. Вмешательство Иисуса значительно подорвало это торговое предприятие, которому народ и без того не мог сочувствовать.
Первый допрос Иисуса был произведен именно этим Анною.
[О суде синедриона см. в Еванг. от Матф. гл. 26, ст. 57, 59-68; Марк. гл. 14, ст. 53, 56-65; Лук. гл. 22, ст. 54, 63-65; Иоан. гл. 18, ст. 13; гл. 14, ст. 19-24].
Гибель Иисуса была предрешена, а поэтому все допросы велись явно пристрастно.
Анна спросил Иисуса об учениках Его и об Его учении, желая найти какое-либо обвинение в противозаконном и тайном учении. Иисус отвечал:
- Я говорил явно миру, Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им. Вот они знают, что Я говорил.
Тогда один из слуг ударил Иисуса по щеке, воскликнув в лицемерном негодовании:
- Так отвечаешь Ты первосвященнику?
Иисус отвечал ему:
- Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?
Анна, не сумев найти никаких определенных обвинений, послал Иисуса к зятю, Каиафе, который жил в том же дворце. Каиафа был тогда первосвященником. Он получил это звание с соизволения римского императора и не был любим народом. У него должен был состояться суд иудейских священников над Иисусом.
Иосиф Флавий говорит, что во времена владычества Римлян у Иудеев не было в сущности уже настоящего законного синедриона, или верховного судилища, а только особые неполноправные собрания. Такое собрание, состоявшее, как говорит евангелист, из священников, книжников и старейшин, и называвшее себя синедрионом, было созвано Каиафой, чтобы судить Иисуса. Ввели Иисуса. Выслушали обвинителей, свидетельствовавших против Него. Но очевидно показания их были так противоречивы и неясны, что никакого определенного обвинения нельзя было на них построить. Суд же этот, на котором председательствовал Каиафа, желал непременно постановить смертный приговор.
Наконец выступили обвинители, приписавшие Иисусу такие слова:
- Разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой нерукотворенный.
Такое обвинение было ближе к действительности, чем все другие; оно представляло искажение слов, действительно сказанных Иисусом.
[Свидетели указывают на слова Иисуса Христа, сказанные Им в Иерусалиме. Но слова эти переиначены и в них вложен другой смысл (см. Иоан. 2, 19). Он говорил не "разрушу", а "разрушьте", и при том говорил не о храме, а о собственном теле; Он говорил "воздвигну", а не "создам"].
Иисус стоял перед судьями и на все обвинения отвечал молчанием. Однако приговорить к смерти невозможно было и на основании последнего лжесвидетельства. Оно не представляло из себя никакой определенной вины: слова "разрушу храм сей" казались непонятными; нельзя же было истолковать их буквально. Судья не знали, как поступить. Каиафа выходил из себя. Он вскочил и крикнул:
- Что Ты ничего не отвечаешь?
Иисус продолжал молчать. Тогда первосвященник решился на крайнее средство. Он подошел к Иисусу и в нетерпеливом возбуждении воскликнул:
- Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?
Удивительно странно звучали эти слова в устах первосвященника по отношению к связанному преступнику. Если ответ Христа показался присутствовавшим богохульством, то как могли они не признать самый вопрос более чем неуместным?
Христос не мог более молчать. Все грядущие века, все поколения человечества должны были услышать и сохранить эти слова:
- Я, - сказал Он, - и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных.
[Указание на слова 109-го псалма (ст. 1), в котором изображаотся Мессия седящим одесную Бога, и на пророческое изображение Мессии в книге Даниила (7, 13-14)].
Каиафа разорвал на себе одежды.
- Он богохульствует, на что еще нам свидетелей? вот теперь вы слышали богохульство Его: как же вам кажется?
- Повинен смерти! - отвечали они.
Так окончился суд над Иисусом.
[Приговор синедриона см. в Еванг. от Матф. гл. 27, ст. 1; Марк. гл. 15, ст. 1. Лук. гл. 22, ст. 66-71].
Его повели через двор в место временного заключения, где Он был отдан под стражу впредь до наступления дня.
На дворе были разведены костры, вокруг которых грелись служители первосвященника, воины и рабы. На востоке перед разсветом бывает довольно холодно.
В то время, как Иисуса допрашивали и судили, здесь происходило следующее. Двум апостолам, Петру и Иоанну, удалось проникнуть во двор первосвященнический. Вместе с другими Петр стоял и грелся у костра. Придверница, подозрительно оглядев этого незнакомого человека, спросила:
- И ты был с Иисусом галилеянином?
Петр растерялся среди этих чужих и враждебно настроенных людей и в смущении ответил отрицательно.
Однако его узнали по галилейскому наречию, и продолжали приставать к нему с разспросами.
[Галилеяне, к которым принадлежал по происхождению ап. Петр, отличались от иудеев, особенно иерусалимских, не совсем чистым произношением некоторых слов (см. Суд. 12, 6)].
Раз отказавшись, он не решился уже признать себя учеником Иисуса и продолжал уверять, что не знает Его.
В это самое время Иисуса вели через двор. Он услыхал знакомый голос Петра, отрекавшегося от своего Учителя, и обернувшись взглянул на него.
И почувствовал Петр всю потрясающую боль и тоску этого молчаливого взора. Сердце разрывалось от жгучего стыда и раскаяния; горько рыдая, он вышел из первосвященнического дворца и услышал, как пропел петух.
Много тяжких мук совести принесло Петру его отречение. Уже состарившийся апостол, любимый и уважаемый христианами, никогда не мог забыть этой ночи. Он часто плакал и глаза его, как говорит предание, всегда были красны от слез.
Иисус был передан в руки грубых и озлобленных рабов и воинов. Они подвергли Его всяческому поруганию: плевали Ему в лицо, били Его. Когда наступил день, первосвященники и старейшины распорядились отправить Иисуса к Понтию Пилату, римскому прокуратору.
[Понтий, по прозванию Пилат, был шестым правителем (прокуратор или игемон) Иудеи, получил власть от императора Тиверия в 20 году по Рожд. Хр. Он был человек гордый, надменный и жестокий, но вместе малодушный и трусливый; ненавидел иудеев и был ненавидим ими. После десятилетнего управления он вызван был к суду в Рим (в 36 г.) и потом заточен в Виенне, в южной Галлии, где кончил жизнь самоубийством. Прокураторы обыкновенно жили в Кесарии (Деян. 23, 23; 24, 27; 25, 1); но на праздник Пасхи, когда в Иерусалим собиралось много иудеев, они переселялись сюда для ближайшего наблюдения за порядком и предупреждения народных волнений. Здесь они помещались в пышном дворце, воздвигнутом Иродом недалеко от храма, и слывшем в народе под именем претории Иродовой (Деян. 23, 35)].
Дело в том, что синедрион не имел права приводить в исполнение смертных приговоров. Поэтому врагам Иисуса теперь предстояла новая задача: добиться его осуждения от римского прокуратора. Понтий Пилат был истым римским правителем: жесток и надменен. Подобно всем римлянам он считал свой народ избранным, предназначенным господствовать над миром, а остальные расы презирал. Так относился он и к Иудеям. Он ненавидел их фанатизм и чувствовал их постоянную неприязнь к победителям. Управление провинцией давалось, обыкновенно, как милость, или награда. На это смотрели, как на средство разбогатеть, как на доходное место; очень редко правители проявляли способности к искусному управлению. Целым рядом жестоких поступков Пилат возстановил против себя иудейское население и получил выговор от императора. От иудеев постоянно можно было ожидать возстания. Поэтому в данный момент Пилат не мог действовать особенно резко наперекор фанатичным священникам. Пилат занимал в Иерусалиме роскошный дворец из белого мрамора. Это здание было выстроено Иродом и называлось "Иродовой преторией". Сюда привели Иисуса. За осужденным следовала толпа священников и старейшин, всех тех, которые добивались смерти Иисуса; вероятно, сам первосвященник Каиафа тоже был здесь.