Освоив ремесло дарить огонь, забрав из дома дедовскую фляжку, Том жил на маяке.

Носил тельняшку.
И небо раскрывалось как ладонь, пока смотрел на небо. Всякий раз показывали разные картины.
И в небе тоже плыли бригантины. Команды не стеснялись резких фраз. Не помешает громкое словцо, ведь на борту сплошные флибустьеры.
На маяке хихикали химеры, но, к счастью, не водилось подлецов. Том никогда не сожалел о том, что он один. Под сенью старых балок ему хватало пения русалок. На море как-то раз случился шторм.
Воруя тишину, большая мгла плясала волнам дикую чечётку.
Том между волн ещё заметил лодку, подумав: эх, ко дну бы не пошла. Он видел — в километре от земли плыл человек ему ненужным галсом. Том делал всё — маяк не зажигался, хоть режь его на части, хоть соли.
Когда у неба кончился заряд, и лодочка о скалы не разбилась, они сидели, тихие как милость, как будто вместе победили ад.
Смотритель маяка и пассажир. И время их не торопило — ну же!
Смотрели вдаль. Хлебали чай из кружек. И ели рыбу, персики, инжир.
А Том сказал, салфетку теребя:
— не смог зажечь маяк. Была причина.
— он не горел? Ну значит, дурачина, я видел свет, идущий от тебя.
Я видел луч. Не знаю, с чем сравнить. Мгновение, но этого хватило.
Скрипели доски шаткого настила,
ракушки растопырились в тени.
Из синего космического супа — хоть ешь его половником, хоть лей —
довольно улыбался, белозубо, во всю весну старик Хемингуэй.
Резная Свирель