Судовая запись № 13

Серые мокрые стены
темницы. Мне казалось, что
ничего ужаснее уже быть не
может. Оказалось, может. Ещё
ужаснее – провести тут ночь и
встретить рассвет. Мы все
пребывали в шоке некоторое
время после того, как нас
схватили. Никто не мог такого
даже представить. А откуда
узнал губернатор (а там был
именно он) о нашем плане?
Все, кто в нём участвовал, были
людьми верными и честными.
Я не спала ни капельки.
Мало того, что Джек в темнице,
так теперь ещё и мы. И вряд ли
нас что-то спасет. После того,
как за нами закрылась
решетка, пришел губернатор
Клайпер. Он сказал, что на
севере острова, на одной из
его плантаций, уж очень не
хватает рабочих рук и наши
ему подойдут как нельзя более
кстати. А пока он приказал нас
не кормить, чтобы мы были
покладистее. Мы все были
ужасно раздосадованы. Нет,
это не то слово. Такое
ощущение, будто мы шли по
ровной твердой дороге, а
потом вдруг неожиданно
провалились в глубокую яму с
жидкой грязью, в яму, которой
мы не видели на нашем пути.
Из окна нашей камеры
была видна гавань. На
рассвете, как и было
условлено, "Жемчужина" ушла.
Пока нас вели в форт под
конвоем, я надеялась, что
увижу Джека, но этого не
случилось.
Ночь прошла в тишине.
Каждый оставался наедине со
своими мыслями. Я всё никак
не могла поверить, что всё
провалилось, что мы не смогли,
да и не сможем спасти Джека!
На плантацию нас погонят
через два дня. Даже если нам
удастся сбежать, всё будет
напрасным. Казнь свершится.
Наступило утро. Наши
удрученные лица были под
стать месту, где нас держали.
Почти все камеры были пусты.
Та тишина, в которой я
провела ночь, вдруг начала
давить на меня. Я чувствовала,
что если никто ничего не
скажет, со мной будет
покончено. Морально.
– Итак, – нарушила я
молчание. – Что теперь делать?
На меня посмотрели девять
пар измученных глаз. Никто не
ответил.
– Я понимаю, время
хватило всем, чтоб подумать.
Нет смысла искать причину, по
которой мы здесь. Надо искать
выход.
– Выход? – первым спросил
Мартин. – Что ж, он есть.
Сбежать, когда нас поведут или
повезут на плантацию. Только
это будет только через два дня.
А всё это время мы будем тут
сидеть как бесполезные
овощи!
– Это поздно, – дрожащим
голосом сказала я. – Надо
выбираться из тюрьмы.
– Не нужны никакие
бредовые идеи, – сказал Гиббс.
– Это бесполезно. Нас сейчас
охраняют, как корону
Британской империи. Любая
попытка будет смертельной.
– А как же Джек? Что будет
с ним? – не унималась я.
– Джек. С ним будет тоже,
что со временем и с нами. Хотя,
может быть, он сумеет
сбежать. Он же капитан Джек
Воробей.
Я хотела сказать, что и нам
нельзя сидеть, сложа руки, но
тут скрипнули засовы на входе.
Вошло около десятка солдат.
Нас снова сковали и куда-то
повели через двор. Там уже
соорудили виселицу. У меня
слезы потекли ручьем при виде
этого зрелища. Но тут в голову
пришла бредовая мысль. Если
Джека не было в темнице, то
может быть, он уже сбежал? От
того губернатор так лютует! Эта
мысль придала мне сил. Нас
завели в широкий коридор,
ведущий в подвальное
помещение, из которого лился
яркий свет, и веяло жаром.
Оказалось, что это кузница.
– Нам решили подогнать
кандалы точно по размеру? –
пошутил кто-то из наших.
Но то, что с нами сделали,
совсем не было шуткой. Так
получилось, что я стояла почти
первая. Двое солдат, уже
ожидавших нас тут, схватили
меня под руки, подвели к столу
и крепко к нему прижали. Я
понять ничего не успела.
Кузнец вытащил из огня какую-
то железку и прижег ей мне
руку выше запястья. Я
завопила от невыносимой
боли. Остальные ахнули. Глаза
заволок туман. Солдаты
оттащили меня к стене, под
дула ружей других, и
принялись за следующего. Мой
голос сорвался, и не было сил
кричать. Я свернулась
калачиком на холодном полу,
прижимая руку к груди. Когда
всё кончилось и нас повели
обратно, Гиббс и Мартин вели
меня под руки. Нас всех
заклеймили. На правой руке у
всех была выжжена буква "Р" –
"Пират". Вернувшись в камеру,
я буквально упала на скамью.
Очень хотелось спать, но
жуткая боль в руке не давала. Я
ревела. Мартин попробовал
меня успокоить, так как это
очень раздражало караульных,
говорил, что я должна быть
сильной. Я не выдержала.
– Сильной?! Я не могу
больше быть сильной!!! –
охрипшим голосом пыталась
кричать я. – Не могу! Я всё это
время только и делала, что
старалась быть сильной! Я
больше не могу!!! И всё
напрасно! Все старания! Всё!
Зачем мне быть сильной?!
Зачем?! Я всего лишь девушка
и больше ничего!! Я устала! И
не надо от меня требовать
силы! Я никому ничего не
должна! – И рыдания вновь
поглотили меня.
Я отвернулась в угол. Я
ничего не говорила. Только
плакала. От боли. От обиды. От
бессилия. Гиббс сел рядом и
начал гладить меня по спине.
– Поплачьте, мисс Диана,
поплачьте. И вам станет легче.
Ничто не было напрасным.
Ничто. Слышите? И в вас есть
силы. Их больше, чем во всех
нас вместе взятых.
Я не помнила, как
закончился тот жуткий день. Да
и не хотела помнить.
На следующий день из
разговоров охранников мы
поняли, что из тюрьмы бежало
шесть заключенных. У всех нас
была полная уверенность, что
среди них обязательно был
Джек. Настроение поднялось.
Весь день мы провели,
распевая пиратские песни и
разглядывая гавань. Также
прошел и третий, и четвертый
день. Казнь не состоялась.
Губернатор отчего-то стал
более милостив к нам, и нам
дали похлебку и кусок сухаря.
Жить было можно. На пятый
день в темницу явился
Клайпер. Это был самый
противный человек, которого я
когда-либо видела.
– Я вижу, вам понравился
мой сюрприз! – ехидно
воскликнул он. – Это ещё не
всё. Скоро вы прогуляетесь по
свежему воздуху. Миль эдак
двадцать. Да, леди, даже для
вас не будет снисхождения.
Пойдете пешком, как все. Я
смотрю, украшение вам
пришлось по вкусу? – спросил
он, глядя на мою распухшую
руку.
– Может, хватит над нами
насмехаться! – воскликнула я.
– А вы другого и не
заслуживаете! Что?
Обрадовались, что казни не
было? Да? Вот только то, что
сбежали заключенные, её не
отменит. Сегодня на закате
состоится это грандиозное
мероприятие!
С каким бы наслажденьем я
плюнула ему прямо в лицо. Но
я удержалась. Мне было всё
равно, будет казнь или нет.
Главное – Джек на неё не
явится.
Наступил вечер. Нас всех
вывели из камеры,
предварительно на руки и ноги
каждого нацепив кандалы, и
повели на площадь, где
должна была состояться казнь.
Первое, что я увидела – на
площади было полно народу.
Все знали, что казнят пиратов.
В толпе раздавались
проклятья. Нас, так сказать,
расположили в таком месте,
что нас не видел почти никто,
но мы могли видеть почти всё.
Ещё долгое время на площадь
подходили и подходили люди.
Собрался весь город.
Приговоренных не было видно.
Но вскоре мы увидели, как
трое несчастных взошли на
помост. Откуда их вывели, нам
было не разглядеть. У всех
троих были связаны руки, а на
головах одеты мешки. Я не
смотрела на это жуткое
зрелище. Повернулась к нему
спиной. Веревка натягивалась
уже дважды. И каждый раз
судья зачитывал приговор.
Текст оба раза был абсолютно
одинаков. Разным были лишь
имена. Стивен Роджето и
Фрэнк Бантоле. Никто из нас не
знал их. Им вменялось
пиратство, многочисленные
разбои, грабежи и т. п. И вот
веревку надели на шею
третьему бедолаге. И судья
громко провозгласил:
– Джек Воробей!
Меня как током ударило. Я
развернулась в одно
мгновенье и посмотрела на
помост. Этого не могло быть!
Этого просто не должно было
быть! В одну секунду я
заметила и коричневые
ботфорты, и темно коричневые
бриджи, и синий китель, и
бело-желтую рубашку, и даже
перстни на пальцах.
– Нет!!! Джек!
Я бросилась к помосту.
Четверо охранявших нас
солдат не сразу сообразили, в
чем дело. Один преградил мне
путь, пытаясь схватить меня, но
я ударила его цепью по лицу.
Кандалы не давали бежать.
Сзади началась суматоха,
послышались звуки ударов.
Ещё пять метров. Пять метров.
Меня сбили с ног. Барабанная
дробь смолкла. Палач нажал на
рычаг. Веревка натянулась.
– Нет!!!! Нет! Нет!
Я продолжала кричать.
Солдаты поставили меня на
ноги и потащили в темницу. Я
упиралась. Я рвалась туда. К
нему. Захлебываясь
собственными слезами, я звала
и звала его. Укусила одного за
руку, сделала шаг, но потом
удар и темнота. Открыв глаза,
увидела обеспокоенное лицо
Мартина, склонившееся надо
мной. Темнота. Нет. Полное
отрицание. Так не должно
было произойти! Не верю!!!
Нет!!! И снова рыдания. Это не
мог быть капитан Джек
Воробей! Это не мог быть мой
Джеки! Кто угодно, но не он! Но
ведь тот человек обернулся,
словно услышал свое имя. Я
видела лица членов команды. У
многих на глазах стояли слезы.
Да что же это они! Это не мог
быть Джек! Потом всё было как
во сне. Решетка, коридор,
ступеньки, двор, карета,
скрежет колес и стук копыт. Всё
это больше не имело значения.
Ничего не имело значения. И я
не имела значения. Не будет
больше ни голубого неба, ни
лазурного моря, ни ярких
звезд. Не будет больше ярких
красок. Кругом серость и
смрад. Мой мир рушится под
действием чуждого,
непримиримого, реального. В
сердце ничего нет. Только
боль. Страшная, испепеляющая
боль. Боль, уничтожающая все
воспоминания. Хорошие,
плохие. Нет больше сил
плакать. Слезы льются из глаз
безвольным потоком. Глаза
ничего не видят. Они не видят
лиц, не видят зелени. Они
видят только натянувшуюся
веревку. Уши не слышат
шепота, не слышат шороха.
Они слышат только приговор.
И мне всё равно, что будет
дальше. Я не хочу умирать. Ни
за что. Но я и не буду жить. Я
буду существовать. Всё
оборвалось. В одну секунду. В
один миг. Я потеряла того, кто
был мне самым дорогим
человеком на этой земле. У
меня не было сил вспоминать
о нём. Не было сил произнести
его имя. Все мысли собирались
в одно черное облако.
Всепоглощающее,
всеуничтожающее. Теперь мне
не было смысла бояться или
радоваться. У меня словно
оборвалось что-то. Как нити у
марионетки. Только кукла
смогла стать свободной, а я
навечно пропала в стенах
форта Исла-де-Лагримас. Ничто
в тот миг не могло возродить
во мне интереса или простой
реакции. Ничто. Даже когда
карета подскочила и
остановилась, раздались крики
и выстрелы, а потом дверцу
кареты буквально снесло с
петель, мне было всё равно.
Словно в трансе я брела куда-
то по едва заметным тропам в
джунглях, ведомая то ли
Гиббсом, то ли Мартином. Я
ничего не видела и не
запоминала. Слез больше не
было. Потом, через какое-то
короткое, а может и долгое
время, и мы вышли к
маленькой бухте. Я застонала.
Там было два судна. Одним из
них была "Черная Жемчужина".
Я не помнила, как, но мы
вскоре взошли на борт
корабля.
Томас встречал меня,
пытался что-то сказать, обнять,
даже просто дотронуться. Мне
было всё равно. Я прошла на
корму, в каюту Джека, и села у
окна. Мне казалось, что только
корабль, только его любимая
"Жемчужина" могла понять
мою боль. Доски на палубе
скрипели громче, свечи горели
тускло, по стеклам стекала
вода, словно слезы. "Черная
Жемчужина" словно понимала,
словно чувствовала, что на её
борт больше никогда не ступит
тот, кто её так любил.
Томас зашел. Он что-то
говорил, наверно, успокаивал,
жалел. "Пошел вон!" – крикнула
я на него. Но он не ушел. Молча
сидел рядом со мной. Он не
мог понять меня, никто не мог,
кроме корабля. Я не заметила,
когда он ушел. Я невидящим
взглядом смотрела в окно, на
воду. Рассветало. Солнце
осветило каюту. "Прости меня,
Джек!" – промолвила я,
обращаясь к солнцу. Но это
были только слова. Они ничего
не значили. Я вновь заплакала.
Пришел Гиббс, хотел дать рому,
но я разбила бутылку. Это всё
глупости. Может, он что-то
говорил.
"Жемчужина" куда-то
медленно шла, берег таял
вдалеке. Темные воды
разделяли меня и Джека. Зачем
на свете существует такая
невыносимая боль? Для чего?