Кошка, которая спала в чужих снах

Кошки на крыше – неизбежное зло, оно же — добро и украшение пейзажа. Они появились здесь первыми, еще до феечек, крыс, ворон и прочих суетных жителей. Они первыми облежали все теплые уголки, обсидели все трубы, спели песни на всех карнизах и засунули любопытные носы во все щели. Они изгнали зловредных духов, кошмарок и обижаек, выловили всех мурашек и перецарапали неприятных аукалок. Когда на крыше завелись феечки, кошки встретили их по-хозяйски, но вскоре смирились и покорились неизбежному – лучше волшебные существа, чем всякая нечисть.
Одни кошки в итоге стали ласковыми и кроткими, покорились прелести облачных сливок и мягких подушек, подружились с феечками и принцами, а самые домашние даже начали носить ошейники, украшенные бантами. Другие в обмен на блюдце с вкусной едой позволяли погладить себя по спинке, помогали жителям крыши по мере сил и проявляли разумное дружелюбие. Третьи же сохранили суровую независимость, шипели, фыркали, гуляли сами по себе, брезгливо принимали дары и не желали ни с кем общаться. Наша кошка уродилась из третьих.
Кто бы спорил — ей было чем гордиться. Удивительно белая пышная шубка, постоянно требующая внимания, длинные (для кошки конечно) белые ресницы, элегантные усики, аккуратные коготки и роскошный хвост. Грациозность, ловкость, отвага – подумаешь, спрыгнуть с третьего этажа, прогуляться по карнизу шириной в лапку, нашипеть на крысиную королевну или прихлопнуть муравьиного льва! Умение великолепно валяться, растянувшись на солнышке, изображать белого сфинкса на водосточной трубе и уютно сворачиваться клубком, спрятав нос в шелковистую шерсть…
И самое интересное – один глаз у нашей кошки сиял аквамариновой голубизной, а другой – желтизной циркона. Если вы вдруг не знаете, такие кошки (как и все разноглазые) могут пребывать в двух мирах одновременно, видеть невидимое и читать неудобочитаемое. Если ангел оставлял послание на дверном косяке или тень пыталась проскользнуть с того света – наша кошка всегда замечала это. Но редко вмешивалась – какое мне дело до всех до вас, лучше вылизать лапку или скушать куриное крылышко.
Больше всего на свете наша кошка любила поспать на мягком. Знаете, почему? Стоило ей хорошенько вздремнуть, и она попадала в чужие сны – простые, запутанные, страшные, добрые и совершенно сказочные. Ей не требовались ни друзья, ни поклонники, ни хорошее общество – достаточно было закрыть глаза и волшебное путешествие начиналось.
Для начала кошка просыпалась в своем собственном сне – в большой коробке с перинкой из гусиного пуха, бархатной подушечкой и мягким одеяльцем. Там помещались и когтеточка, и миска, в которой никогда не кончалось молоко, и другая миска со свежей рыбой, и верёвочка, и теннисный мяч, и дверца в летний сад, поросший кошачьей мятой и лопухами. Если одолевала лень, кошка оставалась там, нежилась, лакомилась, валялась и ловила за хвостики сонных мышей. Если же ей хотелось приключений – в дальнем углу сада пряталась калитка.
Кошка толкала дверь лапой, аккуратно прикрывала ее за собой и шла куда вздумается, чтобы прийти неизвестно куда. В снах не бывает ни карт, ни дорог, очень сложно добраться к цели и очень легко заблудиться. Но чутьё нашу кошку не подводило ни разу.
Она карабкалась по скалам и пробиралась сквозь чащи, смотрела на отблески разноцветных сияний, на дома, вырастающие из земли как грибы, и врастающие в землю как камни, на стада единорогов и стаи белых волков. Считала звезды в снах звездочетов и гонялась за кроликами в лисьих снах, шила платье к Осеннему балу и рисовала невидимые картины на стене чердака.
Порой она забредала в сны феечек и, устроившись на оттоманке, наблюдала за шумным балом или веселым праздником, а, устав, мирно дремала под звуки вальса. Порой пряталась в теплой пыли (какое счастье, что во снах пыль не пачкает шкурку) под скамейкой и смотрела, как принцы скачут на деревянных лошадках, тычут друг в друга шпагами, а, нагуляв аппетит, садятся пировать от души. Крысиные сны кошке не нравились – как правило там был сыр и ничего, кроме сыра.
Иногда ей случалось попадать в лихорадочные кошмары, падать с огромных башен, тонуть в океанских волнах, отбиваться от слонопотамов, дядькотопов и бронтозябров, выпивать море, чтобы залить пожар или ходить в ужасно неудобных сапожках. Изредка по снам бродили злые болезни, искали, кого бы потыкать иголочкой, покусать за живот или подсыпать песку в глаза. Пару раз кошка видела смерть, безразличную и спокойную, медленную как грозовая туча. А однажды даже сцепилась с ней.
Дело было в уюте. Больше всего наша кошка любила не роскошные дворцы и не нарядные домики. Сон, в который ей нравилось возвращаться, выглядел неприглядно – тесная и тёмная сапожная мастерская, заваленная всевозможными кожами, инструментами и прикладом. На полках стояли баночки с рыбьим клеем, оглушительно вкусно пахнущим, пылились ткани – сафьян и бархат, по полу перекатывались блестящие яркие бусины, которые замечательно гремели и стучали по половицам. Гном-сапожник, единовластный владелец сна, делал вид, что не замечает кошку – ни спящую, ни играющую. Но ему почему-то иногда снились мисочки молока, ломтики сочной печёнки, утыканные перьями пробки, на которые так приятно было охотиться и плетёный коврик, на котором спал кто-то белый. Паритет подходил обоим – гном, как и кошка, не искал ни общества, ни чьей-либо дружбы.
…Смерть сидела в хозяйском кресле, словно бы так и надо, неподвижная, грузная и спокойная. От нее пахло лекарствами и больницей, стылым духом пустых подвалов. Свечи в мастерской враз потухли, но кошка не нуждалась в свете – она и так изучила каждый уголок, каждый проход между стеллажами и ящиками. Вздыбив шерсть, распушив толстый хвост, она боком вышла на середину комнаты и зашипела. Голубой её глаз видел ту сторону – мастерскую на крыше, груды кожи, пузырьки от лекарств и обессилевшего гнома, охваченного жаром болезни. В желтом глазу отражалась ухмылка смерти.
Кошка не стала думать. Она просто прыгнула, вцепившись всеми четырьмя лапами в рыхлую тушу, и драла, драла изо всех сил, утробно завывая. Когти вязли в тяжелой ткани, холод охватил до костей, но кошка не сдавалась. Она почувствовала, что жёсткие сильные пальцы ухватили её за шкирку и подняли высоко-высоко. Смерть пристально посмотрела на кошку, оскалив белые зубы, – и расхохоталась. Смеялась он долго, взвизгивала, всхлипывала и даже закашлялась, задыхаясь от хохота. Потом отбросила кошку словно старую тряпку, поднялась и ушла.
Свечи вспыхнули сами собой, послышалось мерное «тик-так» ходиков, скрипнули половицы. Сонный гном уселся за верстак и, то и дело зевая, принялся тачать сонные башмачки. Кошка съёжилась в углу, фыркая и облизываясь. Она дрожала и долго ещё не могла согреться, даже когда проснулась. Но прошло время, и история забылась — у кошек короткая память. А гном так ни о чем и не догадался. Он лечил все болезни противно пахнущим жгучим напитком и не сомневался, что выздоровел сам.
Жизнь на крыше текла своим чередом. Весна сменялась летом, осень — зимой, появлялись и убегали новые кошки, вороны и воробьи, феечки устраивали балы, принцы — турниры, гном все так же стучал молоточком. Наша кошка валялась на солнышке у любимой трубы, собирала дань с подъездных бабуль и подворовывала по окнам, не теряя при этом величественного достоинства. Гордая, одинокая и независимая, она гуляла по крыше и имела в виду всех подряд.
Однажды зима на крыше затянулась дольше обыкновенного и оказалась куда холодней. Кровля покрылась блестящим льдом – хоть на коньках катайся, провода тоже заледенели и жутковато потрескивали, принцы и феечки кутались в шубы, воробьи с воронами попрятались кто куда, а крысы переселились в подвал. Кошки в большинстве своем поспешили отыскать себе тёплые места в людских квартирах, домиках феечек или хотя бы на трубах центрального отопления. Но мест было мало, а кошек — много. Да и с едой становилось всё хуже – поди разгрызи замороженную рыбёшку или сосиску! А старушки, что обыкновенно потчевали котов во дворе, разболелись или попрятались от морозов.
Наша кошка отощала как призрак, её пышная шубка свалялась и потускнела, а нежные подушечки лап исцарапал лед. Она оказалась слишком гордой, чтобы проситься к людям или клянчить еду во дворе, и слишком слабой, чтобы зубами и когтями отвоевывать себе место на трубах. Какое-то время она ютилась на чердаке, но потом там потрескались рамы, вылетело стекло в окне, внутрь нанесло снега и стало так же холодно, как и на улице. Нашей кошке не оставалось ничего другого, как ночевать в сугробах. Её белый мех сливался со снегом, и никто не замечал бродяжку. Каждое утро кошка с надеждой смотрела на солнце – вдруг золотые лучи начнут греть теплее и лед растает. Но мороз только крепчал.
Кошка спала всё дольше – во сне у нее всегда находились полные миски, теплое одеяльце, мягкая перинка и тихий сад, в котором не прекращалось лето. Она валялась на траве, вылизывала лапки, которые во сне совсем не болели, терлась мордой о душистые листья кошачьей мяты и спокойно спала во сне. А когда просыпалась, всё реже спускалась вниз поискать объедки – сил лазать по окнам или выразительно смотреть на ужин какой-нибудь феечки у неё уже не оставалось. Да и ужинов на крыше готовили мало, из домиков так редко пахло вкусненьким, что казалось – феечки с принцами тоже впали в спячку. На самом деле от холода и уныния волшебство ослабело, но кошка об этом не знала.
Вечером последнего дня февраля над крышей сгустились тучи. И повалил снег – мягкий-мягкий, пушистый-пушистый. Жители крыши страшно обрадовались – значит, вскоре наступит оттепель, а потом и зима отправится домой — на Северный полюс. Они выбежали из домиков, начали лепить снеговиков, кидаться снежками, рисовать ангелов и валяться в новеньких сугробах. Гном-сапожник тоже вышел из дома – по привычке ворча что-то в бороду, он орудовал большой лопатой, скидывал снег с крыши и расчищал дорожки. И страшно удивился, когда обнаружил на лопате полузамёрзший ком меха. Гном погладил бледный нос кошки, она открыла голубой глаз, попыталась мяукнуть, но только закашлялась.
Пыхтя и бранясь, гном кое-как оттащил кошку в свою мастерскую, уложил в свою постель, накрыл единственным одеялом, растопил печку и побежал за помощью. Крысиная королевна страшно возмутилась – чтобы я! лечила! Кошку! Но деваться ей было некуда – не бросать же подснежницу умирать.
Кошку долго отпаивали молоком и целебным бульоном, растирали ей лапки, расчёсывали хвост и разминали ушки. Гном дневал и ночевал возле своей находки, феечки подарили ему новое одеяло, но он не стал укрываться сам, а закутал потеплее больную. Кошка ничего не чувствовала и ничего не помнила, она даже снов не видела – до того ослабела.
Разбудил нашу больную весёлый перезвон капели. Капли били в стекло – дзынь, дзынь! Весна! За окном голубело чистое небо, шумели неугомонные воробьи, орали вороны. Кошка чихнула, моргнула, потянулась – и разбудила гнома. Ворчливый сапожник тут же влил в больную очередную порцию бульона и поуютней подоткнул одеяло. Кошка облизнулась и уснула.
Она наконец-то вернулась в свою коробку, с удовольствием прогулялась по саду, понюхала кошачью мяту и понежилась на солнышке. А потом поняла – что-то не так. Чьи-то шустрые лапки ободрали доску калитки, кто-то тёрся о ствол старой яблони, утащил из миски две рыбки, обгрыз и бросил хвостики посреди комнаты, кто-то плюхнулся в молоко, хорошенько встряхнулся и покатался по одеялу. Что за напасть? Крыса, что ли? Нет, крысиными снами не пахнет.
Кошка внимательно осмотрела и обнюхала все закоулки, но ничего не нашла. Потом пришлось проснуться – по рекомендации королевны гном вынес больную на солнышко: погреться и освежиться. Ласковый свет и вправду взбодрил, кошка встала на лапы, и наконец-то, сумела вылизаться.
Через неделю она приволокла спящему гному самую большую копчёную рыбку, которую смогла стащить, и сбежала. Независимый характер кошки не выносил опёки, к тому же на крыше стало тепло.
А вот во снах творилась совершенная белиберда. Кто-то ел кошкину еду, спал на её постели, притаскивал в коробку птичьи перья, обглоданные косточки, змеиные шкурки и прочий мусор. Кто-то прогрыз подушку и вывалялся в пуху. Кто-то сломал любимый кустик кошачьей мяты и обслюнявил листочки. Безобразие!
Не раз и не два кошка устраивала засады, отказалась от любимых прогулок и перестала заглядывать в сапожную мастерскую. Тщетно! Наконец она улеглась на любимой перинке, перевернулась на спину и притворилась крепко-крепко спящей во сне. Она ровно дышала, не шевелила ни лапкой, ни ухом – ни за что не отличишь!
Вскоре скрипнула калитка в саду, потом стукнул садовый лаз. Чьи-то проворные лапки затопотали по комнате, кто-то сунул мордочку в молоко и залакал так жадно, что тут же расчихался, кто-то ухватил рыбку и с хрустом грыз ее, свирепо рыча, кто-то погнался за мячиком и толкнул его прямо на кошку!
— Мя-я-я-я! – сказала кошка, заморгала и высоко подпрыгнула. Вокруг нее оказалось целых пять котят – четыре рыжих мальчишки и белая девочка с разными глазами. Кошка захотела высказать хулиганам всё, что она думала об учиненном безобразии, но откуда-то раздалось:
— Кис-кис-кис! Вот ты где, беглянка, я принес тебе молока, просыпайся!
Гном наконец-то отыскал свою подопечную – он всерьёз беспокоился, достаточно ли бедняжка здорова. Кошка нехотя проснулась… и с ужасом обнаружила, что котята выскочили из сна вслед за ней. Мальчишки прыгали по её спине и бокам, пища: «мама!», а белая девочка прижалась к морде и тихонечко замурчала.
— Так вот в чем дело, — сказал гном и улыбнулся широко-широко. – Поздравляю, чудные дети!
Сперва кошка пришла в ужас – она всю жизнь прожила одиноко и независимо, а тут целый букет шебутной малышни. И никому ведь ничего не докажешь и не объяснишь, что ещё вчера ты этих котят знать не знала и видеть не видела… Тут один из котят (самый рыжий, крупный и шкодный) плюхнулся в блюдечко с молоком. Пришлось срочно вылизать проказника, чтобы тот не замёрз. А затем — и всех остальных, и натаскать им рыбки, и устроить теплое гнездышко за трубой.
Кошка оказалась на удивление хорошей мамой — строгой, но нежной. Она обучила приснившихся детей всем премудростям кошачьей жизни – как умываться, аккуратно пить молоко, входить в доверие к людям, охотиться на воробьёв, мышей и крыс. Мальчишки быстро выросли и сбежали жить во двор, а белая девочка как-то незаметно завелась в сапожной мастерской. Нелюдимый ворчливый гном стал куда добрей и общительнее, особенно если разговор вертелся вокруг его прелестной питомицы, образца кротости и любви.
Что же до нашей кошки, она осталась такой же гордой, одинокой и независимой. Заново выхолила белую шубку, привела в порядок коготки и роскошный хвост. Так же мило валялась на теплой крыше, так же загадочно бродила по чужим снам и рассматривала чужие истории. Сонная дочка заглядывала порой погулять вместе с мамой, они устраивались вдвоем у чьего-нибудь сонного камина, перемуркивались и делились кошачьей мудростью.
…Если снится белая кошка – это к весне…
Ника Батхен
#авторскиерассказы