Так гранит покрывается наледью, и стоят на земле холода, — этот город, покрывшийся памятью, я покинуть хочу навсегда. Будет теплое пиво вокзальное, будет облако над головой, будет музыка очень печальная — я навеки прощаюсь с тобой. Больше неба, тепла, человечности. Больше черного горя, поэт. Ни к чему разговоры о вечности, а точнее, о том, чего нет. Это было над Камой крылатою, сине-черною, именно там, где беззубую песню бесплатную пушкинистам кричал Мандельштам. Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре выбивает окно кулаком (как Григорьев, гуляющий в таборе) и на стеклах стоит босиком. Долго по полу кровь разливается. Долго капает кровь с кулака. А в отверстие небо врывается, и лежат на башке облака. Я родился - доселе не верится — в лабиринте фабричных дворов в той стране голубиной, что делится тыщу лет на ментов и воров. Потому уменьшительных суффиксов не люблю, и когда постучат и попросят с улыбкою уксуса, я исполню желанье ребят. Отвращенье домашние кофточки, полки книжные, фото отца вызывают у тех, кто, на корточки сев, умеет сидеть до конца. Свалка памяти: разное, разное. Как сказал тот, кто умер уже, безобразное - это прекрасное, что не может вместиться в душе. Слишком много всего не вмещается. На вокзале стоят поезда — ну, пора. Мальчик с мамой прощается. Знать, забрили болезного. "Да ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся". На прощанье страшнее рассвет, чем закат. Ну, давай поцелуемся! Больше черного горя, поэт.
А грустно было и уныло, печально, да ведь? Но всё осветит, всё, что было, исправит память- звучи заезженной пластинкой, хрипи и щёлкай. Была и девочка с картинки с завитой чёлкой. И я был богом и боксёром, а не поэтом. То было правдою, а вздором, как раз вот это. Чем дальше будет, тем длиннее и бесконечней. Заезда, осенняя аллея, и губы, плечи. И поцелуй в промозглом парке, где наши лица под фонарем видны неярким- он вечно длится.
Художник Ирина Перелешина
БОРИС РЫЖИЙ
ОСЕНЬЮ В СТАРОМ ПАРКЕ
Осенью в старом парке Листик прижат к плечу. Ах, за твои подарки Я ещё заплачУ.
Это такая малость - Пятнышко на душЕ. Летом ещё казалось, Что заплатил уже.
Облачко на дорожке, Пар от сырой земли. Кожаные сапожки В синий туман ушли.
Долго стучал - как сердце - Крошечный каблучок. Стоит лишь оглядеться, Видишь, как одинок.
И остаётся росчерк Веточки на ветру - Я этот мелкий почерк В жизни не разберу.
И слово будто музыка звучит...
Борис Рыжий
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, —
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная —
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится —
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда —
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
Но всё осветит, всё, что было, исправит память-
звучи заезженной пластинкой,
хрипи и щёлкай.
Была и девочка с картинки
с завитой чёлкой.
И я был богом и боксёром,
а не поэтом.
То было правдою, а вздором,
как раз вот это.
Чем дальше будет, тем длиннее
и бесконечней.
Заезда, осенняя аллея,
и губы, плечи.
И поцелуй в промозглом парке,
где наши лица
под фонарем видны неярким-
он вечно длится.
ОСЕНЬЮ В СТАРОМ ПАРКЕ
Осенью в старом парке
Листик прижат к плечу.
Ах, за твои подарки
Я ещё заплачУ.
Это такая малость -
Пятнышко на душЕ.
Летом ещё казалось,
Что заплатил уже.
Облачко на дорожке,
Пар от сырой земли.
Кожаные сапожки
В синий туман ушли.
Долго стучал - как сердце -
Крошечный каблучок.
Стоит лишь оглядеться,
Видишь, как одинок.
И остаётся росчерк
Веточки на ветру -
Я этот мелкий почерк
В жизни не разберу.
1996г