Кружок, палочка, палочка. Треугольник, две кочерги снизу. "ЛЮБ… ЛЮ… ТИ..." – выводил на стекле тоненький палец. Дуняша задумалась, бровки поползли к переносице. А точно ли "ти"? Может, "те"? Или вообще "тя"? Она потёрла нос, приложила ладошку ко лбу – так делала бабушка, когда хотела вспомнить телефонный номер соседки или место, куда положила очки. "ТИ… БЯ" – дописала она, наконец, и посмотрела на результат своих трудов. Красиво! Фигурка в платье – большая, с ладошку, смотрела на неё с запотевшего окна. Дуняша подумала секунду и нарисовала ей глаза-точечки и большую лежачую скобку снизу – вышло хорошо, аккуратно, как скибка дыни на столе. Теперь фигурка улыбалась ей от уха до уха – так счастливо, как будто ей купили мороженое. Да не одно, а сразу два. И ещё шоколадных! Дуняша немного полюбовалась рисунком и добавила над фигуркой красивое сердечко. А потом и ниточку, чтобы сердце стало воздушным шаром. Вот! Теперь бабушка точно почувствует, как сильно… – Ах ты баловница! – запричитал бабушкин голос у кухонной двери. – Да кто ж жирными руками по окну возит? Только вчера намыла его, умаялась вся, а ты портишь! Дуняша отпрянула от стекла, испугавшись бабушкиного гнева. Сердце колотилось быстро-быстро, а щёки стали пунцовыми. – И доесть не доела, и в шкоду полезла – не ребёнок, а наказание! Марш в комнату, и руки помой! – бабушкин голос летел вслед, а она вжала голову в плечи и пообещала себе, что больше никогда не будет рисовать таких открыток. * * * Дуня примчалась в город так быстро, как только могла. Сессия, подготовка, завтрашний экзамен – ничего уже не имело смысла. Улицы городка, где она провела не одно счастливое лето, казались чужими, путались, не пускали. Как в тумане, она вышла на остановке у больницы, нашла табличку с нужным корпусом, поймала врача, хотела спросить у него о главном – только весь страх и тревога вдруг оказались в горле и сжали его так, что не вдохнуть и не выдохнуть. – Обещать ничего не могу, – покачал головой доктор. – Операция прошла хорошо, а дальше… Возраст, сами понимаете. Тут уже от самого пациента зависит. Знаете, как бывает иной раз? Мы руками разводим, а человек ещё правнуков понянчить хочет и на море съездить. Ну-ну, девушка, рано вам плакать! Оленька, накапай-ка нам валерьянки, а то сейчас придётся в соседней палате ещё одну койку занимать! Запах лечебной настойки преследовал её всю дорогу до бабушкиной квартиры. И встретил на пороге: сладковатый, тягучий, пропитавший всё вокруг. Дуня посмотрела на рассыпанные по столу таблетки, на пузырёк, лежащий в лужице под столом, на оброненный стул – когда там было его поднимать соседям и фельдшеру скорой… И разозлилась на это всё. На пустую квартиру с единственным стулом у стола. На одинокую чашку уже остывшего чая. А больше всего – на этот запах лекарств, въевшийся в каждый угол бабушкиной квартиры. И не выдержала: набрала полный тазик горячей воды; не отмеряя, ухнула туда средства – лавандового, свежего – и часа два, не отрываясь, драила всё подряд: полы, стены, старые лакированные ножки стола и стула – лишь бы вывести этот противный запах… Распалившись от работы, она, наконец, подняла глаза к окну. И застыла. С запотевшего стекла на неё смотрела кривая надпись: “ЛЮБЛЮ ТИБЯ” и женская фигурка с шариком в руке. * * * – Я же говорил, всё от пациента зависит, – улыбался через несколько дней знакомый врач. – Строгая она у вас, однако: всё отделение по струнке ходит! Ну ничего, завтра выпишем, выдохнем... Жаль, что не могу вас в палату пустить: вирусные правила, сами понимаете. Но можете пока в окошко ей помахать – вон то, на втором этаже. Сейчас скажу медсестрам, чтобы позвали. Дуня смотрела из двора на больничное окно и ждала. Ждала с новым чувством, как будто узнала большой секрет бабушки, всегда строгой и скупой на чувства. Ведь рисунок, даже самый стойкий, даже нарисованный самыми испачканными в мире детскими пальцами, ни за что не продержится на окне столько лет, разве что… Разве что кто-то будет специально обновлять его год за годом. Жалюзи на окне колыхнулись, и за ним появилось бабушкино лицо, немного бледное, но радостное. Дуня помахала рукой, бабушка ответила тем же, и обе застыли, понимая, как странно и сложно было бы кричать друг другу через закрытое окно. А потом бабушка просто дохнула на стекло заскользила пальцем по запотевшей плоскости. Кружок, палочка, палочка. Треугольник, две кочерги снизу. И маленькое сердце на ниточке в нарисованной руке. #Анастасия_Кокоева
Аномалии мистика и не только
Открытка
Кружок, палочка, палочка. Треугольник, две кочерги снизу.
"ЛЮБ… ЛЮ… ТИ..." – выводил на стекле тоненький палец. Дуняша задумалась, бровки поползли к переносице. А точно ли "ти"? Может, "те"? Или вообще "тя"? Она потёрла нос, приложила ладошку ко лбу – так делала бабушка, когда хотела вспомнить телефонный номер соседки или место, куда положила очки. "ТИ… БЯ" – дописала она, наконец, и посмотрела на результат своих трудов. Красиво! Фигурка в платье – большая, с ладошку, смотрела на неё с запотевшего окна. Дуняша подумала секунду и нарисовала ей глаза-точечки и большую лежачую скобку снизу – вышло хорошо, аккуратно, как скибка дыни на столе. Теперь фигурка улыбалась ей от уха до уха – так счастливо, как будто ей купили мороженое. Да не одно, а сразу два. И ещё шоколадных!
Дуняша немного полюбовалась рисунком и добавила над фигуркой красивое сердечко. А потом и ниточку, чтобы сердце стало воздушным шаром. Вот! Теперь бабушка точно почувствует, как сильно…
– Ах ты баловница! – запричитал бабушкин голос у кухонной двери. – Да кто ж жирными руками по окну возит? Только вчера намыла его, умаялась вся, а ты портишь!
Дуняша отпрянула от стекла, испугавшись бабушкиного гнева. Сердце колотилось быстро-быстро, а щёки стали пунцовыми.
– И доесть не доела, и в шкоду полезла – не ребёнок, а наказание! Марш в комнату, и руки помой! – бабушкин голос летел вслед, а она вжала голову в плечи и пообещала себе, что больше никогда не будет рисовать таких открыток.
* * *
Дуня примчалась в город так быстро, как только могла. Сессия, подготовка, завтрашний экзамен – ничего уже не имело смысла. Улицы городка, где она провела не одно счастливое лето, казались чужими, путались, не пускали. Как в тумане, она вышла на остановке у больницы, нашла табличку с нужным корпусом, поймала врача, хотела спросить у него о главном – только весь страх и тревога вдруг оказались в горле и сжали его так, что не вдохнуть и не выдохнуть.
– Обещать ничего не могу, – покачал головой доктор. – Операция прошла хорошо, а дальше… Возраст, сами понимаете. Тут уже от самого пациента зависит. Знаете, как бывает иной раз? Мы руками разводим, а человек ещё правнуков понянчить хочет и на море съездить. Ну-ну, девушка, рано вам плакать! Оленька, накапай-ка нам валерьянки, а то сейчас придётся в соседней палате ещё одну койку занимать!
Запах лечебной настойки преследовал её всю дорогу до бабушкиной квартиры. И встретил на пороге: сладковатый, тягучий, пропитавший всё вокруг. Дуня посмотрела на рассыпанные по столу таблетки, на пузырёк, лежащий в лужице под столом, на оброненный стул – когда там было его поднимать соседям и фельдшеру скорой… И разозлилась на это всё. На пустую квартиру с единственным стулом у стола. На одинокую чашку уже остывшего чая. А больше всего – на этот запах лекарств, въевшийся в каждый угол бабушкиной квартиры. И не выдержала: набрала полный тазик горячей воды; не отмеряя, ухнула туда средства – лавандового, свежего – и часа два, не отрываясь, драила всё подряд: полы, стены, старые лакированные ножки стола и стула – лишь бы вывести этот противный запах…
Распалившись от работы, она, наконец, подняла глаза к окну. И застыла. С запотевшего стекла на неё смотрела кривая надпись: “ЛЮБЛЮ ТИБЯ” и женская фигурка с шариком в руке.
* * *
– Я же говорил, всё от пациента зависит, – улыбался через несколько дней знакомый врач. – Строгая она у вас, однако: всё отделение по струнке ходит! Ну ничего, завтра выпишем, выдохнем... Жаль, что не могу вас в палату пустить: вирусные правила, сами понимаете. Но можете пока в окошко ей помахать – вон то, на втором этаже. Сейчас скажу медсестрам, чтобы позвали.
Дуня смотрела из двора на больничное окно и ждала. Ждала с новым чувством, как будто узнала большой секрет бабушки, всегда строгой и скупой на чувства. Ведь рисунок, даже самый стойкий, даже нарисованный самыми испачканными в мире детскими пальцами, ни за что не продержится на окне столько лет, разве что… Разве что кто-то будет специально обновлять его год за годом.
Жалюзи на окне колыхнулись, и за ним появилось бабушкино лицо, немного бледное, но радостное. Дуня помахала рукой, бабушка ответила тем же, и обе застыли, понимая, как странно и сложно было бы кричать друг другу через закрытое окно. А потом бабушка просто дохнула на стекло заскользила пальцем по запотевшей плоскости.
Кружок, палочка, палочка. Треугольник, две кочерги снизу.
И маленькое сердце на ниточке в нарисованной руке.
#Анастасия_Кокоева