Клоун на окраине Неверленда

Лицо разукрасил. Ничего, краска закрасит. Свежие белила — слоем потолще, акцент на губах, чтоб не видели глаз. Побольше яркого, синего, красного. Нарисовать на лице новое лицо — лучше, смешливей. Смелей.
Может, поможет.
Вряд ли. Кара знала себя. Тоску не замазать белилами, грусть не затмить яркими красками. И смелость не явится, если растянуть губы в улыбке. Вряд ли рожденному клоуном суждено стать атлетом. Навряд ли даже атлет прыгнет выше своей головы и станет шпрехшталмейстером. Да и тот в свою очередь никогда не будет Владельцем.
Кара была опилочной — родилась в семье циркачей. В семье униформистов — низшая каста. Родители были счастливы: за такого ребёнка дают десять монет золотых, отступных, что равно десяти годам на тяжёлой работе.
Улюлюкающую и ещё ничего не понимающую Кару забрали. Забрали в цирк на окраине Неверленда. Заткнули дефицит, так сказать. Кара не очень была этому рада — цирк непрестижный, дети сюда едва ли ходили. Только подростки, и то, чтобы закидать тухлыми овощами. Но хоть какая-то еда. Говорят, есть цирки и похуже, голоднее, и шпрехшталмейстера там злее.
Но говорили и о другом. Будто в цирках центра Неверленда каждый день есть еда. Что на больших аренах красного бархата не иссякают фрукты и конфеты. Словно в цирки те ходят дети и смеются. Смеются над клоунами. А шпрехшталмейстер никого не бьёт. Ни толстой плетью, ни грубым кулаком.
Кара усмехнулась. Говорить-то говорят, но разве кто-то видел? Разве существуют на самом деле эти яркие шатры, громкая музыка, доброта. Как твердит их шпрехшталмейстер: талант равно пропорционален боли. Чем сильнее боль, тем лучше выступление. Чем лучше выступление, тем больше детей в зрительно зале. Чем больше детей, тем выше ранг цирка. Чем выше ранг, тем ближе цирк к центру Неверленда. И уж верно только то, что шпрехшталмейстер центрального цирка лупит клоунов намного жёстче, чем сам он.
Кара сначала не верила, Кара даже пыталась сбежать. Тогда их было двое. Как полагается. Весёлый и грустный. Повезло веселому — его избили до потери сознания. Грустного же — до потери пульса.
Хоронили друга тут же. Во дворе цирка, под заветренными фекалиями животных. А в назидание другим клоунам там теперь крест стоит. В цирке на окраине был один клоун. Кара.
Иногда, в память о товарище, Кару приматывали к кресту на несколько голодных дней. Чтобы не забывала. Ни побег, ни товарища, ни то что она родилась весёлым клоуном.
"Хотя бы не униформист", — широко улыбнулась в затёртое зеркало Кара.
— Хотя бы не рожала, — залилась звонким смехом она.
Смех — её талант. Её талант не принёс ей счастья. Её талант не принёс ей радости. И в принципе, всем на это плевать. На грустные глаза, на синяки, на шрамы.
Один процент.
Один процент — не передать свой талант ребёнку. Один процент, что из неё не вылупится клоун. Повезёт ещё, если грустный. Грустные быстро помирают. А вдруг весёлый...
Кара снова взглянула в зеркало. Волосы клочьями — повыдирали. Лицо круглое — отекло от побоев. На шее шарф, из-под которого светит белыми краями уродливый шрам. А на лице улыбка. Широкая и озорная. Задорная, заразная, как и смех её. Талант, что раз за разом взбивается до идеала. Не то. Совсем не то, что стоит детям передавать.
Сегодня Каре исполняется шестнадцать. Сегодня в ее честь устроен показ. И будет там и буффонада, и антре, и да капо, и апач, репризы, шутки, смех. А после...
После будет хлыст. Арапник, коим даже льва не хлыщут. Но лев — не клоун, и даже не атлет. Шпрехшталмейстер ценит талант не всех. Возможно, именно поэтому цирк так далек от центра. Может быть, бил бы с той же силой он атлетов, акробатов иль гимнастов... Но нет. Под хлыст и кулаки — главный персонаж.
Кара засмеялась громче, задрожали зеркала. Затряслись подпорки — деревянные, прогнившие. Скоро выход. Её коронный выход. И смех. Смех, что не веселит её одну. А потом...
Потом зачатие ребёнка. Так можно, нужно и прописано в контракте. Родители отдали, за десять золотых монет. И шанс великий подарили — родить ребёнка от самого шпрехшталмейстера. И лишь один процент, что получится не клоун. И лишь один процент, что Кара выживет потом. И ноль процентов на желание, на мнение и на любовь.
Сегодня её день. Последний день таланта. Она его ждала. И прав был шпрехшталмейстер. Талант рождается от боли. От ран он крепнет. От шрамов закаляется. И с каждым годом заостряется.
Кара росла и, стиснув зубы, всё терпела. Она растила злость, кормила ярость. Но не смелость. И сердце ходуном ходило, когда шпрехшталмейстер объявлял.
Она не помнила, как выходила.
Но навсегда запомнит, как ушла.
#АделиСабирова