Моя собака видела то, чего не видел я. Пока однажды не приснился отец…
Мы с женой возвращались поздно. В гостях засиделись, разговоры затянулись, и только ближе к полуночи мы наконец добрались до своего подъезда. Лифт, как назло, снова не работал, пришлось подниматься пешком по лестнице, освещая путь телефоном.
Подойдя к двери, я привычно полез в карман за ключами. Жена придержала меня за локоть и шепнула:
— Открывай потише, а то Бучка опять на весь дом лаять начнёт.
Я кивнул. Наш пёс — доберман с характером — обычно встречал нас у порога, громким лаем оповещая всех соседей о нашем прибытии. Но в этот раз, как только дверь открылась, меня вдруг охватило странное чувство. Не страх, нет — скорее, глубокая, почти физическая тревога, будто в квартире что-то было... не так.
Тишина.
Ни радостного топота когтей по полу, ни привычного повизгивания. Только густая, давящая тишина.
— Где Буч? — спросила жена, и в её голосе я уловил ту же настороженность.
Я шагнул внутрь, щёлкнул выключателем. Свет вспыхнул, и первое, что бросилось в глаза — пустой коридор. Ни собаки, ни следов её присутствия.
— Может, спит? — неуверенно предположила жена, но я уже шёл в гостиную.
И тут я его увидел.
Буч сидел под креслом, прижавшись в самый дальний угол. Его уши были прижаты, хвост поджат, а взгляд — остекленевший, направленный в пустой угол комнаты. Он не бежал к нам, не вилял хвостом. Он... боялся.
— Буч? — позвал я.
Пёс вздрогнул, но не двинулся с места. Только глухо заскулил, не отводя глаз от той точки в углу.
Я сделал шаг вперёд — и тогда собака внезапно выскочила из-под кресла, но не ко мне, а... между мной и тем самым углом. Шерсть на его загривке встала дыбом, губы подрагивали, обнажая клыки. Он рычал. Не на меня. На пустоту.
— Что с ним? — прошептала жена, сжимая мою руку.
Я не ответил. Потому что в этот момент почувствовал — в комнате действительно кто-то есть. Кто-то, кого я не видел.
А Буч, кажется, видел.
Той ночью я долго ворочался, не в силах избавиться от ощущения, что за стенами квартиры скрывается что-то необъяснимое. Жена уснула быстро, отмахнувшись от моих тревожных предположений. "Устал, нервы, переработал", — пробормотала она, повернувшись к стене.
Я закрыл глаза, и сон накрыл меня, как тяжёлое одеяло.
Я снова стоял у подъезда своего дома. На мне был тот самый чёрный костюм, в котором я женился, а рядом — моя жена в белом платье, с чуть потускневшим от времени букетом в руках. Вокруг толпились гости, смеялись, поздравляли, но их голоса звучали приглушённо, будто из-под воды.
— Пойдёмте уже! — кто-то дернул меня за рукав.
И тут я вспомнил: деньги. Кошелёк остался в квартире.
— Я быстро, — бросил я жене и побежал вверх по лестнице.
Дверь в квартиру была приоткрыта, хотя я точно помнил, как закрывал её. В прихожей горел свет, но не яркий электрический, а тёплый, желтоватый, будто от свечей.
Я вошёл в гостиную — и сердце моё бешено заколотилось.
За свадебным столом, который мы давно разобрали, сидел мой отец. В том самом тёмно-синем костюме, в котором его хоронили. Его руки лежали на столе, пальцы медленно барабанили по скатерти.
— Да, сынок, — сказал он, поднимая на меня глаза, — рано я ушёл. Даже не довелось на твоей свадьбе погулять.
Голос его был таким же, каким я помнил — слегка хрипловатым, с той самой усталой интонацией, которая появлялась у него после долгого рабочего дня.
Я хотел сделать шаг вперёд, но ноги словно приросли к полу.
— Ничего, — продолжал отец, — не довелось так не довелось. А вот подарок я тебе приготовил.
Он медленно потянулся во внутренний карман пиджака и достал небольшой свёрток, перевязанный бечёвкой.
В этот момент из-под стола с рычанием выскочил Буч. Пёс ощетинился, его лапы широко расставились, словно он защищал меня от невидимой угрозы. Он лаял, бросался вперёд, но не мог приблизиться к отцу — будто невидимая стена отделяла их.
— Буч! — крикнул я, но собака не реагировала, продолжая яростно облаивать пустоту перед отцом.
Тот лишь улыбнулся и протянул свёрток в мою сторону.
— Возьми, сынок...
Я потянулся, но в этот момент раздался резкий звон.
— Опять этот кошмар, — прошептал я, вытирая пот со лба.
Но когда я перевернулся на бок, чтобы встать, моя рука наткнулась на что-то твёрдое под подушкой.
Я отдернул руку, как от огня.
Там лежал небольшой узелок, перевязанный бечёвкой.
Следующая ночь выдалась беспокойной. После странного сна с отцом я провёл весь день в лихорадочном состоянии, то и дело трогая свёрток в кармане пиджака, но так и не решился его развязать. Что если там окажется что-то... необъяснимое?
Жена заметила моё напряжение.
— Ты какой-то бледный, — сказала она за ужином, пристально глядя на меня. — Опять плохо спал?
— Да нет, всё нормально, — отмахнулся я, но её взгляд говорил, что она не верит.
Буч в тот день вёл себя странно — то прижимался к моим ногам, то вдруг настораживался и глухо рычал в сторону пустого угла.
Когда мы легли спать, я долго ворочался, прислушиваясь к каждому шороху в квартире. Жена быстро заснула, а я лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что, возможно, всё это — просто игра моего воображения.
И тут я услышал скрип.
Тихий, едва уловимый, будто дверь в прихожей медленно открывалась.
Я замер.
— Буч? — прошептал я, но в ответ — только тишина.
Скрип повторился, теперь уже ближе. Кто-то шёл по коридору.
Сердце забилось так сильно, что я боялся, будто жена проснётся от его стука. Я медленно повернул голову к двери спальни — и почувствовал, как по спине побежали мурашки.
Дверь приоткрывалась.
Сначала лишь на сантиметр, потом ещё немного. Чёрная щель расширялась, и в ней не было ни звука, ни движения.
Я хотел крикнуть, но голос застрял в горле.
И тут дверь распахнулась полностью.
На пороге стоял отец.
Он был в том же костюме, что и во сне, но теперь я видел его чётче — морщины у глаз, седину у висков, даже запах его одеколона, тот самый, который он всегда использовал по особым случаям.
— Пришёл я, сын, к тебе, — сказал он тихо, — чтоб огорчить.
Я не мог пошевелиться.
— Через пять лет с женой разойдёшься.
Эти слова прозвучали так чётко, будто он произнёс их не в тишине спальни, а прямо у меня в голове.
Я хотел что-то сказать, спросить, закричать — но отец улыбнулся, и в его улыбке было что-то печальное.
— Не расстраивайся, — продолжил он. — А теперь пойдём со мной. Я тебе обещанный подарок отдам.
Он развернулся и пошёл по коридору.
Я не понимал, сплю ли я, брежу или это происходит наяву, но моё тело будто само поднялось с кровати. Я вышел в коридор, и тут же свет в прихожей погас.
Только слабый отсвет из ванной комнаты указывал путь.
Отец стоял у открытой двери ванной и жестом позвал меня за собой.
Я сделал шаг. Ещё один.
И в тот момент, когда я уже почти поравнялся с ним, дверь внезапно захлопнулась прямо перед моим лицом.
Я рванул её на себя — ванная была пуста.
Только тихий звук капающей воды и...
Решётка вентиляции, лежащая на полу.
Я поднял её, и тут из коридора донёсся лай Буча — тот самый, яростный, предупреждающий.
Я вышел и увидел: пёс снова стоял в гостиной, ощетинившись, и лаял в пустой угол.
Но теперь я знал — угол не был пустым.
Ту ночь я так и не смог забыть. Когда первые лучи утра пробились сквозь шторы, я всё ещё сидел на краю кровати, сжимая в руках тот самый свёрток, который нашёл под подушкой. Жена мирно спала, её ровное дыхание казалось теперь таким хрупким и беззащитным.
Я осторожно встал и вышел на кухню. Буч поднял голову, но не побежал за мной — он продолжал лежать у порога спальни, будто охраняя её.
На кухне я налил себе стакан воды, но пить не стал. Руки дрожали.
— Ладно, — прошептал я, развязывая бечёвку.
Свёрток оказался плотным, завёрнутым в старую газету. Разворачивая её, я заметил дату — выпуск десятилетней давности.
Под бумагой лежала потрёпанная тетрадь в тёмно-коричневом переплёте и сберкнижка.
Я открыл первую страницу дневника — и сердце ёкнуло.
"15 марта. Сегодня впервые взял сына на рыбалку. Не поймали ничего, но он так радовался просто поездке..."
Это был почерк отца.
Я листал страницу за страницей, и с каждой строчкой в горле всё сильнее сжимался ком. Он писал обо мне. О том, как я рос, как впервые пошёл в школу, как мы ссорились из-за моих плохих оценок... Последняя запись была сделана за неделю до его смерти.
"Чувствую, что время подходит. Сыну надо передать самое важное..."
Дальше — пусто.
Я закрыл дневник и взял в руки сберкнижку. На моё имя. С аккуратными записями о небольших вкладах. Итоговая сумма — ровно три тысячи рублей.
Не богатство, но...
Я перевернул последнюю страницу. Там, мелким почерком, было написано:
"На чёрный день. Береги семью."
Я сидел за кухонным столом, не в силах пошевелиться, пока за окном не рассвело окончательно.
***
Через пять лет и один месяц мы с женой подали на развод.
Прошло ровно пять лет и тридцать один день. Я сидел на кухне в своей новой квартире, купив её после развода, и перечитывал отцовский дневник. За эти годы я выучил его почти наизусть, но каждый раз находил в строчках что-то новое — то незаметную деталь, то совет, замаскированный под обычное воспоминание.
На столе передо мной лежало письмо от бывшей жены. Она выходила замуж снова. Приглашала на свадьбу.
Я отложил конверт и потянулся за кружкой, но вдруг услышал знакомый шорох.
Буч, теперь уже поседевший у морды, поднял голову и уставился в угол комнаты. Его тело напряглось, но лая не было — только тихий, глухой рык.
Я медленно обернулся.
В углу, где всегда лаял пёс, стоял отец.
Он выглядел точно так же, как в ту последнюю ночь — тот же костюм, та же усталая улыбка.
— Ну что, сынок, — сказал он тихо, — я же предупреждал.
Я не испугался. Странно, но в тот момент мне было скорее... спокойно.
— Ты приходил тогда не просто так, — произнёс я. — Ты знал.
Отец покачал головой.
— Не знал. Догадывался. Люди редко меняются.
Он сделал шаг вперёд, и Буч неожиданно встал между нами, но не зарычал — просто упёрся мордой мне в колено, будто просил о чём-то.
— Он всё это время тебя видел, — прошептал я.
Отец улыбнулся.
— Собаки... они всегда видят чуть больше.
Потом он посмотрел на письмо на столе и вздохнул.
— Не ходи на эту свадьбу, сынок.
Я хотел спросить "почему", но в этот момент за окном резко заскрежетал тормозами грузовик. Я вздрогнул — и когда снова посмотрел в угол, там никого не было.
Только Буч, тыкающий носом в мою руку.
На следующий день я отправил бывшей жене вежливый отказ.
А через две недели узнал, что на той свадьбе случился пожар.
Прошло три года с тех пор, как я отказался идти на ту злополучную свадьбу. Жизнь постепенно наладилась — новая работа, просторная квартира, даже Буч, несмотря на почтенный возраст, всё так же бодро встречал меня у двери. Вот только привычка настороженно поглядывать в тот самый угол так и не исчезла.
Однажды поздним вечером, когда я допивал чай на кухне, Буч вдруг поднял голову и замер. Его уши настороженно навострились, а взгляд устремился куда-то за мою спину.
— Опять? — тихо спросил я, но пёс лишь глухо заскулил.
Я медленно обернулся.
В дверном проёме стоял отец.
Но на этот раз всё было иначе. Его лицо больше не выглядело усталым, а в глазах светилось то самое теплое, живое выражение, которое я помнил с детства.
— Пришло время, сынок, — сказал он мягко.
Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Время чего?
Отец улыбнулся и сделал шаг вперёд. Буч не зарычал — напротив, он встал и, медленно виляя хвостом, подошёл к нему.
— Ты же знаешь, — отец протянул руку и погладил собаку по голове.
Я вдруг понял, о чём он. Сердце сжалось.
— Буч...
Пёс повернулся ко мне и лизнул мою ладонь, как будто прощаясь.
— Он столько лет охранял тебя, — сказал отец. — Теперь его очередь идти со мной.
Я хотел что-то сказать, запротестовать, но слова застряли в горле. Буч посмотрел на меня своими тёмными, преданными глазами — и вдруг слабо тявкнул, точно так же, как в тот день, когда я впервые принёс его домой щенком.
Потом он развернулся и подошёл к отцу.
— Спасибо, — прошептал я.
Отец кивнул.
— Не грусти. Всё так, как должно быть.
Они обернулись и пошли к двери. Я хотел встать, но ноги не слушались.
— Подожди! — вдруг крикнул я. — А... а что там?
Отец остановился на пороге, но не обернулся.
— Ты узнаешь. Но не скоро.
Дверь закрылась.
На следующее утро я нашёл Буча мирно спящим на его лежанке. Только он не проснулся.
В тот же день я получил бандероль — старую, потрёпанную коробку. Внутри лежал ошейник Буча и записка:
"Он счастлив. И ты будешь."
Подписано не было.
Но я знал.
P.S. Теперь, когда я остаюсь один, я иногда чувствую лёгкое прикосновение к ноге — будто кто-то невидимый трогает меня. Я опускаю руку... и на секунду мне кажется, что под пальцами тёплая шерсть.
Аномалии мистика и не только
Моя собака видела то, чего не видел я. Пока однажды не приснился отец…
Мы с женой возвращались поздно. В гостях засиделись, разговоры затянулись, и только ближе к полуночи мы наконец добрались до своего подъезда. Лифт, как назло, снова не работал, пришлось подниматься пешком по лестнице, освещая путь телефоном.
Подойдя к двери, я привычно полез в карман за ключами. Жена придержала меня за локоть и шепнула:
— Открывай потише, а то Бучка опять на весь дом лаять начнёт.
Я кивнул. Наш пёс — доберман с характером — обычно встречал нас у порога, громким лаем оповещая всех соседей о нашем прибытии. Но в этот раз, как только дверь открылась, меня вдруг охватило странное чувство. Не страх, нет — скорее, глубокая, почти физическая тревога, будто в квартире что-то было... не так.
Тишина.
Ни радостного топота когтей по полу, ни привычного повизгивания. Только густая, давящая тишина.
— Где Буч? — спросила жена, и в её голосе я уловил ту же настороженность.
Я шагнул внутрь, щёлкнул выключателем. Свет вспыхнул, и первое, что бросилось в глаза — пустой коридор. Ни собаки, ни следов её присутствия.
— Может, спит? — неуверенно предположила жена, но я уже шёл в гостиную.
И тут я его увидел.
Буч сидел под креслом, прижавшись в самый дальний угол. Его уши были прижаты, хвост поджат, а взгляд — остекленевший, направленный в пустой угол комнаты. Он не бежал к нам, не вилял хвостом. Он... боялся.
— Буч? — позвал я.
Пёс вздрогнул, но не двинулся с места. Только глухо заскулил, не отводя глаз от той точки в углу.
Я сделал шаг вперёд — и тогда собака внезапно выскочила из-под кресла, но не ко мне, а... между мной и тем самым углом. Шерсть на его загривке встала дыбом, губы подрагивали, обнажая клыки. Он рычал. Не на меня. На пустоту.
— Что с ним? — прошептала жена, сжимая мою руку.
Я не ответил. Потому что в этот момент почувствовал — в комнате действительно кто-то есть. Кто-то, кого я не видел.
А Буч, кажется, видел.
Той ночью я долго ворочался, не в силах избавиться от ощущения, что за стенами квартиры скрывается что-то необъяснимое. Жена уснула быстро, отмахнувшись от моих тревожных предположений. "Устал, нервы, переработал", — пробормотала она, повернувшись к стене.
Я закрыл глаза, и сон накрыл меня, как тяжёлое одеяло.
Я снова стоял у подъезда своего дома. На мне был тот самый чёрный костюм, в котором я женился, а рядом — моя жена в белом платье, с чуть потускневшим от времени букетом в руках. Вокруг толпились гости, смеялись, поздравляли, но их голоса звучали приглушённо, будто из-под воды.
— Пойдёмте уже! — кто-то дернул меня за рукав.
И тут я вспомнил: деньги. Кошелёк остался в квартире.
— Я быстро, — бросил я жене и побежал вверх по лестнице.
Дверь в квартиру была приоткрыта, хотя я точно помнил, как закрывал её. В прихожей горел свет, но не яркий электрический, а тёплый, желтоватый, будто от свечей.
Я вошёл в гостиную — и сердце моё бешено заколотилось.
За свадебным столом, который мы давно разобрали, сидел мой отец. В том самом тёмно-синем костюме, в котором его хоронили. Его руки лежали на столе, пальцы медленно барабанили по скатерти.
— Да, сынок, — сказал он, поднимая на меня глаза, — рано я ушёл. Даже не довелось на твоей свадьбе погулять.
Голос его был таким же, каким я помнил — слегка хрипловатым, с той самой усталой интонацией, которая появлялась у него после долгого рабочего дня.
Я хотел сделать шаг вперёд, но ноги словно приросли к полу.
— Ничего, — продолжал отец, — не довелось так не довелось. А вот подарок я тебе приготовил.
Он медленно потянулся во внутренний карман пиджака и достал небольшой свёрток, перевязанный бечёвкой.
В этот момент из-под стола с рычанием выскочил Буч. Пёс ощетинился, его лапы широко расставились, словно он защищал меня от невидимой угрозы. Он лаял, бросался вперёд, но не мог приблизиться к отцу — будто невидимая стена отделяла их.
— Буч! — крикнул я, но собака не реагировала, продолжая яростно облаивать пустоту перед отцом.
Тот лишь улыбнулся и протянул свёрток в мою сторону.
— Возьми, сынок...
Я потянулся, но в этот момент раздался резкий звон.
Я открыл глаза.
Темнота спальни, тёплое одеяло, мерцающий экран будильника.
— Опять этот кошмар, — прошептал я, вытирая пот со лба.
Но когда я перевернулся на бок, чтобы встать, моя рука наткнулась на что-то твёрдое под подушкой.
Я отдернул руку, как от огня.
Там лежал небольшой узелок, перевязанный бечёвкой.
Следующая ночь выдалась беспокойной. После странного сна с отцом я провёл весь день в лихорадочном состоянии, то и дело трогая свёрток в кармане пиджака, но так и не решился его развязать. Что если там окажется что-то... необъяснимое?
Жена заметила моё напряжение.
— Ты какой-то бледный, — сказала она за ужином, пристально глядя на меня. — Опять плохо спал?
— Да нет, всё нормально, — отмахнулся я, но её взгляд говорил, что она не верит.
Буч в тот день вёл себя странно — то прижимался к моим ногам, то вдруг настораживался и глухо рычал в сторону пустого угла.
Когда мы легли спать, я долго ворочался, прислушиваясь к каждому шороху в квартире. Жена быстро заснула, а я лежал, уставившись в потолок, и думал о том, что, возможно, всё это — просто игра моего воображения.
И тут я услышал скрип.
Тихий, едва уловимый, будто дверь в прихожей медленно открывалась.
Я замер.
— Буч? — прошептал я, но в ответ — только тишина.
Скрип повторился, теперь уже ближе. Кто-то шёл по коридору.
Сердце забилось так сильно, что я боялся, будто жена проснётся от его стука. Я медленно повернул голову к двери спальни — и почувствовал, как по спине побежали мурашки.
Дверь приоткрывалась.
Сначала лишь на сантиметр, потом ещё немного. Чёрная щель расширялась, и в ней не было ни звука, ни движения.
Я хотел крикнуть, но голос застрял в горле.
И тут дверь распахнулась полностью.
На пороге стоял отец.
Он был в том же костюме, что и во сне, но теперь я видел его чётче — морщины у глаз, седину у висков, даже запах его одеколона, тот самый, который он всегда использовал по особым случаям.
— Пришёл я, сын, к тебе, — сказал он тихо, — чтоб огорчить.
Я не мог пошевелиться.
— Через пять лет с женой разойдёшься.
Эти слова прозвучали так чётко, будто он произнёс их не в тишине спальни, а прямо у меня в голове.
Я хотел что-то сказать, спросить, закричать — но отец улыбнулся, и в его улыбке было что-то печальное.
— Не расстраивайся, — продолжил он. — А теперь пойдём со мной. Я тебе обещанный подарок отдам.
Он развернулся и пошёл по коридору.
Я не понимал, сплю ли я, брежу или это происходит наяву, но моё тело будто само поднялось с кровати. Я вышел в коридор, и тут же свет в прихожей погас.
Только слабый отсвет из ванной комнаты указывал путь.
Отец стоял у открытой двери ванной и жестом позвал меня за собой.
Я сделал шаг. Ещё один.
И в тот момент, когда я уже почти поравнялся с ним, дверь внезапно захлопнулась прямо перед моим лицом.
Я рванул её на себя — ванная была пуста.
Только тихий звук капающей воды и...
Решётка вентиляции, лежащая на полу.
Я поднял её, и тут из коридора донёсся лай Буча — тот самый, яростный, предупреждающий.
Я вышел и увидел: пёс снова стоял в гостиной, ощетинившись, и лаял в пустой угол.
Но теперь я знал — угол не был пустым.
Ту ночь я так и не смог забыть. Когда первые лучи утра пробились сквозь шторы, я всё ещё сидел на краю кровати, сжимая в руках тот самый свёрток, который нашёл под подушкой. Жена мирно спала, её ровное дыхание казалось теперь таким хрупким и беззащитным.
Я осторожно встал и вышел на кухню. Буч поднял голову, но не побежал за мной — он продолжал лежать у порога спальни, будто охраняя её.
На кухне я налил себе стакан воды, но пить не стал. Руки дрожали.
— Ладно, — прошептал я, развязывая бечёвку.
Свёрток оказался плотным, завёрнутым в старую газету. Разворачивая её, я заметил дату — выпуск десятилетней давности.
Под бумагой лежала потрёпанная тетрадь в тёмно-коричневом переплёте и сберкнижка.
Я открыл первую страницу дневника — и сердце ёкнуло.
"15 марта. Сегодня впервые взял сына на рыбалку. Не поймали ничего, но он так радовался просто поездке..."
Это был почерк отца.
Я листал страницу за страницей, и с каждой строчкой в горле всё сильнее сжимался ком. Он писал обо мне. О том, как я рос, как впервые пошёл в школу, как мы ссорились из-за моих плохих оценок... Последняя запись была сделана за неделю до его смерти.
"Чувствую, что время подходит. Сыну надо передать самое важное..."
Дальше — пусто.
Я закрыл дневник и взял в руки сберкнижку. На моё имя. С аккуратными записями о небольших вкладах. Итоговая сумма — ровно три тысячи рублей.
Не богатство, но...
Я перевернул последнюю страницу. Там, мелким почерком, было написано:
"На чёрный день. Береги семью."
Я сидел за кухонным столом, не в силах пошевелиться, пока за окном не рассвело окончательно.
***
Через пять лет и один месяц мы с женой подали на развод.
Прошло ровно пять лет и тридцать один день. Я сидел на кухне в своей новой квартире, купив её после развода, и перечитывал отцовский дневник. За эти годы я выучил его почти наизусть, но каждый раз находил в строчках что-то новое — то незаметную деталь, то совет, замаскированный под обычное воспоминание.
На столе передо мной лежало письмо от бывшей жены. Она выходила замуж снова. Приглашала на свадьбу.
Я отложил конверт и потянулся за кружкой, но вдруг услышал знакомый шорох.
Буч, теперь уже поседевший у морды, поднял голову и уставился в угол комнаты. Его тело напряглось, но лая не было — только тихий, глухой рык.
Я медленно обернулся.
В углу, где всегда лаял пёс, стоял отец.
Он выглядел точно так же, как в ту последнюю ночь — тот же костюм, та же усталая улыбка.
— Ну что, сынок, — сказал он тихо, — я же предупреждал.
Я не испугался. Странно, но в тот момент мне было скорее... спокойно.
— Ты приходил тогда не просто так, — произнёс я. — Ты знал.
Отец покачал головой.
— Не знал. Догадывался. Люди редко меняются.
Он сделал шаг вперёд, и Буч неожиданно встал между нами, но не зарычал — просто упёрся мордой мне в колено, будто просил о чём-то.
— Он всё это время тебя видел, — прошептал я.
Отец улыбнулся.
— Собаки... они всегда видят чуть больше.
Потом он посмотрел на письмо на столе и вздохнул.
— Не ходи на эту свадьбу, сынок.
Я хотел спросить "почему", но в этот момент за окном резко заскрежетал тормозами грузовик. Я вздрогнул — и когда снова посмотрел в угол, там никого не было.
Только Буч, тыкающий носом в мою руку.
На следующий день я отправил бывшей жене вежливый отказ.
А через две недели узнал, что на той свадьбе случился пожар.
Прошло три года с тех пор, как я отказался идти на ту злополучную свадьбу. Жизнь постепенно наладилась — новая работа, просторная квартира, даже Буч, несмотря на почтенный возраст, всё так же бодро встречал меня у двери. Вот только привычка настороженно поглядывать в тот самый угол так и не исчезла.
Однажды поздним вечером, когда я допивал чай на кухне, Буч вдруг поднял голову и замер. Его уши настороженно навострились, а взгляд устремился куда-то за мою спину.
— Опять? — тихо спросил я, но пёс лишь глухо заскулил.
Я медленно обернулся.
В дверном проёме стоял отец.
Но на этот раз всё было иначе. Его лицо больше не выглядело усталым, а в глазах светилось то самое теплое, живое выражение, которое я помнил с детства.
— Пришло время, сынок, — сказал он мягко.
Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Время чего?
Отец улыбнулся и сделал шаг вперёд. Буч не зарычал — напротив, он встал и, медленно виляя хвостом, подошёл к нему.
— Ты же знаешь, — отец протянул руку и погладил собаку по голове.
Я вдруг понял, о чём он. Сердце сжалось.
— Буч...
Пёс повернулся ко мне и лизнул мою ладонь, как будто прощаясь.
— Он столько лет охранял тебя, — сказал отец. — Теперь его очередь идти со мной.
Я хотел что-то сказать, запротестовать, но слова застряли в горле. Буч посмотрел на меня своими тёмными, преданными глазами — и вдруг слабо тявкнул, точно так же, как в тот день, когда я впервые принёс его домой щенком.
Потом он развернулся и подошёл к отцу.
— Спасибо, — прошептал я.
Отец кивнул.
— Не грусти. Всё так, как должно быть.
Они обернулись и пошли к двери. Я хотел встать, но ноги не слушались.
— Подожди! — вдруг крикнул я. — А... а что там?
Отец остановился на пороге, но не обернулся.
— Ты узнаешь. Но не скоро.
Дверь закрылась.
На следующее утро я нашёл Буча мирно спящим на его лежанке. Только он не проснулся.
В тот же день я получил бандероль — старую, потрёпанную коробку. Внутри лежал ошейник Буча и записка:
"Он счастлив. И ты будешь."
Подписано не было.
Но я знал.
P.S. Теперь, когда я остаюсь один, я иногда чувствую лёгкое прикосновение к ноге — будто кто-то невидимый трогает меня. Я опускаю руку... и на секунду мне кажется, что под пальцами тёплая шерсть.
Может, это просто игра воображения.
А может, они всё ещё где-то рядом.
За гранью реальности. Мистические истории.
#мистическиеистории