"…к середине дня обычно устаёшь и разговоры не клеятся : то есть хочется, то в сон клонит. Зная это, я обычно и не стараюсь разговориться, просто снимаю дом за домом. Но тут другое дело : хозяйка заметила мой интерес, посматривает, как я хожу от дома к дому, явно ждёт.
- Вы за наличники, да?
Она перекладывает трость, приглашая меня на лавочку рядом с собой.
- Да, - улыбаюсь.
Сажусь к ней в пол оборота, с благодарностью : с утра я навряд ли где присаживался и ноги гудят.
Лавка тёмно-серая, чуть влажная от ночного дождя. Кажется, что именно от неё пахнет свежей травой и почему-то сыром.
…- Эти наличники Ишкин делал. Павлин Михалыч. Вам его дом надо увидеть непременно. Он нам наличники делал и соседям резьбу делал. Но мы… продавать будем. Мама-то умерла. Я вот не знаю, что теперь… У него по городу так много-то его работ, но лучше дом его посмотрите. Там и наличники, и всё есть. И сверху вот так!..
Я слышал его фамилию, о нём сразу несколько человек упомянули, но адрес дома так никто и не назвал… Вот и сейчас моя собеседница, очевидно, хозяйка самых примечательных наличников на этой улице, говорит лишь направление, но адреса тоже не помнит.
- А он сам-то жив, не подскажете?
- Нет. Уж… давно, лет… уже сколько? Тридцать наверное. У него дети есть.
- О! - Не скрываю я радости. - А кто-нибудь режет?
- Нет… Нет… Там дочка кажется… Дочки…
Она молчит.
Какое-то время мы просто сидим молча. Тишину нарушает лишь далёкий гром : дождь пугает уже полдня, но, кажется, так и пройдет стороной. Я прикидываю, что до темна ещё часа четыре, а потом, даже если дождь так и не соберётся, всё равно домой : седьмой день поездки, пора возвращаться.
…- Так-то у нас дом шестьдесят какого-то года, брёвна во-от такие! - Она показывает руками толщину едва ли не с полметра. - Вот такие! Здоровые. Я, конечно, не боюсь за то, цену можно брать, что он не гнилой. Что он не… а то сейчас под сайдингом у кого, приди, ткни, что там? Может, труха. А тут и потолки под три метра, и подпол. В подполе только наклоняться немного приходится : переводы там такие толстые.
- Переводы?
- Ну, эти балки. Это залезали всё смотреть, всё хорошо. Вот. Ну дом новый, шестидесятых годов. А вот у соседей 23-го года. Этот тот же вот… Васькин дом… - она, вздыхая, показывает на занявший чуть не весь соседний участок, унылый кирпичный куб безо всяких украшений. - Маленькая ведь избушечка была. Тоже двадцать пятого года. Все обделывают. Обделывают все… Что поделаешь… Ну, у нас никто не хочет богатые, крутые… Я б может сайдингом так обила бы, резьбу-то я, конечно бы, может, оставила.
- Конечно, сохраните! - не могу поверить я своим ушам, - У вас же, да вон, напротив, два самых красивых дома на улице же! А кстати, - спохватываюсь я, что не спросил. - У соседей тоже этого Ишкина работа?
Но женщина качает головой :
- Не знаю, это уж не помню. Вот в общем из улицы наш дом самый такой… Раньше было много мастеров. Профессий было много, руки требовались. На фабрике был строительный отдел, были столяра, кровельщики, на той вот, за следующей, улице Геннадий Васильич жил, по кровельному делу специалист был…
- А это какая фабрика?
- Ткацкая, там же всё было, строительный отдел, как же? А сейчас даже маляра не найдёшь. Вот у нас дом стоит сейчас ободран. Он был у нас коричневого цвета всё время, мама захотела в серый, а в серый выкрасили - у нас и года не прошло, он весь, как мел сошел. Мама говорила : "Не захотел дом". Но по-правде, то ли краска плохая, то ли руки из... До этого двадцать лет держалась и ещё двадцать до этого. А тут за год сошла... ну значит теперь вот так как-то доживать буду. В ободранном.
- Да ну что вы, может ещё перекрасите?
Дом и правда весь облупился, краска лохмотьями свисает то тут, то там, невозможно поверить, что ей год, а не полвека.
Женщина лишь отмахивается :
- Да мне дожить хватит, а там, как хотят.
- Ну что вы, - меня отчего-то всерьёз возмущают эти разговоры про "лишь бы дожить". - Вам лет-то?! Ну правда! Может ещё столько же впереди! Есть книга кстати, кажется, "Возраст счастья", про людей, которые начали что-то после семидесяти, там много классных примеров!
Но она не разделяет моего энтузиазма :
- Ой, если жизнь хорошая, ещё можно жить, а если… как у нас… то чего? У меня вот мать, я говорю, отец в семьдесят один умер, а мать в девяносто лет умерла. И умерла просто, что сердце : расстроилась, что мы обе собрались уезжать в отпуск, а ей сиделку наняли и она это не могла пережить. Мне кажется она с этого… Она мне : "Не уезжай, я тебя прошу…", я говорю : "Мама, двенадцать лет я с тобой, никуда не уезжаю, никуда не ухожу, всё с тобой, ем с тобой, сплю…" Дали путёвку лечебную здесь, я говорю : "Всё, я отказаться не могу". И поехала. Ну она ещё с сестрой была вечером… а потом одна… Так и ушла одна…
Она молчит, мне хочется хоть как-то поддержать, но... что тут скажешь?
- Вы… вините себя?
- Ой… - Она откликается неожиданно живо. - Нам бы дожить до таких. Мне шестьдесят пять, а я уже два раза вот оперированная. Нога. Не знаю… Не знаю…
- Да что шестьдесят пять, - пытаюсь я снова увести её в сторону от этих мыслей, - люди по сто двадцать лет живут. Ещё в путешествие можно поехать.
- Не знаю какие сейчас путешествия, далеко не уедешь…
- Ну что далеко… - я судорожно перебираю варианты интересных мест, встреченных за последние дни неподалёку. - А вы были… в Хóлуе? Там набережную красивую сделали!
- Ой, я знаю, - моя собеседница говорит неторопливо, как и раньше, но отчего-то чувствуется, что эта тема ей как-то особенно неприятна, - тридцать пять миллионов обошлась. Украли небось половину! Ой, не говорите мне! Однажды всё это откроется, я уверена. Ой… А в Нижнем вот красиво. Я была только два раза и всё в октябре. С первой операцией в октябре и со второй в октябре. Скажут "октябрь не время для…", но мне понравилось. Вот ездила я в апреле на консультацию, не то… Вот этот кремль на горе… Больница была там, где вот эта вот канатка… Бор-то, Бор! Мне очень понравилось… там врачи понравились. Эх! - вдруг бросает она с досадой, - надо было первый раз туда ехать! Мне запороли в Москве ногу и не стали переделывать! И я вот через департамент добивалась и мне ещё квоту дали, ещё двести тыщ, вторую, и я уж сижу помалкиваю, хоть я стала с палкой ходить. А то я на костылях восемь месяцев. Вот врач такой хороший… и ничего не взял! Ты можешь представить! Уж так мне хотелось его отблагодарить, такой человек! "За то, что вы стараетесь! Я же вижу, что вы стараетесь! Я же чувствую". А я ему говорю : "Ну ведь вы же на пенсии, вам тоже работать приходится неспроста, ну…". А он говорит : "Я вот вас, чтобы вы от меня отвязались, отправлю вас в реабилитационный центр". И отправил, представляете! Ещё на шестнадцать дней. Без квоты, без всего. Я говорю : "Я же даже не местная!" А он : "У тебя операция дважды? Один раз я имею полное право". Вот какие люди. Вот попала как хорошо. Вот если б я к нему первый раз попала, я б уж бегала и вторую уж тоже сделала. Вот уже сколько у меня? Семь месяцев, я каждое утро, час выделяю… Вот я заметила, если я утром не позанимаюсь, у меня коленка будто воском каким-то затянута, я целый день сама, как не в своих санях. Утром встаю вот я обычно в шесть часов, целый час я, утяжелитель купила…
- Вы так рано встаёте?
- А уже не спится, уже спать не хочешь. Утяжелитель купила, поднимаю ногу, да. Всё, врач как прописал, так делаю. А он сказал : "Подожди, в год ко мне приедешь, другое дело совсем будет!" А зачем всё это? Ну поживу я ещё. Ну кому что с того?..
Женщина снова замолкает.
Вдали снова слышны раскаты, но кажется тише : может и не польёт сегодня. А, с другой стороны, ветер, вроде, покрепче прихватывает. И холодает…
- Так что вот. - Моя собеседница опускает руки на колени, кажется собираясь вставать, - Вот говорят, все взятки кругом. А вот, пожалуйста, ничего не взял. Такой человек. Ничего даже не попросил, даже отказался, представляете… Ну вы ладно, вам-то наверное бежать надо? - Уж, казалось бы, пора привыкнуть, но я снова и снова попадаю впросак, упуская момент, когда человек неожиданно с рассказа о своей жизни переключается на начало разговора. - Но вы поезжайте дом Ишкина-то посмотрите. Второго такого нет. Наличников его много по городу. Там музей хотели сделать, не знаю, сделали, или… Он такой был… Он говорил : "Разве есть доблесть в Венеции художником родиться? Вот в Лежневе - другое дело!" Такой он был. Ой, ну вам Татьяна Васильевна могла бы рассказать-показать там всё, жена его. Она очень хорошо рассказывала. Он же из простых, время такое было, что не было ничего, вон он дом срубил, потом мебель, ну и всё остальное тоже он. Он интересно делал, со вкусом. Там и фигурки, и скульптуры, и собаки, всё резное. Вам бы внутрь попасть, конечно…
P.S. Но внутрь мне попасть не довелось : да и наличников на этом доме к моему приезду, увы, уже не было..."
*Россия, Ивановская область, Лежнево, дом мастера Павлина Ивановича Ишкина.
Хозяин дома - П. М. Ишкин, - вернувшись с Великой Отечественной войны тяжело раненым и получившим инвалидность, дабы прокормить семью взял в руки резцы и так нашел дело всей своей последующей жизни. Первым делом для своей семьи построил дом. Это дало толчок к дальнейшей работе с деревом. Он вырезал из дерева разнообразную мебель, предметы быта, наличники. В доме появились резные шифоньер, сервант, горка, кровать, стулья, гардины и даже ковер. И ни один рисунок не повторял другой. Мастер одновременно использовал и сквозную, и рельефную резьбу. Уже не один десяток лет, как нет Павлина Михайловича, а его дом по-прежнему поражает воображение и является достопримечательностью Лежнева. #ЛюдиВокругНас#МирВокругНас#великолепнейше
Вотчинные Угодья - дневник Ирины Тибиловой
Иван Хафизов, "Наличники : Центральная Россия" :
- Вы за наличники, да?
Она перекладывает трость, приглашая меня на лавочку рядом с собой.
- Да, - улыбаюсь.
Сажусь к ней в пол оборота, с благодарностью : с утра я навряд ли где присаживался и ноги гудят.
Лавка тёмно-серая, чуть влажная от ночного дождя. Кажется, что именно от неё пахнет свежей травой и почему-то сыром.
…- Эти наличники Ишкин делал. Павлин Михалыч. Вам его дом надо увидеть непременно. Он нам наличники делал и соседям резьбу делал. Но мы… продавать будем. Мама-то умерла. Я вот не знаю, что теперь… У него по городу так много-то его работ, но лучше дом его посмотрите. Там и наличники, и всё есть. И сверху вот так!..
Я слышал его фамилию, о нём сразу несколько человек упомянули, но адрес дома так никто и не назвал… Вот и сейчас моя собеседница, очевидно, хозяйка самых примечательных наличников на этой улице, говорит лишь направление, но адреса тоже не помнит.
- А он сам-то жив, не подскажете?
- Нет. Уж… давно, лет… уже сколько? Тридцать наверное. У него дети есть.
- О! - Не скрываю я радости. - А кто-нибудь режет?
- Нет… Нет… Там дочка кажется… Дочки…
Она молчит.
Какое-то время мы просто сидим молча. Тишину нарушает лишь далёкий гром : дождь пугает уже полдня, но, кажется, так и пройдет стороной. Я прикидываю, что до темна ещё часа четыре, а потом, даже если дождь так и не соберётся, всё равно домой : седьмой день поездки, пора возвращаться.
…- Так-то у нас дом шестьдесят какого-то года, брёвна во-от такие! - Она показывает руками толщину едва ли не с полметра. - Вот такие! Здоровые. Я, конечно, не боюсь за то, цену можно брать, что он не гнилой. Что он не… а то сейчас под сайдингом у кого, приди, ткни, что там? Может, труха. А тут и потолки под три метра, и подпол. В подполе только наклоняться немного приходится : переводы там такие толстые.
- Переводы?
- Ну, эти балки. Это залезали всё смотреть, всё хорошо. Вот. Ну дом новый, шестидесятых годов. А вот у соседей 23-го года. Этот тот же вот… Васькин дом… - она, вздыхая, показывает на занявший чуть не весь соседний участок, унылый кирпичный куб безо всяких украшений. - Маленькая ведь избушечка была. Тоже двадцать пятого года. Все обделывают. Обделывают все… Что поделаешь… Ну, у нас никто не хочет богатые, крутые… Я б может сайдингом так обила бы, резьбу-то я, конечно бы, может, оставила.
- Конечно, сохраните! - не могу поверить я своим ушам, - У вас же, да вон, напротив, два самых красивых дома на улице же! А кстати, - спохватываюсь я, что не спросил. - У соседей тоже этого Ишкина работа?
Но женщина качает головой :
- Не знаю, это уж не помню. Вот в общем из улицы наш дом самый такой… Раньше было много мастеров. Профессий было много, руки требовались. На фабрике был строительный отдел, были столяра, кровельщики, на той вот, за следующей, улице Геннадий Васильич жил, по кровельному делу специалист был…
- А это какая фабрика?
- Ткацкая, там же всё было, строительный отдел, как же? А сейчас даже маляра не найдёшь. Вот у нас дом стоит сейчас ободран. Он был у нас коричневого цвета всё время, мама захотела в серый, а в серый выкрасили - у нас и года не прошло, он весь, как мел сошел. Мама говорила : "Не захотел дом". Но по-правде, то ли краска плохая, то ли руки из... До этого двадцать лет держалась и ещё двадцать до этого. А тут за год сошла... ну значит теперь вот так как-то доживать буду. В ободранном.
- Да ну что вы, может ещё перекрасите?
Дом и правда весь облупился, краска лохмотьями свисает то тут, то там, невозможно поверить, что ей год, а не полвека.
Женщина лишь отмахивается :
- Да мне дожить хватит, а там, как хотят.
- Ну что вы, - меня отчего-то всерьёз возмущают эти разговоры про "лишь бы дожить". - Вам лет-то?! Ну правда! Может ещё столько же впереди! Есть книга кстати, кажется, "Возраст счастья", про людей, которые начали что-то после семидесяти, там много классных примеров!
Но она не разделяет моего энтузиазма :
- Ой, если жизнь хорошая, ещё можно жить, а если… как у нас… то чего? У меня вот мать, я говорю, отец в семьдесят один умер, а мать в девяносто лет умерла. И умерла просто, что сердце : расстроилась, что мы обе собрались уезжать в отпуск, а ей сиделку наняли и она это не могла пережить. Мне кажется она с этого… Она мне : "Не уезжай, я тебя прошу…", я говорю : "Мама, двенадцать лет я с тобой, никуда не уезжаю, никуда не ухожу, всё с тобой, ем с тобой, сплю…" Дали путёвку лечебную здесь, я говорю : "Всё, я отказаться не могу". И поехала. Ну она ещё с сестрой была вечером… а потом одна… Так и ушла одна…
Она молчит, мне хочется хоть как-то поддержать, но... что тут скажешь?
- Вы… вините себя?
- Ой… - Она откликается неожиданно живо. - Нам бы дожить до таких. Мне шестьдесят пять, а я уже два раза вот оперированная. Нога. Не знаю… Не знаю…
- Да что шестьдесят пять, - пытаюсь я снова увести её в сторону от этих мыслей, - люди по сто двадцать лет живут. Ещё в путешествие можно поехать.
- Не знаю какие сейчас путешествия, далеко не уедешь…
- Ну что далеко… - я судорожно перебираю варианты интересных мест, встреченных за последние дни неподалёку. - А вы были… в Хóлуе? Там набережную красивую сделали!
- Ой, я знаю, - моя собеседница говорит неторопливо, как и раньше, но отчего-то чувствуется, что эта тема ей как-то особенно неприятна, - тридцать пять миллионов обошлась. Украли небось половину! Ой, не говорите мне! Однажды всё это откроется, я уверена. Ой… А в Нижнем вот красиво. Я была только два раза и всё в октябре. С первой операцией в октябре и со второй в октябре. Скажут "октябрь не время для…", но мне понравилось. Вот ездила я в апреле на консультацию, не то… Вот этот кремль на горе… Больница была там, где вот эта вот канатка… Бор-то, Бор! Мне очень понравилось… там врачи понравились. Эх! - вдруг бросает она с досадой, - надо было первый раз туда ехать! Мне запороли в Москве ногу и не стали переделывать! И я вот через департамент добивалась и мне ещё квоту дали, ещё двести тыщ, вторую, и я уж сижу помалкиваю, хоть я стала с палкой ходить. А то я на костылях восемь месяцев. Вот врач такой хороший… и ничего не взял! Ты можешь представить! Уж так мне хотелось его отблагодарить, такой человек! "За то, что вы стараетесь! Я же вижу, что вы стараетесь! Я же чувствую". А я ему говорю : "Ну ведь вы же на пенсии, вам тоже работать приходится неспроста, ну…". А он говорит : "Я вот вас, чтобы вы от меня отвязались, отправлю вас в реабилитационный центр". И отправил, представляете! Ещё на шестнадцать дней. Без квоты, без всего. Я говорю : "Я же даже не местная!" А он : "У тебя операция дважды? Один раз я имею полное право". Вот какие люди. Вот попала как хорошо. Вот если б я к нему первый раз попала, я б уж бегала и вторую уж тоже сделала. Вот уже сколько у меня? Семь месяцев, я каждое утро, час выделяю… Вот я заметила, если я утром не позанимаюсь, у меня коленка будто воском каким-то затянута, я целый день сама, как не в своих санях. Утром встаю вот я обычно в шесть часов, целый час я, утяжелитель купила…
- Вы так рано встаёте?
- А уже не спится, уже спать не хочешь. Утяжелитель купила, поднимаю ногу, да. Всё, врач как прописал, так делаю. А он сказал : "Подожди, в год ко мне приедешь, другое дело совсем будет!" А зачем всё это? Ну поживу я ещё. Ну кому что с того?..
Женщина снова замолкает.
Вдали снова слышны раскаты, но кажется тише : может и не польёт сегодня. А, с другой стороны, ветер, вроде, покрепче прихватывает. И холодает…
- Так что вот. - Моя собеседница опускает руки на колени, кажется собираясь вставать, - Вот говорят, все взятки кругом. А вот, пожалуйста, ничего не взял. Такой человек. Ничего даже не попросил, даже отказался, представляете… Ну вы ладно, вам-то наверное бежать надо? - Уж, казалось бы, пора привыкнуть, но я снова и снова попадаю впросак, упуская момент, когда человек неожиданно с рассказа о своей жизни переключается на начало разговора. - Но вы поезжайте дом Ишкина-то посмотрите. Второго такого нет. Наличников его много по городу. Там музей хотели сделать, не знаю, сделали, или… Он такой был… Он говорил : "Разве есть доблесть в Венеции художником родиться? Вот в Лежневе - другое дело!" Такой он был. Ой, ну вам Татьяна Васильевна могла бы рассказать-показать там всё, жена его. Она очень хорошо рассказывала. Он же из простых, время такое было, что не было ничего, вон он дом срубил, потом мебель, ну и всё остальное тоже он. Он интересно делал, со вкусом. Там и фигурки, и скульптуры, и собаки, всё резное. Вам бы внутрь попасть, конечно…
P.S. Но внутрь мне попасть не довелось : да и наличников на этом доме к моему приезду, увы, уже не было..."
Хозяин дома - П. М. Ишкин, - вернувшись с Великой Отечественной войны тяжело раненым и получившим инвалидность, дабы прокормить семью взял в руки резцы и так нашел дело всей своей последующей жизни. Первым делом для своей семьи построил дом. Это дало толчок к дальнейшей работе с деревом. Он вырезал из дерева разнообразную мебель, предметы быта, наличники. В доме появились резные шифоньер, сервант, горка, кровать, стулья, гардины и даже ковер. И ни один рисунок не повторял другой. Мастер одновременно использовал и сквозную, и рельефную резьбу. Уже не один десяток лет, как нет Павлина Михайловича, а его дом по-прежнему поражает воображение и является достопримечательностью Лежнева.
#ЛюдиВокругНас #МирВокругНас #великолепнейше