Глава четвёртая.

«Ах, война…»
А те, кто пал на поле брани,
Кто жил по карточкам в тылу,
Остались вы на веки с нами,
Мы не забудем ту войну!!!
С самого начала, когда я ступил на ростовскую
землю, у меня всё время вертелась в голове мысль,
что здесь шли бои. Когда бродил по улицам Таганрога,
мне эта мысль постоянно не давала покоя. Никак
не укладывалось в голове, что там, где я хожу, шла
кровопролитная война, ходили немцы, пытали и уби-
вали людей. Я сейчас живу в доме, напротив которого
находился в то время немецкий штаб, а недалеко —
склад немецких боеприпасов, так мальчишки до сих
пор находят там гильзы и оружие.
Возле Таганрога располагаются Самбекские высоты,
где долгое время стоял фронт и шли ожесточённые
бои. Там всё перерыто траншеями и есть немецкое за-
хоронение, местные жители вели раскопки и находили
германское вооружение. Мне один сосед, дед, рассказывал
свои детские воспоминания. Он мальчишкой
видел, как пришли немцы в город, как расстреливали
людей, взрывали здания. А когда они зашли в школу,
то он выпрыгнул в окно со второго этажа…
У нас в городе очень красивый парк, в своё время
он являлся одним из красивейших в стране. И тот же
самый сосед рассказал, что во время войны в нём
хоронили убитых немецких солдат, а справа от аллеи
был похоронен немецкий генерал. Всё было в бетоне
и мраморе. Когда пришли наши освободители, то
захоронение взорвали и ещё долго в парке валялись куски
бетона. На солдатских могилах немцы ставили берёзовые
кресты. После освобождения города их растащили
на дрова, а сами могилы сравняли с землёй…
На свой очередной день рождения я поехал в гости
к старшей сестре в Новошахтинск. Долгое время пы-
тался разговорить её, расспрашивая о наших родите-
лях, о том, как им жилось в войну, как выдюжили.
Сестре Вере сейчас восемьдесят два года, во время
войны она была рядом с мамой и перенесла с ней все
тяготы и невзгоды. Мне пришлось прибегать к разным
ухищрениям, задавать наводящие вопросы, успокаивать,
а она всё твердила: «А кому это надо, а кому это
интересно?» Когда я написал всё, несколько дней хо-
дил и думал, а стоит ли рассказывать об этом, но ре-
шил, что стоит!
До войны папа с мамой плавали на пароходе
по Амуру. Мама работала официанткой, а папа — меха-
ником. Потом пошли дети в радость и вдруг — война.
Дальше пишу со слов моей сестры Веры…
«Наши родители во время войны жили в Благовещенске,
оттуда папа и ушёл на фронт. Осталась мама
с пятью детьми-погодками одна. Старшей, мне, было
семь лет. Жить было не на что, и мама решила пере-
ехать в с. Троицкое, к бабушке. Приехали, дедушка уже
был болен, не вставал и вскоре умер. Остались мы в их
домике — мама, пятеро детей, бабушка и мамина сестра
Нонна со своим сыном. Бабушка была старенькая
и сидела дома, а мама работала нянечкой, по утрам же
ходила на берег Амура, там перебирали рыбу, пласта-
ли её и засаливали, затем куда-то увозили. Трудились
бесплатно — это было для фронта. Брать с собой ниче-
го было нельзя, лишь кое-когда перепадали сердечко
и печёнка. Ради этого и работали. Иногда попадалась
мелкая рыбёшка. Её откидывали, на стол вешали ведёрко
и в него всё складывали. Я приходила, забирала
ведёрко и несла его домой, а бабушка варила.
Так и жили в Троицком, пока не забрали у нас дом.
Пришёл гегемон и всех выселил, невзирая на пятерых
детей. Живи, где хочешь. Нам нужно было заплатить
последний взнос кредита, а платить нечем. Дедушка
умер, а пока папа на фронте проливал кровь, его семья
была обречена на вымирание, жила на подножном
корме, а в семье — пятеро детей, мал мала меньше.
Мы тогда переехали в барак.
Учиться я пошла с восьми лет, походила и заболела
воспалением лёгких. Папа стал с фронта писать пись-
ма, разыскивать семью, а мы ведь переехали. Однажды
мама получила письмо. В конверт была вложена
фотография, где папа сфотографирован в гимнастёрке
с орденом Красной Звезды. Он писал: «Я вас разыскиваю,
найти не могу, если вы здесь, отзовитесь». А ма-
мина сестра Галя в селе Троицком работала в редакции.
Она забрала письмо и прочитала его по радио.
Папа был малограмотный, зато у него хороший слог,
и письмо было очень патриотичное, а портрет где-то
затерялся… Часть, в которой он воевал, дошла до Бер-
лина. Папа расписался на рейхстаге. Его забрали
на войну в морской флот, а после часть переформировали,
до Берлина он дошел старшиной роты. Мама
осталась в войну одна с пятью детьми в Благовещен-
ске. С едой было очень трудно, мы, чтобы не умереть
с голоду, ходили по полям, собирали перезимовавшую
сгнившую картошку, приходили домой, чистили, мыли
и жарили оладьи. Так, наверное, жили многие семьи,
отцы которых воевали, наша — не исключение.
Сначала проживали у бабушки. Обуви не было дома
никакой. Бабушка сошьёт из ваты какую-нибудь
накидку и ходим, а похолодает — вот и воспаление
лёгких. Летом бегали босиком, зимой были одни туфли
на всех. Потом переехали в Благовещенск.
Мама пошла работать в строительный техникум
уборщицей. И ещё там была ставка истопника. Мама
устроилась с условием, что мы будем помогать носить
дрова, иначе не брали. Вечером ходила топить печку,
а мы подносили дрова. Уже было ничего, и бабушка
нам помогала. Меня она брала на выходные, на кани-
кулы, чтобы остальным стало чуть легче. Случалось,
что нам вообще нечего было есть. И вот раз прибегаю
домой, а мама повесилась. Смотрю — висит, я сразу
к ногам, поднимаю её, а сама ору как сумасшедшая.
Люди набежали и сняли её. Спасло то, что она сделала
это на шарфе, который не успел затянуться. Мама дол-
го плакала, рыдала, обнимала нас и кричала криком.
А мы, бедные и голодные, жались к ней и не могли понять,
почему так случилось. Потом она всю жизнь му-
чилась горлом.
Первой потерей стал брат Валера. Мама на работе,
а нам есть-то хочется. Пойдём в поле, насобираем
сои, накормим его — маленькие были, ничего не
понимали, вот он животиком и страдал. В общем, сна-
чала ребёнка потеряли, потом жильё, ничего не оста-
лось. Маме было 25, а папе в 1941-м — 29 лет. Как-то
тётя Нонна ещё девчонкой опоздала на работу.
А во время войны с этим было строго, и дали ей год
тюрьмы. Ей тогда исполнилось где-то 18…
Выживали все, кто как мог. У мамы был дядька,
у них не было детей, и жили они нормально. Мы же
дожили до того, что и есть нечего. Ну что там мамина
зарплата уборщицы?! Папы нет. Пособия нам никакого
не давали. В бараке стояли два топчана, ну и мы, пять
человек. Дядя Андрей предложил взять Любу, сред-
нюю дочку, к себе, чтобы семье хоть как-то стало легче
жить. Люба ещё в школу не ходила, была маленькая,
чёрненькая, симпатичная девочка.
В общем, взяли они её к себе, одели, кормили. Ей
там, бесспорно, нравилось. Приходила домой, а потом
шла обратно. Постепенно зашёл такой разговор: «Да-
вайте мы её удочерим. Станет жить у нас и будет нам
как дочь». Мама, конечно, была против этого и написала
отцу на фронт. Папа категорически отказался:
«Нет, мать, ты сбереги мне всех детей». Тогда мама за-
брала её и вообще не пускала в гости. Когда я переболела,
то была настолько слабой, что ходить не могла,
лежала. От этого начались пролежни. Мама возьмёт
меня на руки и ходит плачет: «Только Валеру потеряла,
не дай бог еще одну».
В колхозе выращивали сою, целое поле было засеяно,
этим и кормились. Потом мама меня повела к вра-
чам. У меня нашли полное истощение и выписали та-
лоны на обед. Нужно было ходить в столовую и есть.
И вот мама ходила туда и отоваривала эти талоны. Да-
дут ей там на первое суп, второе, кусочек хлеба, ком-
пот или чай. Она положит первое и второе вместе,
а что там — ложка того и другого.
Летом лебеду наварит, в мою похлёбку запустит,
и всё это мы едим. Из лебеды суп варили, она не ядо-
витая, нормальная. Однажды я получила хлеб. Целый
кирпичик хлеба и к нему маленький довесок, наверное,
одну треть от кирпичика. И, пока несла домой,
съела этот довесок. Я всегда хотела есть, шла домой
и потихонечку ела, ела и съела. Мама так на меня кри-
чала, даже ударила: «Что ж ты наделала! А что остальные
будут есть?» А потом мы обнялись и рыдали
во весь голос. После я никогда не смела даже смотреть
на хлеб, как бы мне ни хотелось кушать.
Однажды у меня украли карточки на декаду. Обычно
отрезали одну третью часть от них и убирали. Вот
у меня и вытащили на девять дней. Я была старшая,
мне было, наверное, лет восемь, только получила
хлеба на один день, и кто-то остальные выкрал.
Боже, что было! Мама чуть в петлю голову не засу-
нула. Куда нам деваться, как мы будем жить, что
есть? У меня сейчас такой возраст, что я вспоминаю
и всё переживаю заново. За ночь прокручивается вся
моя жизнь. Это было ужасно. Никогда бы никому та-
кого не пожелала. Как говорил наш папа: «Хватили
горячего до слёз». В войну я была старшей из детей
и пропустила сквозь себя всё то, что пережила наша
мама. Маленькие, помню, кричат: «Мама, я есть хочу,
мама, дай мне хлеба!» А что поделаешь? Мама потому
и курила во время войны, что всё отдавалось нам,
детям. Отдаст хлеб, а сама закурит папироску, и вроде
как голод отступает. Главное было — сохранить де-
тей. Сама еле ходила — высокая, длинная, худая.
На нас вначале выдавали пособие, а когда папа про-
пал без вести, нам ничего не давали, совсем».
Сестра рассказывала, что когда папа вернулся
с фронта, то у него все мышцы на ногах и спине были
содраны взрывом от гранаты, и поэтому он ходил даже
летом в ватных брюках, а иначе мерзли ноги.
Я сейчас корю себя за то, что не расспросил в своё
время о его военных годах…
Остались в памяти лишь короткие отрывки из его
рассказов: о том, как ходили в атаку и он, как все, кри-
чал: «За Родину, за Сталина!», как убили его друга (тот
только приподнялся из окопа — и нет бойца), как сам
был ранен фашисткой гранатой… И всё, жаль…
Много наград он так и не получил из-за ранений.
Дома в шкатулке хранились только справки о наградах.
Недавно я сделал то, на что уже давно не хватало
времени. «Походил» по сайтам и, наконец, нашел в
архивах один из наградных листов моего папы — о на-
граждении Бондаренко Михаила Кирилловича меда-
лью «За отвагу». Это подарок МНЕ ко Дню Победы.
Вечная память герою!
Папа призывался в Благовещенске, и, наверное,
там есть какие-то архивы, где он упоминается, по-
пробую отыскать. Про его орден Красного Знамени я
услышал впервые, остальные награды лежали дома —
в виде справок о награждении. Одну справку помню
хорошо — «О награждении Бондаренко Михаила
Кириловича орденом Богдана Хмельницкого». Та-
ким же был награждён и Брежнев. Когда я учился
в Хабаровске, отправил все справки в Подольск, в ар-
хив, и награды пришли. Я, правда, их не видел,
но сестра рассказывала, что у папы, когда его хорони-
ли, весь пиджак был в орденах и медалях.
МЕДАЛЬ «ЗА ОТВАГУ» «Наградить:
ПОМОЩНИКА КОМАНДИРА ВЗВОДА ПЯТОЙ
СТРЕЛКОВОЙ РОТЫ МЛАДШЕГО СЕРЖАНТА БОНДА-
РЕНКО МИХАИЛА КИРИЛЛОВИЧА.
ПРИ ШТУРМЕ ГОРОДА ЗАПОРОЖЬЕ 14 ОКТЯБРЯ
1943 ГОДА, ПРИ ВЫБЫТИИ ПО РАНЕНИЮ КОМАНДИРА
ВЗВОДА, ОН ПРИНЯЛ НА СЕБЯ КОМАНДОВАНИЕ
ВЗВОДОМ И В ЧИСЛЕ ПЕРВЫХ ВОРВАЛСЯ В ГОРОД
ЗАПОРОЖЬЕ.
1912 ГОДА РОЖДЕНИЯ, КАНДИДАТ ВКПБ, ПРИ-
ЗВАН БЛАГОВЕЩЕНСКИМ РВК В АВГУСТЕ 1941 ГОДА».
ЭТО МОЙ ПАПА! Он "отвоевал" все пять лет!
Вообще представить трудно и страшно, как всё это
было, как они всё это пережили!
Папиной любимой песней была «Волховская»
(«Редко, друзья, нам встречаться приходиться…»).
Когда я слушаю её, то плачу.
Светлая память ему и всем тем, кто воевал в эти
смертельные годы!..
После войны папа вернулся с фронта, работал
на сплотке плотов. Семье дали какую-то маленькую
лачужку на берегу Амура. Жилось, конечно, трудно,
но уже был в семье мужчина, опора.
В то же время приезжал какой-то военный, хотел
забрать старшего брата Георгия в Суворовское учили-
ще, но родители не отдали. Мама сказала: «Войну мы
пережили, а теперь и отец дома, не пропадём».
Многое из всего рассказанного о моих родителях я
и не знал, особенно о периоде войны. И только теперь
стал понимать мамино выражение: «Лишь бы не было
войны». Маму наградили медалью «Мать-героиня».
Она хранится у меня, и я иногда достаю её и плачу.
Е. Бондаренко.